Текст книги "Тайны любви"

Автор книги: Анн-Мари Вильфранш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Животное! Он больше никогда не дотронется до меня! – гневно сказала Мадлен.

Арман по-прежнему стоял позади нее, его нежные и уверенные руки продвинулись дальше и остановились на талии. Одновременно Арман теснее приблизился к Мадлен, так что его чресла коснулись ее спины.

– Осторожней, не то он увидит тебя, – поговорила Мадлен с беспокойством, которое никоим образом не вязалось с решительным заявлением об окончательном разрыве, высказанным минуту назад.

– Не увидит, – заверил Арман. – Меня скрывает занавеска. Самое большее, что он может увидеть, – это твое любопытное личико.

Пальцы исследовали узел на поясе, стягивавший воздушный пеньюар. Долго возиться не пришлось, как всегда бывает, когда имеешь дело с хорошо скроенной одеждой, и тонкое шифоновое одеяние распахнулось. Арман тихо вздохнул и погладил гладкий живот под ночной рубашкой.

– Нет, ты не должен делать этого! – закричала Мадлен. – А вдруг кто-нибудь войдет и увидит нас в такой позе?

– Ивонна отправилась танцевать, – напомнил Арман, – а слуги давно спят. Да и не думаю, что от Ивонны укрылось то, что мы любовники.

Темнота все спишет, гласит старинная поговорка. Арман расстегнул брюки, возбужденный приятель вынырнул наружу и радостно вздрагивал, обретя неожиданную свободу. Арман крепко прижал чресла к.мягким округлостям, лишь тонкая прослойка шифона отделяла его горячую плоть от прохладной кожи Мадлен.

– О Арман! – вздохнула она. – А что, если дети Ивонны войдут и увидят нас?

Ощущения, испытываемые Арманом от прикосновения к спине Мадлен, окутанной мягкой тканью, были столь захватывающи что Арман в самозабвении начал медленно двигаться вверх-вниз. Руки проникли в глубокое декольте ночной рубашки и сжали обнаженную грудь. Он был на пути к тому, чтобы выплеснуть страсть немедленно и облить спину Мадлен, а также очаровательный пеньюар, – хорошенькое впечатление у нее останется!

– Дети крепко спят, – сказал он. – Неужели ты думаешь, что нянька позволит им бродить по квартире среди ночи? Никто не помешает нам, Мадлен.

Она нежно терлась о его чресла, возбужденная движениями трепещущей плоти.

– Какой ты горячий! – прошептала она.

– Я горю от любви к тебе, ты должна быть моей, Мадлен.

Он потянулся вниз и, захватив горсть шуршащей ткани, стал поднимать ее, пока руки не оказались под кружевным краем ночной рубашки.

Мадлен резко задышала, когда пальцы любовника дотронулись до нежного места, где сходились бедра.

– Арман, нет!.. – прошептала она, но он еще крепче прижался к упругим круглым ягодицам, чтобы показать, как он распалился и как сильно жаждет обладать ею.

– Раздвинь ноги чуть-чуть, – пробормотал он; губы касались ее уха, а запах духов щекотал ноздри.

– Но это безумие! – проговорила она. Однако страсть оказалась сильнее осторожности, и стройные ноги раздвинулись достаточно широко, чтобы Арман смог погладить вожделенное сокровище.

– Он заметил нас! – воскликнула Мадлен. – Посмотри, он открыл окно в машине!

Она была права. Там, где они несколько секунд назад видели оконное стекло машины, теперь маячило бледное пятно, которое могло быть только лицом Пьера-Луи. Но определить выражение этого лица было невозможно, размытая клякса – вот все, что было видно сверху.

Арман целовал затылок Мадлен, в то время как кончик среднего пальца осторожно проникал во влажное углубление.

– Он не может нас видеть, – уверял он.

– Какая жалость, – последовал неожиданный ответ. – Ему бы пошло на пользу!

Мадлен определенно возбудилась. Возможно, причиной тому было горькое удовольствие, которое она испытывала, воображая реакцию мужа, когда бы он узнал, что она позволила Арману, стоя у окна. Или же до такого состояния ее довели ласковые пальцы и сладостная дрожь, волнами пробегавшая по животу.

– Что я говорю? – опомнилась она. – Он не должен ничего знать, иначе у него появится предлог, который ему так нужен, чтобы бегать за этой девкой! Нет, он не получит от меня такого подарка. Прекрати немедленно!

Арман жарко дышал ей в ухо, забавляясь ее нерешительностью. Намерения менялись каждую секунду с быстротой колебания маятника. «Да» говорила она, потому что была возбуждена и хотела, чтобы Арман продолжал ласки; и она говорила «нет», желая остановить его, потому что муж был совсем рядом, в такси на противоположной стороне улицы.

Несмотря на беспочвенную тревогу, что их могут увидеть, и на не совсем искренние возражения, потайной бутон набух и увлажнился под пальцами Армана. Она завела руки за спину и дотронулась до живота любовника. Ощутив твердость вздыбленной плоти, она негромко вскрикнула.

– Ты ведешь себя непростительно, – сказала она мягко. – Пьер-Луи доверил тебе такое важное дело – и как же ты справляешься с ним? Или ты его заместитель? Должна ли я понимать так, что это мой муж ласкает меня в твоем лице?

– Ни в коем случае, – возразил Арман. – Ласкаю тебя я, моя чудная Мадлен, и то, что ты держишь в руках, принадлежит тоже мне, и никому другому.

– Тогда ты должен признать, что предал доверие давнего друга. Не говоря уж о том, что Пьер-Луи тебе родня! Тебе не стыдно?

– Нисколько, радость моя, – спокойно ответил он, при этом его пальцы резвились во влажном углублении.

– А если он узнает, что ты обманул его, заставив меня уступить твоим желаниям, как ты будешь оправдываться?

– Разве я заставляю тебя, Мадлен? – прошептал он, касаясь губами ее уха. – Ты любишь такого рода принуждение так же сильно, как и я. Если бы я мог, то заставлял бы тебя уступать каждое утро, и каждый полдень, и каждый вечер, и каждую ночь.

Арман приготовился играть с Мадлен до тех пор, пока она не перейдет черту и не окажется целиком во власти страсти, если иначе невозможно уговорить ее отдаться. Но, как часто бывает между мужчиной и женщиной, давно состоящими в любовных отношениях, от Армана не потребовалось столь грандиозных усилий.

– Хорошо, пойдем, – пробормотала она, – мы можем лечь на диван.

– Нам не нужен диван, давай останемся здесь – у окна.

– Но… так нельзя! – возразила Мадлен. Она угадала его тайный замысел и была потрясена. – Мы не можем здесь, Пьер-Луи наблюдает за нами!

– Ты только что сказала, что тебе все равно, видит он нас или нет, – напомнил Арман.

– Но тогда было совсем другое дело! Ты всего лишь трогал меня, мы не переступали границ, – ответила она, демонстрируя очаровательное, а иногда весьма раздражающее, отсутствие логики, часто свойственное хорошеньким женщинам.

– Пьер-Луи не наблюдает за нами. – Уловка Мадлен рассмешила Армана. – Наблюдаешь ты, а это совсем не одно и то же.

И не дав возможности продолжить бесполезный спор, к которому, он знал, не следовало относиться серьезно, Арман сбросил широкий пеньюар с плеч любовницы. Шурша, тот упал на пол между ними, и Арман ощутил тепло гладкого тела под тонким, как паутина, шифоном ночной рубашки.

– Но это невозможно! – воскликнула Мадлен. – Такое случается только во сне, а не на самом деле.

Арман положил руки на ее бедра и несколько изменил положение ее тела, так чтобы поза соответствовала его намерениям. Она подчинилась легко и без возражений, как будто сотни раз проделывала такое раньше, хотя Арман был уверен, как был бы уверен любой на его месте, что Пьер-Луи никогда не бывал настолько изобретательным, ублажая свою жену. И тем не менее, словно повинуясь некоему врожденному женскому инстинкту, она наклонилась вперед, приподняв обнаженные ягодицы.

Комната освещалась лишь отблесками уличных фонарей, проникавшими сквозь шторы, но и этого света было достаточно, чтобы Арман разглядел расставленные ноги в прелестных голубых атласных туфлях, крепко упершиеся в пол в полуметре от стены, и сложенные руки, ухватившиеся за подоконник в поисках опоры. Мадлен нагнула голову и прижалась щекой к тыльным сторонам ладоней – она казалась воплощением покорности. Однако она не забыла позаботиться о том, чтобы ей по-прежнему видна была улица в узкую щель, проделанную между стеной и занавеской.

– Невозможные вещи гораздо чаще происходят в действительности, чем в снах, – сказал Арман; его разбирало любопытство. – Ты часто видишь эротические сны?

– О, да, – ответила она, часто и прерывисто дыша.

– А я в них бываю? Тебе снится, как мы с тобой занимаемся .всякими приятными вещами?

– Я вижу, тебя задело за живое, – сказала Мадлен.

– Ты расскажешь мне об этих снах? – спросил он взволнованно, его рука, скользнув вниз по обнаженной спине, ласкала раздвоенный холмик, приблизившийся к нему, благодаря новой позе Мадлен. – Если ты сейчас вспомнила о них, они должны быть безумно интересны. Я горю желанием послушать!

– Не сейчас, – проговорила она, – не сейчас, Арман.

– Но когда-нибудь расскажешь? – настаивал он.

– Может быть… – прошептала она, но похоже было, что ей не очень хотелось делиться с ним интимными подробностями сновидений.

Арман прекратил допытываться, сейчас важнее было другое – наступал самый ответственный момент. Он расстегнул пояс брюк, и они гармошкой сложились вокруг лодыжек, затем, поддерживая рукой воздушную ночную рубашку, собранную вокруг талии Мадлен, он направил на нее вздыбленное орудие страсти. Он не мог сдержать дрожь когда раздвигал бедра, устремляясь в ее маленький дворец.

– Ах, ты!.. – воскликнула она, задыхаясь когда ключ оказался надежно вставленным в замочек. – Ты можешь думать о чем-нибудь другом, когда мы вместе?

– Потом – да, – выдохнул он, проникая глубже.

– Ох, ты разорвешь меня этой здоровенной штуковиной! – вскричала она.

Полностью погрузившись в теплую глубину ее тела, Арман сбросил пиджак и задрал рубашку на груди ради упоительного прикосновения голым животом к спине любовницы.

– Сумасшествие! – простонала Мадлен. Была она права или преувеличивала, то, что они делали, доставляло обоим огромное наслаждение. Арман улавливал в ее голосе быстро нараставшее возбуждение, когда она невольно повторяла его имя, а нетерпеливые движения тела как бы подталкивали его к решительным действиям. Обняв ее обеими руками, он сжал мягкие маленькие гранаты под ночной рубашкой и играл с ними. Теперь, когда все было сделано как следует, он присоединился к ее движениям.

– Пьер-Луи все еще глазеет на окно? – спросил Арман, касаясь губами ее шеи.

– Не знаю… – ответила она со вздохом, – наверное… Он, должно быть, удивляется, что мы можем делать столько времени.

– Он молит Бога, чтобы я оказался достаточно красноречивым и добился твоего согласия вернуться домой сегодня же, – сказал Арман. – Он надеется, что ты позволишь ему проделать с тобой то, что я делаю сейчас. Впрочем, ты прекрасно знаешь, зачем он ждет тебя.

– Тогда он может ждать хоть всю ночь! – воскликнула она сердито, ее движения стали резче, приближая взрыв Армана и окончательное посрамление мужа.

– О Мадлен, – прошептал Арман, – это так великолепно, я не в силах больше сдерживаться!

– Отлично! – вскричала она, убыстряя движения. – Сделай это немедленно, я требую!

Природа взяла свое, и желание Мадлен было исполнено почти мгновенно. Арман проник еще глубже, так что у нее невольно вырвался короткий удивленный вопль, его руки яростно терзали ее грудь, и эликсир страсти выплеснулся в дрожащий живот.

– Да, вот так! – вскричала Мадлен, пожирая безумным взглядом стоявшее на улице такси. – Еще, Арман, еще!

Его мощный прорыв в мгновение ока привел ее в критическое состояние. Ее била сильная дрожь, она стонала и кричала. Упоение победой было столь велико, что она едва не лишилась чувств. Она бы упала, если бы Арман, заметив, что она теряет равновесие, не поддержал ее. Он крепко обхватил ее вокруг талии и держал на весу, не в силах оторваться. Судороги утоленной страсти сотрясали ее тело, медленно затухая. Колени подогнулись, и она повисла на руках Армана. Она больше не держалась за подоконник, но лоб был все еще прижат к стеклу.

Когда наконец все было кончено, Арман услышал, как она глубоко и медленно вздохнула. Затем, нащупав ногами пол, она встала и выпрямилась, освободив Армана от тяжелой ноши. Но тот продолжал крепко обнимать ее.

– Милая Мадлен, – проговорил он, – не знаю, что и сказать. Я безумно люблю тебя!

– Это все твоя заслуга, – ответила она спокойно. – Тем хуже для Пьера-Луи!

– Я совсем забыл о нем, – сказал Арман. – Он все еще ждет?

– О да, он еще здесь. Думаю, он начинает терять терпение, – в ее голосе слышалось злое торжество. – Он высунул голову из машины и смотрел на нас не отрываясь как раз в тот момент, когда, благодаря тебе, я услышала золотые трубы и очутилась в раю.

– Как мило и поэтично ты говоришь об этом! Я припомню твои слова, когда мы снова встретимся.

– Долго ждать не придется, обещаю, – сказала Мадлен, освобождаясь из объятий, – а сейчас, мне кажется, тебе лучше спуститься и сказать моему глупцу мужу, что он зря теряет время. Проследи, чтобы он уехал. Я не хочу, чтобы какой-то сумасшедший колотил в дверь среди ночи и перебудил весь дом.

Арман натянул брюки, заправил рубашку и застегнул пуговицы. На ощупь в темноте он нашел пиджак и надел его. В горячке событий он наступил на кружевной пеньюар Мадлен небрежно валявшийся на полу. Он поднял одеяние и, надеясь, что не причинил ему вреда, подал Мадлен, пробежав пальцами по груди под тонкой ночной рубашкой.

– Когда мы снова увидимся? – прошептал он, легко целуя нежную шею. – Я не могу жить без тебя.

– Когда захочешь, – ответила она небрежно, отодвигаясь в сторону и завязывая пояс.

Она проводила его до двери и, обняв за шею, поцеловала на прощанье. В прихожей горел свет, Арман заглянул в бархатистые карие глаза и нежно провел пальцами по щеке Мадлен. Он думал, что понимает, почему она согласилась отдаться почти на глазах у мужа: видимо, она получает злорадное наслаждение, унижая Пьера-Луи таким образом.

Но на этот раз, впрочем, как и во многих других случаях, Арман наивно недооценивал сложности и противоречивости женского сердца. Да и как мог обыкновенный мужчина догадаться, что, упиваясь столь сладостной и причудливой местью, Мадлен всегда помнила, что любит Пьера-Луи, а не Армана? Она знала, что вернется к Пьеру-Луи и вновь станет любящей женой, когда у нее будет твердая уверенность, что его любовное приключение закончилось. В то время как Арман веселился в душе, сумев насладиться Мадлен прямо под носом у ее мужа, она лелеяла в сердце тайную мечту в очень скором времени счастливо воссоединиться с Пьером-Луи.

Но, не сейчас, разумеется; сначала он должен устать от неудачного романа с молодой девицей и пасть к ее ногам, умоляя о прощении. Мадлен была рада узнать, что он ссорится с девкой, охмурившей его. Можно было с уверенностью предположить, что он плохо спит по ночам и пребывает в дурном настроении днем. За восемь лет Мадлен хорошо изучила мужа и не сомневалась, что вскоре увидит его на коленях. То, что он прислал Армана для переговоров, было хорошим знаком – ей наверняка не придется долго ждать.

Хотя после чудесного, потрясшего обоих эпизода у окна прошло не более пяти минут, Арман прижал Мадлен к входной двери и, горячо обняв, прильнул в страстном поцелуе, а руки вновь устремились к вырезу ночной рубашки.

– О Мадлен, я люблю тебя, люблю, – шептал он. Мадлен ощутила на бедре прикосновение твердой плоти. Не пройдет и нескольких секунд, как он опять обнажит ее ноги, а ночной наряд окажется скомканным вокруг талии!

– До свидания, милый мой Арман, – сказала она мягко, выскальзывая из объятий. – Ты был великолепен и совершенно измучил меня. Позвони утром, но не раньше половины двенадцатого.

Прежде чем Арман сообразил, что сказать в ответ, она открыла дверь, и он оказался на лестничной площадке с обманутыми надеждами и неудовлетворенным желанием.

Под мостами Парижа

Зная, что Мадлен покинула мужа и уже месяц живет у сестры, Мария-Тереза Бриссар решила из соображений такта не смущать супругов присутствием их обоих на званом вечере в ее доме. Поскольку Мадлен была ее подругой, она не послала приглашения Пьеру-Луи, а Мадлен предложила, чтобы ее сопровождал Арман Бюден. Трудно сказать, означало ли это невинно прозвучавшее предложение, что Мария-Тереза осведомлена о близких отношениях Армана и Мадлен. Предполагалось, что их интимная связь является тайной для всех, кроме самых задушевных подруг Мадлен. Однако естественное радостное оживление, сопровождающее любовные тайны, выдает любовников и не позволяет слишком долго держать в неведении окружающих.

В тот вечер в салоне Марии-Терезы и ее мужа, Мориса, собралось немало народу: Бриссары славились своими приемами. Предоставленный самому себе, пока Мадлен беседовала с хозяйкой, Арман оглядел залу – и кого же он заметил в противоположном конце огромной комнаты? Ну, конечно, Доминику Делаваль в голубом платье. Ту самую Доминику, которая была его любимейшей подругой до того, как он оставил ее ради Мадлен. Арман смутился. Если Мария-Тереза и знала о его увлечении Доминикой, она не приложила ни малейшего усилия, чтобы избавить Армана и Доминику от неловкости неожиданной встречи!

Разумеется, Арман старался держаться подальше от Доминики. Он вступал в оживленные разговоры со всеми подряд, очаровывая каждую женщину и развлекая каждого мужчину изящным остроумием. В глубине души он чувствовал свою вину, и ему было немного стыдно за то, как он, мягко говоря, неуважительно обошелся с Доминикой: одна благосклонная улыбка Мадлен – и он резко прекратил свидания с белокурой Доминикой, без объяснений и извинений. Найдутся люди, которые скажут, что он поступил правильно, что такой способ рвать отношения – самый щадящий: лучше нанести резкий и сильный удар в сердце, нежели мучить долгими прощаниями.

Но Доминика была не из тех, кого можно было намеренно игнорировать. Она медленно продвигалась по гостиной Бриссаров, то и дело останавливаясь, чтобы поздороваться с приятелями и перекинуться с ними несколькими словами, и наконец оказалась плечом к плечу с Арманом. Но даже теперь Арман отчаянно делал вид, что не замечает ее присутия. Тогда она похлопала его по руке и скачала, улыбаясь загадочно, как Мона Лиза: «Добрый вечер, Арман». Он обернулся, красивое лицо расплылось в ответной улыбке, и он с чувством поцеловал ее руку, как будто и в самом деле был рад ее видеть.

Для отвергнутой женщины она вела себя удивительно. Не выказав ни малейшего смущения или раздражения, она присоединилась к беседе небольшого кружка людей, собравшегося вокруг Армана. Надо признать, выглядела она великолепно. Модель ее платья цвета бледно-голубых гиацинтов мог создать только большой мастер; платье было сшито из мягчайшего атласа, а глубокий вырез, отделанный фестонами, открывал изрядную часть роскошного бюста. Руки были обнажены, и на каждой сиял бриллиантовый браслет, а это означало, что хотя мужа у Доминики больше не было, однако недостатка в щедрых любовниках она не испытывала.

Вряд ли найдется на свете много женщин, которые бы предпочитали быстрый и окончательный, как удар кинжала, разрыв любовных отношений. Большинство покинутых любовниц полагает, что имеет право знать, и требует, чтобы им объяснили причины, побудившие бывшего обожателя навеки отвергнуть их любовь. Доминика принадлежала к этому большинству, настаивавшему на выяснении отношений, тем более что обстоятельства бегства Армана были, на ее взгляд, из Ряда вон выходящими. Первое время она находила его поведение необъяснимым; после танцев в ночном клубе он отправился к ней домой и всю ночь не давал ей покоя, провоцируя на новые и новые ласки; он казался чрезвычайно увлеченным, а рано утром, когда она еще спала, ушел, не сказав ни слова.

С тех пор она не видела его и не говорила с ним, на телефонные звонки он не отвечал. Будучи женщиной, опытной в любовных делах и хорошо изучившей повадки мужчин, она не долго затруднялась определить причину исчезновения Армана. И какими бы безмятежными ни казались выражение ее лица и тон разговора, в душе Доминика затаила обиду, она жаждала во что бы то ни стало отомстить. Нет, она не была влюблена в него, и не ревность двигала ею. В конце концов, Арман был всего лишь одним из полудюжины мужчин, которые развлекали ее, водили по магазинам, а в награду допускались к прелестям великолепного тела. Возможно, Армана она выделяла среди прочих, но, если отбросить в сторону сантименты, полагала делом принципа отплатить ему той же монетой.

Доминика достала сигарету из маленькой сумочки, предназначенной для выходов в свет, и ждала, пока Арман поднесет огоньку. Он щелкнул золотой зажигалкой – подарок ко дню рождения от предыдущей любовницы, – и Доминика, придерживая его запястье, как будто для того, чтобы было легче прикуривать, склонилась над трепещущим пламенем. Если бы кто-нибудь вздумал понаблюдать за действиями дамы в голубом, то он непременно заметил бы, что она наклонилась вперед ниже, чем это было на самом деле необходимо, настолько низко, что Арман мог бы без труда заглянуть за свободный фестончатый вырез платья, если бы это входило в его намерения. Как верно рассчитала проницательная Доминика, повинуясь давно и прочно укоренившейся привычке, Арман остановил взгляд на ее груди.

Благодаря близкой дружбе в прошлом, Арман не мог не знать, что Доминика имеет привычку поддерживать свои массивные, завораживающие, но, к сожалению, не соответствующие последней моде округлости плотными бюстгальтерами белых или розовых тонов. Человеку, который испытывает громадное наслаждение, лаская женскую грудь при каждом удобном – и даже неудобном – случае, эти полезные предметы туалета казались вздорной и досадной причудой. Заглядывая за вырез платья бывшей подружки, Арман не ожидал увидеть ничего, кроме двух куполов из белого атласа. Каковы же были его изумление и радость, когда под голубой тканью взор обнаружил пару обнаженных колышущихся сфер, нежно-белых, с продолговатыми темно-красными кончиками!

Арман не знал, что не так давно Доминика нашла на улице Камбон изготовителя корсетов, настоящего гения в своем ремесле. Он-то и предложил ей необычный тип бюстгальтера собственного изобретения – по крайней мере мсье Лекрок настаивал на своем авторстве. Стоит ли уточнять, что произведения этого мастера стоили недешево, потому что они кроились и шились вручную с учетом индивидуальности клиентки. Обмеряя мягкие округлости и делая примерки, мсье Лекрок не уставал объяснять посетительницам лавки, что, с точки зрения профессионала, каковым он является, грудь каждой женщины уникальна, ее форма, размер и расположение на теле не повторяются никогда.

Хитроумные маленькие сооружения, изготовлявшиеся в его мастерской, не имели бретелек и тесно облегали тело, изогнутые уплотнения из прошитого в несколько слоев атласа обеспечивали надежную, однако незаметную, поддержку чересчур пышным формам, оставляя их при этом полностью открытыми. Благодаря искусству Лекрока, а также некоторым маленьким женским хитростям, вид, открывшийся Арману в вырезе платья Доминики, был настолько ошеломляющим, что после того, как она выпрямилась и выпустила длинную струю бледно-голубого дыма, он еще несколько секунд стоял неподвижно с зажженной зажигалкой в руке.

Так он стоял, как истукан, с протянутой в пустоту зажигалкой, а Доминика понимающе улыбалась, наблюдая за выражением его лица. За продолжительное время знакомства она хорошо изучила мимику Армана и отлично понимала, что он сейчас чувствует, а именно – безоговорочное восхищение и вспыхнувшее желание. Будучи женщиной, не теряющейся ни при каких обстоятельствах, Доминика немедленно взяла инициативу в свои руки. Взглянув на зажженный конец сигареты, она объявила, что та плохо горит, и вновь склонилась к Арману. Некоторое время она оставалась в этой позе, предоставляя ему щедрую возможность пожирать глазами обнаруженные сокровища, а кончиками пальцев ласкала его руку, под предлогом удобства прикуривания, ласкала медленно, проводя пальцами вверх и вниз, словно это была не рука, а иная часть тела!

Когда она выпрямилась снова, освободив Армана от наваждения, то увидела, что щеки приятеля слегка порозовели, выдавая взволнованное состояние души. По молчаливому обоюдному соглашению они незаметно отделились от маленькой компании знакомых и отправились на поиски места, где могли бы спокойно поговорить и не быть услышанными. Теперь, когда Арман знал, что сочные дыни Доминики не затянуты под платьем в плотную броню, он не мог оторвать глаз от корсажа ее платья, словно пытаясь разглядеть сквозь атлас очертания крепких бутончиков.

Пока они болтали о ничего не значащих пустяках, Доминика намеренно углубляла его волнение, поводя плечами и поеживаясь, так чтобы ничем не стесненная грудь слегка колыхалась под платьем. И легкий румянец на щеках Армана становился все темнее и насыщеннее, как будто нечто, спрятанное под нижним бельем, тоже краснело и увеличивалось. Но хотя игра, в которую они играли, была невероятно захватывающей, в глубине души Арман опасался, как бы Мадлен не увидела его вдвоем с Доминикой в стороне от других гостей и не сделала бы соответствующие выводы. Это было бы очень некстати.

Его приятно удивило то, что Доминика не произнесла ни слова упрека. Наоборот, она разговаривала с ним как давний задушевный друг, симпатизирующий, но ненавязчивый. Арман подумал, что редко можно встретить в женщине такое лишенное предрассудков отношение к жизни, впрочем, он всегда считал Доминику необыкновенной женщиной. Само собой разумеется, Арман ошибался. Представления и чувства Доминики подчинялись самому обыкновенному инстинкту, диктующему поведение всякой женщине, оставленной любовником ради соперницы, и в скором времени Арману предстояло убедиться в этом, к его огромному сожалению!

Но сейчас она была обворожительна. Придвинувшись на секунду поближе, так что у него едва не закружилась голова от чувственного запаха ее духов, доверительным шепотом Доминика сообщила, что ей необходимо посоветоваться с ним по важному Делу, имеющему для обоих большое значение.

– Я к твоим услугам, но здесь будет неудобно, – сказал Арман, заглатывая наживку, как самая беспечная речная рыбка.

– Выйдем в холл? – предложила Доминика, вопросительно приподняв брови.

Но когда они по отдельности, выскользнули из гостиной, то обнаружили, что и в холле им не найти уединения. Одна из горничных не уходила оттуда, помогая прибывающим и отбывающим гостям управляться с пальто и шляпами; другие слуги без передышки сновали с подносами, бутылками, чистыми стаканами и прочим, необходимым для приемов. Арман разочарованно пожал плечами, но Доминика знала, что делает. Предложение выйти в холл было лишь предлогом убраться из гостиной. Она выждала немного и, когда на них никто не обращал внимания, взяла Армана за руку и быстро повела подальше от прихожей и гостиной в отдаленные помещения огромной квартиры Бриссаров.

Арман понятия не имел, куда они идут, Доминика также не была знакома с той частью дома, куда гостей обычно не допускают. Однако расположение комнат не имело значения, все, что им было нужно, – это место, где они могли бы несколько минут побыть наедине и где она сможет высказаться. После нескольких минут поисков Доминика обнаружила помещение, которое идеально соответствовало ее намерениям, – узкую спальню горничной в самом дальнем углу квартиры, с единственным окном, смотревшим на глухую стену соседнего здания. Все слуги были заняты, прислуживая гостям и не имея возможности отлучиться ни на минуту, поэтому можно было не опасаться скорого появления хозяйки этой унылой комнатушки.

Доминика зажгла единственную электрическую лампочку, свисавшую с середины потолка, и комната осветилась тусклым светом. Как только дверь была захлопнута, Арман обнял свою спутницу и принялся осыпать горячими поцелуями ее лицо.

– Ах, вот ты как! – воскликнула она, отталкивая его. – Почти два месяца не подавал признаков жизни, намеренно избегал меня, а когда мы случайно встретились, ты полагаешь, что между нами все будет по-прежнему!

– Но я думал… – Арман запнулся, пораженный внезапной переменой ее настроения.

– Нет, Арман, ты никогда не думаешь. Ты встретил другую и бросил меня, даже не попрощавшись, – мрачная убежденность, звучавшая в ее голосе, должна была бы насторожить Армана. – Ты не утруждаешь мозги, мой милый, а просто поступаешь так, как велит вот этот!

Он увидел, как сверкнули бриллиантовые браслеты, – это Доминика резко протянула руки вниз и, прежде чем Арман успел остановить ее, рывком расстегнула пуговицы на брюках.

– Ради Бога, Доминика, – взмолился он, хватая ее за запястья. Его страшила мысль, что Мадлен может отправиться искать его и обнаружит в этой комнатушке в непристойно растерзанной одежде и в обществе другой женщины.

Зато Доминика не испытывала никаких сомнений, отрывистыми движениями она расправлялась с рубашкой, а другой рукой завладела тем самым достоянием Армана, которым он так гордился, и, извлекши его из складок нижнего белья, критически рассматривала.

– Как я и думала – мягкий и вялый, – объявила она. – Видно, задал ты ему работы в последнее время, да только не со мной. Кому же привалило такое счастье, скажи, Арман? Может быть, Мадлен Бове? Все знают, что она ушла от мужа. Так она ушла от него к тебе?

Ему удалось оторвать ее руку, но на этом дело не кончилось – Доминика знала, как обращаться с Арманом, и умела настоять на своем. Прежде чем он смог надеть брюки, она быстро опустилась на одно колено и взяла в рот то, что только что держала в руке. Недаром интимнейшая дружба между Арманом и нею длилась почти год до появления опасной соперницы, за это время Доминика успела по достоинству оценить невероятную отзывчивость Армана на женские ласки и знала, как просто возбудить его. Несколько движений языком – и то, что находилось у нее во рту, стало твердым и крепким.

Оцепенев, Арман уставился вниз, туда, где из распахнутых брюк, покинув гнездо из черных завитков волос, поднималась сокровеннейшая часть его тела и где в ритмичных движениях покачивалась белокурая головка Доминики. Она прикрыла глаза, лицо под пшеничной челкой было спокойно, – все вместе было настолько возбуждающим, что Арман не смог устоять. Доминика услышала короткий вздох, правильно поняла его и, оторвавшись от своего занятия, подняла глаза и взглянула на приятеля. Ее темно-синие глаза смотрели на Армана без всякого смущения, при этом она крепко держала в руке добычу с каждой секундой возраставшую под воздействием умелых пальцев.

– Но, Доминика, здесь… это невозможно! – проговорил Арман.

В его голосе не слышалось искреннего сожаления. Доминике потребовалось сделать лишь несколько искусных и уверенных движений, чтобы заставить его забыть о страхе разоблачения и о возможных неприятных последствиях. Она не стала отвечать, не желая тратить слова попусту. Быстро встав на ноги, она высоко подняла край гиацинтового платья. Арман зачарованно пожирал глазами внушительные обнаженные бедра цвета сливок там, где кончались чулки, не достигая отделанных кружевом шелковых трусиков. Он тихо, будто про себя, произнес ее имя, когда Доминика, отодвинув в сторону половинку трусиков, обнажила темно-коричневый пушок, покрывавший пухлый холмик.