Текст книги "Воспоминания"

Автор книги: Анна Оленина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

A. A. Оленина (A. A. Андро)

Воспоминания

1881 года

Первый листок

(Посвящено друзьям)

Уединение любя,

Чиж робкий на заре чирикал про себя,

Не для того, чтобы похвал хотелось,

И не за что; так как-то пелось!2

   Вы желали, любезные друзья мои, чтоб я решилась наконец написать то, что видела и слышала я на своем веку? Признаюсь, меня побуждает еще писать и то, что в нынешний грамотный век многие сделались писателями записок более или менее занимательных. Все мы теперь грамотные, чем (между нами будь сказано) похвастаться не могу: мне ни на каком языке грамматика не удалась. Перо мое бежит по воле мысли, а Ъ, Ы и проч. остается позади. И так, не взыщите и не обращайте слишком много внимания на слог моей рапсоды3 и грамматическия погрешности. Если станете зевать при чтении, тогда бросьте ея и вспомните, что в 73 года завираться простительно. Не умею говорить я по нынешнему, да и скажу на ушко, об этом я и не забочусь и пишу как пришлось, по старинному, как и прилично моим седым волосам.

Глава I Преданья старины глубокой4

   Семейные дела избраннаго какого-нибудь кружка не могут быть одинаково интересны для всякаго, а потому, если я и буду говорить de mes grands parents (дедушках и бабушках), то только для того, чтоб показать, насколько их нравы и обычаи отличались от современных нам.

   Начинаю повествование свое с деда моего, Николая Яковлевича Оленина5, который умер еще до моего рождения, и которого я знала <лишь> по разсказам моей матушки, за человека добрейшаго и тихаго нрава. Не то была бабушка моя, урожденная княжна Волхонская6, сестра князя Григория Семеновича Волхонскаго7. Я не могу простить ей всего того, что она выдумывала, чтобы мучить и унижать моего отца, а впоследствии его жену, мою добрейшую и умнейшую мать, которую весь Петербург во всех различных слоях общества любил и почитал, но бабушка по неукротимому своему нраву широко пользовалась всеми дозволенными в то время невозможными причудами8. До чего простиралась ея злость. Она отказала свое благопр<иобретенное> имение по духовной своим двум племянникам Сергею и Никите Волк<онским> в ущерб родн<ому> св<оему> сыну, моему отцу. Волк<онские> это имение по смерти отца возвратили батюшке.9 [С ней познакомится читатель после.] Живо представляется мне в памяти дядя моего отца князь Григорий Семенович со всеми его странностями, которые производили во мне более страх, чем смех. Он часто приезжал, или лучше сказать, прибегал к нам при двадцати и более градусах мороза в одном фланелевом костюме и вдобавок без фуражки (а он был ранен в голову). Подобными выходками он корчил из себя Суворова с его всевозможными причудами. Едучи однажды верхом, рядом с фельдмаршалом, князь Григорий Семенович гарцовал на седле и, чтоб перегнать своего спутника, пустил лошадь во весь карьер и свалился. Суворов тотчас подъехал к нему, помог встать и, удержав лошадь за узду, сказал: "Эх, князь, вы себе шею сломите, а все таки Суворова не догоните!" Князь Григорий Семенович был единственный брат шести княжен, которыя любили его до обожания.

   Первая из этих княжен была замужем за Римским-Корсаковым10, вторая за дедом моим Олениным, третья за Мамоновым-Дмитриевым11, четвертая за Мухановым12, пятая за Хрущовым13, а меньшая умерла в девах14, убитая лошадьми. Две старшие резко отличались от других своими странностями и тем самым вполне доказывают, насколько мы опередили их как по воспитанию, так и по образу жизни.

   Римская-Корсакова была почитаема сестрами своими и не признавала над собой никакой власти, потому что муж ея, добрейший человек, снисходительно относился к ея капризам. Он был аншефом15, участвовал с Суворовым в польской войне и оставался на Литве несколько лет командующим войсками16.

   Жена его была неимоверной скупости: нередко занималась она продажею офицерам нюхательнаго табаку с примесью золы и даже хвасталась этим перед матушкой моей, приехавшей навестить ея в первый раз после свадьбы своей. Разговоры хозяйки касались большею частию расходов по хозяйству, которое она ставила всем в пример, и так как матушка моя вступала в новую жизнь, она считала необходимым показать ей свои расходныя книги, приговаривая: "Вы ведь наживаться не умеете, так вот учитесь". Под заглавием: "Приход" стояла статья "Табак". Поясняя написанное, говорит она матушке: вот едет, однажды, знакомый мне офицер в Россию, я и говорю ему: "Не в службу, а в дружбу, привези, батюшка, мне табачку из России, не забудь!" И вот, возвращаясь, он привозит мне несколько фунтов: "Ну, спасибо, батюшка, удружил", Я, бывало, и возьму, да и подсыплю в этот табак золы и продам офицерам по той же цене, за какую купила сама – вот приход-то таким образом и увеличивается".

   Достоин внимания также обычай того времени выдавать девиц замуж. По обыкновению, мать должна была всегда не соглашаться на свадьбу дочери, хотя и желала бы этой свадьбы. Это имело ту выгоду, что выдавая дочь нехотя, могли давать и приданое ничтожное, [придавали тем самым больше цены своему слову] и наконец после многих придуманных препятствий, соглашались выдать ея.

   Зятя, принято было, ненавидеть, невестку угнетать и держать ея в тяжелом повиновении. [Бить служанок, горничных, сечь розгами и другие жестокости все это было dans la nature des choses (в природе вещей). Такие обычаи поддерживались не в одной семье Волхонских, нет – это были нравы того времени.]

   Дед мой, Оленин, отличавшийся своею кротостию и уживчивостию, избегал всякаго столкновения с строптивым нравом бабушки моей, Анны Семеновны; жил он больше в деревне, в Рязанской губернии, селе Салоуре, живописно расположенном при трех огромных озерах и очень любил свое уединение.

   Несколько лет тому назад я в первый раз посетила гнездо наших предков, от которых остались лишь одни предания о доброте дедушки и более чем оригинальностях бабушки.

   У них было 17 человек детей (так водилось в старину), из которых дожили до глубокой старости отец мой и его две сестры Варвара и Софья Николаевны17, умершие обе старыми девами. Так как дети умирали один за другим, не достигши возраста, то какая-то старушка и посоветовала окрестить новорожденных в соборе перед ракой св. Алексея Митрополита18, который приходился нам родней по Плещеевым19. Это выпало на долю отца моего. Крестил его монах, который находился при мощах, а восприемниками были, за отсутствием княгини Дашковой20, тетушка Архарова, урожденная Римская-Корсакова21, двоюродная сестра батюшки и старше его двумя годами. За отсутствием Князя Волконского22 воспринимал батюшку от купели какой-то монах, который находится неотлучно при раке Святаго. Все это было сделано по суеверию, и суеверие подтвердилось. Отец пережил всех и достиг 80 лет; две младшия сестры его умерли семидесяти лет незамужними21. Грустна была жизнь отца. Разлад родных, казалось, не мог содействовать развитию в нем нежности, но несмотря на это в характере его не было ни суровости, ни холодности, ни эгоизма. Прекрасная душа отца моего развилась во всей полноте; ум и сердце следовали ея живому направлению и, хотя нрав его был вспыльчивый, но никогда не злой и не строптивый24. Он очень хотел вступить в военную службу, но бабушка же задумала непременно поместить его при дворе и, чтобы разочаровать его в желании быть военным, она заставляла сына по нескольку часов стоять с тяжелым ружьем на карауле, да еще по колено в снегу. Ничто однако не помогло. До десяти лет батюшка оставался при родных под надзором гувернера-француза, который только и знал свою французскую литературу и правописание. Потом отправили батюшку в Петербург к тетушке, княгине Екатерине Романовне Дашковой, где (говорит в краткой биографии отца Т<айный> С<оветник> Стояновский25) обратила на него внимание Великая Екатерина II. В 1774 году по ея повелению он был записан в пажеский корпус и когда, по прошествии пяти лет, он в первый раз дежурил в качестве пажа при Ея Величестве, императрица спросила его, какую карьеру он намерен избрать, на что он отвечая "военную", и потому прошу Ваше Императорское Величество соизволить мне для изучения артиллерийскаго дела ехать в Дрезден, где в то время артиллерия была признана первейшей в мире. Государыня похвалила его за такое желание и на свой счет отправила его обучаться в Дрезден, где и пробыл он семь лет. Во все время его учения отчеты об его успехах и отметки по экзаменам были по Высочайшему повелению присылаемы Ея Величеству, и тогда она оказывала ему свое благоволение, а потом давала и чины26. Занимаясь примерно своим делом, он иногда и кутил при случае, но при всем том никогда не упускал из виду все полезное и высокое. Привычка серьезнаго учения, вкус к изящному, изыскание исторических древностей развились в нем еще во время его пребывания в Дрездене, и он приобрел те глубокие познания, которые впоследствии оказались очень замечательными. Его гувернер-француз вряд ли мог понять, чему учился отец, потому что кроме Вольтера и его развратных сочинений он не знал ничего другого. В России батюшка изучил французский язык, который знал безукоризненно, и первые начала греческаго и латинскаго языков. Немецкий язык он не любил и никогда без особенной нужды не говорил на нем. Славянский, Греческий, Латинский языки знал в совершенстве; по английски выучился сам уже позднее, на возвратном пути, когда вернулся в Россию, умел хорошо говорить по итальянски, немного по испански, а его археологические занятия принудили его впоследствии выучиться немного по еврейски и по арабски27.

   В Дрездене жизнь его была самая приятная. Он ходил учиться в артиллерийскую школу и жил в семье одного профессора, у котораго помещалось на квартире еще несколько учеников – русских. Между ними был некто Львов28, с которым батюшка очень подружился. Семья профессора состояла из жены, матери, нескольких дочерей; все они чрезвычайно любили молодаго русскаго кутилу, веселаго, щедраго, умнаго. Он любил иногда пошутить, но шутки его никогда не выходили из пределов приличия и хорошаго воспитания. В то время все были вольтерианисты, и батюшка ходил, как и другие, в анатомический театр, где обучался анатомии29. [Однажды выкинул он такую шутку, которую, признаюсь, не одобряю. Он принес домой в кармане руку умершей женщины, над которой производили в анатомическом театре гальванические испытания. Когда все добрые немцы смирно и аккуратно уселись по местам и Frau Professor {профессорша – нем.} пречопорно и важно стала разливать свой Wassersuppe {постный суп – нем.}, отец преспокойно вынул из кармана руку и положил ея на стол. Нужно было видеть изумление всех! Крик, шум, безпорядок... Вся семья выскочила из-за стола со словами: "abscheulich, Sicherende {ужасно, конец света – нем.} и проч. Профессор рассердился, вышел из себя, хотел посадить батюшку в карцер, но старушка бабушка, которой он был любимец, выпросила ему прощение.] В Дрездене же развилась в нем любовь ко всему изящному; он выучился прекрасно рисовать, и рисунки его пером в самом деле замечательны верностью и бойкостью30. До самой глубокой старости он вспоминал Дрезден с благодарностью и в преклонных летах не раз говаривал мне: "Когда поедешь за границу, непременно заезжай в Дрезден, поклонись ему, ведь я ему многим обязан". И я свято исполняю поручение это: сколько раз ни была я за границей, всегда заезжала в Дрезден с теплым чувством. Батюшке я сама во многом обязана: от его истиннаго глубокаго знания и мне кое-что перепало. В его разговорах, выборе для меня книг и в кругу незабвенных наших великих [литераторов и артистов] современников: Карамзина, Блудова, Крылова, Гнедича, Пушкина, Вяземскаго, Батюшкова, Глинки, Мицкевича, Уткина, Брюллова, Щедрина31 и прочих, почерпала я все, что было в то время лучшаго. Я собрала в памяти своей столь много великих и прекрасных воспоминаний, что в нынешнее время, когда глаза слабеют [члены не гнутся], и слух изменяет [73 год рождения моего является для меня отрадою и заставляет невольно думать о будущности, которую достигнем только надеждой и верою], они являются для меня отрадою, и я спокойно с надеждой и верой думаю о близкой будущей жизни. Несмотря на мои 73 года сердце еще не окаменело, и чувство к больному мужу, детям, внукам и друзьям все еще, слава Богу, и живо, и горячо! Старость моя, хотя и болезненная, надеюсь, не в тягость другим, и всем этим я обязана – былому, великому прошедшему. Сижу, иногда, работаю, молчу, а мысли – одна другую сменяют. Моему воображению представляются то исторические факты, то веселые и умные шутки Крылова и других, то какой-нибудь анекдот, стихи, музыка Глинки, разговоры батюшки с Александром Гумбольдтом, котораго первый визит, после представления Императору Николаю Павловичу, был к моему отцу. Приходят мне также на память наши приютинские праздники, павловские театры у Блудовых, Плещеевых, и звон колоколов, производимый соединением разных голосов и слов – все это так нас забавляло, что сам отец мой и граф Блудов приходили иногда в такой восторг от удачнаго исполнения, что сами присоединялись к нам, принимали участие во всех играх32 и даже сами звонили в колокола. Поверит ли кто теперь этому? А ведь эти люди были знаменитыми. [<Рукою А. А. Андро:> Но довольно на первый раз: дайте отдохнуть и памяти и сердцу.]

   <Приписка рукою А. А. Андро:>

(Князь Волхонской)

   # Он был хорошим воином , отличился в многих сражениях. Он стал особо знаменит, женившись на единственной дочери фельдмаршала, знаменитаго Князя Репнина33. Он был отличен Двором и в числе придворных. Умный и хитрой, он строго держал в повиновении своих детей и отлично добрую, всеми уважаемую жену. У них было 4-ро детей. Старший, по просьбе Фельдмаршала Репнина, котораго громко заслуж<енн>ое имя умирало с ним (он не имел сыновей) и поэтому просил, чтоб первой его внук, сын единственной его дочери княгини Волхонской, принял бы его фамилию и назывался уже не Волхонским, а Репниным34, и теперешнее поколение князей Репниных идет от них. Второй сын, Сергей Волхонской, был тот, который впоследствии был замешан в 14 число и со всеми декабристами сослан в Сибирь, но при Александре II со всеми другими возвращен в Петербург, где еще не так давно как скончался35. 3 сын Никита36 был женат на княжне Зинаиде Александровне Белосельской-Белозерской (от перваго брака), и она была та знаменитая Зинаида Волхонская37, очаровательная не красотой, но умом, артистка в душе, и имеющая голос, котораго, кто ея только слышал, верно не забыл! <нрзб> Она кончила жизнь в Италии католичкой и фанатикой, сделав много добра бедным. Она была так интересна, так мила, умна и не злоблива, что ей можно многое простить. Никита, муж ея, был доброй человек, и в нем более, чем в других была та полудурь, названная оригинальностию, а в нашей семье Волхонщиной; и может быть и мы не без греха на этот счет38. Сестра этих Волхонских, Софья Гри<горьевна> Волхонская39, вышла замуж за Князя Петра Михайловича Волхонскаго, впоследствии Фельдмаршала и Министра Императорского двора40. [Об ней и об нем буду говорить позже, а теперь устала и хочу отдохнуть. Все это написано наскоро и без нужных переправок.]

Глава 2-я

1884

Звержынец в Маерате Замойскаго, где провожу лето41.

   С тех пор, как были написаны последния строки той рапсодии, прошло 3 года, и много воды утекло и с нею много горя принесло! Я всегда думала и говорила, что это горе по велению Всевышняго не может быть неизменно; оно переходит в тихую грусть и понемногу успокоивается, истинная грусть томящая, гнетущая не может оставаться всегда одинаковою; силы человеческия не перенесли бы этаго. Надо или умереть или успокоиться: я не говорю забыть... нет, и это невозможно и не может и не должно быть; думать об прошедшем горе – все-таки щемить сердце, но скажу с поэтом: "Он крест дает, и он же нам в кресте надежду посылает"42. И так, оттолкнув от себя грустные воспоминания, я обращаюсь к описаниям забавным и незабавным моей бабушки Анны Семеновны Олениной и ея сестры Римской-Корсаковой, которыя так оригинально рисуют прошедшее время.

   У Римской-Корсаковой было несколько детей, в <том> числе Екатерина Александровна Архарова43, замужем за Иваном Петровичем Архаровым, в то время кажется бывшим [аншефом] военным губернатором Москвы, не знаю, как называли тогда эту должность в Москве44, но его теща ненавидела его и называла Хархарка, вор из-под девятой клетки. Эта 9-я клетка была устроена в одной из 9-и арк бывшаго каменнаго моста чрез реку Москву, и в каждой арке сажали преступников; народ приходил на них смотреть пред их казнию. Тут же сидел и Пугачев со своим сотрудником Белобородовым45 или другим, котораго имя забыла; но когда Пугачев, озлобив на всех дворян, которые тоже приходили смотреть на него, показывая им сжатый кулак, сказал, ругаясь: "Да счастье ваше, что мне не удалось, а то бы ни одного из вас не осталось в живых, [Белобородов] тогда его атаман перебил его, говоря, что их ругает, сам пеняй на себя, я говорил тебе не руби плетень, руби столбы ворот, а ты не послушал, столбы-то тебя и задавили! Вот что такое была клетка встроенная для преступников, воров, убийц и пр., и Римская-Корсакова так величала своего зятя! О tempori! О mores (О, времена! О, нравы – лат.) [У ней была несчастная почтеннейшая дочь] Архарова, двоюродная сестра отца и его крестная мать, была умная и почтеннейшая женщина, как и муж ея, умной, но немного хитрой человек. От первой жены осталась одна дочь, потом замужем за Посниковым46 и которую тетушка Архарова (не по моде того времяни) трактовала как своих родных дочерей: Софью47, замужем за Графом Сологубом48, которой сын – известной гумористической сочинитель нашего времяни49, и Александру50, замужем за Васильчиковым51. Об них буду говорить позже, хочу докончить описание выходок Римской-Кор<саковой> и моей бабки Анны Семеновны и тогда уже перейти к описанию их детей. У Римской– Кор<саковой> была дочь, почтенная и добрая, но родившаяся, как говорила ея Мать, с изъянцом, т. е. она была косолапа и ходила с трудом. В то время, ежели девушка оставалась в девках, это считалось позор для семьи. Нашли соседа по имению, добраго и достойнаго человека. Он приехал просить руки несчастной девушки. Перед помолвкой позвали ея и поставили в конце длинной залы. Жених приехал. Римская-Корсак<ова> поставила его возле себя и сказала: "Я, батюшка, не буду тебя обманывать; моя дочь с изъянцом, она косолапая. N. N., подыми юбки и иди сюда; выше, выше", – говорила она, и несчастная не смела даже плакать; переступая с трудом, перешла через большую залу, а мать, обратись к жениху, сказала: "Видишь, батюшка, ничего не скрываю, она с изъянцом, зато прибавляю 10 000 т. руб. к приданому". Она тоже однажды разгневалась, как говорили тогда, на своих дворовых людей и хотела послать их на гулянье 1-го Мая в Москве в одних рубашках, босиком, с веревкою на шее. Насилу все ея приятели и родные могли ея уговорить сменить гнев на милость и их простить, и она удостоила это сделать. Но довольно об этой сердитой и злой аншефше, перейду к не менее оригинальной ея сестре, моей бабушке. Я не могу простить ей все, что она выдумывала, чтоб мучить и унижать отца и добрейшую и умнейшю мою мать, которую весь Петерб<ург> и все слои различных обществ любили и почитали, но не бабушка по неукротимому своему нраву и по всем возможным и невозможным причудам, позволенным в то время, и она широко пользовалась этим правом52.

Примечания

   1 Текст воспоминаний А. А. Андро хранится в РГАЛИ (ф. 1124, оп. 2, е. х. 11). Первая глава записана или перебелена кем-то из ее близких в 1881 г. и дополнена собственноручными поправками и примечаниями Анны Алексеевны. Вторая глава написана рукою А. А. Андро летом 1884 г. Авторская правка текста первой главы оговорена ниже в комментариях; зачеркнутое дано в квадратных скобках.

   2 И не за что; так как-то пелось! – цитата из басни И. А. Крылова "Чиж и Еж" (Опубликована в 1815 г.)

   3 ...слог моей рапсоды... – рапсодия – эпическая песнь странствующего певца в Древней Греции (рапсода), исполнявшаяся под аккомпанемент лиры.

   4 Преданья старины глубокой – цитата из поэмы А. С. Пушкина "Руслан и Людмила" (Песнь первая).

   5 ...деда моего, Николая Яковлевича Оленина – Оленин Николай Яковлевич (ум. 05.03.1802). служил в Л.-гв.Конном полку; полковник, затем статский советник, предводитель дворянства Касимовского уезда Рязанской губернии. "Николая Яковлевича" вписано рукою А. А. Андро.

   6 ...бабушка моя, урожденная княжна Волхонская – Оленина Анна Семеновна, рожденная кж. Волконская (12.01.1737–4.02.1812), дочь генерал-аншефа кн. Семена Федоровича Волконского.

   7 ...князя Григория Семеновича Волхонскаго – Волконский кн. Григорий Семенович (1742–1824), генерал от кавалерии. Служил под началом П. А. Румянцева, А. В. Суворова, Н. В. Репнина. В русско-турецкой войне 1768–1774 гг. отличился в сражении при Кагуле (1770); в русско-турецкой войне 1787–1791 гг. командовал корпусом, получил тяжелое ранение в голову при взятии Мачина (1791). С 1803 по 1816 г. – генерал-губернатор Оренбургского края, с 1817 г. – член Государственного совета. Кавалер ордена св. Андрея Первозваного и св. Георгия 11 класса.

   8 ...невозможными причудами – Об одной из таких причуд повествует надпись, оставленная племянником Анны Алексеевны, Николаем Петровичем Олениным (р. 1838) на обороте известного произведения О. А. Кипренского: "Портрет Калмычки Баяусты, жившей у моей прабабки Анны Семеновны Олениной, рож. Волконск., к-рую она брала с собою в церковь для того, чтобы класть земные поклоны вместо себя. Рисован Орестом Кипренским и подарен мне отцом. Н. Оленин. (Портрет Баяусты сохранялся в семье Олениных до 1896 г. См. в кн.: Орест Адамович Кипренский. Графика. Каталог. ГРМ. Л., 1990, No 229, с. 121) Легенды о причудах Анны Семеновны передавались в семье Олениных из поколения в поколение; племянник Николая Петровича Александр Алексеевич Оленин (р. 1865) вспоминал в своих записках: "В моей семье сохранялся портрет некой калмычки и на обратной стороне портрета была надпись, сделанная рукой моей прабабки Анны Сем. Олениной (рожд. кн. Волконской), – вот она целиком: – такая-то калмычка куплена мною там-то и крещена, дабы отдавать за меня земные поклоны тем святым, которые не из дворян" (А. А. Оленин. Мимоходом. 1929. Машинопись, с. 24 – Касимовский краеведческий музей, архив Олениных).

   9' ...Волк<онские> это имение по смерти отца возвратили батюшке. – С. Г. Волконский вспоминает об этом, повествуя в своих записках о деспотических наклонностях своей тетки бар. Д. Н. Каленберг и своей сестры кн. С. Г. Волконской: "Здесь помещу рассказ о подобном же обстоятельстве по предмету надела мне и брату моему Никите, отказа по духовной другой моей тетки, Анны Семеновны Олениной, сестры моего отца, имения, ею благоприобретенного, – в ущерб родному ее сыну. По этой духовной имение в несколько сот душ отказала она отцу моему с тем, чтобы впоследствии он отдал в надел брату Никите и мне. Отец принял это наследство, но мы с братом, движимые нашей совестью, почли несправедливостью лишить сына наследства, и хотя отец принял имение во владение, но мы с братом дали этому сыну Алексею Николаевичу Оленину тайком от отца акт, что при случае смерти нашего отца мы передаем ему, сыну покойной тетки, во владение нам отказанное имение. И даже теперь по прошествии более пятидесяти лет, при стесненных обстоятельствах моего быта денежного и такого же детей моих, все-таки говорю себе, что я хорошо сделал. (Волконский С. Г. Записки. Иркутск, 1991, с. 142)

   Слова "Я не могу простить ей всего того... – ...Волк<онские> это имение по смерти отца возвратили батюшке" вписаны на полях рукою А. А. Андро.

   10 Первая из этих княжен ... была замужем за Римским-Корсаковым – Волконская Мария Семеновна, княжна (23.08.1731–29.01.1796). В начале 1750 г. вышла замуж за Александра Васильевича Римского-Корсакова (30.04.1729–16.05.1781).

   11 ...третья за Мамоновым-Дмитриевым – Волконская Александра Семеновна, княжна (28.04.1733–11.12.1793). Замужем за бригадиром Федором Ивановичем Дмитриевым-Мамоновым (10.02.1727– 27.03.1805), литератором, известным под псевдонимом "Дворянин-философ".

   12 ...четвертая за Мухановым – речь идет о Волконской Екатерине Семеновне, княжне (1743–1818); однако Анна Алексеевна ошибается: она была замужем за неким П. Л. Ермоловым (См.: Долгоруков П. В. Российская родословная книга... Ч. 1, СПб., 1854. С. 255).

   13 ...пятая за Хрущевым – Волконская Наталья Семеновна, княжна (1739–29.01.1776), замужем за бригадиром Андреем Ивановичем Хрущовым.

   14 ...а меньшая умерла в девах... – Волконская София Семеновна, княжна (21.07.1747–28.05.1769).

   15 Он был аншефом... – Анна Алексеевна ошибается. В 1764 г. А. В. Римский-Корсаков командовал полком, несшим караульную службу в Шлиссельбурге; попытка подпоручика Василия Мировича освободить заточенного там Иоанна Антоновича неблаготворно отразилась на карьере А. В. Римского-Корсакова: на следствии Мирович оговорил его, назвав своим сообщником. Несмотря на все усилия честолюбивой и тщеславной Марии Семеновны, обладавшей значительными связями, ее муж так и не был произведен в генерал-аншефы, и вышел в отставку генерал-поручиком.

   16 ...участвовал с Суворовым в польской войне и оставался на Литве несколько лет командующим войсками. – Анна Алексеевна ошибается, приписывая Александру Васильевичу Римскому-Корсакову факты биографии генерала от инфантерии (т. е. генерал-аншефа по табели о рангах 1730–1798 гг.) Александра Михайловича Римского-Корсакова (1753–1840), который участвовал в польской (1794) и в швейцарской (1799) кампаниях Суворова и был в 1806 –1809 гг. Литовским военным губернатором.

   17 ...две сестры Варвара и Софья Николаевны – о них см. Дневник, примеч. No 119.

   18 Алексея Митрополита – Алексей (Алексий, 1292 или 1300–12.02.1378), митрополит всея Руси (с 1354). Поддерживал объединительную политику московских князей; был фактическим правителем Москвы при малолетнем князе Дмитрии Донском. Погребен в Чудовом монастыре и канонизирован русской церковью, "обретшей его нетленные мощи" 20 мая 1431 г. Алексей (в миру Елевферий) был сыном черниговского боярина Феодора Акинфиевича Бяконта, выехавшего в Москву.

   19 ...приходился нам родней по Плещеевым – родной брат митрополита Алексея – Александр по прозвищу Плещей стал родоначальником Плещеевых. Плещеевы состояли с Олениными в родстве.

   20 ...за отсутствием княгини Дашковой – Дашкова кн. Екатерина Романовна (17.03.1743–4.01.1810), дочь гр. Р. И. Воронцова, деятельная участница государственного переворота 1762 г., сподвижница Екатерины II. В 1783–1796 гг. – директор Петербургской Академии наук и президент Российской академии. Автор "Записок".

   21 ...тетушка Архарова, урожденная Римская-Корсакова, двоюродная сестра батюшки и старше его двумя годами – Архарова Екатерина Александровна, рожд. Римская-Корсакова (12.07.1755–27.05.1836), была старше А. Н. Оленина не двумя, а девятью годами.

   22 За отсутствием князя Волконскаго... – "Князя Волконскаго" вписано карандашом; вероятно, Григорий Семенович Волконский, двадцатидвухлетний дядюшка новорожденного.

   23 ...две младшия сестры его умерли семидесяти лет незамужними – Варвара Николаевна умерла на шестьдесят втором, а Софья Николаевна на шестьдесят третьем году жизни.

   24 ...в характере его не было ни суровости, ни холодности, ни эгоизма. Прекрасная душа отца моего развилась во всей полноте; ум и сердце следовали ея живому направлению и, хотя нрав его был вспыльчивый, но никогда не злой и не строптивый. – Доброта и отзывчивость этого "скромного ученого вельможи и милого человека", как характеризовал А. H. Оленина В. О. Ключевский, скрывалась за внешней сдержанностью и спартанским немногословием. "С профессорами, учителями, равно как и с воспитанниками <Академии художеств>, Оленин держал себя сурово, – вспоминал Ф. Г. Солнцев; – никогда никого не хвалил, какие бы достоинства и совершенства ни замечал. В случае каких-либо упущений или неисправностей, он, обыкновенно, спокойно делал выговор виновным, и выговор иногда ощутительный. Например, с обычной суровостью он грозил воспитаннику: "Смотри, под красную шапку угодишь". Но ни одного такого случая при Оленине не было. Напротив, Алексей Николаевич был чрезвычайно добр к воспитанникам". (Солнцев Ф. Г. Моя жизнь и художественно-археологические труды. – Русская старина, 1876, VI, с. 314). Это суждение подтверждается в записках Ф. Г. Солнцева многочисленными свидетельствами. Вот одно из них: "Алексей Николаевич был очень доволен, что я получил орден, особенно тем, что помимо всякого ходатайства. Он сам повел меня на половину Елисаветы Марковны и сообщил ей о полученной мною награде. Елисавета Марковна подарила ленту новому кавалеру и сама приколола орден. У Алексея Николаевича заведен был уж такой обычай, что всякий из знакомых, получивший орден, обязан был отправляться на половину Елисаветы Марковны, и та раздавала ленты. Обыкновенные же награды или подарки Алексей Николаевич отдавал сам, но отдавал особенным образом. Надобно заметить, что он вообще не любил заранее говорить о наградах, особенно о тех, которые исходили от него лично, или по его ходатайству. Всем занимающимся у Оленина он обыкновенно делал на праздники подарки. Бывало, придешь к нему для обычных занятий и сядешь на свое место; потом, вдруг, заметишь, что на столе положено предписание, а на предписание деньги". (Там же, с. 274–275)

   25 ...говорит в краткой биографии отца Т<айный> С<оветник> Стояновский – Стояновский Николай Иванович (31.12.1820–20.07.1900), впоследствии действительный тайный советник, статс-секретарь, член Государственного совета; автор биографического очерка об А. Н. Оленине (А. Н. Оленин. Археологические труды. Издание императорского русского археологического общества. Т. 1, СПб., 1881, cc. XV–XXIX). Женат на внучке Алексея Николаевича – Александре Григорьевне Олениной (29.08.1834–21.01.1899), дочери Г. Н. и В. А. Олениных.

   26 ...она оказывала ему свое благоволение, а потом давала и чины – в правление Екатерины II А. Н. Оленин дослужился до чина полковника (14.03.1795).

   27 ...выучиться немного по еврейски и по арабски – перу А. Н. Оленина принадлежат труды, подтверждающие это свидетельство. См. в кн.: Оленин А. Н. Археологические труды Алексея Николаевича Оленина. Т. 1, СПб, 1881, с.ХII–XIII.

   28 Между ними был некто Львов, с которым батюшка очень подружился. – По-видимому, Анна Алексеевна имеет в виду известного Николая Александровича Львова (1751–1803), архитектора, художника, поэта и музыканта, к кружку которого принадлежал А. Н. Оленин; однако Н. А. Львов был тринадцатью годами старше А. И. Оленина и в числе дрезденских "учеников русских" не состоял. Знакомство А. Н. Оленина с Н. А. Львовым относится к более позднему периоду.