Текст книги "Однажды я станцую для тебя"

Автор книги: Аньес Мартен-Люган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Она и впрямь хороша, – сказала я своим друзьям, когда Фиона ушла.

Бертий заявила столь же решительно, сколь и бестактно:

– Ладно, хватит тебе ходить вокруг да около, ты наверняка хочешь что-то нам сказать, иначе бы не явилась! Ты выступаешь типа “у меня все хорошо, все такие милые, все прекрасно”, но я тебе ни капельки не верю.

Я натянуто улыбнулась:

– Не так все просто. Время еле-еле ползет… вот я и решила побыть пока в Провансе, потому что нуждаюсь в солнце. Но я хочу быть уверена, что это никак не нарушит ваши планы.

– Конечно, не нарушит! – ответила она.

– Обидно не воспользоваться такой возможностью, – поддержал Сандро. – На твоем месте я бы уже давно был там!

– Ты собираешься туда до конца больничного? – поинтересовалась Бертий.

– Может быть.

Не дав мне время обеспокоиться легкостью, с которой они меня отпустили, Бертий продолжила:

– А как к этому отнесся Эмерик?

Я мигом ощетинилась.

– Ортанс? – забеспокоился Сандро.

– Он еще не знает… сообщу ему сегодня вечером. Посмотрим, что он мне скажет. – Я пожала плечами, делая вид, будто мне все равно.

– У вас с ним все в порядке? – спросила Бертий, и ирония в ее голосе была густой, хоть ножом режь.

Она явно приготовилась ужалить. Еще мгновение, и она выложит все, что у нее на душе, а ведь последнее, в чем я нуждалась сегодня, – это сцепиться с ней и ждать, пока она одержит легко предсказуемую победу.

– С какой стати что-то должно быть не так?

Бертий покачала головой, похоже, она была огорчена больше обычного.

– Не знаю, кого ты хочешь убедить, но со мной можешь не стараться, я про него все уже решила, причем давно.

– Мне это хорошо известно, – в том же тоне ответила я.

Мы с вызовом уставились друг на друга.

– Ну вы и зануды, девчонки, какого черта вы ссоритесь?! – остановил нас Сандро.

Я выдавила из себя смешок и взглянула на часы:

– Вы опаздываете! Бегите, готовьтесь! Сегодня я угощаю.

Я встала и похромала к стойке, чтобы оплатить счет.

– Может, вернешься в школу? – предложил Сандро.

– Нет, я домой.

Он обнял меня, крепко прижал к себе:

– Отдохни как следует! Набирай форму и возвращайся!

– Обязательно.

Потом пришла очередь Бертий.

– Нельзя же обо всем думать одинаково.

Кто бы спорил…

– Я давно поняла, что ты недолюбливаешь Эмерика. Но вот чего я не понимаю, так это зачем ты так долго ждала, чтобы поделиться со мной своими сомнениями…

– Как только речь заходит о нем, ты становишься глухой и слепой… Просто будь осторожнее. Ты права, что решила вырваться на волю, отдыхай, сколько захочешь. Школа будет ждать тебя.

Я обняла ее и поцеловала:

– Скоро позвоню.

– Обязательно звони.

И они ушли. В школу, к своим ученикам. А я снова осознанно сделала шаг в сторону.

Я понимала, что веду себя глупо. Подвергаю себя пытке, безрассудно рискую, но мне нужно было проверить Эмерика, а главное, я стремилась заставить его страдать, излить на него яд. Поэтому я тщательно причесалась и накрасилась, надела платье с обнаженной спиной, взяла босоножки на высоком каблуке и выпила максимальную дозу обезболивающего. Потом оставила дома костыли, но не сняла лонгетку и босиком, чтобы хоть на время пощадить щиколотку, вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь. Осторожно спустилась по лестнице и дохромала до такси.

Лонгетку я отстегнула только возле ресторана, сунула ее в свою огромную сумку и, наплевав на опасность, застегнула ремешки босоножек. Первый шаг – и я с трудом сдержала стон. Ярость и решимость помогли сделать второй шаг. Меня приветствовал наш официант:

– Вам уже значительно лучше, это прекрасно! И у меня для вас сюрприз, представьте себе!

– Какой такой сюрприз?

– Он уже пришел и ждет вас.

Я была ошеломлена. Он пришел раньше? Такого никогда не случалось. Я быстро взяла себя в руки, сообразив, что с нашего привычного места он меня видит.

– Спасибо! Пойду к нему, можете меня не провожать.

Я направилась к нашей нише, улыбаясь и изо всех сил стараясь нормально идти, что оказалось гораздо труднее, чем я себе представляла. И все же мне это удалось. Но я показалась себе такой нелепой. Я пала так низко, что перестала уважать свое тело. Зачем? Я же делаю невероятную глупость! Я встретила обжигающий взгляд Эмерика. Мне показалось, что в нем проскочила искра желания. Я подошла, и он встал, осмотрелся по сторонам, проверяя, нет ли в поле зрения какого-нибудь знакомого, и сделал два шага по направлению ко мне. Когда наши тела соприкоснулись, он наклонился и дотронулся губами до моей шеи. Я не сумела удержаться, вцепилась в него и не отпускала несколько секунд. Свою слабость я восприняла как пощечину. Мне захотелось плакать, я разжала пальцы и села. Голеностоп получил заслуженный отдых.

– Ортанс, что с тобой? – обеспокоенно прошептал он.

– Ничего. – Я уткнулась носом в меню. – Я по тебе скучала, вот и все.

Я почувствовала его пристальное внимание.

– Ты сумела выбраться из дома, мне кажется, будто я вновь обретаю тебя. Тебе настолько лучше, просто не верится! Еще две недели назад ты не могла ходить!

Он подумал, что в игрушку вставили новые батарейки. Но нет, он ошибается, мне не лучше, и я бы предпочла, чтобы он наорал на меня, сказал, что я не должна рисковать своим здоровьем ради него. А он даже не подумал об этом. Мне полагалось быть стопроцентно прочной, красивой, чувственной и всегда готовой ответить на его зов. Я решила сыграть до конца роль, которую сама себе назначила на этот вечер, и окинула его самым зазывным взглядом:

– Надо бы мне чаще к тебе прислушиваться. Ты всегда прав.

Он самодовольно ухмыльнулся. Пока официант принимал у нас заказ, Эмерик продолжал пожирать меня глазами. Он хотел меня, и я была готова поверить, что моя власть над ним ничуть не ослабела. Эмерик гладил мою руку, и в этом жесте явственно сквозило чувство собственника, разбавленное изрядной дозой желания, однако временами какие-то мысли отвлекали его, и он тогда выглядел озабоченным. Я насторожилась. Что он собирается мне сказать? На его лице проступила извиняющаяся улыбка.

– Я… Я хотел бы попросить прощения за вчерашнее, я никак не мог освободиться. – Он сокрушенно покачал головой и продолжал: – Меня это очень расстроило, клянусь тебе… Не представляешь, как мне жаль, но мы не сможем увидеться в ближайшие десять дней. У меня командировка на следующей неделе, а потом пасхальные выходные с нерабочим понедельником.

Ну да, в праздники любовнице положено отдыхать…

– Без проблем, возражений нет.

Он озадаченно нахмурился. Такого он не ожидал.

– На самом деле все складывается очень удачно, – подчеркнуто небрежно бросила я.

– Почему?

– Я уезжаю на некоторое время в “Бастиду”.

Он отпустил мою руку и откинулся на спинку банкетки.

– Надолго?

В его голосе явственно слышалась легкая паника.

– Еще не знаю… Но не могу же я ничего не делать и сидеть взаперти. Лучше мне пожить там, пока с ногой не будет все в порядке.

Он бледнел с каждой секундой, я сделала ему больно. Как раз как задумала. Подманить его с помощью своих чар, а потом быстро все отобрать.

– До конца твоего больничного? То есть ты можешь уехать на целых два месяца?

– Да! Да, это будет потрясающе, я смогу в полной мере насладиться отдыхом.

Он облокотился о стол и обхватил голову руками.

– Когда ты это решила? – выдохнул он.

– Сегодня утром.

Нас прервал официант, который принес заказ. Эмерик выпрямился, лицо его стало замкнутым, он сделал глоток вина.

– Правильно делаешь, что уезжаешь, – выдавил он, съев несколько кусочков с тарелки и глядя мне прямо в глаза. – Мне сейчас придется уделять больше времени работе и всему остальному… В последнее время я все запустил.

Мы закончили ужин в молчании, каждый из нас погрузился в свои мысли, которые наверняка были не самыми позитивными. Эмерик страдал, и его страдания доставляли мне удовольствие. Он же в ответ, словно чтобы отомстить, выдал мне свое “все остальное”, прекрасно зная, как это меня ранит. Почему мы с таким упорством мучаем друг друга? Зачем, в конце концов?

К тому моменту, когда Эмерик нашел место для парковки рядом с моим домом, мы успели обменяться лишь несколькими банальными фразами. Он выключил двигатель, и настал момент истины.

– Ты спешишь, тебе пора возвращаться или поднимешься?

Вместо ответа он открыл свою дверцу. Да, сегодня вечером все спровоцировала я, но наша история и сама по себе становилась грязной, уродливой. Перед лестницей я сняла босоножки, потому что нога причиняла мне нестерпимую боль, которую я больше не могла скрывать. Он обнял меня за талию:

– Обопрись на меня.

Закрыв за нами дверь, я не стала включать свет. Он прижался к моей спине и крепко обнял меня, уткнувшись лицом в шею. Я цеплялась за державшие меня руки.

– Когда ты уезжаешь? – прошептал он.

– Завтра утром, – так же шепотом ответила я.

Это вырвалось у меня само собой. Нужно было уезжать быстро, как можно быстрее. Он сжал меня еще крепче, мне даже стало трудно дышать. Губы тронули мой затылок, легонько куснули, я застонала. Я знала его достаточно хорошо, чтобы догадаться, что, разжигая мое желание, он пытается заставить меня изменить решение. Он развернул меня лицом к себе и положил ладони на щеки:

– Помни, я люблю тебя.

Этими словами он как будто просил меня остаться, быть всегда у него под рукой. Но я ему не поддамся. Потому что уверена: я права, надо уехать. Это вопрос выживания. Продолжая целовать Эмерика со всей силой своих противоречивых желаний, я потянула его к постели. Мне хотелось оттолкнуть его, но при этом я ждала, что он будет меня любить. Эмерик не торопясь раздел меня, нежно касаясь моей кожи – он отлично знал, как разжечь во мне желание. Он занимался со мной любовью так, будто хотел оставить на мне несмываемую печать, чтобы я не забывала его и продолжала сходить по нему с ума. Он был хозяином моего тела и моего удовольствия, и сегодня вечером он играл ими, использовал их и не щадил меня. Он демонстрировал мне размах своей власти надо мной и моими чувствами. Я улетала, теряла остатки разума и ненавидела себя за свою слабость. Я сдавалась, покорялась ему, подталкиваемая надеждой на искренность его любви.

Он изучал меня в темноте, и на его лице была написана грусть.

– О чем ты думаешь? – совсем тихо спросила я.

– Мне будет не хватать тебя…

Он сейчас был искренним, я это чувствовала.

– А мне тебя. Но ты настолько занят и озабочен разными проблемами, что тебе просто некогда будет скучать по мне.

– Не говори глупости… я не выношу, когда ты далеко.

Несколько секунд он нежно дотрагивался губами до моих губ, а потом поцеловал так, что у меня закружилась голова.

– Мне пора.

Он оторвался от меня и заперся в ванной. Я сдерживала слезы, мне хотелось поскорее одеться, нагота нервировала меня, из-за нее мне казалось, что я для него всего лишь тело. Я скользнула под одеяло и свернулась клубочком. Моя отвага ослабевала, я сомневалась в себе. Во что выльется расставание, которое я затеяла? Не следствие ли это случившегося в последние дни полного затмения моего разума? Сегодня-то он любил меня, я снова существовала для него и все еще дрожала от наслаждения, которое он мне дал. Не создаю ли я сейчас проблемы на пустом месте? Возможно, я сама протягиваю палку, которой меня побьют? Но сегодня вечером я показала ему себя такой, какой он хотел меня видеть. К тому же он сам упомянул “все остальное”, которое временно забросил. Конечно, он специально сказал это, чтобы ранить меня, но не крылась ли в этих словах доля правды? Откуда это неожиданное беспокойство о жене и семье? Не происходит ли в его жизни нечто, что он от меня скрывает? Я почувствовала на своей щеке ладонь Эмерика и подняла глаза. Он присел на корточки передо мной и улыбался. Недавняя грусть как будто покинула его лицо. Я огорчилась, мне бы хотелось, чтобы его грызла тоска.

– Ты права, что уезжаешь, Ортанс, судя по твоему лицу, ты в этом нуждаешься. Возвращайся, когда окончательно придешь в норму. И у нас все снова будет так, как было раньше… до твоего падения.

Ошибаешься. Ничего уже не будет как раньше. Сам того не заметив, ты только что однозначно подтвердил это.

– Постараюсь, – пробормотала я.

Он наклонился ко мне, я уцепилась за его шею и в последний раз прижалась к нему:

– Я люблю тебя, Эмерик. Мне будет тяжело без тебя.

Я сдавалась самым жалким образом, не могла я отпустить его, не сказав напоследок о своей любви.

– Ничего не обещаю, но постараюсь приехать к тебе.

– Договорились, – едва слышно прошелестела я.

Я немного разжала объятия, а он придвинул свой лоб к моему и легонько поцеловал меня в губы. Тут я окончательно отпустила его.

– Засыпай поскорее.

Эмерик медленно отошел от кровати, продолжая всматриваться в меня. Кивнул и повернулся к двери. В последний раз обернулся, перед тем как выйти из квартиры.

– Я позвоню тебе.

Он бесшумно закрыл за собой дверь.

Глава седьмая

– Можешь остановиться? – попросила я Кати, когда машина свернула на дорогу, ведущую к “Бастиде”.

– Зачем?

– Хочу дойти пешком.

– Ты ведешь себя неразумно.

– Мне это необходимо, поверь.

Она вздохнула, смирилась и выключила двигатель.

– Спасибо.

Проверив лонгетку, я сделала первые шаги. Подняла лицо к небу и зажмурилась. Я глубоко дышала. Ароматы природы – смесь эфирных масел сосны, дикого чабреца и лаванды – вместе с кислородом, которого мне уже давно не хватало, наполнили мои легкие. Мне стало легче дышать. Глаза засияли. Передо мной выросли большие ворота из кованого железа: я сняла навесной замок и толкнула врата рая. Их скрежет напомнил мне о папе и его маниакальной привычке постоянно смазывать маслом дверные петли. Я инстинктивно распахнула настежь обе створки.

Не обращая внимания на щиколотку, я зашагала по аллее, обсаженной кипарисами, а потом решила срезать путь по полю. Я пробивалась, как могла, сквозь высокие травы, весна уже вступила в свои права, землю здесь давно не обрабатывали, и она была густо утыкана маками. Деревья вроде были в порядке, зимняя прохлада пошла им на пользу, миндаль цвел, оливы казались еще крепче, чем обычно, они прочно держались корнями за свою почву. Люберон – невысокий горный массив, мой порт приписки – возвышался передо мной, напротив дома. Его близость не давила, а, напротив, защищала, давала уверенность, успокаивала мягкостью форм, которые хотелось назвать чувственными. Я обожала любоваться им вечерами, на закате, когда очертания гор становятся еще более плавными и окрашиваются в красновато-оранжевый цвет. Казалось, их можно погладить и они будут на ощупь словно нежная кожа. Я хлопнула себя по бедру, неожиданно разозлившись на ногу, мешавшую пробежаться по траве. А потом я даже развеселилась, подумав, что, не упади я, работа в школе продолжалась бы, не понадобилось бы убегать от Эмерика и его угасающей любви и, значит, меня бы сейчас здесь не было. Папино и мамино оливковое дерево звало меня к себе, я мысленно адресовала им поцелуй и пообещала, что завтра приду поздороваться. Пора было встретиться с домом.

Входная дверь, как всегда, капризничала, так что пришлось как следует подергать ее, и только тогда она поддалась. Я знала, в каком месте нажать плечом, чтобы она открылась. Запах “Бастиды” наполнил мои ноздри, знакомый, слегка затхлый, родной аромат деревенского дома, который успокаивает, показывает, что все осталось на своих местах, ничего не изменилось, и пробуждает воспоминания о счастливых часах. Запах с легкими оттенками древесного дыма – напоминанием об огне, который мы разжигали в камине этой зимой на Рождество вместе с Кати и Матье. Я едва успела открыть ставни в гостиной, когда подошла Кати, неся мой маленький чемодан и костыли. Я вышла на террасу и доковыляла до подруги, чтобы забрать вещи.

– Спасибо. – Улыбка не сходила с моего лица.

Она схватила меня за руку и потащила к стоящим на террасе глубоким креслам. Я села в самое большое, к великой радости моего голеностопа, а Кати устроилась рядом со мной на подлокотнике.

– Ну и?.. – спросила она, прижавшись виском к моей макушке.

– Мне уже лучше, ты даже не представляешь себе насколько.

– Я была не права. Твоя маленькая прогулка вроде бы не навредила тебе. Я бы даже сказала, что ты шла лучше, чем сразу после поезда.

Действительно, когда мы с ней встретились на перроне, я была не очень-то в форме. Я промаялась два с половиной часа в экспрессе, будучи не в состоянии уснуть, хотя накануне почти не спала, проплакав полночи.

– Когда ты поедешь за Матье и Максом?

– Скоро, но ты уверена, что хочешь собрать нас всех сегодня вечером?

– Кати, дорогая, вы же не будете менять свои планы из-за меня. К тому же мы слишком давно не проводили выходные вместе.

– Согласна.

Она запечатлела материнский поцелуй на моих волосах и поднялась. На прощание окинула меня нежным взглядом.

– Ничего, я подожду, пока ты будешь готова, – сказала она. – Расскажешь, когда захочешь.

Я громко рассмеялась:

– Знаю-знаю. Но не волнуйся, я не заставлю тебя ждать слишком долго.

– Все, побежала!

Когда ее машина скрылась за поворотом, я вернулась в дом. В каждый мой приезд он казался мне больше, чем в моих воспоминаниях. Как будто он рос вместе со мной, но при этом меня обгонял. Я оставила французские окна в гостиной и в столовой нараспашку. Впустила свет в кухню, которую мама оформила в деревенском стиле. Она никогда не поддавалась соблазнам современной моды, ни в одной из комнат не было и намека на последние дизайнерские веяния. “Бастида” была такой, какой ее придумала мама. Вся мебель была из светлого, покрытого патиной дерева. И никаких гарнитуров, только разномастные предметы. На диванах и креслах лежали пледы и подушки мягких пастельных тонов, тех же, что и занавески. Потом я поднялась на второй этаж, где были гостевые спальни.

Мои родители задолго до меня решили оборудовать часть дома под маленькую гостиницу типа bed and breakfast. Не удивительно, что я подхватила идею. Я всюду открыла ставни и задержалась лишь в комнате, где на выходные устроится Кати со своими мальчиками: мне хотелось, чтобы к их приезду все было готово. Я достала из шкафа белье и застелила большую и маленькую кровати. Вернувшись на первый этаж, я собрала всю свою храбрость.

Войти в спальню папы и мамы.

Я пошла к окну, собираясь открыть его, а потом погрузиться в их мир. Здесь ничего не изменилось с момента их ухода. В каждый приезд я прибирала эту комнату и меняла постельное белье, используя только любимые мамины простыни. Кроме меня, никто не имел права этим заниматься, и никто никогда не спал в этой комнате. Я провела рукой по комоду, в пыли на его поверхности остался след. Я поочередно брала фотографии в рамках, на которых мы все трое были счастливы. Одна из них особенно привлекла мое внимание. Лица на ней сияли такой сильной любовью, что даже смерть не могла их разлучить, любовью, преодолевающей все препятствия, готовой справиться со всем и пережить и лучшее, и худшее. Что они подумали бы о своей дочери и ее любовной истории с мужчиной, который не желает переживать с ней ничего, кроме лучшего, потому что и лучшее, и худшее уже есть у него в другой жизни? У них бы болела за меня душа, но они бы меня не судили, точнее, они меня никогда бы не осудили. Для них любовь неподвластна суду, с ней просто живут, и важно лишь, чтобы она была искренней. Чтобы Эмерик отравил мое возвращение в “Бастиду”, много времени не понадобилось… Я погладила деревенское стеганое покрывало на их кровати и вышла из комнаты. Зайдя в свою спальню, я сразу почувствовала себя лучше. Я погрузилась в созерцание прекрасного вида на оливковые деревья и лавандовые поля, который открывался из окна. Несмотря на прохладу начинающегося вечера, я не стала закрывать окно, пока не застелила кровать. Мне всегда так хорошо спалось здесь, что даже захотелось лечь прямо сейчас.

Мои мечтания прервал оглушительный сигнал автомобиля. Я похромала в сад – приехала маленькая семья в полном составе.

– Крестная! – завопил Макс.

Я радостно протянула ему руки. Он помчался ко мне, подпрыгнул и вцепился в мои ноги. Я скривилась и пришла к выводу, что немного перестаралась с момента выхода из поезда.

– Как у тебя дела, малыш?

– Супер!

– Макс, отпусти Ортанс, с ней надо аккуратно, у нее ножка болит, – остановила его подошедшая мама.

Я знаком показала Кати, что все в порядке. Она покачала головой и закатила глаза. Тут появился Матье, нагруженный сумками, как для серьезного переезда. Он остановился рядом со мной, и я чмокнула его в щеку.

– Можно зайти и положить все это барахло, а потом уже приветствовать тебя, как положено?

– Давай, будь как дома.

Я услышала его удаляющееся ворчанье по поводу “этой кучи невесть чего”, которое жена заставила его приволочь.

– Хочешь не хочешь, а твоего сына нужно чем-то занять, да и есть нам надо, любимый, – хихикнула она.

В ответ раздался его громкий заразительный хохот. Потом он вернулся к нам, облапил меня и поднял в воздух. Матье был богатырем, угрюмым по первому впечатлению, но на самом деле большим сентиментальным плюшевым мишкой.

– Ну что, с возвращением в отчий дом! Что может быть полезнее, чем пожить в родном месте, если надо стать на ноги.

Он со вкусом расцеловал меня – три поцелуя, как принято здесь на юге, – а потом осторожно поставил обратно на твердую землю.

– Так, Макс, ты идешь со мной, вы, девочки, накиньте что-нибудь теплое и отдыхайте, а мы, мужчины, займемся аперитивом и ужином!

Он посадил сына на плечо, и они исчезли в доме.

– Садись и положи ногу повыше, – распорядилась Кати. – Я и не знала, что костылями ты можешь пользоваться по желанию.

Мы обе оценили по достоинству ее деликатный упрек.

Мы наблюдали за тем, как сгущается ночь, и прихлебывали местное красное вино, крепкое, пропитанное солнцем. Макс спал сном праведника. Матье и Кати пересказывали мне деревенские новости – о соседях, о старых друзьях. Все эти люди, как и всё вокруг, казались мне близкими и родными, как будто они часть меня, невзирая на расстояние, разделяющее нас в повседневной жизни. В круговороте парижских забот я частенько забывала об этом, но стоило мне вернуться, и я чувствовала, что меня решительно призывают к порядку. Ради моей же пользы и к моему удовольствию. Друзья начали подшучивать надо мной, называя ледышкой в пледе. Оказавшись в “Бастиде”, я как-то не представляла себе, что можно находиться не на улице, а в помещении. Поэтому мне с трудом далось предложение “Пошли в дом”, хотя я окончательно замерзла. А они, хоть и привыкли к мягкости здешнего климата, легко переносили температурные перепады и одинаково хорошо чувствовали себя и в жару, и холод. Словно их тела саморегулировались в соответствии со сменой погоды.

– На сколько ты явилась? – спросил Матье.

– Э-э-э…

– Оставь ты ее в покое, она только что приехала! – оборвала его жена.

– Да ладно, мне просто интересно, сколько вечеров нам придется торчать на улице!

– Если хочешь сидеть взаперти, вот тебе ключи от моей парижской квартиры, – засмеялась я.

– Да лучше сдохнуть! И как ты можешь существовать в таком курятнике?

Матье родился здесь и здесь умрет. В своей деревне. Так начертано на небесах. Он избегал города, скопления людей, всего, что так или иначе напоминало толпу. Он смог бы жить в хижине в самой чаще канадских лесов, в нем было много от диковатого траппера. Даже хорошо знавшие Матье местные жители временами побаивались его, когда он бывал не в духе. Он предпочитал общество деревьев, хотя и рубил их в щепки. Кати еще в лицее “по уши втрескалась” в него, как она это тогда называла. Сколько часов я провела на школьном дворе рядом с ней, пока она пожирала его глазами и томно вздыхала, не решаясь подойти! А потом они приручили друг друга – Кати, красивая хрупкая любительница классического танца, и Матье, будущий дровосек, влюбленный в пчел.

– Нет, ну серьезно, – вернулся он к своему вопросу. – Ты приехала на все лето или собираешься скоро умотать?

– Мне придется вернуться через какое-то время. Но в данный момент я никому в Париже не нужна…

Кати нахмурилась.

– По-моему, ты слишком категорична, – недовольно заметила она.

Ну вот, теперь без объяснений не обойтись.

– Мы только что взяли на работу нового человека, школа развивается.

– И…

Я прекрасно понимала, к чему она клонит. Давай, Ортанс, скажи уже.

– Эмерик… как бы это объяснить…

Матье что-то проворчал, он всегда вел себя со мной как старший брат-защитник. Ни разу он не сделал ни одного замечания по поводу Эмерика, но родом они явно были с разных планет. Что до Кати, то она терпеливо ждала.

– Он сейчас очень занят, и…

Им хотелось знать, но они проявляли деликатность, и я решила, что пора рассказать им правду, пусть для начала и подслащенную.

– Мне нужно немного побыть без него и попытаться взглянуть на все объективно, со стороны. Моя травма – отличный предлог! – объяснила я, демонстрируя неискреннее веселье и смирение.

– Сколько еще ты собираешься ждать? – заволновалась Кати, и ее голос прозвучал мягко, без намека на агрессивность.

Я потянулась за бокалом и отпила глоток, обратив вдруг внимание на накрывшую нас колдовскую черную ночь.

– Хорошо, что ты здесь, – произнес Матье после минутного молчания. – В эти выходные мы проинспектируем сад и дом вместе.

Он знал о “Бастиде” достаточно, чтобы оценить ее состояние, к тому же разговоры о сложных личных отношениях вызывали у него чувство неловкости. Поэтому Матье было комфортнее сменить тему, обратиться к тому, что он любит. Он регулярно следил за усадьбой и делал это, еще когда были живы мама с папой. Такое решение устраивало обе стороны. Мой отец из-за возраста уже не справлялся и предложил Матье взять заботы об усадьбе на себя, а взамен он получал право на использование земли и одной из служебных пристроек. Матье с удовольствием принял предложение, поскольку у них не было средств на покупку чего-либо кроме маленького деревенского дома без нормального участка. Он и так был целыми днями при деле, но дополнительная работа была ему в радость. Единственный раз, когда он, наверное, пожалел о заключенном соглашении, это в день смерти моих родителей: именно Матье нашел их в постели уснувшими навек. Мы никогда об этом не говорили, но с тех пор стали еще ближе, и наша дружба приобрела братский оттенок.

– Все хорошо?

– Конечно. Так, обычная текучка, и только. Можешь не волноваться, случись что, я бы тебе сразу сообщил!

Тут на меня напала неудержимая зевота, накатила усталость.

– Пошли спать, – объявила Кати.

Через несколько минут, когда ее муж был уже наверху, она прижала меня к себе:

– Хороших тебе снов. Поговорим обо всем, когда ты захочешь.

– Спасибо.

Она отпустила меня и стала подниматься по лестнице. Ее изящная фигурка вскоре исчезла из виду, но перед этим она успела помахать мне. Я выключила последнюю лампу и зашла в спальню. Вынула из чемодана, валявшегося в углу, косметичку с туалетными принадлежностями. В “Бастиде” у меня была одежда, и я всегда уезжала из Парижа, захватив только самое необходимое, как если бы меняла кожу, перемещаясь из одного места обитания в другое. Скользнув под одеяло, я блаженно охнула. Как хорошо очутиться в своей кровати, в своей спальне. Как будто сам факт пребывания здесь помог мне сбросить груз с плеч. Мне казалось, будто я далеко-далеко от всего и покинула Париж давным-давно. Все отдалилось от меня. Нога удивительным образом беспокоила меньше – я, конечно, привыкла к боли, но здесь она на самом деле стала слабее. Ну да, голеностоп был теперь защищен и приходил в себя, уже две недели покоясь в лонгетке, однако после приезда я и сама чувствовала себя лучше, как-то спокойнее, увереннее, а мои вечные сомнения отступили. Кати и Матье обладали даром умиротворения. Их простота и любовь помогали мне сбросить стресс. И мне стало легче, после того как я призналась в некоторой запутанности отношений с Эмериком. Довериться, не опасаясь жесткой реакции, я могла только им. Именно в этом я и нуждалась: знать, что могу выговориться, если мне захочется, и меня выслушают. Веки уже готовы были захлопнуться, когда я сообразила, что забыла телефон в гостиной. Я не проверяла его ни разу, с тех пор как вышла из поезда! Сейчас я тоже оставила его там, где он лежал.

Выходные пролетели весело – с шутками, чтением и играми с Максом, хлопотами на кухне и болтовней с Кати на солнце. И конечно, я в компании Матье обстоятельно осмотрела сад и дом, чтобы удостовериться, что все в порядке. “Бастида” чувствовала себя хорошо, хотя мне надо будет в ближайшие месяцы организовать небольшой косметический ремонт. До конца сезона, впрочем, можно подождать, но дальше откладывать нельзя. Чтобы избежать серьезных проблем, кое-что придется сделать до наступления зимы. В воскресенье утром Матье объявил за завтраком, что сейчас самое время наполнить бассейн водой, а я не возражала. Погода стояла благодатная, и в ближайшие дни мы могли бы порадовать себя купанием в бассейне. Матье позвал сына и приступил к работе. Кати, провожавшая глазами любимых мужчин, растрогала меня до глубины души. Она обернулась ко мне с робкой улыбкой на губах.

– Что?

– Я заметила, что ты еще не переступила порог танцевального зала.

– Ну ты даешь! Я даже побаиваюсь тебя! – притворно возмутилась я.

Я страдала от невозможности его использовать и нарочно оттягивала этот момент. Боялась, что это будет мучительно…

– Хочешь, откроем его вместе? Можно мне пойти с тобой?

Ее предложение избавило меня от тяжкого груза. Одна бы я не сумела встретиться с воспоминаниями, связанными с этим местом.

– О да, супер!

Сколько часов мы провели с ней, отрабатывая батманы и жете? Наверняка набежали месяцы и месяцы, причем не считая тех случаев, когда мы приходили в зал, просто чтобы разрядиться!

– Сиди, я пошла за ключом.

Меньше чем через пять минут я нашла его в буфете в столовой. Когда я снова вышла из дому, Кати как-то странно глянула на меня:

– Скажи, пожалуйста, разве тебе не нужно ходить на сеансы реабилитации?!

– Упс…

Я ухмыльнулась, смутившись. Она строго посмотрела на меня – так она обычно реагировала на шалости сына.

– Да что с тобой? Ты что, не ходила к реабилитологу?

– Ходила пару раз, а потом прекратила…

– Почему? Что за глупость? С чем ты играешь? Я тебе этого не позволю, предупреждаю: уже завтра пойдешь к врачу.

– Я в состоянии сама разобраться, ты так не думаешь?

– Ты врач? Нет! Значит, будешь слушаться меня, и точка! Надо будет, я тебя подвезу.

– Нет, я, наверное, сама доеду, если это не слишком далеко.

– Тогда считаем вопрос закрытым! А теперь пошли.

Она взяла меня за руку и потянула от дома. Мы шли, я положила голову ей на плечо, у меня было радостно на душе, я действительно взбодрилась впервые за несколько недель, если не месяцев.