Текст книги "Опасная игра"

Автор книги: Анита Миллз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Но это не так уж и важно. Он все равно не может себе позволить продолжать с ней знакомство. Ему хватит и своих неприятностей, а между тем, чтобы попасть в петлю, достаточно всего лишь одной ошибки. Если его здесь схватят, Александр Жиру пойдет на все, вплоть до запугивания или подкупа нужных людей, чтобы добиться его повешения. Ну а для тех, кто не знает, какой властью обладает старик, одного того факта, что Мэтью Морган бежал, будет достаточно, чтобы считать его виновным. Так что ему ничего не остается, как двигаться дальше, в Хелену, в этот город беглецов, и скрываться там.

– Что-то вы не очень разговорчивы, – нарушила молчание Верена.

– Что?

– Я говорю, за десять минут вы не произнесли ни слова.

– Верно, но то же самое можно сказать и о вас, – ответил он, прерывая свои размышления.

– Вот как?

– Ну да. Я даже подумал, что, с тех пор как мы встретились, вы впервые по-настоящему оставили меня в покое.

– Но ведь не я навязывалась вам в знакомые, – напомнила она ему, поджав губы.

В этот момент он краем глаза заметил, что на нее как-то уж очень пристально посматривает какой-то незнакомец. Возможно, это всего лишь кто-нибудь из наемных рабочих, но он не хотел полагаться на волю случая. Ухватившись за низко свисавшую ветку, он встал на ноги и, склонившись к Верене, тихо спросил:

– Вы, конечно, этого парня тоже не знаете?

– Какого еще парня?

– Нет, пока туда не смотрите. Я сейчас стану так, чтобы он оказался за моей спиной, и тогда можете глянуть на него через мое плечо.

Он взял ее за руку и помог встать:

– Вы танцуете?

– Не очень хорошо, а что?

– А то, что мы сейчас будем с вами танцевать.

– Еще чего не хватало! Нет, я не буду – я просто не могу, да еще перед всей этой публикой. Кроме вальса, я ничего не умею танцевать, но и тот лишь чуть-чуть, поверьте мне. Я ведь даже…

– Тсс!

– Если вы думаете, что он меня ищет… – с отчаянием в голосе произнесла она, но он не дал ей договорить.

– Вам когда-нибудь приходилось слышать, что можно спрятаться у всех на виду? – прошептал он, близко наклонив к ней голову. – Вот сейчас, например, вы просто будете танцевать в свое удовольствие под скрипку с мужем, вот и все.

Она отпрянула от него, и он стал ее урезонивать:

– Поймите, если вы броситесь бежать, словно перепуганный кролик, вы себя выдадите с головой.

– Чем же это?

– Прошу вас, верьте мне. – И он обнял ее за талию. – Изобразите на лице улыбку, положите руку мне на плечо и следуйте за мной.

Но она стояла как вкопанная, и он продолжал:

– Если вы раз-другой взглянете на меня с обожанием, это тоже делу не помешает. Главное для вас сейчас – играть свою роль так, чтобы ни у кого не возникало подозрений.

– Но я не актриса, мистер Маккриди, – возразила она.

– Не знаю, не знаю: у вас чертовски здорово получилось с обмороком. И, между прочим, я – Мак, на тот случай, если вы уже забыли.

– Мэтью, – уточнила она и, мило улыбнувшись, добавила: – И учтите – если бы я не оказалась в таком безвыходном положении, я бы держалась от вас как можно дальше – говорю это на тот случай, если в голову вам взбредут разные игривые мысли.

– Разве так разговаривают с любимыми? – пожурил он ее, выходя с ней на свободное от танцующих место.

Сжав ее руку своей левой рукой, правую он положил ей на спину и привлек так близко к себе, что она почувствовала на лице его дыхание.

– Воспринимайте все это, как свадебное путешествие, и делайте вид, будто, кроме нас с вами, на этом свете никого больше не существует.

– У меня такое чувство, будто я оказалась в преисподней, – пробормотала она. – К тому же я понятия не имею, что за танец он играет; знаю только, это не вальс.

– А какая вам разница? Делайте все в точности, как я, только наоборот: я делаю шаг вперед, а вы – назад, и так далее.

– То есть, когда вы идете влево, я должна идти вправо?

– Скажите мне одну вещь, – проронил он, поворачивая ее в такт музыке, – вы такая норовистая от рождения или вырабатывали в себе это качество всю жизнь?

– Неужели вы действительно думаете, что я все время буду вам улыбаться? – язвительно спросила она в ответ и, чувствуя, как он прижимает ее к себе все сильнее, так что ее щека чуть ли не касается его щеки, возмущенно воскликнула: – Что это, интересно, вы делаете?

– Танцую, хотя с вами это не так-то просто.

– Я ведь вас предупреждала об этом.

– Ну хорошо. Раз вы ничего, кроме вальса, не танцуете, значит, будем танцевать вальс.

Он убрал со спины Верены руку и другой рукой повлек ее за собой к скрипачу. Затем он извлек из кармана сияющий новенький доллар и швырнул его музыканту. Тот ловко поймал монету и широко улыбнулся.

– Самый медленный вальс из твоего репертуара, – сказал ему Мэтт, – для самой хорошенькой женщины по эту сторону Атлантического океана – моей супруги.

– Да, сэр, конечно, сэр!

– Но вы дали ему целый доллар! – ужаснулась она.

– И к тому же самой бережливой хозяйки, – добавил Мэтт с невозмутимым видом. – Готова, дорогая?

Прежде чем она успела от него отстраниться, он прижался щекой к ее щеке и прошептал ей на ухо:

– Старайтесь не смотреть на меня с таким видом, будто я собираюсь вас задушить, ладно?

На этот раз, когда он вывел ее на площадку для танцев, все расступились и оставили их на ней одних. Его рука обвила ее стан, и толпа поощрительно загудела. Она почувствовала, как кровь прилила к голове и всю ее бросило в жар. От смущения она спрятала голову у него на груди и теснее прижалась к нему.

– Ну вот, так бы и давно, – негромко проговорил он.

Звучала медленная музыка, рука Мэтью Маккриди надежно поддерживала Верену, но она чувствовала себя неловко, и ей не удавалось придать своим движениям нужную плавность. Все ее тело было каким-то напряженным, словно деревянным, и это чувство неловкости еще более усилилось, когда он заговорил снова:

– Думаю, вы бы не блистали в бальных залах Нового Орлеана.

– А я никогда и не стремилась к этому.

– Может быть, если вы станете напевать про себя мелодию, вам легче будет двигаться в такт музыке, – с надеждой предложил он.

– Я полностью лишена музыкального слуха, – проговорила она сквозь стиснутые зубы.

– Такого не бывает – у всех есть хоть немного слуха.

– А у меня ни малейшего. Когда меня пытались обучить игре на фортепиано, преподаватель даже не стал брать у мамы денег, объяснив это тем, что добиться от меня способности чувствовать ритм музыки или слышать разницу между нотами – дело безнадежное.

– Так вы и петь не умеете? А я считал, что для настоящей леди это необходимое достоинство.

– Когда я пою, узнать мелодию невозможно… А теперь прошу вас – поскольку мы с вами установили, что я не могу ни петь, ни танцевать, может, пойдем и присядем?

– Исключено – по крайней мере, пока не оттанцуем мой доллар.

– Но вы же ставите нас в глупое положение; надеюсь, вы понимаете это?

– Извините, но именно вы сказали мне, что можете танцевать вальс, – напомнил он ей.

– Вы меня плохо слушали, – резко возразила она. – Я говорила, что танцую его, но не очень хорошо.

– Знаете, мне начинает казаться, что все в вас сплошное притворство и фальшь.

– Вы это говорите из-за того, что я не умею танцевать? Ничего более нелепого я в жизни не слышала.

– Нет, из-за того, что все сказанное вами оказывается в конце концов неправдой. Я теперь даже не уверен, что вы Верена Хауард.

– Ну, знаете, это уже слишком! Кроме того, абсолютно все, что я вам говорила, – это чистейшая правда, хотите – верьте, хотите – нет. А вот вы – вы о себе такого сказать не можете, Мэтью Маккриди!

– Улыбайтесь, Рена.

– Почему?

– Он по-прежнему на вас смотрит.

– И это должно меня волновать? Хватит, я и так уже выгляжу в их глазах неуклюжей дурочкой.

– Вы его знаете?

– Кого именно?

– Того, что курит сигару – вон там, возле дерева.

Маккриди повел ее по более широкому кругу, и она, изобразив на лице самую ослепительную улыбку, на какую была способна, осмелилась взглянуть в указанном ей направлении.

– В первый раз его вижу, – твердо заявила она.

– Может быть, он просто ослеплен вашей красотой?

– Скорее он думает, что я выставила себя на посмешище, – холодно ответила она.

– Только не прекращайте улыбаться.

– У меня уже челюсти свело от этой постоянной улыбки.

И вдруг, словно по милости божьей, музыка перестала играть – то ли скрипач решил, что двух туров вальса вполне достаточно, то ли просто сжалился над Вереной. В довершение всех ее унижений Мэтью Маккриди, закружив ее в последний раз, подхватил ее, заключил в объятия и запечатлел на устах эффектный поцелуй. Боясь, что сопротивление сделает ситуацию еще более нелепой, она не стала ему мешать, ограничившись произнесенными вполголоса словами:

– Ваше поведение не делает вам чести; надеюсь, вы понимаете это?

– А я надеюсь, вы понимаете, что вам вряд ли удастся убедить шерифа Гуда, будто бы вас преследуют двое незнакомцев, утверждающих, что они ваши родственники, и в то же время угрожающих вас убить без всяких на то оснований; поэтому вам ничего другого не остается, как терпеть мое общество, чтобы в целости и сохранности добраться до Ко-лумбуса. В данный момент, кроме меня, у вас больше никого нет.

– Но это не означает, что вы можете без моего согласия целовать меня, а я вам, кажется, его не давала.

– Я просто подумал – надо всем им дать понять, что я женился на вас вовсе не потому, что был прельщен вашим умением танцевать.

Видя, как грозно нахмурилось ее лицо, он поспешил снова взять ее за руку:

– Ну-ну, успокойтесь, моя дорогая. И не прячьте улыбку хотя бы до тех пор, пока мы не окажемся в нашей комнате.

– Вы хотите сказать – в моей комнате.

– Вам не приходилось слышать, что Господь не любит проигравших, не признающих своего поражения?

– Вот как? Хотелось бы знать, где это вы отыскали такое место в Библии.

Снова запиликала скрипка, и пары стали заполнять свободное от людей пространство, а кое-кто из ковбоев начал притопывать в такт музыке, сопровождая ее звоном шпор. В этом новом всплеске веселья никто, казалось, не заметил ухода Верены и Мэтью. Когда они проходили мимо дерева, Мэтт кивнул незнакомцу. Тот какой-то момент продолжал таращиться на Верену, затем приподнял шляпу. Он был среднего роста, статного сложения, светловолос, довольно хорош собой. На вид ему было лет тридцать пять или около этого.

– Добрый вечер, мистер. Добрый вечер, мэм.

– Добрый вечер, – вежливо ответила она.

Когда они были почти у дома, Мэтт тихо спросил:

– Ну, что скажете?

– Ничего нового. А не один ли это из тех двоих, которых вы видели раньше? Я имею в виду – там, на остановке, где нас кормили? Вы их тогда хорошо разглядели?

– Нет, я его там не видел.

– А я со своей стороны могу сказать, что, судя по его голосу и манере говорить, не похоже, чтобы он был один из двоих, чью беседу я подслушала в коридоре, – вздохнула она.

– В таком случае будем считать, что у вас появился новый поклонник.

– Я не вижу в этом ничего смешного, мистер Маккриди. Мне сейчас не до поклонников. Единственное, что мне нужно, – поскорее добраться до Сан-Анджело, устроить дела отца и благополучно возвратиться домой. А после этого я не исключаю, что снова займусь учительством.

– Может быть, вам хотелось бы взглянуть на него еще раз? – пробормотал он. – Не мне судить, какие мужчины нравятся женщинам, но я бы сказал, что он очень даже недурен собой.

– Я этого не заметила.

– Черта с два не заметили.

– Прошу вас не чертыхаться, мистер Маккриди.

– Но этот парень просто не в силах был глаз от вас оторвать, – настаивал он, открывая перед ней дверь в комнату.

– Я уже вам сказала, что не знаю его, – решительно заявила она.

Ощупью найдя в сгущающейся темноте керосиновую лампу, она сняла с нее стекло и поправила фитиль. Стоящий сзади Маккриди чиркнул о стену спичкой и заслонил ладонью пламя. Желтый отсвет огня, освещавший снизу его лицо, в сочетании с запахом горящей серы придавал его облику какой-то зловещий вид. Она приподняла лампу и держала перед ним, пока он ее зажигал. Пропитанный керосином фитиль вспыхнул, отчего на стене заметались мерцающие тени, и он, взмахом руки погасив спичку, пошел закрывать дверь. Поставив на место фигурное стекло лампы, Верена перенесла ее на тумбочку возле кровати.

– Знаете, все пытаюсь разгадать, кто вы на самом деле, и не могу, – неожиданно признался Маккриди. – Мне никогда не приходилось встречать таких женщин, как вы.

Она резко повернулась к нему и выпалила:

– Боюсь, я это уже слышала, мистер Маккриди, – от мистера Уэнделла. И могу вас уверить, я не стала более легковерной, чем была тогда.

Ее слова вызвали у него недоумение, но он быстро сообразил, о чем идет речь:

– Должно быть, вы подумали, что я… Так вот, вы очень ошибаетесь. Если хотите знать, я был бы глупцом, если бы допустил с вами нечто подобное – и вы сами это должны понимать.

Подойдя к стулу, он стащил с шеи галстук и продолжал:

– На случай, если вы забыли, напоминаю: ни вы, ни я не можем себе позволить устраивать здесь какого-либо рода грызню или перепалку.

Не переставая говорить, он снял пиджак и повесил его на спинку стула, проследив за тем, чтобы на плечах не образовалось складок:

– Не знаю, как вы, но лично я собираюсь хорошенько выспаться в эту ночь.

– А я скорее всего и глаз не сомкну, зная, что вы где-то здесь, в комнате, – проговорила она с горечью. – И хоть вы будете спать на полу, ночевать нам в одном помещении попросту неприлично.

– Учтите, кровать досталась мне, – сказал он, открывая окно. – Мы ее разыграли на картах, и, если мне не изменяет память, вы проиграли. Советую свернуть покрывало вдвое, а потом уже класть на пол – так будет мягче.

– Зачем это, интересно, вы открыли окно? – спросила она с тревогой в голосе. – Вы с ума сошли, что ли?

– Но здесь чертовски жарко.

– Пусть лучше будет жарко, – отрезала она. – А вдруг кому-то взбредет в голову влезть через окно?

Он обернулся к ней; на его губах играла насмешливая улыбка:

– Я очень чутко сплю, Рена. И, насколько я понимаю, тот, кто влезет, сразу же споткнется о вас; вы, естественно, завизжите, и это меня разбудит. Я буду спать с «кольтом» под рукой и смогу встретить нашего гостя самым достойным образом. Но будь я на вашем месте, я не стал бы беспокоиться из-за таких пустяков – меня бы больше волновало это. – И он многозначительно кивнул в сторону.

– Что именно?

– Эта цепочка больших красных муравьев на полу. Не уверен, что ночевать в их обществе будет так уж приятно.

– Где? Никаких муравьев я не вижу… – И тут же она осеклась на полуслове: через всю комнату, направляясь к внутренней стене, непрерывным потоком ползли целые полчища этих насекомых.

– Ну и ну… – только и смогла вымолвить она.

– Вот именно. Кстати, говорят, у индейцев существует оригинальный способ пытки.

– Какой еще оригинальный способ пытки? – глухим голосом переспросила она.

– Наверно, в Филадельфии не очень-то интересуются индейцами? – заметил он, забавляясь от всей души.

– Вы правы, не очень, – Так вот, известны случаи, когда индейцы связывали своих врагов и сажали на муравейник, предварительно намазав жертву медом. Рассказывают, что к тому времени, когда муравьи заканчивали свое дело, от такого бедняги мало что оставалось.

– Я вам не верю.

– Хотя, может быть, здешние муравьи питаются одним жиром, – предположил он с сомнением. – Впрочем, это вы и сами вскоре узнаете.

– Да, интересно будет узнать, – в тон ему проговорила она и, подойдя к кровати, стянула с нее и вытряхнула одеяло. – Знаете, мистер Маккриди, возможно, я и наивный человек, но не до такой же степени.

Глядя, как она складывает одеяло вдвое, он произнес уже более серьезно:

– Шутки шутками, а они и в самом деле могут вас за ночь, извините, скушать. Так что вот вам, держите.

– Что именно? – насторожилась она.

Вздохнув, он снял пояс и отстегнул от него кобуру с «кольтом»:

– Берите.

– Это еще зачем? – удивилась она. – Вы что, хотите, чтобы я стреляла в этих букашек? Не кажется ли вам, что вы в своих шутках заходите слишком далеко?

– Револьвер заряжен пятью пулями. Вам лишь нужно взвести курок, прицелиться и нажать на спусковой крючок. Уверяю вас, этими пулями можно продырявить кого угодно и что угодно. Можете положить его себе под подушку.

– Значит, на полу будете спать вы? – вздохнула она с облегчением.

– Нет, я просто уступаю вам половину кровати. Выбирайте, какая сторона вам нравится, а «кольт» положите туда, откуда легче достать. Если я перекачусь на вашу сторону, хватайте его и стреляйте. Уж поверьте мне: одной порции свинца в брюхе будет достаточно, чтобы поставить на место кого угодно.

Она смотрела на него с откровенным ужасом, а он неумолимо продолжал:

– Чтобы вы чувствовали себя спокойнее, готов даже показать, как он стреляет.

– Нет, нет, не надо.

Она с опасением глянула на пол и решительно направилась к стулу. Прижимая к себе одеяло, она свободной рукой сняла со спинки пиджак и галстук Маккриди и швырнула их на кровать:

– Раз вы отказываетесь быть джентльменом, я вместо пола выбираю стул.

– Но вы же не можете на нем проспать целую ночь!

– Я проспала сидя большую часть пути из Филадельфии, – устало проговорила она. – И какая разница, если таких ночей будет на одну больше?

– Меня не так уж легко пристыдить, Верена.

Повернувшись к нему спиной, она стала укладывать одеяло таким образом, чтобы было мягче опираться на деревянную, из нескольких перекладин, спинку стула, но у нее мало что получалось. Ничего не поделаешь, подумала она с досадой, придется довольствоваться тем, что есть. Она опустилась на сиденье и старательно прикрыла подолом платья ноги.

Скрип старых, ржавых пружин заставил ее поднять глаза. Матрац под Мэтью Маккриди опасно просел – чуть ли не до самого пола.

– Кровать малость расшатана, – пробормотал он, – но, думаю, как только улягусь, все будет в порядке.

Он сидел, провиснув в кровати так низко над полом, что наклониться и стянуть с ног ботинки ему было не просто. Затем он снова выпрямился и снял жилет. Поправив перину с другой стороны кровати, он осторожно передвинулся назад и лег, опершись ступнями на изножие кровати. Освобожденные пружины резко подпрыгнули вверх. Он глянул на Верену и широко улыбнулся.

– Что это, интересно, вас так забавляет? – процедила она сквозь зубы, задетая его ухмылкой.

– Вы.

– Перестаньте на меня таращиться, я и без вас знаю, что похожа на пугало.

– В общем-то, у меня и в мыслях этого не было, – перестав улыбаться, ответил он. – Напротив, я думал о том, что вы очень понравились бы моей матери. Вы даже немного ее напоминаете… Знаете, здесь чертовски жарко, – неожиданно сменил он тему. – Я бы на вашем месте сбросил платье и остался в одном нижнем белье.

– Слава богу, вы не на моем месте.

– Как вам угодно.

Повернувшись на бок, он протянул руку и притушил лампу. Язычок пламени, дрогнув в последний раз, превратился в маленькую оранжевую точку, которая вскоре погасла, и комната погрузилась в полную темноту. Над лампой поднялось облачко едкого дыма, которое быстро растаяло в ночном теплом воздухе.

Снова послышался скрип пружин, сопровождаемый шуршанием одежды.

– Что вы там делаете? – нервно спросила Верена.

– Снимаю брюки – у меня же не такая, как у вас, холодная кровь.

От его слов у нее даже перехватило дыхание, и он поспешил ее успокоить:

– Не бойтесь, на мне остались подштанники, так что я в достаточно приличном виде, и вам есть прямой смысл передумать насчет кровати.

– Я уже устала повторять, мистер Маккриди: о чем-то приличном в применении к вам можно было бы говорить только в том случае, если бы вас в этой комнате вообще не было.

– Ладно, Верена, утром надо рано вставать, так что советую вам хоть немного поспать. Когда придет время расставаться со мной в Колумбусе, вам не помешает быть в самой лучшей форме.

– Жду не дождусь этой минуты.

Он ничего не сказал на это и повернулся лицом к стене. Перина посередине провисла, зато края ее по бокам приподнялись, и у него было такое ощущение, будто он лежит в облегающем со всех сторон мягком, сбившемся кое-где в комья гамаке.

Некоторое время она сидела неподвижно, как статуя, а затем, когда его дыхание стало ровным и она решила, что он заснул, осторожно встала со стула, чувствуя боль во всем теле и страшную усталость, прокралась к открытому окну и выглянула в лунную ночь. Музыка давно перестала играть, весь двор и веранда были усеяны лежащими вплотную друг к другу людьми. А чуть дальше, возле дерева, отчетливо вырисовываясь на фоне освещенного луной неба, стоял тот самый человек, попыхивая своей неизменной сигарой, светящийся кончик которой то разгорался, то меркнул в ночной темноте. Человек смотрел в ее сторону. Не на шутку встревожившись, она как можно тише закрыла окно, подошла к стулу и снова села. В комнате было душно, и тишину нарушало лишь мерное дыхание Маккриди. Он спал крепким, безмятежным сном ребенка, и это потихоньку начинало ее раздражать. Этому бесчувственному невеже никакого дела нет до ее мучений… И вдруг Верена услышала шаги, замершие у самого окна. Она оцепенела от ужаса, сердце оборвалось, и все то время, пока незнакомец – тот, что несколько минут назад стоял возле дерева, – заглядывал через окно в комнату, она сидела затаив дыхание и боялась пошевелиться. Наконец, бросив сигару на пол веранды, он отошел от окна и двинулся дальше.

– Мистер Маккриди! – прошептала она.

Никакой реакции.

– Мэтью! – позвала она немного громче.

Дыхание его было таким же ровным. Он слишком крепко спал, чтобы ее услышать.

– Мэтью! – сделала она еще одну попытку.

Вместо того, чтобы проснуться, он перевернулся на другой бок, пробормотал что-то невнятное и продолжал так же ровно, мерно дышать. И это он называл чутким сном!

Изнемогая от жары и усталости, чувствуя себя несчастной и испуганной, она потихоньку встала со стула и на цыпочках приблизилась к кровати. Тонкий луч лунного света, проникавший в комнату из-под крыши веранды, узкой полосой лежал на лице Маккриди. С закрытыми глазами и смягченными сном чертами лица он уже не выглядел таким опасным. Если она приляжет с другой стороны кровати, он этого даже не заметит.

Со столбика кровати над головой Маккриди свисала кобура с выглядывавшим из нее армейским «кольтом»; его металлическая поверхность и отполированная деревянная рукоятка холодно поблескивали в лунном свете. Поколебавшись несколько секунд, Верена осторожно вынула из кобуры револьвер и, затаив дыхание, бесшумно обогнула кровать и сунула его под подушку.

– Как же, дождешься от тебя помощи, – проговорила она шепотом. – Тебя и табун диких лошадей не разбудит.

Видя, что Маккриди даже не шевельнулся, Верена опасливо опустилась на край кровати, и та, как ей показалось, тяжело вздохнула. Она наклонилась и, развязав шнурки, высвободила из туфель ноги, затем бросила еще один опасливый взгляд на спящего, опустила голову на подушку и, подобрав с пола ноги, положила их на перину. Ржавые пружины, не выдержав добавочной нагрузки, подались, дерево с оглушительным треском, похожим на ружейный выстрел, лопнуло, и кровать, зашатавшись, стала разваливаться. Верена с Мэтью Маккриди, скатившись к середине матраца, тяжело грохнулись на пол, отчего в воздух поднялось облако удушающей пыли; треснувшие доски от бывшей кровати разметало по всей комнате.

– Что за черт!.. – выругался Маккриди, разбуженный столь неожиданным и бесцеремонным образом.

Вне себя от охватившего ее ужаса, Верена лихорадочно пыталась подняться на ноги, однако перина, в которой они запутались вместе с Маккриди, не давала ей этого сделать. Ему удалось несколько поменять положение тела, но при этом он невольно подмял под себя Верену, и она, в отчаянных попытках высвободиться из-под него, начала извиваться и царапаться, как дикая кошка.

– Сейчас же отпустите меня! – неистово кричала она, забыв о всякой осторожности.

В этот момент она почувствовала под собой холодное прикосновение металла и, просунув за спину руку, обхватила пальцами дуло «кольта». Выдернув из-под себя оружие, она замахнулась им, собираясь ударить Маккриди по голове, но ее остановил громкий стук в дверь и крики. Кто-то всем своим весом налег на дверь и высадил ее из рамы. В комнату ввалилось пятеро или шестеро человек, за ними по пятам следовала миссис Гуд.

– Матушки мои! – воскликнула она с изумлением. – Что здесь происходит?

– Дело тут ясное, как божий день, – пробасил верзила с поезда и, стащив Маккриди с Верены и поставив его в вертикальное положение, потряс перед самым его лицом громадным кулаком. – Будь я трижды проклят, но вы, сэр, ведете себя как животное! Слыханное ли дело приставать к своей собственной жене, да еще когда она в интересном положении?!

И, недолго думая, ковбой двинул своим кулачищем в глаз Маккриди.

– Сейчас же прекратите! – воскликнула Верена и, с усилием поднявшись на ноги, попыталась ухватиться за огромную лапу верзилы. – Вы все не так поняли! Он тут ни при чем!

Тот стряхнул ее с руки, словно какую-нибудь назойливую букашку, и ударил Маккриди еще раз.

– Я не буду его сильно калечить, – заверил ее ковбой хриплым голосом. – Проучу малость, и все.

Мгновенно проснувшийся Маккриди нанес возвышавшемуся над ним детине резкий удар головой в живот. Тот охнул от неожиданности, пошатнулся и, стараясь сохранить равновесие, отступил назад, опрокинув тумбочку и разбив керосиновую лампу – слава богу, она не горела. Его полупьяные спутники тотчас же ринулись в бой. Завязалась отчаянная потасовка. В полутемной комнате катались по полу сцепившиеся тела, все без разбору тузили друг друга и чертыхались. Бедная миссис Гуд, слыша, как кругом с треском рушатся остатки ее мебели, бросилась к двери и, став на пороге, принялась громко звать на помощь мужа.

Чувствуя себя крайне униженной и понимая, что проскользнуть мимо жены шерифа ей все равно не удастся, Верена беспомощно опустилась на пол и, охватив голову руками, застыла в позе отчаяния. Как она утром сможет смотреть в глаза людям, с ужасом подумала она, и прежде всего в глаза Мэтью Маккриди?

– Сильно болит? – спросила она, нарушив молчание, казавшееся бесконечным.

Вместо ответа он сдвинул со лба шляпу и бросил на Верену свирепый взгляд через узкую щелочку, в которую превратился его опухший левый глаз.

Она вздохнула и повернула голову к окну. Где-то с двадцать минут назад они отъехали от Орлиного Озера. Число пассажиров заметно убавилось, а те, что остались, в большинстве своем отсыпались после обильных возлияний в доме шерифа. Несколько человек в передней части вагона во весь голос горланили песни, делая беседу почти невозможной.

Впрочем, это не имело большого значения. Все равно Мэтью Маккриди сидел с каменным лицом и молчал. Поведя уставшими плечами, опиравшимися на жесткую спинку сиденья, она перевела взгляд на свои руки. Кольцо на пальце, выдаваемое ею за обручальное, казалось ей после всего случившегося не более чем нелепостью, и все же, пока они не доберутся до Колумбуса, она вряд ли отважится его снять.

Она украдкой бросила на Маккриди еще один взгляд, и ее уже в который раз охватило острое чувство вины за то, что из-за нее его избили. Глаз у него побагровел и затек до такой степени, что было страшно смотреть, а на нижней челюсти, в том месте, куда нанесли сильный удар, красовался почти черный синяк. Маккриди то ли было трудно говорить, то ли он не мог простить ей случившегося, но он явно не был расположен к беседе.

В конце концов она не выдержала и снова к нему обратилась, стараясь говорить потише:

– Еще раз хочу вам сказать, насколько я сожалею, что так получилось. Но в этом не только моя вина. Ведь это вы предложили отдать мне половину кровати, разве не так? И вы точно так же, как я, не ожидали, что она распадется, ведь правда?

По-прежнему никакого ответа.

– Ну скажите хоть что-нибудь!

– Ладно, скажу, – откликнулся он, чувствуя, как больно ему двигать челюстью. – Может быть, я, на ваш взгляд, и опасный человек, но вы – просто сущее бедствие.

– Если бы вы не стали сопротивляться…

Бровь над опухшим глазом привычно приподнялась, заставив его поморщиться от боли.

– Я имею в виду, – продолжала она, – что, если бы вы не пытались драться сразу со всеми, я, быть может, смогла бы им объяснить…

Еще не закончив фразы, она почувствовала, как ее лицо заливает краска стыда за то, каким образом все они истолковали случившееся, и никакие объяснения тут бы не помогли.

Сначала была эта ужасная драка. Затем, когда шериф положил ей конец и дравшихся с Маккриди удальцов выставили во двор, чтобы остудить их пыл, дело приняло еще худший оборот. В комнату прислали двух юных нефов и молоденькую прислугу, чтобы скрепить досками разбитую раму, и, пока они вбивали гвозди, все трое не переставая выразительно закатывали глаза и хихикали. Доживи она хоть до ста лет, ей все равно не забыть, с каким дерзким видом стояла подбоченясь эта девчонка и нахально выговаривала им с Маккриди:

– И не стыдно вам заниматься этим, когда рядом столько народу и слыхать малейший шорох?

А затем снова появилась миссис Гуд, чтобы обозреть причиненный комнате ущерб. Она молча протянула Верене чайник воды и баночку с мазью и вышла, но не могло быть сомнений, что она осталась не в восторге от увиденного. Чтобы хоть как-то умиротворить ее, Маккриди дал ей за разбитую мебель сорок долларов.

Но труднее всего было вынести утренний завтрак. К тому времени все, кто не присутствовал на месте события, уже знали о случившемся. До Верены то и дело доносились произносимые шепотом замечания и суждения, самым безобидным из которых было: «Видать, молодожены». И на протяжении всего завтрака она ловила на себе взгляды украдкой и слышала сдавленные смешки. Маккриди и тогда помалкивал, но она прекрасно понимала, что все эти ехидные высказывания не проходят мимо его ушей.

Ей сейчас вовсе не помешало бы встать и прогуляться по вагону, чтобы размять ноги, но она стыдилась лишний раз показываться на глаза людям. Она даже не выпила утром кофе, боясь, что в таком случае ей бы пришлось воспользоваться туалетом, прежде чем они доедут до Колумбуса. Ей очень хотелось надеяться, что, после того как она сойдет там с поезда, ее уже больше никогда не увидит никто из попутчиков. Хотя, конечно, было одно исключение: без Маккриди она осталась бы совершенно беспомощной и одинокой.

– Вам, наверное, нехорошо? – еще раз попыталась она завязать разговор.

– Ничего, со мной все будет в порядке, – ответил он, чуть подавшись вперед, чтобы расправить онемевшие ноги. – Знаете, будь у меня голова на плечах, я купил бы себе в Галвестоне лошадь и предоставил бы вам самой разбираться со всей этой публикой – вот как мне нужно было поступить.

– А я вас и не просила со мной ехать.

– «Как безумен род людской!»[15]15
  Цитата из Шекспира приводится в переводе Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть] – иронически пробормотал он.