Текст книги "Весна и нет войны"
Автор книги: Анна Андронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Отец же и вовсе исчез.
Кире было сказано, что папа уехал в командировку. Надолго. В другой город. Далеко. Навестить нельзя.
Кира была уже взрослая и не поверила. Сначала она решила, что отец полюбил другую женщину и ушел к ней. Когда же Кира узнала случайно от соседки, что его арестовали, то даже обрадовалась, дурочка: ведь не бросил, не предал.
Потом она приставала к матери: как так, что они не навещают отца, не носят передачи. Мать сухо сказала, что это невозможно. Кира наорала на неё и несколько дней не разговаривала. Уже позже ей объяснили , что означают страшные строки приговора «десять лет без права переписки».
Впрочем, Кира не поверила и для себя раз и навсегда решила, что отец жив, и, когда она вырастет, непременно разыщет его…
***
Вода в чайнике забулькала. Кира достала из шкафа жестяную голубенькую банку; аккуратно, чтобы случайно не выронить, сжала пальцами несколько крупинок драгоценного чая и положила их в фарфоровую чашку.
Залив чашку кипятком, она, однако, не торопилась убрать жестяную банку обратно. Кира поднесла её к носу и замерла, закрыв глаза. В нос ударил сладковатый, терпкий аромат.
В этот момент в дверь громко постучали. От неожиданности Кира едва не выронила драгоценную банку, и её лоб мгновенно покрылся холодным потом. Не то чтобы она так сильно любила чай– просто эта коробочка тоже была из той жизни, где все еще были живы и счастливы. Увы, с каждым днем тот мир сжимался и исчезал, а новый наступал все решительнее. Вот и чай когда-нибудь, как ни растягивай, да кончится, и она уже не сможет, вдыхая сладкий, терпкий аромат, хоть на секунду перенестись в прошлое.
Потому –то Кира и испугалась, когда чуть не выронила жестяную банку.
Спрятав чай обратно в шкаф, Кира открыла дверь.
– Привет!– Сима устало улыбнулась.– Там моему мужу на работе мясо выдали.
– Спасибо, я не хочу есть,– заверила её Кира.
– Правда?
Сима вздохнула и опустила глаза.
– Сегодня опять на фронт ходил проситься,– всхлипнув, сообщила соседка.– Слава богу, опять не взяли.
Сима виновато посмотрела на Киру. Чувствовалось, ей страшно неудобно оттого, что все вокруг уходят на фронт, а её муж нет, и она даже не может скрыть свою радость. На самом деле от одной только мысли, что муж уйдет и она останется одна с ребенком на руках, у Симы начинали трястись колени. Может быть, именно поэтому она упорно приглашала Киру ужинать: чтобы, во-первых, как-то приглушить гнетущее чувство вины; во-вторых, чтобы доказать мужу , что он нужен и здесь– заменить Кире семью вместо матери, ушедшей на фронт.
Закрыв за соседкой дверь, Кира вернулась к столу и окинула довольным взглядом чашку с дымящимся чаем, блюдечко с сахаром и тарелку с куском черного, непонятно из чего испеченного, хлеба. Сначала она делала маленький глоток, потом клала в рот крохотный кусочек хлеба и даже не жевала, а сосала его, как конфетку, заложив за щеку и перекладывая туда-сюда языком.
***
Немного притупив чувство голода, Кира обычно брала какую-нибудь книжку. Например, толстый томик Шарлотты Бронте. Иногда в книжке находились утешительные строки:
«У многих из нас бывают периоды или период, когда жизнь кажется прожитой понапрасну, когда ждешь и надеешься, хотя надежды уже нет, но день осуществления мечты все отдаляется и надежда, наконец, увядает в душе. Такие мгновения ужасны, однако самые темные часы ночи обычно возвещают рассвет».
Кира счастливо улыбалась, переносясь в мечтах в теплый весенний вечер, где они с синеглазым мальчиком , взявшись за руки, медленно идут по улице, утопающей в аромате сирени. Но вот она перелистывала несколько страниц, и ей на глаза попадались другие строки.
«Будущее иногда предупреждает нас горестным вздохом о пока еще далекой, но неминуемой беде; так дыхание ветра, странные облака и зарницы предвещают бурю, которая усеет моря обломками кораблей; так желтоватая нездоровая дымка, затягивая западные острова ядовитыми азиатскими испарениями, заранее туманит окна английских домов дыханием английской чумы. Но чаще беда обрушивается на нас внезапно,– раскалывается утес, разверзается могила, и оттуда выходит мертвец. Вы еще не успели опомниться, а несчастье уже перед вами, как новый ужасающий Лазарь, закутанный в саван».
И внезапно, точно в подтверждение этих слов, начинали завывать сирены воздушной тревоги.
Кира поспешно одевалась, хватала заранее приготовленную сумку и мчалась к метро, ежась от громкого треска зениток, гула самолетов и барабанящей, точно град, шрапнели зенитных снарядов.
Иногда бомбили так сильно, что в метро приходилось бежать прямо после работы.
С шести часов вечера переставали ходить поезда. На путях снималось электрическое напряжение, на рельсы укладывались деревянные щиты, где на ночь устраивались люди. В первую очередь пускали женщин с детьми и стариков.
В такие ночи Кира чувствовала себя особенно несчастной. Но следующим вечером Кира возвращалась домой; ежедневный ритуал повторялся: печка, чай, блюдце с сахаром, хлеб, книга– и жизнь уже не казалась такой беспросветной.
***
Кира отколола щипчиками крохотный кусочек сахара, положила его в рот и отхлебнула еще глоток чая.
Сегодня у неё было припасено нечто лучшее, чем томик Шарлотты Бронте.
Тетрадь. Совершенно чистая, толстая тетрадь в клетку, уже ставшая дефицитом, как и все остальное.
Кира нашла её утром по соседству с разрушенным домом, где жили женщина с мальчиком.
Это здание тоже было разрушено; оба этажа сошли с фундамента, а перед входом зияла огромная воронка, около которой белела стопка книг и вот эта тетрадь.
Сама еще не зная зачем, Кира взяла её.
Теперь тетрадь лежала перед ней на столе.
И снова, как утром, Кира вдруг перенеслась на ту странную улицу, на этот раз мысленно.
Там явно не было войны: все дома целы, стекла не заклеены полосками крест-накрест, а витрины магазинов не заложены мешками с песком; нигде не стоят , ощерившись, противотанковые ежи и не возвышаются баррикады на случай, если немцы все же прорвутся в город. Да и все встреченные Кирой люди– женщина с ребенком, мальчик с мороженым– выглядели спокойными и счастливыми. И они могли себе позволить швырять пшено голубям.
Там не было войны, и там была весна. Да, листья на деревьях были не желтые, как здесь и сейчас, а нежно-зеленые, будто только что распустившиеся. И воздух пах как-то по-весеннему свежо и опьяняюще.
А девушка в окне? Какая она, должно быть, счастливица. Она живет в мире, где весна и нет войны.
«Весна и нет войны»,– вслух повторила Кира.
Странное дело, не прошло еще и года с тех пор, как она сама жила в таком!
Нет, это было много столетий назад.
Кира снова мысленно вернулась к девушке. На вид ей было лет двадцать с небольшим. Она, наверное, где-нибудь учится или работает. А по вечерам ходит на свидания.
На глаза навернулись слезы.
Кира крепко зажмурилась: то ли для того, чтобы сдержать слезы; то ли в надежде, что таким образом сможет перенестись в тот заветный и недостижимый мир, где стоит весна и никто не уходит на фронт.
Через минуту Кира открыла глаза и тяжело вздохнула– нет, все было по-прежнему: горел огонь в маленькой печурке, белели крест-накрест полоски на окнах и где-то совсем рядом завывали сирены воздушной тревоги. Но вместо того, чтобы бежать в убежище, она придвинула к себе тетрадь, решительным движением обмакнула перо в чернила и написала на обложке:
ВЕСНА И НЕТ ВОЙНЫ
***
– Так! Это на помойку! На помойку! На помойку!
Одну за другой Аля швыряла на пол старые тетрадки. Арифметика, литература, география.
ВЕСНА И НЕТ ВОЙНЫ
– На по-
Слова застыли у неё на губах. Что за странное название? Может, это школьное сочинение?
Аля с сомнением повертела в руках выцветшую тетрадь с серой кромкой пыли по краям.
Нет, не похоже. Слишком толстая. Впрочем, какая разница? Раз уж взялась разбирать антресоли, надо выкидывать все старье.
– На помойку!
Тетрадь сделала короткий полукруг и шлепнулась на пол.
Аля довольно оглядела пустую полку. Пожалуй, на сегодня хватит.
– Положи тетради на подоконник и дай мне тряпку!– скомандовала она сыну, веснушчатому мальчику лет пяти с добрым личиком и хитрющими глазами.– После обеда пойдем гулять и выкинем на помойку.
Костик послушно подхватил стопку тетрадей и водрузил её на подоконник, рядом с цветущей геранью.
На левой щеке у мальчика красовался большой фиолетовый синяк и краснело несколько ссадин.
Накануне Костя ходил с отцом гулять. Проезжавший мимо трамвай взвизгнул на повороте– муж схватил сына, плашмя рухнул на асфальт и подмял ребенка под себя. Сработал фронтовой рефлекс– мина!
Аля вздохнула и отправилась готовить обед.
На просторной кухне было пусто. У стены справа стояли три столика– у каждой семьи свой– над ними висели деревянные шкафчики.
Аля открыла крайний у окна, достала большую эмалированную кастрюлю, налила в неё воды и принялась чистить картошку.
Наверное, ей не стоило торопиться с замужеством.
Она вспомнила 1946 год и себя, восемнадцатилетнюю. Родители умерли в войну, и девочку взяла к себе родственница. Аля звала её тетей.
Тетя относилась к девочке довольно прохладно, и Але всегда хотелось иметь настоящую семью и свой собственный дом.
Она мелко нарезала картошку, положила кубики в воду и поставила кастрюлю на плиту.
Да, теперь Аля его имеет. Вот только счастлива ли она?
***
– Осторожно! Осторожно! Не помните!
Худощавая старушка суетилась вокруг грузовика, куда двое грузчиков с развеселыми лицами затаскивали мебель и огромные тюки.
Стояла середина июня. Было еще не жарко, но небо уже голубело совсем по-летнему и солнышко припекало.
У грузовичка топтались двое мальчиков-погодков в коротких коричневых шортиках, белых отутюженных рубашечках и панамках с подвернутыми полями. Один из братьев держал в руках сачок, другой– маленький аквариум с рыбками.
Очевидно, семейство переезжало на дачу.
Может быть, в июле, когда Аля будет в отпуске, они тоже снимут дачу где-нибудь в Подмосковье.
Она представила себе раннее летнее утро; крохотный домик, утопающий в зелени; прохладную гладь пруда; крынку с парным молоком и свежий деревенский хлеб на столе в чистой прохладной горнице,– и сразу стало легче на душе.
Мусорный контейнер располагался за домом и был забит до отказа. Аля положила тетрадки на краешек газона: вдруг кому-нибудь пригодятся? Хотя, кому могут пригодиться школьные тетради довоенной поры?
Уходя, Аля оглянулась. Та странная толстая тетрадь, на обложке которой было написано «Весна и нет войны», лежала сверху, и ветер уже трепал её страницы.
Аля развернулась, взяла сына за руку, и они медленно пошли к парку.
На повороте Аля обернулась еще раз. Листья тетради колыхались на ветру, будто махали, приглашая её вернуться и прося не оставлять их.
«Все-таки я слишком впечатлительная»,– с сожалением подумала Аля.
Она вспомнила, как несколько лет назад выбрасывала ботинки, в которых ходила всю войну. Они были уже очень старые и изношенные; подошва на одном ботинке давно прохудилась, и носить их было совершенно невозможно даже в сухую погоду.
Аля вот так же вынесла их на помойку и поставила на край газона. И, уходя, все время оглядывалась. Ей казалось, ботинки жалуются и просят не оставлять их.
«Разве мы не служили тебе верой и правдой?– будто вопрошали они.– Вспомни только, сколько мы с тобой пережили! Помнишь, как мы бежали в бомбоубежище? А вокруг горели дома ? И как мы стояли в очереди за хлебом и сахаром? Если бы не мы, ты бы замерзла! Всю войну мы спасали тебя от холода, снега, слякоти, дождя. Разве мы не заслужили покойной старости в каком-нибудь пыльном шкафу?»
Вот и сейчас ей чудилось, что тетрадь хочет что-то сказать ей.
***
В парке в этот послеобеденный час было людно: катили коляски гордые молодые мамаши, играли в футбол подростки и копались в песочнице дошколята.
При приближении Али две женщины, лет на пять старше, о чем-то разговаривавшие между собой, внезапно замолчали и с укором, смешанным с неприязнью, посмотрели на неё.
Аля была шапочно знакома с этими женщинами: у обоих мужья погибли на фронте и они воспитывали сыновей-подростков в одиночку. Наверное, именно поэтому они Алю и недолюбливали.
Костик уже отыскал своего приятеля– белобрысого, худенького Генку– и теперь они с визгом носились друг за другом.
Аля снова поймала на себе завистливый взгляд. Как, должно быть, обе женщины мечтали оказаться на её месте! Ведь с их точки зрения, она просто баловень судьбы. У неё все есть: муж, хоть и инвалид, но зато непьющий и хорошо зарабатывает; работа; своя комната, да не где-нибудь в подвале, а в просторной, светлой квартире. Просто идеальная жизнь? Чего еще желать?
Если бы они узнали, что Аля по ночам плачет в подушку, то страшно удивились бы. С жиру разве бесится?
И в самом деле, чего же ей не хватает? Почему она несчастна? Может быть, оттого что муж иногда во сне зовет другую женщину?
Они никогда не рассказывали друг другу о своем прошлом. Впрочем, у Али, вышедшей замуж восемнадцатилетней девчонкой, никакого прошлого не было.
– Мама, мама, смотри!– Костик протягивал ей пеструю бабочку.
– Давай отпустим её, хорошо?
Аля поцеловала сына в макушку и разжала маленькие пальчики.
Бабочка весело взмахнула крыльями и улетела. Сколько она еще проживет? День? Два? Умрет сегодня вечером?
Аля снова вернулась мыслями к тетрадке. Откуда она взялась на антресолях? Осталась от прежних жильцов?
На обратном пути Аля бросила взгляд на кромку газона– тетради не было!
Её взгляд упал на мальчонку лет десяти, сидевшего на корточках рядом с мусорными контейнерами. В руках мальчик держал ту самую выцветшую тетрадь и, похоже, собирался выдрать из неё лист.
Неожиданно для самой себя Аля ринулась к мальчишке и резко выхватила тетрадь из загорелых рук.
– Тетя, вы чего?!– обиделся ребенок.
Не говоря ни слова, Аля сунула тетрадь в сумку, схватила Костика за руку и направилась к подъезду.
Едва зайдя в лифт, она достала тетрадь, открыла ее и торопливо пробежала глазами первый лист, исписанный красивым, четким почерком.
***
– Снова кормишь голубей?
Вика захлопнула окно и стряхнула с ладони остатки пшена.
–Опять дворничиха будет ругаться, что голуби всего Ленина засрали.
Вика хихикнула.
Во дворе их дома, неизвестно кто, когда и зачем, установил карликовую, около метра, фигурку вождя мирового пролетариата. Ленин сроду в их дворе не бывал; и никто из его соратников тоже не был здесь замечен. Возможно, какой-то чиновник или партийный деятель решил перед кем-то выслужиться, и теперь крохотный, выкрашенный в серебристый цвет вождь, напоминавший языческого божка, стоял рядом с круглой клумбой посреди двора, периодически страдая от жирных окрестных голубей.
– Вика! Телефон звонит.
Сметая все на своем пути, девушка бросилась в прихожую.
–Алло?
Да, это был тот самый звонок, которого она ждала. Неделю назад Вика направила в редакцию одного толстого журнала свои рассказы и статьи, и теперь должен был быть вынесен вердикт.
Вскоре, с загадочной улыбкой на губах, Вика вошла на кухню. Её мать, Елена Петровна, полная женщина лет пятидесяти, в синем байковом халате, с аккуратно уложенными в пучок длинными волосами, колдовала над плитой. В ковшах, сковородках, кастрюльках что-то размешивалось, жарилось, шипело и скворчало: в гости должен был приехать двоюродный брат с женой.
– Это они?– не поворачиваясь, осведомилась Елена Петровна.
–Да!
Вика мотнула головой так, что в шее что-то хрустнуло.
Елена Петровна наконец оторвалась от кастрюлек и вопросительно посмотрела на дочь.
–Берут?
Вика зажмурилась и счастливо улыбнулась.
–Да!Да! Да!
Она вскочила, обхватила мать руками и, если бы женщина не была чрезмерно грузной, они , вероятно, пустились бы в веселый пляс.
–И даже дали материал для первой статьи! Мне надо взять интервью у одного полковника!
При этих словах наклонившаяся было над плитой Елена Петровна обернулась и внимательно посмотрела на дочь.
– А он женат?
Вика расхохоталась.
–Мама! Ну откуда я знаю! Я же не на свидание с ним иду!
Елена Петровна снова уткнулась в кастрюльки.
– А как Саша? Не звонил?
– Не звонил!– раздраженно бросила Вика и , хлопнув дверью, поспешила в комнату.
– Мне пора!
Хотя до встречи оставалось еще два с половиной часа, она оделась, взяла сумку и выскочила на улицу.
Пройдя несколько шагов, Вика остановилась.
Вокруг царствовала весна. Солнце светило ярко и празднично, не то что осенью или зимой, когда уже с утра так темно, сумрачно и пасмурно, что кажется уже наступили сумерки.
Небо было голубым, высоким и больше не цеплялось за антенны и крыши домов.
Снег, хотя и не растаял , уже стал серым, ноздреватым; тут и там виднелись проплешины черной, пахнущей сыростью и прошлогодними прелыми листьями, земли.
На детских качелях распевалась пара синиц.
С крыш текло.
Мягкий, влажный ветер слегка трепал волосы.
На девушку вдруг нахлынула волна безмятежной, пьянящей радости. Такое, обычно, бывает только в юности. Только в юности весна и жизнь кажутся бесконечными, волшебными, многообещающими. Кажется, именно этой весной произойдет что-то необыкновенное, отчего вся жизнь сразу изменится и никогда уже не будет такой скучной и безрадостной.
Тут взгляд девушки упал на афишу кинотеатра , и настроение сразу испортилось.
Саша!
***
Он позвонил накануне вечером.
– Привет, как дела?– раздался в трубке бархатный баритон.
–Нормально,– дежурно ответила Вика.
Она никогда не понимала, зачем люди задают этот вопрос. Они действительно ждут, что им подробно начнут рассказывать о невзгодах и проблемах?
–Что завтра вечером делаешь?
– Ничего.
–Может, сходим в кино?
– Да я что-то не очень хорошо себя чувствую,– соврала Вика.
Мать на кухне возмущенно загремела кастрюлями.
–Может, все-таки сходим? Я пришлю машину.
Его голос звучал так жалобно, что Вике стало стыдно.
– Не надо машину, я сама дойду.
Когда Вика положила трубку, рядом уже вилась раздраженная мать.
–Что он тебе такого сделал?– кипятилась она.– Почему ты с ним так обращаешься? Я бы на твоем месте не бросалась такими кавалерами!
– Он старый.
–Никакой не старый! Всего на десять лет старше тебя! Отец был старше меня на пятнадцать! К тому же хорошо зарабатывает. Своя квартира. Такие на дороге не валяются!
– Я же выхожу замуж не за квартиру!
Вика скрылась в комнате и захлопнула дверь у матери перед носом.
–Ты еще будешь жалеть!
Елена Петровна надавила на дверь плечом, но не тут-то было– Вика была настороже и навалилась на дверь с другой стороны.
– Ты что думаешь– сто лет будешь молодая и красивая?!Да не успеешь и глазом моргнуть, как в твою сторону и смотреть-то никто не будет! Ты будешь мечтать, чтобы хоть кто-нибудь тебе позвонил! Хоть куда-нибудь пригласил!
Во время этой эмоциональной речи Елена Петровна не переставала подталкивать плечом дверь в тщетных попытках открыть её, а Вика все также упорно отражала атаки.
–Вспомнишь еще мои слова, да поздно будет!
Елена Петровна стукнула по двери кулаком и удалилась на кухню, откуда через минуту донесся такой грохот, будто на пол упала полка с посудой.
Легко представить, что было бы, если бы Вика не согласилась встретиться.
***
Вика вздохнула и медленно пошла вдоль улицы к метро. Вечернее свидание висело над ней, словно черная туча в летний день.
Ну почему, почему все не может быть по-другому?!
Вика вспомнила, как еще в школе прогуляла сочинение , чтобы посмотреть по телевизору «Звезду пленительного счастья»– эпизод, где Полина знакомится с поручиком Иваном Анненковым. Как сладко замирало её сердце в предвкушении такого же яростного, безудержного, непреодолимого чувства.
На первом курсе института Вика встречалась с парнем. Он был высок, хорош собой, из приличной семьи. Одно время Вике даже казалось, что она в него влюблена. Но когда её приятель объявил, что вынужден по работе уехать на несколько лет в другой город, девушка неожиданно для себя обрадовалась. Хороша влюбленная!
И как это, интересно, бывает, и что чувствуешь, когда влюбляешься по-настоящему?
Спустившись в метро, Вика наконец вышла из свойственной время от времени всем молодым девушкам задумчивости и принялась размышлять о предстоящем интервью.
Господи, о чем она будет спрашивать?
И каков он, этот полковник? Наверное, старый, седой. И говорить они будут о детях, внуках , любимой собачке и прихватившем позавчера радикулите.
Вот если бы была война…
Вика тут же себя одернула: слава богу, что войны нет! Уж лучше писать о радикулите.
У кафе, где они договорились встретиться, сгребал снег дворник, у ног которого вилась рыжая бездомная собачонка. Чуть справа, на скамеечке, сидел дедок лет шестидесяти в засаленной шапке-ушанке.
Вика с сомнением посмотрела на дедка.
Ну и дурочка же– вообразить себе, что все герои её очерков будут молодыми статными красавцами!
Вика вздохнула и направилась к дедуле.
Тот неожиданно расстегнул старенькое пальтишко, извлек из внутреннего кармана бутылку водки, отхлебнул прямо из горлышка; трясущимися руками завинтил крышку и засунул бутылку обратно в карман.
Вика изумленно наблюдала за ним. Может быть, это не полковник?
Девушка осмотрелась. Нет, кроме бегущих мимо прохожих и дворника, вокруг никого не было.
После горячительного лицо дедка светилось, а нос покраснел и напоминал помидор.
Вика еще раз вздохнула и склонилась над странным полковником.
– Извините…
– Извините,– будто эхо раздался мужской голос.– Вы Вика?
Она обернулась и замерла: перед ней стоял необыкновенно высокий молодой мужчина, немного напоминавший Харрисона Форда в молодости.
– Олег это я.
***
Кира стояла у окна и смотрела, как догорает особняк во дворе.
Света не было (его вообще включали на несколько часов в сутки), и отблески горевшего в железной печурке огня зловеще плясали на стенах. Теперь, когда к ним прибавились всполохи пожара, комната и вовсе приобрела какой-то странный, неземной вид.
Во дворе суетились пожарные, но все уже было бесполезно: от уютного особнячка с колоннами, где Кира мечтала танцевать на балу, как Наташа Ростова, осталась только груда тлеющих головешек.
В доме никто не жил– там располагалось какое-то учреждение, давно эвакуированное. Никто не погиб, но по Кириным щекам все равно текли слезы, потому что перед глазами у неё проносились картины веселых балов, дамы в нарядных платьях, лихие гусары и вся её школьная беззаботная пора.
В дверь тихонько постучали, скорее, даже поскреблись. Кира поспешно смахнула слезы.
– Входите!
Это была Сима. Несмотря на отсутствие света, она сразу заметила, что Кира плакала. Наверное, по голосу.
– Да ты что? Чего вдруг? Там же никто не живет! Радоваться, дурочка, надо, что в нас не попало!
Сима деловито уселась за стол.
– Я, собственно, по делу.
Кира с испугом посмотрела на неё. Ей вдруг пришло в голову, что ,пока она была на работе, пришла похоронка. Нет, конечно, не на маму. Мама работает в госпитале и не лезет на передовую, а вот мальчик…
– Что с тобой?! Ты чего побледнела? Может, воды?
В следующее мгновение Кира обнаружила, что над ней склонилось встревоженное лицо соседки.
– Нет-нет, ничего,– пролепетала она срывающимся голосом.
Тут девушке пришло в голову, что похоронка на мальчика с синими глазами вряд ли придет сюда: ведь Кира ему никто. Пока никто. Похоронку получили бы родители.
От сердца сразу отлегло, и Кира с живым вниманием уставилась на Симу.
– Тут такое дело: у моего мужа родственники в поселке под Москвой. Так вот, там у них одна женщина меняет картошку, лук на всякое шмотьё. Может, съездим? А там, глядишь, и молочком с яичками разживемся.
Кира почувствовала, как в полупустом животе, где плескался только чай, сладко заурчало. Она прикинула, что можно было бы отдать за картошку. Они с матерью и до войны жили не слишком богато, а уж теперь…
Разве что… выпускное бардовое платье с блестками? Она так ни разу его и не надела. И у неё не останется ничего праздничного. Совсем ничего. Что же она наденет, когда война кончится, синеглазый мальчик вернется и они пойдут на танцы?
– Спасибо, но мне нечего менять,– решительно ответила Кира.
Но Сима была не из тех, кто легко отступает.
– Ну и что! Мне поможешь. Я одна не дотащу. Да и веселее вдвоем. А я с тобой поделюсь.
«Ох уж эта забота обо мне,– подумала Кира.– Не так, так эдак, но все же накормит!»
Она с благодарностью посмотрела на Симу. Соседка приняла это как знак согласия и поспешно затараторила:
– Да тут совсем недалеко. Станция «Фабрика».
– А это не там, где…
– Что ты!– уверенно оборвала её Сима.– Фашистов так близко не подпустят!
И все же Кира сомневалась. Послезавтра обещали дать выходной, и она уже предвкушала, как с утра растопит печь, заварит чай, раскроет тетрадь и целый день будет писать о той девушке из будущего– мира, где все счастливы, потому что нет войны и весна. Кире вовсе не хотелось срочно менять планы, вставать спозаранку, по холоду и темноте на перекладных добираться до деревни, а потом тащиться с неподъемными мешками назад.
Кира была голодна, но мысль о том, что рассказ придется отложить на неопределенный срок, терзала её гораздо больше голода.
– Я подумаю!– обещала девушка Симе.
***
Ужинали молча. Муж хмурился, но когда Аля спросила, не хочет ли он добавки, благодарно улыбнулся и с нежностью посмотрел на неё.
Накладывая новую порцию макарон, Аля подумала, что сейчас она выглядит как на агитплакате о счастливой советской семье. Круглый стол с цветастой скатертью, розовощекий жизнерадостный мальчик болтает ножками, а красивая женщина в нарядном переднике с улыбкой подает тарелку мужу.
После ужина муж ушел курить на балкон. Пока Костик возился с соседской кошкой, Аля вышла к мужу.
Он стоял, наклонившись вперед и облокотившись о перила. Вдалеке виднелся тот самый парк, где они сегодня гуляли с Костиком. Теперь там горели фонари, хотя было еще достаточно светло, и доносилась музыка с танцплощадки.
–Завтра дадут премию.
Аля вздрогнула. Муж оставался неподвижным и, казалось, эти слова произнес не он, а какой-то стоящий рядом невидимый мужчина.
– Сошьешь себе платье.
–Спасибо.
Але хотелось подойти к мужу, расцеловать, прижаться щекой к его щеке, но ей почему-то казалось, что ему это не понравится.
Муж докурил, выбросил окурок и ушел в комнату.
Сумерки сгустились , и огни на танцплощадке замигали особенно призывно.
Аля смотрела на кружащиеся в танце пары.
Новое платье. Куда? Прийти на работу в госпиталь и надеть поверх медицинский халат? Вот если бы… Если бы можно было пойти на танцы!
Она представила, как заходит в комнату, открывает шкаф, достает оттуда нарядное шелковое платье; как, стуча каблучками, бежит через парк к танцплощадке; как в глаза ей бьет свет фонарей; как рослый молодой парень приглашает её и они кружатся в упоительном танце.
Неужели подруга была права?
– Жалеть потом будешь!– пророчествовала она, потрясая узким изящным пальчиком.– Захочется еще на танцы, да уж куда там– мужняя жена!
Аля сжала кулаки, вбежала в комнату и резко распахнула дверцы массивного шкафа орехового дерева.
На мгновение ей показалось, что платье уже на ней; вот она, цокая каблучками, бежит вниз по ступеням; вот мчится по парку; вот она на танцплощадке; яркий свет бил Але в глаза, музыка оглушала и завораживала.
В большом зеркале на стенке шкафа отразилась кровать, где, по-прежнему хмурясь, дремал муж, и раскладушка, на которой, безмятежно улыбаясь, спал Костик.
Аля вздохнула, провела рукой по красному шелковому платью, купленному на предыдущую премию, и медленно закрыла дверцу.
Через десять минут, умывшись и накрутив волосы на бигуди, она легла в кровать и раскрыла найденную днем тетрадку.
Прочитав первую страницу, Аля отложила тетрадь и задумалась. Это было всего лишь описание какой-то улицы и девушки, швырнувшей горсть пшена голубям. Может быть, дальше будет что-то поинтереснее?
Аля снова открыла тетрадь и погрузилась в чтение.
***
– Олег это я. А вы журналистка?
–Да,– просипела Вика.
Горло враз пересохло. Вика не могла оторвать глаз от своего собеседника. Нет, нельзя было сказать, что мужчина красив. У него было мужественное, волевое лицо с широкими скулами, светло-серые глаза; волосы темно-русые, коротко стриженые, чуть тронутые сединой.
– Поговорим в машине?
Еле ступая на ватных ногах, Вика подошла к «Джипу».
***
Здесь я, пожалуй, сделаю лирическое отступление.
– Как?– воскликнет придирчивый читатель.– Разве мы читаем не ту тетрадь, где в 1941 году, спасаясь от одиночества и ужасов войны, Кира писала выдуманную историю о девушке, живущей в другом, лучшем, мире? Откуда же она тогда могла знать о «Джипах»?! Разве в 1941 году были «Джипы»?!
А ведь в дальнейшем Вика будет использовать мобильный телефон, интернет и прочие блага цивилизации. Увы, без них рассказ о современной девушке выглядел бы неубедительно.
Так откуда же о них знает Кира?
Во-первых, как и многие творческие люди, она, возможно, обладала даром предвидения. И как она увидела улицу из будущего, точно так же она могла увидеть мобильный телефон и «Джип».
Во-вторых, кто вам сказал, что я дословно воспроизвожу то, что Кира написала? Я воспроизвожу лишь канву, сюжет, историю, домысливая остальное и приспосабливая к сегодняшнему дню.
***
Сначала они молчали. Вика судорожно пыталась припомнить заготовленный заранее список вопросов, но вместо этого в голову лезли совсем другие мысли.
Ну зачем, зачем она нацепила эту старую куртку с жирным пятном на рукаве? Ведь висит же в шкафу новая!
Да и волосы уже отросли– пора стричься.
А еще сегодня надо зайти в парфюмерный магазин и купить новую тушь. Самую дорогую, с эффектом накладных ресниц. Конечно, врут они все, никаких накладных ресниц не будет, и все же…
Тут Вика заметила, что Олег пристально смотрит на неё.
Вика, надо сказать, была довольно красива: длинные блестящие светлые волосы удачно сочетались с фарфоровой кожей и голубыми глазами; добавьте к этому породистое узкое лицо, пухлые губы, изящный греческий носик; да и фигура не подкачала: девушка была стройной, но все же не совсем худышкой без бедер и груди.
В общем, ей было не привыкать к восхищенным взглядам, но в этот раз, пожалуй впервые в жизни, у Вики на душе вдруг стало радостно и спокойно, как бывает, когда наконец возвращается дорогой вам человек или сбываются давние, казавшиеся несбыточными, мечты.
В тот же миг у Вики появилось странное чувство, будто они с Олегом должны многое сказать друг другу.
И еще ей казалось, что и сидящий напротив мужчина думает и чувствует так же, как она.
Почти одновременно у них шевельнулись губы, но тут у Вики в сумке настойчиво зазвонил мобильник.
Губы сомкнулись, слова так и не были сказаны, а на душе вновь стало пасмурно и серо, будто выглянувшее на минуту солнце опять скрылось за тучами.
