Текст книги "Исповедь Люцифера (шестая скрижаль завета)"

Автор книги: Анхель де Куатьэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

«Если вы ткнете в лягушку тросточкой, она немедленно ретируется. Это нормальная защитная реакция. Но все меняется, когда вы проводите тот же опыт с лягушкой, застигнутой в момент спаривания. Сейчас в ее мозгу господствует обнимательный рефлекс. Он – доминанта. Он настолько завладел ее мозгом, что любое внешнее раздражение его только усилит.

Так что тыкайте в нее тросточкой – пожалуйста! Сколько вам заблагорассудится! В отряде будущих головастиков от этого не убудет. Лягушка не станет спасаться от вас бегством, она лишь с большей силой приобнимет свою возлюбленную. Страсть лишена объективности, она лишена правды. Поэтому помните: если мозг охвачен возбуждением, вы в опасности...»

*******

Саша снова закрыла глаза и вдруг, внезапно опять это чувство – хищное дыхание голодного зверя. Вокруг нее, в пространстве, на теле. Только в этот раз все чуть-чуть по-другому. Словно Саша и не в комнате. Но где?! Она в материнской утробе! Спряталась, притаилась. Но хищник совсем рядом. Он ищет ее. Он ее чувствует! Плавные, выверенные движения...

И вдруг стены матки начинают ритмично сокращаться. В мгновение ока они превращают Сашу в едва живой комок биологической ткани. Словно прессовочный аппарат. Сильнейшая боль. Кости в суставах выворачиваются в обратную сторону. Кожа обагрена и саднит. Нет, она не в матке, она во рту! Ее пережевывают!

А-а-а!.. «Если ты хочешь доказательств, добудь их. Если найдешь разгадку, получишь свои доказательства. Но помни, если ты не найдешь их, ты умрешь». А-а-а!..

Теплый летний день. Юная, совсем еще юная, – глупая, неопытная и наивная девушка идет по парку мимо пруда. У нее хорошее настроение. На душе светло. Она чувствует, что скоро ее жизнь изменится. Обязательно! Бог пошлет ей человека, которого она ждет. Он сделает это, потому что так должно быть!

Однажды на собрании «Братства» она услышала и запомнила эти слова: «Если вы хотите любви, научитесь дарить любовь. Не ждите ее. Осознайте, что любовь уже есть. Она в вас! Станьте любовью, дышите любовью, улыбайтесь с любовью и дарите любовь! Ибо все, что мы отдаем, мы получаем назад преумноженным».

И вдруг она замечает мужчину. Он очень красивый. И еще – очень одинокий. Сидит один на скамейке в парке и смотрит на воду. Видно, что в его жизни нет любви. Если бы он любил, то его душа была бы открыта миру. А он закрыт, словно черная дыра. Но в ней, в этой глубине – свет! Это точно! Она уверена.

– Вы не подскажете, который час? – спрашивает юная леди.

Он отвечает, но юная леди прослушала. Она так залюбовалась его лицом – таким правильным, таким утонченным и мужественным одновременно, что все прослушала. У него абсолютно черные, вьющиеся волосы и голубые глаза. Нет, не голубые. Они синие! А еще у него голос... У него голос, как у огромного кота, – вкрадчивый, мягкий, ласкающий.

От смущения девушка заулыбалась и поспешила прочь.

«Что же я делаю? – подумала она по дороге. – Почему я убегаю? А как же правило: „если вы хотите любви, научитесь дарить любовь“? Да! Я должна подарить ему любовь! Ведь это так очевидно – ему нужна любовь! Любовь сделает его счастливым. Нет, не просто любовь – моя любовь сделает его счастливым! Я смогу любить его так, как никто и никогда не любил! Во мне такое море любви...»

Юная леди повернула назад и снова подошла к мужчине, скучающему на скамейке.

– Вам не скучно? – спросила она, излучая любовь.

– Нет, отнюдь, – ответил мужчина. Девушка растерялась и подумала: «Почему он говорит неправду? – но уже через мгновение догадалась. – А-а-а... он просто не хочет меня обременять своей грустью! Какой он добрый! Добрый и несчастный... Нет, надо загадать. Я сейчас загадаю. Если я попрошу его, и он скажет „да“, тогда я не ошиблась – это он. Пусть Бог даст мне знак!»

– А я хотела пригласить вас на встречу нашего «Братства». Я думаю, это может быть вам интересно. Мы встречаемся, чтобы говорить о Боге. Ведь Бог присутствует в жизни каждого человека, но человек Его не замечает. Люди страдают именно из-за этого. Они не находят времени для молитв, не думают о том, что Бог для них делает, и не умеют быть Ему благодарными. Бог – это Любовь. И я хочу, чтобы вы тоже узнали об этом, прикоснулись к Его благодати и стали счастливы... Пожалуйста, приходите!

– Вы просите? – улыбнулся мужчина.

– Да! – подтвердила юная леди. И он согласился!

– То, что мы встретились с тобой, – не случайно! Это знак! Я чувствую в тебе огромный потенциал любви! Но ты закрыт! Открой себя для любви! – сказала она, когда они были на встрече «Братства».

– Ты действительно просишь меня об спросил он.

Она прижалась к нему, почувствовала его запах – глубокий, будоражащий, пряный. И почти закричала:

– О да, конечно! Я готова любить тебя всем сердцем, всю жизнь! В каждом человеке есть Бог! Любить человека – это любить в нем Бога! Любовь обожествляет! Любовь – это великий дар, от которого нельзя отказываться! Если она приходит, мы должны открыть себя ей навстречу! Так мы открываем себя Богу!

Этой же ночью она стала женщиной. Нет, это он сделал ее женщиной. И дело не в этом? – утраченной девственности. Дело в том, что она почувствовала. Растворившись в нем, она родилась заново. У нее появилось тело – настоящее, живое, чувственное. Он овладел каждой клеточкой ее существа, проник в самое ее существо, он будто был в ней постоянно. Звучит странно, но это правда.

Едва касаясь... Кончиками пальцев... Не руки, а раскаленный воздух... Она чувствовала себя глиной, теплой, податливой глиной в руках Творца... Смеющееся божество... Он пил ее тело нежными губами... Нежными, как лепестки роз...

Она задыхалась от его запаха – пьянящего, обнажающего, сводящего с ума... И шепот, шепот непонятных слов... Всполохи огня посреди черного неба, надсадный звук магических бубнов и пение шамана... Дыхание бездны...

Плавные, выверенные движения... Бог превратился в хищника... Хищник перед прыжком... Уверенность, сила, напор... В момент смерти она зажмурилась... Яркая вспышка боли... Неизъяснимое счастье... Небытие... Невесомость небытия... Смерть...

Пережив смерть, она стала подниматься... Мощным потоком... Куда-то вверх... Смерти нет... Ее тело ожило после смерти... Ритмичные движения, вдыхающие в нее жизнь... Предельное наслаждение жизнью...

Жизнь, ставшая предельным наслаждением...

До этого она была только пустым сосудом. Но даже не знала об этой пустоте. Она не представляла, что в ней может быть столько чувства! Но теперь, теперь все переменилось. Она любила его во всех ипостасях – как мужчину, как отца, как сына, а главное – как Бога. Он стал ее Богом. Он осчастливил ее! Во всей жизни ей больше никто не был нужен. Только ОН!

Впрочем, одно только... Они встречались уже три дня, три самых счастливых, самых светлых, самых ярких дня в ее жизни! А он так и не сказал ей о своих чувствах! Он так и не сказал, что любит ее. Конечно, признаться в любви нелегко, даже страшно. Она понимает. Страшно открыть другому человеку душу. Но ведь она любит его, поэтому бояться нечего! Как он этого не видит?.. Ничего. Она ему поможет.

Судьба судила им быть вместе. Теперь это навсегда. Такое чувство достойно вечности. Да, конечно, у них будут дети, будет дом. Когда-нибудь они состарятся и умрут в один день. Но это только здесь, в этом мире. А там – ТАМ, где заключен союз их сердец, они будут жить всегда. Любовь, если это любовь, не проходит никогда. ОНА – вечна.

Он сидит на постели и смотрит в огромное окно – голый, красивый, покрытый капельками пота. А за окном спит город и высокое небо. Она облокотилась на спинку кровати и смотрит на его затылок. У него прекрасный, самый прекрасный из всех самых прекрасных затылков... с короткими, вьющимися, черными волосами.

– Ты любишь меня? – спрашивает она, заранее зная ответ, и ждет.

Но он молчит и продолжает смотреть в окно. Словно не слышит.

– Ты не слышал? Я спросила – ты меня любишь? – ее сердце почему-то забилось в груди, словно птаха, попавшая в тугие силки.

– Ты хочешь услышать ответ?.. – спрашивает он.

– Да, – птаха в груди рванулась и замерла.

– Ты просишь? – снова спрашивает он.

– Да.

Он поворачивает к ней голову. Смотрит из-за плеча. У него синие-синие глаза:

– Нет, я не люблю тебя...

На последнем звуке последнего слова птаха в ее груди умирает.

*******

Дальше провал. Провал или сумасшествие. Она не понимает и не помнит, что делает. Ее ощущения вращаются, сменяя друг друга, словно захваченные диким потоком торнадо. Мгновение, и она ощущает себя изнасилованной, грязной, порочной. Еще миг, и ей кажется, что она спит, что это дурной сон. Ведь это неправда, этого не может быть. Нет! Миг – и она мертва, миг – и она воскресает, чтобы принять крестную муку.

Ее чувства смешались, они наслаиваются друг на друга. Она чувствует себя брошенной, она не может в это поверить и задыхается от любви к этому абсолютно слепому, черствому человеку. Она его ненавидит, презирает, считает безумным. И тут же грезит, что он – лучший, единственный, что без него нет и не может быть жизни. Что он изменится, он передумает... Он просто боится, не понимает. Он шутит...

А он просто сидит, сидит на краю кровати, на фоне огромного окна – открытого, выглядывающего в мир. Он сидит и смотрит. Смотрит на нее. Как она забилась в дальний угол комнаты, испуганная, в слезах. Комкая одеяло, она прячет свое белое обнаженное тело от его жестокого, мертвого, бесчувственного взгляда.

А вот он видит ее прямо перед собой, у кончика своего носа. Она схватила его за голову и трясет: «Я же люблю тебя! Люблю! Как ты не понимаешь?! Это самое большое, самое важное! Это все! Неужели ты не чувствуешь?! Не может быть! Я не верю! Ты шутишь! Ты играешь! Зачем ты делаешь это?»

А вот она вскакивает и начинает кидать в него вещи – мягкие, твердые, большие и маленькие, не разбирая, не думая ни о чем. Это отчаяние, это бездна отчаяния: «Я ненавижу тебя! Ненавижу! Гад! Гад! Сволочь! Я презираю тебя! Слышишь?! Я презираю тебя! Это низко! Низко! Как ты мог?!»

И не хочется жить! Совсем не хочется! Никак!

Она выбегает на улицу и видит мчащиеся машины. Смерть рядом – под их колесами. Быстро. Один удар.

Она идет, бежит. Вокруг дома. Высокие. Подняться и прыгнуть. Один прыжок – и все. Конец боли.

Электрические провода. Что сделать, чтобы достать до них?

Глаз автоматически, сам собой, ловит вывеску с красным крестом – «Аптека». Какие лекарства? Сколько? С алкоголем? Да, выпить, заснуть и не проснуться.

Дома никого нет. Родители уехали на дачу. Она должна была поехать с ними, но... На кухне, в пенале, мамой припасена бутылка шампанского. Запивать таблетки шампанским? Много таблеток. Вот эти – купленные, вот эти – из домашней аптечки.

Шелест блистеров, горки таблеток в руке.

Захватить губами, толкнуть языком, проглотить. Сверху шампанское. Отпраздновать смерть шампанским! Жизнь – она чудовищна, чудовищна. Смерть – избавление, искупление. Теперь ничего не страшно.

Запив сотню таблеток шампанским, она встала и на подкашивающихся ногах пошла в свою комнату. Села на кровать. Прямо перед ней зеркало. Папа совсем недавно повесил его рядом с кроватью. Она спросила его: «Зачем, папа?»

А он ответил: «Чтобы моя красавица даже во сне видела себя в зеркале. И всегда помнила, какая она красивая и какой огромной любви она достойна!»

«Ну что ты, папа! – воскликнула она тогда и улыбнулась. – В любви важна душевная красота, в зеркало не увидишь!»

Проклятое зеркало! Любви нет! Ложь!

Она схватила стул и с силой бросила его в зеркало. Мелкие трещинки на глазах превращаются в длинные извилистые линии. Блестящие осколки осыпаются на пол. Как в замедленном кино... Мягкая кровать принимает тело...

Она поворачивает голову и вдруг совершенно случайно замечает свое отражение. В осколке зеркала. Взгляд не фиксируется, картинка плывет перед глазами. Трудно, но она пытается, она зачем-то вглядывается в свое отражение. Последний раз...

Это ее глаза! Саша вдруг понимает, что это ее глаза! Она умирает. Сейчас!

Слабеющие руки хватаются за покрывало. Саша пытается встать. Но ее тело превратилось в ватную куклу. Оно не слушается. Немыслимым усилием воли Саша заставляет его повиноваться. Подняться, встать, идти...

Туалетная комната. Унитаз. Засунуть два пальца в рот и надавить на небо. Отрава из таблеток, смешанных с шампанским, выстреливает из нее фонтаном. Теперь еще воды, много воды и то же самое. Исторгнуть, исторгнуть из себя...

Саша в ванной. Желтый свет. Белая раковина. Она омыла лицо – бледное, измученное. Смотрит на свое изображение в зеркале. Нет, это не она. Глаза – ее, Сашины, а лицо – не ее.

И вдруг в памяти всплывают слова Сашиного учителя: «Любовь, обращенная к телу, основанная на сексуальном влечении, – жгучая, опаляющая. Она как смерть. Поэтому помните: если мозг охвачен возбуждением, вы в опасности...»

В следующий миг сна Саша гладит Таню по лицу и волосам:

«Ну что ты, глупая... Вот учудила. Ты не должна этого делать. Слышишь меня, не должна. Пойми, смешная: это не он тебя убивает, это ты сама себя убиваешь. И не ему ты досаждаешь, а себе делаешь больно.

Ты его придумала, Таня. Придумала идеального – такого же хорошего и красивого, как твое сердце. Трепетного и ранимого. Но он не настоящий. Он только, твоя фантазия. Настоящего ты не знаешь.

А поэтому любовь твоя не к нему, а к самой себе. Но кто же из-за такой любви себя убивает?..»

Таня в зеркале сквозь слезы улыбается Саше.

*******

Утром Сашу разбудил деликатный стук в дверь. Она открыла глаза. Над ней потолок с потрескавшейся штукатуркой. За окном дождь. Холодно, сумрачно, влажно.

– Кто там? – крикнула Саша.

Из-за двери ее официальным тоном проинформировали о времени завтрака, а также о том, что после ее ждет к себе Василий Васильевич.

Нужно было вставать, идти. Но Саша чувствовала себя изнеможенной, словно кто-то огромным шприцом выбрал из нее силы. Нет, на завтрак она не пойдет. Она подремала еще пятнадцать-двадцать минут, потом съела полагавшиеся ей на ужин крекеры, запивая их яблочным соком из коробочки.

Умывшись, Саша собиралась накраситься, но вспомнила вчерашнее замечание Юрия Анатольевича про осоловевшие глаза и не стала этого делать. Оделась, посмотрела в зеркало и вышла в коридор. Здесь на табурете ее ждал прапорщик – тот, что вчера встречал ее в аэропорту. Он-то и сопроводил Сашу к начальнику тюрьмы.

Только они вошли в приемную, как прапорщика сразу подозвал к себе толстый краснолицый майор. Прапорщик отвлекся, а Саша и нерешительности замерла на пороге открытого кабинета начальника тюрьмы.

Василий Васильевич не заметил Сашу. Он стоял у окна, смотрел на небо, затянутое тучами, и сетовал:

– И погода... мать ее за ногу! Все кости ломит.

Юрий Анатольевич, сидевший чуть поодаль, в ответ вдумчиво процитировал классика:

– В такую погоду хорошо повеситься... Эта фраза подействовала на начальника тюрьмы, как красная тряпка на быка:

– Слушай, ты мне так не шути! – взревел он вдруг и чуть не бросился на своего собеседника с кулаками. – Ты мне друга не вернешь! И, знаешь что, с меня хватит! Ты или заберешь эту сволочь на свои опыты сегодня же, или я сам, своими руками...

Тут взгляд Василия Васильевича упал на Сашу.

– А вот так не надо со мной разговаривать! Речь идет об уникальном феномене, который... – Юрий Анатольевич не закончил фразу, заметив испуг на лице начальника тюрьмы, он тоже оглянулся на дверь.

Саша замерла, едва сдерживая приступ накатившей на нее паники. Эти несколько фраз, этот секундный разговор перевернули все ее существо. Как гром среди ясного неба... В первое мгновение она вспомнила Серого, выписку из его документов – «скончался от воспаления легких». Угроза Василия Васильевича прозвучала абсолютно серьезно. Это не шутка – «Ты мне друга не вернешь! ...эту сволочь, ...я сам, своими руками».

И тут же несколько известных Саше фактов сами собой сложились в единую картину. Странная эпопея с ее высылкой в эту командировку, секретность, недоговоренность, загадочный заключенный без имени, вчерашние бредовые размышления Юрия Анатольевича о воплощенном Люцифере. И теперь эта фраза начальника тюрьмы об «опытах», которые собирается ставить над 63-22 его «коллега».

Нет, конечно, Юрий Анатольевич никакой не коллега начальника тюрьмы. Он вообще и не из управления исполнения наказаний, и не из МВД, и не из прокуратуры. Это какая-то абсолютно засекреченная правительственная спецслужба, занимающаяся парапсихологическими феноменами. Саша слышала, что подобные подразделения существуют, но раньше ей не верилось, что эти разговоры могут быть правдой.

И какая роль отведена во всем этом Саше?..

– А вы что, уже позавтракали?.. – Василий Васильевич даже поперхнулся от неожиданности.

– Нет, – ответила Саша. – Я решила не завтракать. Если я рано...

Василий Васильевич с Юрием Анатольевичем переглянулись.

– Нет-нет. Просто мы... Все нормально. Здравствуйте! Проходите.

Саша вошла. Незаконченный разговор Василия Васильевича и Юрия Анатольевича словно повис в воздухе. Все напряжены и встревожены.

– Я, видимо, вчера вам нагрубил. Был неправ, – для проформы извинился Василий Васильевич. – Юрий Анатольевич говорит, у вас какие-то результаты есть...

Саша не стала вдаваться в подробности. Она рассказала, что у нее есть данные по одной возможной жертве. Имя – Татьяна, возраст – около 20 лет, способ самоубийства – отравление лекарствами. Особые приметы – не замужем, жила в полной семье (папа, мама), являлась членом какого-то религиозного «братства».

Саша старалась не смотреть на Юрия Анатольевича. Он сидел за столом для совещаний, что-то записывал и одновременно пролистывал сводную таблицу совершенных самоубийств, видимо, специально созданную в рамках этого расследования. Уже через десять минут искомый «объект» был найден.

Это крайне обрадовало Юрия Анатольевича. Он принялся зачитывать некоторые факты Таниной биографии. Саша сделалось дурно, она заново переживала свой ночной кошмар и чуть не расплакалась.

Василий Васильевич продолжал смотреть в окно – ничего не говорил и не комментировал. И вдруг Саша поймала па себе его тяжелый, напряженный взгляд. В глазах начальника тюрьмы читалась тревога и жалость.

«Он думает, что я следующая», – промелькнуло в голове у Саши.

– Юрий Анатольевич, – сказал Василий Васильевич, – в любом случае этого все равно недостаточно. И для доказательства серийности у нас фактов не будет. Давай, мы это дело прикроем. Составим по нему совместный отчет и отошлем наверх. Пусть решают в конце концов! Ну что мы подвергаем риску сотрудника...

«Он пытается меня защитить, – промелькнуло в голове у Саши. – И избавиться от возможного свидетеля...»

– Во-первых, Василий Васильевич, никакому риску мы никого не подвергаем. Он же у нас не чумой болен! – обозлился Юрий Анатольевич. – А во-вторых, мы просто не можем этого сделать. Процесс запущен, и его нужно довести до конца...

– До чьего конца?! – заорал Василий Васильевич. – Креста на тебе нет!

– Есть. Все на мне есть, – заверил его Юрий Анатольевич. – Все как полагается.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В камере сумрачно. Сквозь маленькое зарешеченное окошко в нее льетсясерый, словно туман, свет дождливого дня. Потускневшие краски помещения кажутся в этом разведенном молоке еще более блеклыми. 63-22 лежит на постели. Глаза закрыты, руки закинуты наверх. Красивое, божественно красивое существо.

Саша не раз замечала, что спящий мужчина неприятен. Мужественность мужчины – во взгляде, в силе его взгляда. И поэтому стоит только мужчине закрыть глаза, кок он тут же превращается в тело, в тело мужского пола. Немужественный мужчина некрасив. Глаза 63-22 закрыты. Но его красота от этого не становится меньше. Его сила не в душе, которая рассказывает о себе через глаза, его сила в нем самом. Странная, загадочная сила.

«Вы рождены не для животной доли, но к доблести и к знанью рождены», – 63-22 открыл глаза и буквально пронзил взглядом Сашу. – «Божественная комедия», «Ад», песнь двадцать шестая, строфы сто девятнадцатая и сто двадцатая.

Саша вздрогнула от неожиданности и замерла.

– Хорошая новость: ты нашла ответ к моей задачке, – он поднялся и сел на кровати.

– Откуда вы знаете! – Саша нерешительно отступила назад, натолкнулась на стул и села.

– Ты жива, – просто и буднично ответил 63-22.

– Это значит, что я угадала? – не поняла Саша.

– Я же говорил тебе: не угадаешь – умрешь. Ты думала, я шутил?

63-22 сказал это с такой грустью, что Саше стало не по себе. Впервые за все это время она вдруг ощутила что-то сродни сочувствию. Странно... Сначала, зная об этом человеке лишь с чужих слов, она его боялась. Потом, увидев, сразу же влюбилась, точнее – зажглась. А теперь она впервые его почувствовала.

– Нет, я не шутил, – продолжал тем временем 63-22. – Плотская страсть действительно убивает. Страсть алчет смерти – таков закон. Удовлетворение желания – это его отсутствие, а его отсутствие – это и есть его смерть. Само желание – это не более, чем поиск его же удовлетворения. Желание – это то, что ищет своей смерти. В этом суть.

Физическая страсть – страсть физическая. Здесь нет людей нёт человека. Здесь только «субъект желания» и «объект вожделения». Страсть абсолютно эгоистична. Эгоизм —это ослепленность желанием. Человек, объятый страстью, не видит ни того, кого он любит, ни самого себя. Это двойное убийство. Страсть всегда алчет смерти.

И только сознание может сказать страсти «нет». Сильное, глубокое, истинное сознание. Только такое сознание способно различить за мишурой слов и поступков самого человека, а за своими мечтами и образами – самого себя.

– Но ты ведь просто сказал ей правду... – Саша незаметно для самой себя перешла на «ты».

– Пытаешься меня оправдать? – 63-22 грустно улыбнулся. – Я сказал ей то, что она просила меня сказать. Так что мне не нужны оправдания. Все в своей жизни люди делают сами. Их жизнь – это их жизнь, и она – зеркало. В нем отражается то, что у них внутри.

– Но разве не лучше иногда солгать? – Саша неловко пожала плечами.

– Она не просила меня лгать, – так же неловко пожал плечами 63-22,

Странно – до этой секунды Саша ни разу не видела 63-22 хоть сколько-нибудь смущенным. Он представлялся ей эталоном твердости, олицетворением уверенности, мужественности. И вдруг это неловкое, стеснительное движение. Саша, неожиданно для самой себя, чуть не заплакала.

Она увидела перед собой совершенно другого человека. Да, этот мужчина магическим образом превратился на ее глазах в человека. Но глядя на это превращение, Саша не только не разочаровалась в нем, а напротив – испытала к нему прилив какой-то необычайной, трогательной, нежной, буквально душераздирающей симпатии.

– Ты выполняешь все просьбы? – Саша потянула внешние уголки век, чтобы 63-22 не заметил ее слез.

И задавая этот вопрос, Саша вдруг со всей очевидностью осознала, что его – 63-22 – убьют. Не сегодня – завтра. Сейчас она сидит и разговаривает с ним, но завтра она уже не сможет этого сделать. Никак. Его тело превратится в патологоанатомический препарат, а душа – его грустная, его бесконечно большая и бесконечно грустная душа – уйдет.

– Сатана не может не выполнять просьб, – снова улыбнулся 63-22 и посмотрел в окно. – Это Бог позволяет себе подобную вольность в обращении с паствой. Его авторитет незыблем. С таким «кредитом доверия» можно не обращать внимание на мольбы и молитвы.

У Саши сам собою открылся рот.

– Сатана... – заикаясь, Саша протянула каждую букву этого слова.

– Сатана не может быть безбожником. А я – безбожник, – ответил 63-22 и уставился на Сашу.

Он не стал ничего уточнять. Он отшутился. Но теперь своим взглядом он словно бы задавал ей вопрос: «Ты хочешь услышать правду? Попроси». Да, Саше достаточно только спросить, и он скажет, он ответит ей. Вопрос уже висит у нее на кончике языка.

Саша отрицательно покачала головой.

– Не безбожник?.. – улыбнулся 63-22, понимая, что Сашино «нет» относится к вопросу, который она не решилась задать.

Саша с трудом сглатывает слюну. В горле все пересохло.

– Но почему вы сами не разглядели в этой девушке человека? – губы трясутся, но Саша продолжает говорить, вернувшись к прежнему «вы». – Она милая и хорошая. Просто юная.

– Юность не оправдание. И потом, я разглядел, И что?.. – 63-22 делает вид, что не понимает, о чем идет речь.

– Вы же могли помочь ей разобраться, увидеть ошибку? – Саша напряжена до предела. – Наконец, остудить ее страсть!

– Это бы означало, что я делаю ей подарок... – предложения Саши показались 63-22 глупыми и лишенными всякого смысла.

– Но любить – это значит делать подарки... – продолжала настаивать Саша.

– Но ведь я ее не любил... – 63-22 снова повернул голову и посмотрел в окно. – Вспомни себя. Неужели всякий, кто испытывал к тебе чувство любви, ушел от тебя с полной корзиной подарков? Мы одаряем тех, кого любим. Чужая любовь, любовь, которой мы не рады, лишь обременяет. Вспомни себя.

И Саша вспомнила Павла и то, что она сказала ему два дня назад: «Мне нравится думать, что ты, Паша, несчастен. Очень. По крайней мере, больше меня». Он любил ее – она его ненавидела. Она думала, что так не любят, что любят по-другому. Но это она так думала, а он любил ее, любил своей плотской, уничтожающей человека страстью. Любил...

Саше стало холодно от этих мыслей. И тут же слова 63-22 снова прозвучали у нее в голове: «Вспомни себя. Неужели всякий, кто испытывал к тебе чувство любви, ушел от тебя с полной корзиной подарков?» Саша обожглась этими слонами. Естественно, когда дарит тот, кто любит. Но ждать подарков в ответ на свою любовь – это почти безумие. Твоя любовь не дает тебе никаких прав.

– Это, наверное, очень тяжело... – обрывок своих мыслей Саша произнесла вслух.

– Что – «это»? – 63-22 прищурился и улыбнулся.

– Ну, когда все в тебя влюбляются, – засмущалась Саша, ощущая всю глупость и двусмысленность своего положения. – «Человек, объятый страстью, не видит ни того, кого он любит, ни самого себя. Это двойное убийство».

– Влюбляются в меня? – рассмеялся он вдруг. – Нет, это ерунда, право! Забудь обо мне! Все познается в сравнении... Ты подумай – каково Богу! Вот уж кого убили любовью! Самым натуральным образом!

63-22 продолжал смеяться – удивительным, заразительным смехом. А Саше хотелось плакать. В эту секунду ей хотелось рыдать навзрыд, провалиться сквозь землю и умереть. Потому что в этом удивительном, заразительном, необыкновенно добром и светлом смехе она слышала вселенское горе.

Можно было подумать, что так Сатана потешается над Богом, как Саша над Павлом: «Мне нравится думать, что Ты, Бог, несчастен. Очень. По крайней мере, больше меня». Но нет, Сатана не потешался над Богом, он сострадал Ему. Безбожник, сострадающий Создателю. Ад – место вселенской скорби о Его муках...

От этой мысли все внутри Саши перевернулось. Сердце защемило, и тут она вспомнила слова 63-22: «Мне Бог не нужен», И в эту же секунду они вдруг поменяли в сознании Саши свое значение, самый их смысл переродился. 63-22 освободил Бога... Он единственный не ждет от Него подарков в обмен на свою любовь.

Бессеребряник, взявший только для вида каких-то тридцать монет...

*******

– Ну что, будешь разгадывать вторую загадку? – 63-22 печально посмотрел на Сашу. – Если тебе нужны доказательства, ты всегда можешь получить их. Но у меня слишком мало времени.

Саша запаниковала. Страх, что она не сможет отгадать, смешался в ее душе с ужасом предстоящего ей испытания – переживания чьей-то смерти. Нет, она не хочет ничего отгадывать, и ей не нужны никакие доказательства.

Но эти слова – «у меня слишком мало времени». Неужели 63-22 знает, что его хотят убить? И он готов умереть? А может, она скажет ему. Откуда ему знать об этих планах? Его боятся здесь, как прокаженного.

Сказать? А вдруг его камеру прослушивают? Нет, нельзя говорить и нельзя отказываться. До тех пор пока она приносит доказательства, остается надежда, что ему сохранят жизнь. Хотя бы надежда.

– Да... – прошептала Саша.

– Что «да»? – грустно улыбнулся 63-22, как бы с подвохом, но на самом деле без всякого подвоха.

– Я прошу, – Саша сказала это так тихо, что даже сама не услышала своих слов.

63-22 лег на кровать, закинул руки за голову, закрыл глаза.

«Я думаю, она была святой, – начал он свой рассказ. – Ее сознание, глубокое, сильное, было мощным противовесом ее страсти. Это ведь только кажется, что чувства – что-то такое, что следует выставлять напоказ. Нет. Они обижают, досаждают, создают напряжение, стесняют, заставляют других людей к вам приноравливаться.

В чувствах, даже хороших, не говоря уже о плохих, нет ничего, что позволило бы ими восхищаться. Чувства – это животная реакция. Вот событие, вот впечатление, а вот реакция – то есть чувство. Глупо. Как рефлекс у лягушки. Если бы мозг лягушки весил, как и мозг человека, она бы реагировала так же. А человек, истинный человек, – это не трепетание чувств, это сознание, стремящееся к свету истины. Таков план создания.

Прекрасные «душевные порывы», которыми некоторые так гордятся, только порывы. В них нет внутренней силы, в них нет осмысленности, личного решения. Это лишь бессмысленный всплеск. Красивый, но бессмысленный. Истина нуждается в силе – не в импульсе, а в поступательном движении вопреки сопротивлению обстоятельств.

Она была такой – по-настоящему сильной. Ее звали Лита. Странное имя, от греческого litos, что значит – камень.

– Я прошу только об одном, будь честным со мной, – сказала она мне как-то.

– Я выполню любую твою просьбу, – ответил я.

– Ты ведь не любишь меня, правда? – ее голос дрогнул, но она смотрела на меня, и в ее глазах была любовь.

– Правда, я не люблю тебя. Прости.

– И если этого нет, то не будет никогда?.. – она едва сдерживала слезы, но в ее глазах по-прежнему была любовь и невероятная нежность.

– Никогда.

– Тебе плохо от того, что ты живешь со мной? – слеза покатилась по ее щеке, но она оставалась спокойной и нежной.

– Мне плохо от того, что тебе плохо.

– Мне не плохо, я люблю тебя... – ответила Лита,

– Это неправда.

– Да, это неправда, – Лита утерла слезы. – Мне плохо. Верно, я жду, что ты все-таки полюбишь меня. Когда-нибудь. Хоть чуть-чуть. Это неправильно. Я знаю. Я как бы обязываю тебя, а это дурно, скверно. Нельзя обременять того, кого любишь.

Лита смотрит в пол, в сторону, но только не на меня.

– А если ты узнаешь, что я не могу этого сделать? Совсем. Никогда.

– Я умру, – ответила Лита. – От тоски.

– Но я здесь, я рядом с тобой. У тебя есть то, что тебе нужно. А ты хочешь большего, ты хочешь невозможного. Лита, зачем ты создаешь безвыходную ситуацию?

– Безвыходную ситуацию, – повторила она за мной, словно шла тенью за моим сознанием. – Я все понимаю, сердцу не прикажешь.