Текст книги "Мой дедушка был вишней"

Автор книги: Анджела Нанетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Пришла весна, вставайте, дети! – запевал он. Голос у него был очень красивый, но он пел так громко, что мне приходилось затыкать уши.

– Дедушка, хватит!

– Давай, а то гоголь-моголь осядет, а Альфонсина страшно проголодается! – говорил он.

Я глотал гоголь-моголь, кое-как одевался (дедушка не придавал этому никакого значения) и несся во двор кормить Альфонсину и гусят. Потом все вместе мы шли в огород.

Около вишни мы всегда останавливались, чтобы проверить, созрели ягоды или еще нет.

– Всего несколько дней, – шептал дедушка, поглаживая ствол Феличе, – и будем собирать вишню. В этот раз я научу тебя лазить по дереву.

Это приводило меня в такой восторг, что я молил Феличе поторопиться. Я безумно боялся, что мама заберет меня и дедушка не успеет исполнить свое обещание. Но папа сломал ногу, и все сложилось как нельзя лучше.

Однажды утром дедушка посмотрел наверх и сказал:

– Созрела.

Он взял лестницу, прислонил ее к стволу и помог мне залезть на нижнюю ветвь.

– Теперь садись верхом, держись крепко и жди меня.

Он снял башмаки, надел на плечо корзину и через секунду оказался рядом со мной.

– Как у тебя это получается, дед? – спросил я его.

– Секрет вот тут, – ответил он, постучав по своей голове. – Ты должен чувствовать себя птицей или кошкой, должен верить, что дерево – твой друг и твой дом. Тебе должно быть удобно. Сними башмаки. А теперь лезь и не бойся, Феличе тебя поддержит.

Дедушка принялся собирать вишню, а я потихоньку начал ползти и перелезать на другие ветви.

Казалось, дедушка меня не замечает, но на самом деле он не упустил из виду ни одного моего движения.

– Нет, вот так, так, – подсказывал он, когда я не знал, что делать.

Через некоторое время корзина была полна, но мне было так хорошо, что я совсем не хотел слезать.

– На сегодня хватит, Тонино, я должен работать. Когда ты хорошенько научишься, сможешь лазить сколько угодно. Даже совсем один.

За неделю я превратился в самого настоящего Тарзана: карабкался, спускался и забирался на самые высокие ветви. Дедушка не следил за мной постоянно: иногда он брал кресло бабушки Линды, садился под вишню и закрывал глаза. Но я знал, что это все равно как если бы он меня видел.

– Знаешь, Тонино, – сказал однажды дедушка, – когда я был маленький, у меня не получалось так хорошо, как у тебя. Правда! Мне пришлось даже пару раз разбиться, пока я не наловчился. Ты похож на свою мать. Каким же бесенком она была в детстве!

Я очень гордился тем, что похож на маму, и это первое, что я рассказал ей, когда она приехала забрать меня.

– Мама, дедушка научил меня забираться на Феличе. Смотри, куда я залезал! – и показал ей на самую высокую ветвь.

Мама посмотрела наверх, еще раз посмотрела – и внезапно побледнела.

– Папа, ты сошел с ума? – резко сказала она дедушке.

– А что такого, разве ты в детстве не забиралась туда?

– Двадцать пять лет назад это дерево было в два раза ниже. Почему ты ни о чем не думаешь?

Мама трагически вздохнула и возвела глаза к небу.

В этот момент я ее ненавидел и даже хотел, чтобы она исчезла. Я подбежал к дедушке и обнял его, но он мягко меня отстранил:

– Мама права, Тонино, я просто старый дурак.

Я никогда не смогу забыть эти слова, и, думаю, мама тоже.

Возвращение домой было ужасным. Я капризничал, потому что мама забыла купить мне обещанный альбом с фотографиями футболистов. Она обошла три книжных магазина и два канцелярских, дважды заплатила штраф за парковку в неразрешенном месте, но так ничего и не нашла. Когда она вернулась, я стал еще больше капризничать, и она отвесила мне подзатыльник.

Мы приехали домой. Нам навстречу на костылях вышел папа. Сначала он согласился с мамой, а потом поддержал меня. Мама стала кричать. Вышла бабушка Антониэтта с Флоппи. Собака облаяла кричащую маму, а та как следует ее пнула. Бабушка Антониэтта вернулась в свою квартиру, а мама с папой продолжили ссориться.

Наконец успокоившись, они решили наказать меня и отправили в свою комнату. Я перестал плакать.

На альбом мне было наплевать. Я злорадствовал, что мама заплатила штраф и так разозлилась. Дедушка Оттавиано был отомщен.

Ночью мне снилось, что мы с дедушкой качаемся на ветках вишни, как цирковые гимнасты на трапеции. Дедушка висел на самой высокой ветви вниз головой, а я держал его за руки. Дедушка раскачивался взад и вперед и неожиданно подбросил меня к небу. Я летел, раскинув руки, как птица, без всякого страха, а дедушка снизу мне улыбался.

Тем летом родители, бабушка, дедушка и Флоппи постоянно ссорились, и все из-за папиной ноги. Папа злился, что не мог двигаться, мама злилась на папу, потому что мы не смогли поехать отдыхать, бабушка и дедушка злились на маму, потому что она злилась на папину ногу. Стоило кому-то повысить голос, глупая Флоппи начинала оглушительно лаять, и казалось, что она злится на всех нас.

Заноза в сердце

В общем, наш дом часто напоминал психушку. Чтобы сбежать от этого безумия, я затыкал уши и шел к себе в комнату подумать или порисовать.

Однажды вошла мама. В тот момент я рисовал, как мы с дедушкой купаемся в речке и как пришли пожарные. Рисунок получился очень хороший. Даже слепой понял бы, что пожарные – это пожарные, а мы с дедушкой – мы с дедушкой. Но поскольку мама нервничала, она начала меня подробно обо всем расспрашивать. А это кто? А это кто купается? А что произошло?

Поэтому, хотя я и обещал дедушке Оттавиано молчать, пришлось рассказать маме о том случае.

Стояла жара, и дедушка предложил:

– А не пойти ли нам на речку искупаться?

Идея мне показалась превосходной. Закончив работу в огороде, мы взяли полотенца и пошли на речку.

Как я уже говорил, река протекала около дома. Она скорее напоминала канал, чем реку, потому что была не очень глубокой и не очень широкой. Мы с дедушкой разделись и в трусах вошли в воду. Пока дедушка размахивал всеми частями тела и фыркал, как тюлень, я начал охотиться за рыбами. В какой-то момент посередине реки я обнаружил, что мимо меня проплывает огромная красивая рыбина, и погнался за ней. Мне понадобилась дедушкина помощь, и я начал кричать:

– Дедушка, дедушка!

– Что такое, Тонино?

– Иди сюда!

Я выныривал, чтобы звать его, и опять нырял, чтобы не упустить рыбу из виду.

– Иду, Тонино, замри! – ответил дедушка и бросился ко мне.

Как назло, в этот момент мимо нас на велосипеде проезжала синьора Мария. Она остановилась посмотреть, что происходит, а потом пулей ринулась прочь. Через пять минут к плотине прибыли пожарные с сигнальными сиренами.

– Не волнуйтесь, мы вам поможем! – закричал один из них.

Тогда дедушка вынырнул из воды, кашляя и отплевываясь.

– Уже не нужно, спасибо. Я ее поймал! – закричал он и продемонстрировал пожарным рыбу.

Мама дослушала историю и начала безумно хохотать – даже никак не могла остановиться.

– Он правда так сказал? – спросила она, вытирая слезы. – Только мой отец способен на такое!

Мама наконец перестала смеяться, и потом у нее весь день было хорошее настроение.

Правда, спустя некоторое время она начала думать о том, что в реке грязная вода и теперь у меня инфекция. «У тебя не болит живот?» – каждые полчаса спрашивала мама. Я говорил, что нет, а она казалась очень расстроенной. Дедушке нельзя доверять, говорила мама.

Но, когда бабушка Антониэтта заметила, что неприлично «в таком возрасте» появляться на людях в трусах, мама моментально парировала:

– А прилично сходить с ума по такой собаке?

В конце концов мама удостоверилась, что я не заболеваю, перестала беспокоиться о моем животе и снова занялась папиной ногой.

Лето прошло очень быстро, а осенью я пошел в школу. Как и предвидел дедушка, мне она пришлась не по нраву. Более того, в первые месяцы она была для меня сущей мукой. Особенно мне не нравилось писать, ведь, что бы я ни написал, надо мной непременно смеялись.

Например, я писал: «Дедушка говорит с Альфонсиной».

– Кто это? – спрашивала учительница.

– Гусыня.

И все смеялись.

«Дедушка забирается на вишню, как обезьяна».

– Нужно говорить: «Дедушка проворно забирается на вишню», – поправляла меня учительница. И все смеялись.

«У Феличе все ветви розового цвета».

– Феличе – это кто? Вишня?

И все смеялись.

В конце концов я уже не знал, что писать, и постоянно боялся, что все будут надо мной смеяться. Мама говорила: «Пиши о чем-нибудь другом». Но я не хотел писать то, что мне не нравилось, и поэтому решил больше в школу не ходить.

Однажды утром я сказал маме, что у меня болит живот. Поскольку она мне не поверила, я специально сделал так, чтобы меня вырвало.

– Господи, что же это такое? – сказала она и оставила меня дома.

На следующий день я сделал то же самое, а на третий день мама повела меня к врачу.

– Ничего страшного – просто эмоциональное напряжение. Ему нужно успокоиться.

Тогда мама пошла к учительнице и что-то ей объяснила. Учительница сказала, что ей очень жаль и что я ребенок с очень богатой, даже слишком богатой фантазией.

– Послушайте, мой сын ничего не придумывает, – сказала мама.

– Правда? – сказала учительница. – То есть его дедушка…

– Да, мой отец действительно такой человек! – воскликнула мама, гордо вскинув голову, и я почувствовал, как сильно ее люблю.

С тех пор я писал о дедушке всякий раз, как мне того хотелось, и мои одноклассники смеялись уже не так часто.

Однажды – это было незадолго до Рождества – мы писали письма Деду Морозу. Вдруг из-за двери послышался шум и голос охранника: «Сюда нельзя».

А другой голос отвечал ему: «Ну не говорите глупостей, это что, тюрьма?»

Я вскочил с места и закричал: – Дедушка!

В этот момент дверь распахнулась: – Извините, можно войти? – и, прежде чем учительница успела раскрыть рот, перед нами возник Дед Мороз.

Не зная, что и думать, я плюхнулся на стул. Тогда я имел очень путаное представление о Деде Морозе, и дома никто мне ничего не объяснял. Бабушка Антониэтта каждый год клялась и божилась, что встретила его неподалеку с мешком подарков. Мама и папа вроде бы не придавали ему большого значения, но говорили мне, что нужно рано лечь спать, иначе он не принесет подарки. А бабушка Теодолинда однажды, фыркнув, сказала, что Бефана была куда лучше. Оно и понятно: эта старуха похожа на Бабу Ягу, летает на метле и влезает в дом через печную трубу. А потом оставляет подарки в носке, который я вешаю у камина. Куда интереснее Деда Мороза. Дедушка Оттавиано никогда не влезал в эти дела и, когда я спросил его мнение, ответил, что ничего в этом не понимает.

– Добрый день, – сказал Дед Мороз, – я узнал, что вы хотите со мной познакомиться. Вот, проходил мимо и решил зайти поздороваться.

Голос у него был такой же, как у дедушки, и я понемногу начал понимать, что к чему. Дед Мороз снял с плеч огромную корзину и поставил на пол. Оттуда раздалось какое-то бурчание.

– Подожди, сначала мы должны раздать подарки, – сказал он, глядя в корзину, и начал вынимать множество свертков. Тут начался кавардак, потому что все дети бросились к Деду Морозу. Каждый получил по подарку:

– А ты почему не подходишь? – спросил меня Дед Мороз. Я действительно оставался на своем месте и не знал, как вести себя. Я подошел к нему, а он положил руку мне на плечо:

– Теперь, дети, садитесь по местам, потому что я должен сделать Тонино особенный подарок.

Пока мои одноклассники с дикой скоростью рассаживались по местам, Дед Мороз опустил руку в корзину и достал оттуда Альфонсину.

– Это для Тонино, – сказал он и отдал ее мне.

Альфонсина в тот день была очень красивая, с белыми блестящими перышками и красным бантом на шее. Мои одноклассники просто потеряли дар речи, а вот учительница, наоборот, наконец-то обрела:

– Кто вы?!

– Я дедушка Тонино, – ответил дедушка, снимая колпак и фальшивую бороду. – Я ехал к дочери, вез ей всякую снедь и подумал: «Поеду-ка я сделаю сюрприз Тонино и его друзьям». Ну, вот я и здесь. Можете спрашивать у меня все, что хотите.

Тогда учительница предложила дедушке сесть и сказала охраннику, который все еще стоял в дверях, что он может идти. Дедушка сел, посадил на колени Альфонсину и начал рассказывать. Он говорил о Феличе и огороде, об Альфонсине и ее гусятах, и даже о бабушке Теодолинде. Я сидел радом с ним, а мои одноклассники слушали затаив дыхание. И я чувствовал себя как в том сне, где мы сидели на вишне и он учил меня летать.

Зазвонил звонок, но никто не хотел идти домой, и учительница сказала, что благодаря дедушке мы провели незабываемый день.

С тех пор никто уже не смеялся над тем, что я писал, а некоторые дети даже немного мне завидовали.

На Рождество дедушка приехал к нам обедать. Он во что бы то ни стало хотел вернуться вечером домой, и мама спросила меня, не хочу ли я поехать с ним.

– Денька на два, а потом мы тебя заберем.

Дедушка ужасно обрадовался. «Это лучший подарок, который ты могла мне сделать», – сказал он маме.

Мы быстро собрали вещи и уехали, и на этот раз уже никто не махал нам из окна.

– Хороший знак, – сказал дедушка. – Значит, они начинают нам доверять. В следующий раз вообще забудут забрать тебя!

Дедушка был очень доволен. Всю дорогу только и делал, что пел песни, которые нравились бабушке Теодолинде, и рассказывал мне, как они ходили на танцы.

– Твоя бабушка была ужасно ревнивой. Если входила красивая девушка и случайно, совершенно случайно смотрела на меня, Линда превращалась в настоящую фурию. Однажды бабушка набросилась на одну девицу – была готова сожрать ее с потрохами!

Я никак не мог представить себе бабушку Линду в роли каннибала: мне казалось, ей больше подходит вольная борьба, бокс или что-то в этом роде. Я так и сказал дедушке.

– Ты прав, Тонино, это всего лишь фигура речи. Но уверяю тебя, что в те годы с ней творилось что-то невообразимое. Видел бы ты эти пощечины, Тонино: какая сила!

– А ты что сделал?

– Ну, я попытался их разнять, но, знаешь, если уж бабушка разошлась…

Дедушка Оттавиано смеялся и тряс головой.

– Тебе жалко, что она умерла?

Я заметил, что, говоря о мертвых, все делают серьезные лица и вздыхают, даже если едва их знали. А дедушка, наоборот, никогда не грустил, когда мы говорили о бабушке.

– Для меня она не умерла, Тонино. Запомни: ты не умираешь, пока тебя кто-то любит.

И он опять начал петь. Так мы проделали это путешествие, и я уже думал о лете и обо всем том, что мы могли бы делать вместе. На самом деле это был последний раз, когда я оставался у дедушки.

Подъезжая к дому, я увидел Феличе. Все дерево было украшено лампочками и белыми лентами: лампочки были установлены посреди лент и, когда они зажигались, казалось, будто Феличе покрыта цветами. Как весной.

– Дедушка, какое чудо! – закричал я.

– Да, я тоже так думаю, – сказал дедушка. – Знаешь, это стоило мне целое состояние, и все говорили, что я сумасшедший. Но я сказал себе: «Если приедет Тонино, я должен сделать ему сюрприз, который он никогда не забудет». Я даже посоветовался с Альфонсиной, и она тоже решила, что идея хорошая. Так я все это затеял, и… в общем, мне кажется, получилось неплохо. Феличе должна быть очень довольна. В этот момент Феличе вспыхнула вновь, и вместе с лампочками на самой высокой ветви загорелась надпись. «СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА!» Мы пошли в дом, дедушка зажег камин, а потом спросил меня, не хочу ли я посмотреть телевизор. Я сказал: «Лучше расскажи мне сказку, как бабушка Линда».

– Сказку? – спросил он немного удивленно.

– А что, ты их не знаешь?

Оказалось, дедушка не помнил ни одной сказки. Лицо у меня было ужасно разочарованное, и он предложил, чтобы сказку рассказывал я. Мы устроились в креслах у огня, но в какой-то момент рассказа я заметил, что он не шевелится.

– Спишь? – спросил я его. Дедушка не ответил. Он свесил голову на плечо и закрыл глаза. Казалось, будто он не дышит. Вдруг он умер, как бабушка Теодолинда, подумал я и ужасно испугался.

Как раз в этот момент дедушка вздохнул, открыл рот, надул щеки и начал храпеть: Хррр-пфф… Хррр. Тогда я поудобнее устроился в кресле и тоже заснул. На следующее утро я проснулся в своей постели и услышал, как дедушка на кухне готовит гоголь-моголь.

Когда праздники закончились, я снова пошел в школу. По субботам мы с мамой ездили к дедушке, а иногда он приезжал обедать к нам. В общем, все было как обычно, не хватало только бабушки Теодолинды. Мама говорила, что чем больше проходит времени, тем острее она ощущает ее отсутствие. Обычно она начинала этот разговор, когда злилась на бабушку Антониэтту, Флоппи и дедушку Луиджи. Мама говорила, что бабушка Линда была совсем другой, и очень грустила. В эти моменты мне было ее очень жалко, и я пытался утешить ее. Однажды я сказал, что, по-моему, бабушка не умерла, а только превратилась в кого-то другого.

– Превратилась? – спросила мама немного странным голосом. – В кого?

– В гусыню – например, в Альфонсину.

– Кто тебе сказал такое?

– Никто, но раз бабушке так нравились гуси, почему она не могла превратиться в кого-то из них?

Мама не смогла найти ответ и сказала только, что это невозможно.

– Но почему? – настаивал я.

– Потому что это невозможно, – возразила она. – Бабушка на небе.

Но я все равно был убежден, что ты не умираешь, пока кто-то тебя любит, как сказал дедушка, а если человека, который умер, не видно, значит, он в кого-то превращается. А если он в кого-то превращается, то, конечно, выбирает кого-то, кто ему раньше очень нравился. Поэтому бабушка наверняка стала гусыней.

В субботу мы поехали к дедушке. Он сидел под вишней и загорал, хотя было очень холодно.

Пока мама убирала дом, я устроился рядом с ним и рассказал ему свою теорию. Дедушка молча и очень внимательно меня выслушал, а потом погладил по голове.

– Знаешь, я тоже думал что-то в этом роде. А кем бы я мог стать? – спросил он.

Я даже не сомневался:

– Вишней.

– А ты?

– Я еще об этом не думал, но, наверное, мне хотелось бы стать птицей. Так я мог бы быть рядом с тобой и съедать всю вишню!

Дедушка улыбнулся, но в тот момент я заметил, что он выглядит усталым.

– Тебе нехорошо, дедушка? – спросил я его.

Дедушка поднялся и пошел к дому.

– Мне очень хорошо, но у меня вот тут заноза, – ответил он, показывая на сердце.

Карнавал

Эта заноза меня ужасно поразила, и на обратном пути я всю дорогу только и делал, что думал о ней. Прежде всего я спрашивал себя, как заноза могла оказаться внутри дедушки и дойти до самого сердца. Я придумал несколько гипотез. Он мог случайно проглотить ее, мог съесть что-то колючее. Но что?

– А что колючее можно съесть? – спросил я маму.

– А ты как думаешь? – ответила она. – Морские ежи колючие, и их едят.

– А дедушка их ест?

– Не думаю. Он терпеть не может рыбу.

Значит, морские ежи не подходят.

– А еще?

– Что еще? – мама боролась с грузовиком, который обдавал нас вонючими выхлопами, и не хотела отвечать мне.

– Какие еще колючие вещи можно съесть?

– Кактус опунцию, каштаны…

Вот! Дедушка наверняка случайно съел каштаны… Но как такое могло произойти? И потом, каштаны едят в ноябре, а не в феврале. Удрученный, я сделал последнюю попытку:

– А как ты думаешь, может такое произойти, что заноза случайно оказывается в кожуре каштана и кто-то случайно ее глотает?

Мама резко затормозила, и мы услышали сзади громкое бибиканье.

– Всю дорогу ты ведешь совершенно бессмысленные разговоры. У тебя случайно нет температуры? – и она положила мне руку на лоб. – Холодный. Тогда что это за дурацкая история про каштан с занозой, который кто-то съедает?

Когда мама задала этот вопрос, я почувствовал себя дураком и рассказал все маме.

На сей раз она отнеслась к этому серьезно и спросила:

– Он действительно так сказал?

Я старательно повторил дедушкины слова.

– Он никогда мне ничего не рассказывает! – вздохнула мама и обернулась ко мне. – Дедушка имел в виду, что у него проблема, забота, которая свербит его, как заноза.

Так я узнал ответ. Неужели дедушка не мог объяснить получше? И я бы так не мучился!

Но теперь казалось, что и у мамы заноза, причем в мягком месте. Она вертелась, ерзала и все время повторяла:

– Никогда мне ничего не рассказывает! Как можно жить спокойно с таким человеком?

Она была очень взволнована. Поэтому я не стал говорить, что она и сама никогда не бывает спокойна. Так мы приехали домой.

В ближайшие дни мама звонила дедушке чаще, чем обычно. Все разговоры начинались со слов: «Папа, ну как ты?». Дальше следовало: «Тебе что-нибудь нужно?», «Тебе чего-то не хватает?». Дедушка был в порядке, и ему ничего не требовалось. Но чем чаще он повторял это маме, тем больше она волновалась. Однажды папа потерял терпение:

– Что он должен сказать, чтобы ты успокоилась? Что он умирает?

Папины слова были вполне логичны, но мама их не оценила. Она считала, что поведение дедушки ненормально.

– Он должен был рассердиться из-за всех этих звонков. Раньше он бы ужасно рассердился. Почему теперь он такой спокойный?

Папа сказал, что мама несет чушь и что ей нужно лечиться. Она ответила, что это ему нужно лечиться и что он строит из себя бог весть что. Папа сказал, что он просто мыслит логически, а мама ответила, что именно поэтому ему не дано понять некоторых вещей и что он их никогда не поймет. Папа разозлился и ушел, хлопнув дверью, а мама стала так энергично оттирать кухонную плитку, будто хотела съесть ее на ужин. Из этого спора я не понял ничего, но мне показалось, что мама все преувеличивает, а папа прав. На самом деле права оказалась мама.

Когда мы вернулись к дедушке, мы опять увидели, что он сидит под вишней, с Альфонсиной на коленях. Другие гусята устроились вокруг них во дворе, но Альфонсина просто стала его тенью, она никогда не оставляла его.

Стояла очень холодная погода, это было время карнавала. Я хотел поехать к дедушке в костюме Супермена, который был моим тогдашним кумиром, потому что умел летать. На дедушке был только пиджак, он сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами. Руки он положил на Альфонсину, которая устроилась у него на коленях, спрятав голову под крыло.

Мама, как всегда, остановила машину перед домом, а когда увидела дедушку, вскрикнула и закрыла рот рукой.

– Оставайся здесь! – велела она мне и побежала к дедушке. Я увидел, что мама щупает его и сильно трясет. Дедушка открыл глаза, а мама начала быстро-быстро что-то ему говорить. Он покачал головой. Потом мама помогла ему встать, и они направились к дому. Дедушка шел прямо, но опершись на маму, а Альфонсина семенила за ними.

Я ничего не понимал. Впервые дедушка даже не поздоровался со мной и не обращал на меня никакого внимания. Я почувствовал себя невероятно одиноким и несчастным. Даже начни я вдруг летать, как Супермен, меня это бы не утешило.

Я немного подождал, надеясь, что кто-нибудь вспомнит обо мне и о моем карнавальном костюме, но никто не появлялся. Тогда я вышел из машины и начал бродить по двору. В дом я заходить не хотел. Мне казалось, будет справедливо, если они сами придут за мной. Но никто меня не искал, и мне очень захотелось плакать. Я сел на корточки рядом с вишней, опустил голову на колени и начал рыдать. По правде говоря, мне быстро расхотелось плакать, но я специально продолжал, думая, что если мама с дедушкой выйдут из дома и увидят меня, им станет стыдно за свое поведение.

Мама действительно вышла, пошла к машине, открыла дверцу, потом закрыла и начала меня звать. Я следил за ней и чувствовал себя отомщенным. Наконец мама меня заметила, подошла ко мне и подняла меня на руки.

– Можно узнать, что с тобой происходит? – сказала она и начала трясти меня так, как будто хотела вырвать мне все волосы. – Дедушке нехорошо, а ты, вместо того чтобы войти, стоишь здесь на холоде и ждешь, пока не схватишь воспаление легких! – И она снова начала меня трясти.

Реакция мамы настолько отличалась от той, которую я ожидал, что на этот раз я по-настоящему расплакался. И она тут же переменилась:

– Нет, милый, с дедушкой ничего серьезного! – сказала она, обнимая меня. – Он просто очень беспокоится из-за одного дела. Все будет хорошо, вот увидишь.

Я хотел сказать ей, что плачу из-за себя, а не из-за дедушки. Но только что мама устроила мне взбучку, хотя справедливость была на моей стороне. Как же она отреагирует теперь? И я решил ничего не говорить, а мама продолжала обнимать меня и гладить.

– Пошли в дом, – решила она, – а то ты действительно заболеешь.

На кухне я увидел, что дедушка сидит за столом, а перед ним чашка с горячим молоком. Рядом лежал большой желтый конверт, из которого высовывались какие-то бумаги. Камин был зажжен, но в доме все равно было холодно, и мама заставила меня надеть пальто.

– Какой у тебя прекрасный костюм! – воскликнул дедушка, наконец заметив меня. – Видела бы тебя в нем бабушка Линда!

Кто это? Акробат? Когда я был маленьким, мне очень хотелось работать в цирке и стать акробатом. Но я стал огородником, как и мой отец… а теперь они хотят забрать у меня землю! Мою землю!

Он почти прокричал эти слова, потом взял конверт и отшвырнул его подальше. Я был поражен и почти что испуган поведением дедушки, потому что в этот момент он был непохож на самого себя.

– Не надо так, папа, – сказала мама, собирая бумаги. – Я уже тебе сказала, что мы с Пьеро пойдем в муниципалитет и все уладим. А если у нас ничего не получится, мы обратимся к адвокату.

– Я уже ходил в муниципалитет, ничего нельзя сделать, – глухо сказал дедушка. – Будь прокляты они и их дорога! Эти мерзавцы хотят отобрать мою землю!

– Папа, успокойся! – повторила мама. – Здесь же Тонино.

Тогда дедушка вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и перевел взгляд на меня. На этот раз он по-настоящему посмотрел на меня и улыбнулся:

– Подойди сюда, молодой человек! Думаешь, твой дед совсем спятил, да? Тем более об этом столько говорят. Ну и почему ты так одет?

– Сегодня карнавал, дедушка.

И мне захотелось плакать при мысли о том, что мои друзья гуляют в своих костюмах и празднуют, а я сижу здесь уже два часа и слушаю, как кричит дедушка, и никто ничего мне не говорит.

– Сегодня карнавал, а ты тут теряешь время со мной? Феличита, как ты могла сегодня притащить Тонино ко мне!

– А когда я могла его привезти? Мы свободны только по субботам! И потом, он сам хотел к тебе прийти, чтобы ты увидел его костюм.

– Правда? Но тогда мы должны это отметить! – сказал дедушка, снова став самим собой. – Теперь мы приготовим сладкие блинчики, которые так нравились твоей маме, когда она была маленькой. А еще включим музыку!

– Папа! – вскричала мама.

– Никакого папы! – отрезал он. – Ты начинай готовить, а я сейчас приду.

Мама, вздыхая, надела фартук и стала доставать все необходимое.

– Помочь тебе? – спросил я ее.

– Давай. К счастью, карнавал всего раз в году.

Мама казалась не очень-то довольной, но постепенно ее настроение изменилось, и она начала петь.

– Когда я была маленькой, во время карнавала бабушка Линда всегда пекла блинчики. За готовкой она пела. Я сидела там, где ты сейчас, и помогала ей. А под конец у меня все лицо и все руки были выпачканы мукой – как у тебя сейчас. На карнавал к нам приходила куча людей: все ели, плясали, смеялись… А дедушка, вот сумасшедший…

Пока мама говорила, за дверью раздались звуки аккордеона. Мама замолчала и прислушалась.

– Вот! – сказала она тихо, кивнула головой и улыбнулась.

– Можно войти? – спросил дедушка.

– Входи, дедушка! – закричал я. Я не знал, кто играет, но мне не терпелось увидеть его.

Дверь внезапно распахнулась, но за дверью было пусто: только где-то там, в темноте, играл аккордеон.

– Дедушка, заходи же! – еще раз закричал я. Я был так возбужден, что ноги у меня просто тряслись.

– Я правда могу войти? – повторил он. Мама рассмеялась, а я заорал что есть мочи:

– Да-а-а!

– Хорошо, раз ребенок так настаивает, я…

Аккордеон на миг замолк, потом издал трель, и наконец:

– Иду! – воскликнул дедушка, перемахивая через кухню огромными шагами.

На голове у него был высоченный кривой цилиндр. Еще он надел фальшивый нос, темные очки и галстук в красный горошек. Пока дедушка шел, с него свалилась шляпа. А когда он нагнулся, чтобы поднять ее, упали очки и фальшивый нос. Мы с мамой расхохотались.

– Видишь, я стал старым, – вздохнул дедушка. – Раньше со мной такого бы не случилось, даже если бы я и хотел.

– Нет, папа, ты необыкновенный, – сказала мама и крепко-крепко обняла его. У дедушки на глазах выступили слезы, и он шмыгнул носом, как ребенок. А я, впервые видя его таким, очень разволновался и не знал, плакать мне или смеяться.

– Ладно, сыграй нам что-нибудь, пока мы готовим блинчики!

Дедушка шмыгнул носом, сел и заиграл на аккордеоне. Мама подпевала, бросала блины и пускалась в пляс. Так мы потратили уйму времени, но зато я действительно повеселился. В тот раз мама разрешила мне делать все что угодно.

Когда мы закончили делать тесто, мама напекла блинов, я хорошенько посыпал их сахаром, а потом мы сели за стол. Дедушка спустился в погреб за бутылкой сладкого вина и во что бы то ни стало хотел налить мне капельку.

– Но, папа, он еще ребенок!

– Глупости, в его возрасте ты постоянно пила вино! Он твой сын или нет?

Так мы ели, пили и играли, пока мама не посмотрела на часы и не сказала:

– Папа, уже восемь. Мы должны ехать.

– О, да! – сказал дедушка, опять посерьезнев. Он пошел в другую комнату, а вернулся уже без аккордеона, носа и цилиндра.

– Это был прекрасный день, – сказал он. – Я почти что вернулся в старые добрые времена. Хотя на самом деле…

– Папа, я уже тебе говорила, что ты не должен жить тут один, тебе плохо, ты вбиваешь себе в голову черт знает что…

– И куда я должен ехать? – спросил дедушка. – Может, к тебе домой?

– Да! Поехали к нам! – начал умолять я.

Дедушка Оттавиано улыбнулся и погладил меня по голове.

– Знаешь, что происходит со старыми деревьями, когда их пересаживают? Они умирают. Скажи это своей матери.

– Упрямый как осел! – обругала его мама и, фыркнув, вышла.

По дороге я заснул, а на следующее утро проснулся в своей постели. Бабушка Антониэтта рассказала, что я вернулся домой «скорее мертвый, чем живой» и испачканный «самым ужасным образом».

– Кто знает, что вы натворили у дедушки Оттавиано! – сказала она.

Чтобы разозлить ее, я не стал ничего ей рассказывать. Только пошел взглянуть на костюм Супермена, который валялся на полу у кровати. Он был весь в муке, масле и вине.

Мама его выстирала, но пятна от вина остались, и я не мог его больше носить. Тогда я расстроился, а теперь не променяю его даже на две модели «феррари» и «тойоты» – мою нынешнюю мечту. Потому что этот костюм – мое последнее счастливое воспоминание о дедушке.

Почти сразу после карнавала я заболел и двадцать дней не ходил в школу. В первые дни у меня была высокая температура, ужасно болело горло, а когда я кашлял, папа говорил, что я звучу как расстроенная труба. Доктор сказал, это тяжелая форма бронхита, и велел прикладывать к голове лед, чтобы сбить температуру. Бабушка Антониэтта и дедушка Луиджи каждый день навещали меня и говорили маме: