Текст книги "Именем закона"

Автор книги: Анджей Збых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

5

Два часа спустя хауптштурмфюрер Нейман, посвистывая, шел по коридору здания гестапо на аллее Щуха. В лифте он с удовольствием посмотрел на свое отражение в большом зеркале. Ему казалось, что лифт спускается слишком медленно. Хотелось как можно быстрее попасть в кабинет штандартенфюрера Лютцке.

Увидев Неймана в дверях кабинета, штандартенфюрер не проявил особой радости. Его бледное лицо с припухшими глазами, как всегда, ничего не выражало. Он спокойно выслушал сообщение Неймана о связной, доставлявшей зашифрованную информацию в мастерскую портного Марьяна Сковронека. Во время доклада штандартенфюрер Лютцке, не прерывая Неймана, поигрывал золотым автоматическим карандашом.

– Что вы предлагаете? – спросил он, когда Нейман закончил доклад.

– Искать следующее звено подпольной организации.

– Сколько еще может быть этих звеньев? – Грифель, вытесненный из карандаша штандартенфюрера, упал на гладкую поверхность письменного стола и медленно покатился с сторону сжатой в кулак руки Неймана. Тот услужливо подал его шефу. Лютцке даже не поблагодарил своего подчиненного, продолжая смотреть на него бесцветными рыбьими глазами.

– Трудно сказать, – осторожно начал Нейман. – В прошлом году в Берлине нам удалось раскрыть большую подпольную сеть коммунистов. К сожалению, руководитель сети ускользнул от нас, он покончил жизнь самоубийством. От связного, которого мы тогда случайно схватили, до заместителя руководителя подпольной организации было ни больше ни меньше как двенадцать звеньев. Надеюсь, господин штандартенфюрер понимает, какая это нелегкая работа…

– Ближе к делу, – прервал его Лютцке. – За берлинскую организацию вы получили благодарность, а теперь я хотел бы знать, на что вы способны здесь, на моем участке.

– Постараюсь…

– Мне нужны не старания, а ваша конкретная работа, господин Нейман. Меня не интересует просто какой-то там руководитель подпольной сети. Надеюсь, вы понимаете, о ком идет речь. Мне нужен неуловимый агент «J-23». Уже несколько раз мы были близки к цели, но он всегда ловко уходил от нас. Две недели прошло, как вы засекли радиостанцию вражеской агентуры… Теперь вам наконец-то удалось напасть на след связной, которую вы могли схватить и раньше, если бы обработали как следует того портного. И вы еще хотите, господин Нейман, чтобы я был вами доволен.

– Боюсь, что из этого… – начал Нейман, но не закончил фразу. За время двадцатилетней службы в политической полиции он научился мыслить и рассуждать так, чтобы не обидеть старших по должности. Его шефами были до этого воспитанные господа с безупречными манерами, получившие степени и звания в высших учебных заведениях Бонна или Гейдельберга. А теперь он должен работать под руководством этого неуча, который смотрит холодными рыбьими глазами и считает, что единственно верный метод – это «выжимание» или пытки. Нейман решил сменить тон разговора. Никакого «боюсь» – с таким, как Люцтке, нужно говорить прямо.

– Нет, господин штандартенфюрер, – сказал он, – из Сковронека мы ничего путного не выжмем, ибо ему неизвестно даже имя связной, которая раз в неделю приносила зашифрованные донесения.

Люцтке заморгал белесыми ресницами. На его бесцветных губах появилось что-то вроде усмешки.

– Достаточно, все ясно, – произнес он тихо. – Разрешаю вам действовать самостоятельно, если речь идет о методе. Но в любом случае я должен иметь этого «J-23». Вы, господин Нейман, отвечаете мне за это. И запомните: времени у нас мало. Сколько вам необходимо для выполнения этой операции?

– Два месяца, – ответил Нейман. – Это минимум.

– Даю вам две недели, не больше. – Люцтке постучал карандашом по письменному столу. – И только благодаря тому, что я питаю к вам доверие, добавляю вам еще одну неделю. Итак, господин Нейман, три недели, и ни дня больше.

Нейман возвращался довольный, хотя срок, установленный штандартенфюрером, был нереальным. Нейман знал, что такие акции необходимо проводить деликатно, с тонким расчетом, без торопливости. Излишняя поспешность может только вспугнуть крупного зверя, на которого Нейман собирался охотиться.

Сразу же после возвращения от Люцтке он собрал совещание сотрудников отдела. Игра, которую предстояло начать с неуловимым агентом «J-23», требовала полного напряжения всех сил, знаний и полицейского опыта. Задание было сложным и опасным. На совещание пригласили даже уличных полицейских шпиков, в чью задачу входило неустанно шнырять по городу, подслушивать разговоры в переполненных трамваях или очередях за хлебом.

– Господа, – начал Нейман, когда приглашенные перестали двигать стульями, усаживаясь в его кабинете. – Господа, – повторил он и с усмешкой обвел взглядом невзрачные серые лица своих агентов, которые, растворившись в толпе, должны были оставаться незаметными, но до предела внимательными, с обостренным слухом и зрением. Эти качества профессионального полицейского шпика Нейман всегда воспитывал в своих подчиненных. И теперь, на совещании перед выполнением ответственного задания, он снова напомнил им об этом.

Тридцать два опытных тайных агента, не слишком ретивых, но преданных, готовых выполнить любое задание, умеющих при необходимости метко стрелять и бить без угрызения совести и без жалости свою жертву, ждали указаний. Большую часть из них составляли специально обученные полицейские из местных немцев и предателей, услужливо работающие на гитлеровцев, вскормленные на польском хлебе, готовые на любые преступления. Именно на таких больше всего и рассчитывал Нейман. Знание польского языка, традиций, обычаев, взаимоотношений и связей, а также умение и возможность проникновения в польскую среду и общественные места, где появление немцев в мундирах вызывало настороженность и отчуждение у поляков, давали возможность людям Неймана успешно творить свое черное дело.

На них Нейман имел особые виды, решив, что после успешного выполнения задания штандартенфюрера Люцтке предложит шефу план, который он вынашивал со времени прибытия в генерал-губернаторство. Он намеревался создать из этих предателей тайную «польскую» организацию, в которую втягивалась бы польская молодежь, готовая биться против немцев. После нескольких удачных операций под руководством Неймана они могли бы завоевать доверие и выйти на действующее подполье польских патриотов и тем самым помочь гестапо в его ликвидации.

Об этом коварном плане у Неймана еще будет время подумать. А пока он должен прежде всего закончить операцию с вражеской радиостанцией, на след которой случайно напал перед отъездом в Варшаву.

Портной Марьян Сковронек – человек рассудительный. Подобными эпитетами определял Нейман людей, которых в основе своей презирал и ненавидел. При аресте Сковронек имел возможность сопротивляться, но струсил, сразу сдался и передал врагу рацию, чтобы, как он выразился, «не искушать судьбу». Сковронек старался выжить любой ценой. Он согласился также сообщить шифр, которым пользовался при кодировании, и работать на радиостанции под контролем и по заданию немцев.

Штандартенфюрер Люцтке считал, что вместо портного к вражеской радиостанции необходимо подсадить кого-либо из своих людей. Нейман не без труда убедил его не делать этого. Он по опыту знал, что работа телеграфиста на ключе для знающих так же индивидуальна, как и почерк в письме, а поэтому будет безопасней, если Сковронек останется на своем месте и будет продолжать, как будто ничего не случилось, получать от связной донесения, шифровать и передавать их Центру противника, но в измененном содержании. Это будет дезинформация врага. Штандартенфюрер согласился с Нейманом, хотя был недоволен, что тот перехватил у него инициативу.

Каждый раз, когда портной работал на радиостанции, около него неотступно находились два человека Неймана. Внешне в судьбе Сковронека ничего не изменилось. Нейман обещал ему сохранить жизнь, правда, в будущем он и не собирался выполнять это обещание. Он знал, что судьба предателя предрешена и возмездие придет. Это был приговор с отсрочкой выполнения. Рано или поздно организация, на которую работал Сковронек, узнает правду, а тогда…

Итак, Сковронек оказался в руках Неймана. Теперь та девушка, Станислава Зарембская… Уже с первых дней наблюдения было установлено, что единственно возможное место контакта – ресторан «Клубный», где связная работала официанткой. Она снимала угол у дворника дома напротив ресторана, нигде не бывала, ни с кем не встречалась после работы. Дворник, у которого она проживала, был парализован, не выходил из дому, его обязанности выполняла жена, полная женщина с грубоватым голосом и примитивным мышлением.

Нейман был педантичен, даже из мелочей старался извлечь пользу. Он установил наблюдение за женой дворника, хотя, как потом выяснилось, оно не принесло ожидаемых результатов. Оставалось одно – ресторан. Нейман послал туда своих шпиков, которые вынуждены были без особого желания глотать картофельные котлеты и оладьи ради выполнения задания и во славу фюрера. Он лично нанес визит владельцу ресторана «Клубный» господину Вархолу и без особого труда склонил его к сотрудничеству. Один из агентов Неймана был принят на должность кассира; до сих пор эту работу выполнял сам владелец. Нейман пригрозил Вархолу, что если он проговорится кому-либо из персонала, кем в действительности является «кузен», работающий кассиром, то ему несдобровать, свою жизнь он закончит в концлагере.

Теперь Нейману оставалось только ждать и собирать информацию о девушке. Станислава Зарембская была дочерью крестьянина из-под Вжешни. Во время тяжелой зимы сорокового года родители ее умерли. Больше хауптштурмфюреру Нейману ничего установить не удалось.

До вторника все было тихо. Нейман начал опасаться, что владелец ресторана Вархол, этот хитрый тип, обвел его вокруг пальца. Но в тот же день после полудня зазвонил телефон и Нейман услышал в трубке прерывающийся от волнения шепот одного из своих агентов, наблюдавших за рестораном: «Он в наших руках!»

Теперь оставалось только схватить того, кто был связан с официанткой ресторана и передавал ей донесения.

Задержанный молодой человек в форменной шапочке оказался в действительности служащим магистрата. Сначала была установлена его фамилия – Прухналь, а потом по картотеке полиции выяснили, что Адам Прухналь числился в списках судимых в свое время за подрывную коммунистическую деятельность.

Нейман, как гончий пес, почувствовал, что напал на верный след. Он был убежден, что не потеряет его.

6

Клос с усталым видом вышел из кабинета полковника фон Осецки. Старый пруссак, свеженашпигованный поучениями и указаниями на совещании в управлении абвера в Берлине, около трех часов мучил Клоса, а вместе с ним и руководителей других отделений наставлениями о необходимости «усиления борьбы с большевистской агентурой, которая все больше дает себя знать».

Фон Осецки проинформировал о создании в СССР польской дивизии. Гитлеровская разведка раздобыла также сведения о наличии при дивизии штаба по координации действий с партизанами и польским подпольем на оккупированных территориях. После доклада фон Осецки началась неуверенная, несмелая дискуссия, из которой следовало, что варшавский отдел абвера располагает слишком малым количеством радиопеленгационного оборудования, ограничен в деньгах и агентах. Пользуясь случаем, шеф поблагодарил Клоса за создание явки для связи с агентами абвера.

Если бы полковник знал, для чего в действительности служила эта грязная четырехкомнатная квартира в полусгоревшем доме неподалеку от гетто…

В квартире, снятой за счет абвера, под полом в ванной комнате иногда оказывались документы, за которые абвер и гестапо дали бы большие деньги. Случалось, обер-лейтенант Клос принимал в этой квартире завербованных служащих немецких частных фирм и государственных учреждений. Встречался также с людьми, за головы которых в генерал-губернаторстве была объявлена награда в десятки тысяч злотых. Неоднократно Клос принимал здесь, в находившейся под опекой абвера квартире, курьеров Центра. В случае потери контактов они именно здесь могли восстановить их и получить новые указания.

Клос принял благодарность шефа как должное. Каждая такая похвала в присутствии ответственных сотрудников абвера только укрепляла его авторитет и безопасность и не давала повода кому-либо сомневаться в его преданности служебному долгу. Офицер, которого благодарил за верную службу сам полковник фон Осецки, являлся, по существу, неприкосновенной личностью, и никто не имел права подозревать его в чем-либо.

Выходя из здания абвера после совещания, Клос вдруг заметил, что на деревьях почти совсем распустились листья. Приближалось лето.

А в это время Юзеф Подлясиньский, теперь уже как Франтишек Булый, должен был находиться в конторе транспортного бюро. Клос позвонил из первой же телефонной будки.

– Я хотел бы попросить привезти для меня две тонны угля первого сорта, – сказал он в трубку, когда услышал голос Юзефа.

Тот узнал Клоса по голосу, но ничем не показал этого.

– По какому адресу?

– Аллея Роз, 127.

Это означало, что Клосу необходимо встретиться с Юзефом в условленном месте около пруда в Уяздовском парке. А цифра подтверждала, что встреча должна состояться в течение ближайшего часа. Если бы Клос назвал двузначную цифру, это указывало бы, что их встреча состоится послезавтра, но в этом случае нужно было установить время числом вязанок дров, которые необходимо привезти.

Булый ожидал Клоса в Уяздовском парке, как было условлено, на скамейке около пруда. Одет он был скромно, но представительно, как и полагалось владельцу четырех конных повозок. Шеф бюро спокойно вынимал из бумажного пакетика кусочки хлеба, крошил их и бросал проголодавшимся лебедям, плавающим в запущенном пруду.

– Передал ли в Центр мое последнее донесение о подводной лодке «U-265»? – спросил Клос, глядя куда-то в пространство.

– Передал, – ответил Булый, не переставая крошить хлеб.

– Непонятно, – задумчиво произнес Клос. – Это было неделю назад, а вчера подводная лодка под этим номером торпедировала суда конвоя, следовавшего в Мурманск. Это не геббельсовская пропаганда, а официальное сообщение бюллетеня абвера.

– Может быть, не удалось засечь и уничтожить эту подводную лодку?

– Все может быть. Как бы там ни было, необходимо перепроверить, дошло ли до Центра наше донесение. При необходимости повтори еще раз. Эта подводная лодка имеет свою базу где-то у северного побережья Норвегии.

– Хорошо, все сделаю. Какие еще будут указания?

– Как только я уйду, посмотри вот это. Передай сегодня же.

– Что с радиостанцией?

– Пока все в порядке, – ответил Клос, подавая Подлясиньскому спичечный коробок. – Никак не могу понять систему передачи. Если из Центра поступят какие-либо распоряжения…

– Предлагаю встречу в кафе в полдень. Если возможно, то на террасе. Там всегда в это время много посетителей. Подсяду к тебе, если будет что-то важное.

Клос поднялся со скамейки и не спеша пошел по главной аллее парка. Из какой-то боковой дорожки ему прямо под ноги выбежал малыш лет четырех и чуть не упал, но Клос подхватил его на руки. Детская гримаса при виде мундира и плач ребенка растревожили его душу. Мальчик вырвался из рук офицера и с плачем побежал к матери.

Клос привык к тому, что его армейский мундир вызывает страх и ненависть у взрослых. Но он особенно болезненно воспринимал все, когда дело касалось детей. «Тяжело в таких ситуациях не выходить из своей роли», – подумал Клос, направляясь в казино, где он условился встретиться с лейтенантом Тичем. Ему вспомнился солдат с веснушчатым лицом. «Если когда-нибудь провалюсь, – подумал Клос, – то только из-за какого-нибудь непредвиденного глупого случая». Даже опытный разведчик не застрахован от этого и иногда не отдает себе отчета в том, что многие могут его знать. Каждый из них может представлять для Клоса угрозу. Солдат, несколько дней назад остановивший Клоса посреди ярко освещенной солнцем площади перед зданием комендатуры, вывел его из равновесия на добрых два часа, напомнив о Гданьском железнодорожнике. Но бывают и худшие моменты. Например, неожиданная встреча, происшедшая полгода назад в Варшаве. Тогда Клос условился встретиться с Бруннером и двумя другими гестаповцами около Центрального вокзала. Они должны были сопровождать какого-то прибывшего из Берлина партийного босса, отправлявшегося на охоту в Беловежскую пущу. Клос нетерпеливо ожидал Бруннера, который, как обычно, не отличался пунктуальностью и опаздывал. Злой и промерзший, в коротком охотничьем полушубке, переступал Клос с ноги на ногу. (Время от времени он специально переодевался в штатское. Его работа в абвере, где он считался специалистом по Польше, позволяла ему иногда проводить такой маскарад.) Клос стоял и злился, как вдруг неожиданно за его спиной кто-то воскликнул: «Янек!»

Как во сне, он припомнил эту девушку… Имя девушки было Кристина, он она просила называть ее Крыхой. Познакомились они еще осенью тридцать девятого, когда после отступления из Косчежины Янек искал контакта в Варшаве с какой-нибудь польской подпольной организацией. Крыха была родственницей хозяина дома, в котором он нашел приют и убежище. Не установив нужных связей, он решил через Словакию и Венгрию переправиться во Францию. Однако вскоре ему удалось связаться с одной только что созданной патриотической организацией и по ее приказу возвратиться в Косчежину, потеряв из виду Крыху.

Время почти полностью стерло из его памяти события тех дней – две или три недели, несколько вечеров, посвященных составлению планов перехода в Словакию и Венгрию, намек на какой-то роман с девушкой, два-три поцелуя, но больше всего возвышенные, патриотические разговоры о борьбе с фашизмом, о будущем Польши.

И вот теперь, когда Клос ожидал людей, одетых в черные гестаповские мундиры, она внезапно увидела его. Он намеревался сразу же распрощаться с девушкой и сказать, что очень спешит, но тут как раз подъехала автомашина с Бруннером и его агентами и остановилась прямо перед ними. Бруннер, слащаво усмехаясь, крикнул: «Ганс, не соблазняй польских девушек!» – и почти силой втянул его в автомашину.

В глазах девушки Клос увидел презрение. Если бы она имела оружие, то застрелила бы его на месте. Долго преследовал Клоса уничтожающий взгляд Крыхи. Он боялся, что больше никогда не встретит эту девушку и в ее глазах навсегда останется предателем и гестаповцем. Возможность таких встреч всегда беспокоила Клоса и ставила в ложное положение перед людьми, ранее знавшими его, что в присутствии немцев было особенно опасно.

Пребывание во Франции или в России, куда время от времени бросала его судьба, не было столь опасным, как здесь, на польской земле.

Лейтенанта Тича в казино еще не было. Клос неторопливо потягивал эрзац-пиво, улавливая обрывки разговоров за соседними столиками. Один из них особенно заинтересовал Клоса. Майор танковых войск с покрасневшим то ли от загара, то ли от чрезмерно выпитого алкоголя лицом рассказывал что-то капитану интендантской службы, которого Клос знал.

– Знаешь, братец, сколько наших погибло в одной только Хорватии? Двадцать процентов личного состава. Это равносильно тому, что каждого пятого поставить к стенке и… тра-та-та-та. Но это, братец, только средняя статистика, черт бы ее побрал… В некоторых пехотных батальонах не осталось ни одного солдата.

Капитан интендантской службы что-то сказал на ухо танкисту и тот стал говорить тише.

Клос решил использовать этот случай. Он подошел к столику, за которым сидели майор и капитан, отозвал раскрасневшегося танкиста в сторону.

– Обер-лейтенант Клос из абвера, – представился он. – Хотел бы обратить ваше внимание, господин майор… Вы слишком громко говорите о служебных делах, которые являются военной тайной. К счастью, я сидел ближе других к вашему столику, но там мог сидеть кто-либо другой. Надеюсь, господин майор понимает, о чем идет речь.

– Мне кажется, что в офицерском клубе… – пробормотал майор.

– Мог сидеть тот, – прервал его Клос, – кто подал бы на вас рапорт. И я должен вам напомнить, что за распространение пораженческих слухов и преувеличение наших потерь на фронте карают сурово.

– Однако же…

– Прошу вас, господин майор, не забываться. – Клос не намерен был уступать раскрасневшемуся танкисту и решил использовать свое служебное преимущество. Это было его личное возмездие. – Здесь мог находиться также и враг, – продолжал Клос. – Враг может быть везде. Вы забыли, что сказал доктор Геббельс по этому поводу?

Лицо майора еще больше побагровело и начало приобретать синеватый оттенок.

– На этот раз будем считать инцидент исчерпанным, господин майор. Понимаю, что офицер, который только что вернулся с фронта, испытывает желание высказаться, похвалиться победами, но и о победах также, – добавил он поучающим тоном, – прошу говорить тише.

«Разрядив» обстановку, Клос отошел к своему столику, оставив озадаченного, слегка покачивающегося на нетвердых ногах майора. Полученная от танкиста информация о тяжелых потерях немецких войск в Хорватии будет передана куда следует.

Увидев вошедшего в казино Тича, Клос махнул ему рукой, показывая на столик. Краем глаза заметил, что майор жестом подозвал капитана и оба поспешно покинули казино. Безусловно, майор спросил интенданта, кто такой этот наглый обер-лейтенант. Капитан, выслушав танкиста, обязательно ответит: «Обер-лейтенант Клос. Это опасный человек, фанатик-нацист». Может быть, напуганный майор где-нибудь расскажет об этом инциденте, это было бы на руку Клосу.

Клос думал об этом, слушая журчащий, как вода из крана, голос лейтенанта Тича. До войны Тич был аптекарем в небольшом баварском городке. Он недавно пожаловался Клосу, что его группа слежения никак не засечет вражескую радиостанцию, которая приводит в бешенство немецкое командование. Но что он может сделать, когда радиостанция действует на нескольких густо населенных улицах центра города?! И действительно, каждый вторник, но всегда в разное время она исправно работала. Тич не имел возможности использовать все свои пять пеленгаторных автомашин в течение всего дня, ибо они нужны были в других местах. А когда однажды он при помощи обер-лейтенанта Клоса стянул все имеющиеся пеленгаторы, намереваясь засечь неуловимую радиостанцию, она, как назло, молчала.

Тич заметно оживился, его глаза заблестели, когда официантка предложила господам офицерам жареную баранину и по рюмке коньяку. Этот щуплый лейтенант всегда поражал Клоса прожорливостью. Клос импонировал ему своим служебным положением в абвере и умением обращаться и приобретать друзей. Доброжелательную дружбу Клоса он принимал как дар. Клос никогда не подчеркивал своего преимущества, наоборот, он давал Тичу добрые советы, оказывал помощь по службе и старался делать это таким образом, чтобы лейтенант мог принять его мысли за свои собственные и поверить, что он сам способен решать возникающие проблемы. Взамен этого Клос получал свободный доступ в помещение, где размещалась станция слежения Тича, что позволяло ему обеспечивать безопасность своей радиостанции.

– Посоветуй, Ганс, что я должен делать, чтобы у меня не забирали сотрудников? – спрашивал Тич плачущим голосом, приканчивая уже третью порцию баранины. – Сегодня я снова вынужден был передать четырех своих парней в распоряжение гестапо. Этот Нейман ужасный человек, а наш шеф Осецки все время уступает штандартенфюреру Лютцке, как будто бы он его лакей.

– Зачем Нейману твои люди? – спросил без особого интереса Клос.

– Дьявол его знает! – фыркнул лейтенант. – Замышляет какую-то грандиозную акцию. Его интересуют абоненты электростанции и газового завода, он хочет устроить нечто вроде тотальной проверки.

Мутным взглядом лейтенант смотрел на официантку, убиравшую со стола тарелки. Клосу показалось, что Тич раздумывает, не заказать ли ему еще чего-нибудь. И, как бы угадывая мысли Клоса, лейтенант заказал пиво.

– Знаешь, Ганс, – сказал он, сдувая пену с поданной ему кружки, – меня чертовски раздражают эти полицейские, которые только и умеют, что задерживать мелких злодеев и альфонсов. Напялили черные мундиры и корчат из себя асов разведки.

– Ты прав, – проговорил Клос, думая над тем, что это за акция, которую затевает кривоногий хауптштурмфюрер.

Клос не мог недооценивать Неймана и его агентов, он слишком хорошо знал этих людей – исполнительных, терпеливых, упрямых. Понимал, что именно такие бывают самыми опасными противниками.