Текст книги "Всемирный экспресс. Поезд ночных теней"

Автор книги: Анка Штурм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Эй! – вырвалось у Флинн. Она вспомнила о необычных уроках и времени для самостоятельных занятий по вечерам. Она знала, что жизнь у Фёдора трудная, но она знала и другое: – Мы дурью не маемся!

Фёдор поднял брови. Флинн впервые заметила у него надменную складочку у рта.

– Теперь я наконец понял, почему ты с четверга со мной не разговариваешь, – презрительно бросил он.

Это она с ним больше не разговаривает?! Ну, это уж слишком! Флинн ощущала себя как в детском саду. Обри Бейкер и Весна Новак из третьего класса наверняка пришли бы от этого спора в восторг.

– Заткнись, а! – наехала она на Фёдора, который собрался что-то добавить. От злости на него ей было физически больно. Не сказав ни слова, она оставила его и потопала по коридору – насколько возможно топать в толстых носках по мягкому ковролину. По пути к своему купе она хлопала каждой дверью, хотя Фёдор уже давно слышать этого не мог.

По Всемирному экспрессу эхом разносились удары по металлу, потрескивание магических инструментов и возгласы тинкеров в цехе, но в голове у Флинн стояла тишина, будто её набили ватой. Этой ночью она ворочалась во сне, словно билась в схватке с врагом. Вот только она не понимала, кто этот враг – Фёдор, её тоска по Йонте или она сама.

Львов

Когда Флинн воскресным утром проснулась, поезд снова был в движении. Светлый и тихий день золотил рельсы, ведущие Всемирный экспресс вдоль границы национального парка.

Пегс храпела так громко, что снова уснуть Флинн не удалось. Как только она затыкала уши подушкой – в голове у неё раздавался гневный голос Фёдора. Лежать тут и слышать, как он её осуждает, было настоящей пыткой, поэтому она неохотно выбралась из постели и вышла из купе.

В ванной комнате в конце коридора Флинн пустила в ванну тёплую воду и выбрала на полке у окна большой синий кусок мыла. Пока автоматическая мылорезка строгала его в пенящуюся воду, Флинн глянула в запотевшее от пара окно.

– Ух ты! – воскликнула она в благоговейном восторге. Казалось, Всемирный экспресс, покинув тёмный дымный цех, въехал в какой-то совершенно новый мир: до самого горизонта тянулись украинские пейзажи, скупые и уже по-зимнему серые. Небо Польши ещё светилось прохладной ясностью, а тут над миром висело плотное мутное одеяло облаков. Приглушённый утренний свет серебрил отдельные крошечные точки снега, стремящиеся к земле холодными кристаллами.

По-прежнему глядя в окно, Флинн забралась в ванну. Она не ожидала, что сразу после смены колеи начнётся зима. С другой стороны, она до сих пор никогда не уезжала так далеко, чтобы связывать какие-то определённые ожидания со странами, по которым проезжал экспресс.

Когда Флинн спустя двадцать минут полностью одетая вернулась в купе, Пегс уже встала и рылась в шкафу в поисках особо яркой одежды для выходного дня на украинском вокзале.

– Батик или звёздное небо? – спросила она, держа на вытянутых руках две футболки, которые, по мнению Флинн, выглядели почти одинаково и одинаково не годились для неожиданно холодной погоды за окном.

– Что-нибудь шерстяное, – предложила Флинн и погладила себя по пустому животу: – Посмотрю-ка, что там Рейтфи сегодня наколдовал. – Она догадывалась, что в ней говорит не столько голод, сколько переживания прошлой ночи, и тем не менее присоединилась к группе старшеклассников, двигающихся в сторону столовой.

Там сквозь стеклянную крышу падал рассеянный солнечный свет. Окна блестели как свежевымытые, а на столиках по обе стороны от прохода в графинах, как всегда, сверкала чистейшая ледниковая вода.

Флинн казалось, что она двигается под водой. В вагоне стояла колдовская тишина, потому что в этот ранний час даже перед воскресными прогулками ещё почти ничего не происходило. Когда Флинн шла по столовой, там, смеясь, беседовали несколько второклассников. За столом прямо около стойки самообслуживания сидели трое учителей: Даниэль, маленький преподаватель боевых искусств итальянец синьор Гарда-Фиоре в своём обычном спортивном костюме и преподаватель поведения Берт Вильмау. Сегодня на нём опять был изрядно севший свитер (на этот раз розовый с тремя тигрятами вместо двух), в рукав которого он засунул так называемый список палочек, отмечавших дисциплинарные проступки учеников. Перейти в следующий класс можно, лишь набрав не больше десяти палочек (что означало значительные проблемы для Касима).

– Привет!

Флинн вздрогнула. Рядом со стойкой стоял Фёдор, накладывая себе в тарелку пшеничный хлеб и сало. Он никогда не ел в столовой вместе с павлинами. Встретив его враждебный взгляд, она поняла, что это его собственное решение.

В несколько секунд её душевный покой испарился.

«Я буду просто игнорировать Фёдора, – решила она. – Или, может, поздороваться? Сказать ледяным тоном «привет». Как это сделала бы Гарабина».

Она застыла с тарелкой омлета в руках.

«Как Гарабина?! Серьёзно?!»

Пронзительный крик вырвал её из размышлений. Вздрогнув, она обернулась. Вильмау, выскочив из-за стола, указывал в её направлении, словно на внезапно появившегося миространника.

– Вот она! – кричал он. – Спросите её, Даниэль! Она тоже его видела, ну же, спросите! Спросите!

Флинн в растерянности огляделась вокруг. Вильмау что, говорит о ней?

– Да, – саркастично пробормотал Гарда-Фиоре, – спросите эту пичужку, Даниэль.

Даниэль сидел спиной к Флинн. Его каштановые волосы были ещё взлохмачены с ночи, а плечи поникли. Не вставая с места, он обернулся, чтобы понять, на кого указывает Вильмау, и изменился в лице – так, словно то, что рассказал ему Вильмау, наверняка правда только потому, что в этом замешана Флинн.

– Я ничего не сделала! – громко попыталась защититься она.

В вагоне тут же стало тихо. За столиком в конце вагона из рук Якуба со звоном упал хлебный нож. Флинн чертыхнулась про себя. И когда уже она перестанет выделяться из толпы?!

Даниэль вздохнул.

– Флинн, прошлой ночью ты ходила по коридорам спальных вагонов? – спросил он тоном, в котором слышались то ли весёлость, то ли растерянность – Даниэля никогда не поймёшь.

– Не-е-ет, – протяжно солгала Флинн. Затылком почувствовав колючий взгляд Фёдора, она призналась: – Ну ладно, да, ходила, но недолго. – В мыслях она прокрутила список правил поведения в поезде, который две недели назад вслух читала мадам Флорет, и привела веский довод: – Я ходила в туалет. Это не запрещается. Я только хотела…

– А по пути туда, – спокойно перебил её Даниэль, – ты не заметила ничего странного? Может, какую-то тень?

– Тень? – вырвалось у Флинн. Ей словно посредством электромагнитных колебаний передалось напряжение стоявшего у неё за спиной Фёдора. Вчера ночью она обманула его. Признайся она сейчас, что испугалась не остановки поезда, а чего-то другого, – и их дружбе уж точно конец.

– Тень, – беззвучно повторила Флинн. – То есть их ведь по ночам уйма, разве нет?

Вильмау вскинул длинные руки, словно марионетка собственной паранойи.

– Где тень – там и тело, которое её отбрасывает! – выкрикнул он, впившись во Флинн напряжённым взглядом, готовый, казалось, сейчас же схватить её и вытрясти из неё всю правду.

У Флинн перехватило горло. Оно совершенно пересохло: ведь хуже всего было то, что Вильмау прав. Но признать этого она не могла… не могла, пока за спиной стоял Фёдор. Не могла, потому что буквально слышала, как пошёл обратный отсчёт времени их дружбы.

– Мне очень жаль, – сказала Флинн, и ей действительно было жаль. – Но прошлой ночью я ничего такого не видела. Никакой тени.

Вильмау со стоном осел на стул – как шарик, из которого выпустили воздух.

– Спасибо, Флинн, – сказал Даниэль, махнув ей рукой, и Флинн заставила себя ответить на его улыбку. Она упёрлась взглядом в стойку самообслуживания, не видя там ни блинов, ни вареников, ни жареной картошки. Перед её внутренним взором вынырнул тёмный силуэт в коридоре, становясь всё больше и больше, и…

– Вот трепло, – фыркнул рядом с ней Фёдор. Быстро взглянув на неё, словно хотел убедиться, заметила ли она тёплые нотки в его голосе, он вышел из вагона.

Плечи Флинн поникли. Её не оставляло чувство, что она совершила какую-то ужасную глупость, и угрызения совести не давали покоя всё утро, даже когда Всемирный экспресс, шипя и выпуская пар, прибыл на вокзал Львова. Взвизгнули тормоза, до самых окон взметнулись искры, и экспресс наконец остановился у девятого перрона.

Флинн вышла на соединительный мостик перед вагоном-столовой, где её уже ждали Пегс и Касим. Оба не явились к завтраку и выглядели такими оживлёнными и стильными, словно вместо этого не меньше получаса провели у своих шкафов.

– Готова к новым штучкам от Рахенснафа? – радостно поинтересовалась Пегс. – Никос из третьего класса сказал, что, по слухам, появились новые сорта «злодейской бумаги». – Она вытащила пригоршню школьных монет из кармана узких, украшенных тафтой брючек, шуршавших, когда троица спускалась по трём железным ступенькам на перрон. Под ногами у них на этот раз оказался булыжник. Поддерживая тёмный сводчатый потолок зала прибытия, ввысь вздымались металлические колонны. Взгляд Флинн скользил по высоким стенам наверх, как если бы она смотрела на Олимп.

– Красотища! – выдохнул Касим. Флинн понимала, что он имел в виду не только вокзал. Он говорил о чувстве, которое охватывало павлинов каждый раз, когда они оказывались в новом месте, – о смеси благоговения, страха и жажды приключений. Флинн впервые спросила себя, испытывал ли то же самое Христофор Колумб, когда открыл Америку, или Нил Армстронг, делая первый шаг на Луне.

Мадам Флорет отсутствовала, и вместо неё список покидающих поезд павлинов пришлось составлять Даниэлю. Казалось, делал он это довольно небрежно.

– …и точно к двенадцатому удару часов вернуться в поезд, – оглашал он в эту минуту правила посещения вокзала.

– А то он превратится в тыкву, – пошутил какой-то длинноволосый второклассник. Некоторые павлины засмеялись. По счастью, никто из прохожих не обращал никакого внимания на старый сине-зелёный Всемирный экспресс и гомонящих учеников рядом с ним. Женщины на высоких каблуках и в меховых шубах проходили мимо, как и мужчины с молодцеватой выправкой в форме дежурных по вокзалу. Флинн нащупала в кармане брюк поддельное школьное удостоверение, которое прихватила для надёжности. Рядом с острым краем металлической пластинки её пальцы наткнулись на что-то маленькое и круглое.

Флинн с удивлением вытащила пригоршню золотых ролингов, местных денег экспресса. Она не могла припомнить, чтобы получала эти четыре блестящие тяжёлые монетки от Даниэля или от кого-либо ещё.

– Вижу, ты обнаружила свои карманные деньги, – обрадовался Касим рядом с ней. Он прощупал левый карман брюк и вытащил такое же количество монет из правого. – Он вечно забывает, что я левша, – проворчал Касим, вставая в очередь павлинов, собирающихся поменять у Ганса и Рольфа школьные деньги на местные. Увидев здесь, в Восточной Европе, двух сотрудников центрального офиса с их жёлтым чемоданчиком и скромными костюмами, Флинн почувствовала что-то удивительно родное. Они были вроде человечков со страниц книжки-бродилки, в которой рассказывается про весь мир.

– Кто «он»? – спросила Флинн, потирая руки. На Украине было холодно даже под металлической крышей зала прибытия. – Кто это распихивает нам по карманам ролинги? – Она всё ещё не верила своему счастью. – Никто не мог знать, какие брюки я сегодня надену, – отметила она, словно с её новым богатством что-то нечисто.

– Стефенсон знает всё, – возразила Пегс, протягивая Рольфу побрякивающие монетки. – Разве ты не помнишь, что он владел магией? В 1832 году он издал указ, по которому каждый павлин магическим образом регулярно получает карманные деньги. Ты можешь потратить их на что угодно. Например, купить гамбургер.

Потрясённая, Флинн взяла местные гривны, отсчитанные Гансом в обмен на ролинги. У неё никогда не было столько денег, чтобы покупать всё, что душа пожелает.

В кармане у Флинн по-прежнему лежали десять евро, с которыми она две недели назад запрыгнула во Всемирный экспресс, но она ещё никому не рассказывала, что это десять евро её матери. До сих пор, как шелест полей Брошенпустеля, в ушах звучали её слова, сказанные однажды суровым тоном, когда Флинн ранним утром садилась в школьный автобус: «На обратном пути купи корицы, слышишь? Нам нужна корица».

Корицу Флинн так и не принесла. Она не решилась зайти в мрачный магазин специй и в конце концов забыла про десять евро в кармане. Иногда вспоминая о них, она, мучимая чувством вины, держала язык за зубами. Мать, наверное, и по сей день считает, что Флинн тайком купила на эти деньги сладостей. Йонте так бы и поступил.

У них за спиной какой-то темнокожий павлин с уложенными гелем волосами прищёлкнул языком. Очевидно, он подслушал их разговор, потому что, взяв у Рольфа деньги, добавил:

– К сожалению, Стефенсон забыл установить приличный обменный курс. Видимо, был слишком занят, обучая волшебным трюкам домашних зверюшек.

Касим нахмурился.

– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! – пробурчал он.

Несколько минут спустя Флинн и Пегс не спеша брели вдоль поезда по залу прибытия. Флинн разглядывала висящие повсюду кашпо с цветами и чудесные киоски из лакированного дерева и наслаждалась прохладным, пропитанным дымом воздухом, в котором ощущался запах свободы и металла.

Касим медленно шёл за ними.

– Повсюду развешаны объявления о… – начал было он, но, не успев договорить, перешёл на хинди. Это происходило так внезапно, что Флинн каждый раз удивлялась заново. Без универсального перевода Всемирного экспресса она не понимала почти ни слова из того, что говорили большинство павлинов.

Однако Флинн обнаружила объявления о розыске и без предостережения Касима. На каждой стене висели большие листы бумаги с ужасной, позорной фотографией Флинн в блузке с рюшами и гладко причёсанными волосами. Эти объявления Флинн знала по Мадриду и Будапешту, и ей не требовался никакой универсальный переводчик, чтобы понять, что означали написанные кириллицей слова над фотографией:

Знаете ли вы эту девочку?

Стыд обдал жаром лицо Флинн. На фотографии она больше походила на примерную ученицу, чем на девчонку, странствующую по миру. Её наверняка никто не узнает – прежде всего из-за сиренево-сине-золотых волос.

И всё же у неё было ощущение, что сердце колотится где-то в горле. Она не думала, что операция по её розыску докатится до Украины. Неужели мать никогда не сдастся? Разве она не знает, что Флинн теперь павлин?

– Боюсь, мама не получила моего последнего письма, – подавленно предположила Флинн. Она знала, что Касим ни слова из сказанного не понимает, но всё же добавила: – Я оставила ей письмо на станции в Брошенпустеле, помнишь?

В ответ Касим с растерянным лицом сорвал со стены одно из объявлений, скомкал его, будто слепил снежок, и высокой дугой запустил в урну.

– Где вы застряли? – позвала Пегс с другого конца зала. Она стояла перед узкой дверью нежно-зелёного цвета, старой и криво висящей на петлях. Прохожие шли мимо, не обращая на неё внимания. Никаких сомнений: за ней находилась лавка «Тимоти и Никс» – единственная в мире сеть по продаже товаров в дорогу, произведённых на основе магической технологии.

Касим припустил туда чуть ли не бегом. Флинн проследовала за ним за зелёную скрипучую дверь, и, лишь оказавшись внутри, они, несмотря на разные языки, снова стали понимать друг друга.

– Уф-ф-ф, как же я люблю магию в этих лавках! – выдохнул Касим, встряхиваясь словно мокрый пёс. – Она тут действует почти так же классно, как и в экспрессе.

И правда: в просторной светлой лавке его слова в ушах Флинн звучали на немецком языке без всякого акцента, хотя она знала, что её друг по-прежнему говорит на хинди. Магия приносила порой практическую пользу.

– Забудь об этих объявлениях, Флинн, – подбодрил её Касим. – Тебя точно никто не узнает. Эй, смотри-ка! – Он возбуждённо ткнул в табличку у входа, которую только что установил продавец в фирменной пастельно-зелёной униформе.

Надпись на ней гласила:

СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ДЛЯ ЖЕНЩИН

А ниже:

«Полностью автоматическая нашёптывающая ручка для занятий – нашёптывает при написании сочинений самые лучшие, самые эмоциональные и чёткие формулировки!»

Касим расплылся в хитрой улыбке:

– Ну, Пегс, как насчёт такой ручки? Родителей наверняка инфаркт хватит, если ты станешь мухлевать на занятиях.

Пегс уже отправилась в тот уголок лавки, где полки ломились от бесчисленных штуковин, которые пригодились бы – а может, и нет – любому павлину. Рядом со складными картами звёздного неба, точилками в форме вагонов поезда и новейшим кремом-блеском для обуви Дж. Е. Керона там громоздились крошечные моторы для бумажных самолётиков, сверкающие фишки для игры в нарды и полная подёргивающихся фарфоровых фигурок пузатая банка с надписью:

«Мини-герои!

Знаменитости в карманном формате. Научи своего мини-героя разным трюкам – и с нетерпением жди момента, когда он заговорит! Теперь доступны в специальной серии «Знаменитые основатели в разных областях – основатели школ, фирм, создатели обществ и основоположники традиций!»

Пегс возмущённо фыркнула.

– Чтобы успевать по коммуникациям, мне не нужно никакой шепчущей ручки, – заявила она, с любопытством проверяя, как защёлкивается автоматическая ловушка для мух. Успев вовремя отдёрнуть палец, она с лукавой улыбкой опустила голову. – Кроме того, в прошлом месяце я уже купила такую в Бристоле. Флинн, как тебе нравятся эти поющие зажимы для волос?

Флинн не ответила. Глубоко дыша, она застыла между уголком с товарами для павлинов и горой пакетов со стиральным порошком «Зимнее чудо Генриетты». Воздух, наполнявший лёгкие, вызывал совершенно новое для неё ощущение свободы. Никогда прежде Флинн не могла распоряжаться деньгами в руках по собственному усмотрению. И более того: никогда прежде в её распоряжении не было целого утра, чтобы выяснить, каково же оно – её собственное усмотрение.

Ей не хотелось новых сладостей Рахенснафа. Пока Пегс и Касим у автомата с кошачьей головой спускали деньги на «последние новинки Рахенснафа – жвачку, из которой выдуваются самые большие пузыри», «злодейскую бумагу» со вкусом «кислый лимон», конфеты «Дала» со вкусом торта «Птичье молоко», горько-сладкий шоколад «Балет» и кучу конфет с карамельной начинкой», она бродила по проходам.

Эта лавка казалась ей больше и новее будапештской, но не такой шикарной: деревянные панели на стенах местами лопнули, и по ним тянулись трещины, как и по чёрно-белым кафельным плиткам пола. Они были замазаны какой-то тёмной переливающейся массой, и у Флинн возникло ощущение, что за стенами её ожидает пещера с драгоценными камнями.

У неё в руке хрустели купюры. Но что бы ей на полках ни нравилось – например, переносной фотопреобразователь или мини-герой с внешностью Джорджа Стефенсона, – она понимала, что ей это не нужно. Через полчаса Флинн решилась на четыре простых блокнота для записей, подходящих по стилю к тому, какой две недели назад ей дал Даниэль. Теперь у неё будет по одному на каждый предмет, пусть даже она и сомневается, что блокнот пригодится ей на занятиях по боевым искусствам у синьора Гарда-Фиоре. К блокнотам она выбрала маленький пенал с четырьмя ручками: красной, которая молча исправляла ошибки, синей, которая гарантировала прекрасный почерк, серой – для секретных посланий и обычной, оранжевого цвета.

Встав с покупками за двумя павлинами постарше в очередь у кассы, она вдруг заметила у двери стойку с почтовыми открытками. Похожую открытку послал ей Йонте. Всего лишь раз, и всё – больше ни одной. Она почувствовала странную хандру. Неужели мать и правда не получила письма? Может, она до сих пор думает, что её дочь во Всемирном экспрессе безбилетный пассажир? Флинн не могла смириться с таким предположением!

Она быстро шагнула к стойке с открытками. Они оказались дороже, чем ожидала Флинн. Некоторые из них переливались, словно покрытые перламутром, на других Всемирный экспресс изображался с эффектом 3D. Многие открытки были с узорным тиснением по краям, как и открытка Йонте.

Старая открытка сводного брата в брючном кармане раскалилась. У Флинн по телу побежали мурашки. Наконец она решилась на открытку со Всемирным экспрессом на фоне зимнего пейзажа. В ту минуту, когда она положила открытку на деревянный прилавок рядом с блокнотами и ручками, решимость боролась в её душе с меланхолией.

Старый кассовый аппарат затрещал, Флинн выложила на железное блюдечко пригоршню гривен и с новым имуществом в коричневом бумажном пакете прошла к Пегс и Касиму.

Оба стояли с полными руками рахенснафовских сладостей и тем не менее казались рассерженными.

– Отвяжись тебе говорят! – ругалась Пегс с автоматом сладостей. В замешательстве пройдя чуть дальше, Флинн обнаружила Оллина Гальдоса, третьеклассника из Всемирного экспресса. Долговязый парень с коротко подстриженными волосами и выщипанными бровями держал перед лицом большой сияющий золотом фотоаппарат, широким объективом и кожаными ручками напоминающий аппараты прошлого столетия.

– Я фотографирую для школьной газеты, – заявил он в своё оправдание и, направив объектив на Флинн, Пегс и Касима, тут же сделал следующий снимок. Вспышка сверкнула так ярко, что Флинн секунду видела перед собой только слепящее белое пятно, а затем из фотоаппарата поднялся тонкий сероватый дымок.

– Упс! Он всегда передерживает кадр, когда надвигается опасность, – пожав плечами, извинился Оллин и проскочил дальше, чтобы сфотографировать только что вошедшую в лавку Гарабину. Из-за белой вспышки лицо её казалось окаменевшим – как у львицы, просчитывающей, стоит ли отражать нападение этого дылды.

– Опасность надвигается, это уж точно, – пробормотал Касим, утаскивая Флинн и Пегс из лавки, пока Гарабина не выпустила когти.

Несмотря на объявления о её розыске, Флинн находила это утро просто чудесным. Свет золотых люстр отражался в блестящем полу здания вокзала. Шаги звучали как мелодия, не дающая жизни замереть. Каркали вороны, ворковали голуби, а когда металлические стрелки часов приближались ко времени отправления следующего поезда, в громкоговорителях раздавались объявления на украинском языке.

– Мне нужно съесть что-нибудь существенное, – на ломаном немецком потребовала Пегс. – Касим сказал, что на обед будет суп из свёклы. Брр!

Флинн кивнула в знак того, что поняла её. Они безуспешно пытались найти для Пегс гамбургер или картошку фри и в конце концов решились на горячие пирожки.

Сидя на чугунной скамье, они уплетали пирожки, и Флинн разглядывала прохожих. Большинство из них шли спокойно, расправив плечи, независимо от того, насколько спешили. Только какой-то парень у стойки закусочной напротив их скамейки, казалось, сгорбился под тяжестью разговора. Его тёмные волосы были в пыли и масле, лицо скуластое, и похож он был на…

– Фёдор! – охнула Флинн, уронив пирожок на пол. Его схватил на бегу какой-то стремительно подскочивший громадный волкодав.

Пегс испуганно подтянула ноги к скамейке.

– Можно подумать, нам мало слюнявого мопса в экспрессе! – проворчала она. Взглянув в направлении, куда указывала Флинн, она изумилась: – У кочегара свидание!

Флинн как громом поражённая не отводила глаз от закусочной напротив. Пегс была права: Фёдор был не один. Лицом к нему стояла бледная девушка с собранными высоко на затылке в пучок тёмными волосами. Она была такой же тоненькой, как Флинн, но отличалась от неё прямой осанкой и грациозными движениями. У неё была сияющая открытая улыбка, и Флинн решила, что в течение минуты, пока она наблюдала за этой парочкой, девица смеялась явно многовато.

– А Фёдору-то не так весело, – съязвила Флинн. Её слова прозвучали как суждение, вывод и жалоба в одном флаконе.

Кто эта девушка? Выглядела она моложе Флинн, но в её взгляде было что-то взрослое и серьёзное, благодаря чему они с Фёдором казались идеально подходящими друг другу элементами одного пазла.

Касим тихонько присвистнул. Очевидно, он понял, что тревожило Флинн, и думал, что она устроит Фёдору сцену. Но Флинн лишь глубже уселась на скамейке, втянув за согнутыми коленями голову в плечи. Она чувствовала себя обманутой – и в то же время появившейся слишком поздно: будто отложила у «Тимоти и Никс» замечательный бумеранг и теперь вернулась за ним в лавку, а он продан, потому что самое прекрасное в жизни никогда нельзя откладывать на потом как остывший суп.

– Она очень красивая, – признала Флинн, запихивая в рот очередной пирожок, чтобы никто не понял, что она говорит. Мысленно она прибавила: «А я – нет».

Пегс наморщила нос.

– Уверена, что она пустышка, – заявила она. – И явно не умеет спорить.

Видимо, Пегс считала, что спорить – это любимое занятие Флинн и Фёдора. Флинн чувствовала себя отрезвлённой, словно спустя годы приняла решение не пить сладкий имбирснаф и теперь вдруг увидела мир горьким и безрадостным, каков он на самом деле и есть.

– И она не павлин, – прибавила её подруга.

Это правда. Флинн ещё ни разу не видела эту незнакомую девушку на борту Всемирного экспресса. Но, к сожалению, это обстоятельство ситуацию не облегчало. Потому что Фёдор никогда не скрывал своего низкого мнения о павлинах. И видимо, как теперь стало ясно Флинн, и о ней тоже.