Текст книги "От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов"

Автор книги: Андрей Женин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Пари

– Мы с Татьяной приехали сюда два года назад по распределению. Я из Рязани, она из Пензы. Очень быстро подружились, полгода были вместе и днём, и ночью. А потом… она обалденная девчонка. Но на ней надо было либо жениться, либо её забыть. А я тогда не был готов к свадьбе. Да и сейчас, честно говоря, не очень…

– А как вы расстались? – спросил Борода.

– Очень просто. Она однажды пришла ко мне и категорично заявила: «Саша, должна тебе сообщить, что я не умею быть любовницей. Так что мы или подаём заявление, или расстаёмся». Я начал мямлить что-то невнятное, как обычно. Она вздохнула, смерила меня взглядом, полным сожаления, встала и молча ушла. Больше она никогда не приходила, а все мои попытки её вернуть пресекала железной рукой. Такой характер!

– Так она свободна? – спросил я.

– Абсолютно! – ответил Сашка.

– А я, пожалуй, попробую! – сказал Борода.

– И не ты один! – заметил я. Мы с Бородой частенько соревновались с переменным успехом по части завоевания женских сердец и прочих органов (здесь, понятно, тоже уступать никто не собирался). Рыжий – тот другое дело. Он больше по части выпивки себя проявлял.

– Вы ещё подеритесь, – мрачно предложил наш целомудренный приятель.

– А драться бесполезно, – Саня посмотрел на нас снисходительно. – Попробуйте… хотя вряд ли у вас чего получится. Больно тяжёлый вариант. К тому же вы маленькие и приехали всего на два месяца!

«Посмотрим», – синхронно подумали мы с Бородой, переглянулись и рассмеялись.

– Ладно, мужики, вынужден вас покинуть, – вздохнул Сашка. – Я же по совместительству анестезиолог! Пойду готовить больного к показательному выступлению Савельича. Приходите через полчасика в операционную, получите удовольствие.

– Можно, я с тобой? – спросил Рыжий.

– Пошли, – кивнул Саня.

Мы с Бородой остались на улице. Солнце припекало по-взрослому, стоял полный штиль. Я подумал о предстоящем мастер-классе от Валерьяна в душной операционной и заранее покрылся противным горячим потом.

В тот момент появилась Татьяна, и мы, как два молодых козлика, бросились к ней знакомиться.

– Девушка, признайтесь честно: Вы не видение? Мы даже не могли представить, что в этой глуши встретим богиню! Настоящую богиню красоты и грации, – выпалил я на одном дыхании.

Татьяне было явно приятно слышать мои слова.

– Я вам гарантирую, что я вполне реальна и, к сожалению, совсем не богиня, – в тон мне ответила девушка. – Я Татьяна, скромный доктор-педиатр, отбывающий в этом центре цивилизации второй и, надеюсь, предпоследний год трёхлетнего распределения. А вы?

– Я Алексей, можно Мартын. Это Борода, реже – Саня. У него борода не растёт, поэтому мы его так зовём. А у тебя какие планы?

Татьяна улыбнулась:

– А мы уже на «ты»?

– А мы разве когда-нибудь были на «вы»?! – с притворным удивлением спросил Борода.

Татьяна засмеялась, продемонстрировав идеальную улыбку:

– Планы у меня более чем прозаические: детишки с мамами, которые пришли на приём, уже ждут своего доктора. Так что пока, мальчики! Увидимся позже! – и с этими словами она гордо удалилась, вынуждая нас ещё несколько секунд восхищённо глядеть ей вслед, глотая слюну.

– Хороша, – сказал Борода, мечтательно прикрыв глаза.

– Ага, – лаконично ответил я.

Мы молча выкурили по сигарете и без намёка на энтузиазм направились к хирургическому корпусу.

Там кипела жизнь. Хирургические операции, как мы поняли, были здесь не очень частым событием. В операционной собрались все участники процесса: пациент, уже под наркозом, благополучно обеспеченным волшебным гинекологом Саней, возможно, при помощи раздувающегося от гордости Рыжего (эти двое тоже были тут), несколько медсестёр, санитарка и мы с Бородой (на заднем плане). В центре внимания был Валерьян Савельич, напоминавший в операционном халате и маске весьма крупное привидение.

– Начнём, с Богом, – проговорило «привидение» и щёлкнуло пальцами. Одна из медсестёр достала пузырёк с медицинским спиртом, налила в мерный стакан ровно сто граммов и протянула Валерьяну. Тот взял стакан, выдохнул, не разводя, залил в себя его содержимое и занюхал рукавом стерильного халата.

– Настоящий хирург перед операцией, – хрипло изрёк «настоящий хирург» после паузы, – должен принять сто грамм, иначе не сложится. Но не больше, иначе тоже не сложится.

С этими словами он взял в руки скальпель и сделал длинный надрез на коже вдоль правой рёберной дуги.

Дальше всё происходящее напоминало замедленную съёмку. Около часа «настоящий хирург» разрезал кожу, внимательно разглядывал ткани, окружающие поражённый орган (так долго, что я грешным делом подумал, не заснул ли он!), а потом минут сорок выделял желчный пузырь, периодически приговаривая:

– Настоящий хирург должен делать всё медленно и обстоятельно. Торопиться тут некуда.

С него ручьями лился пот, который любовно вытирали со лба медсёстры, выполнявшие параллельно функции ассистентов, поскольку другого хирурга (я имею в виду, относительно трезвого!) в больнице не было. Медсёстры тоже истекали потом, но героически держали крючки и подавали инструмент. Санитарка совершала абсолютно бессмысленные движения, гоняя по раскалённой операционной волны горячего воздуха.

Часа через два с четвертью пузырь, наконец, был удалён и торжественно выброшен в лоток. К этому моменту мы давно потеряли всякий интерес к производимому «настоящим хирургом» и его помощниками действу и мучительно ожидали его окончания. Не прошло и трёх часов, как Валерьян Савельич снял маску, сбросил перчатки, вытер халатом мокрую, довольную физиономию и изрёк:

– Ну, вот и всё! Выводите из наркоза и везите в палату. Учитесь, молодые люди, классической хирургии!

Дав последнее напутствие столичным студентам, главврач гордо и независимо вышел вон. Мы тоже покинули операционную, выскочили из здания и, не отходя от «кассы», закурили. То было ни с чем не сравнимое наслаждение!

– Мартын, – когда мы перевели дух, вдруг произнёс Борода, – давай поспорим, у кого с Татьяной сложится. Ставлю бутылку коньяка.

– Армянского. Не меньше пяти звёзд. Принято, – ответил я, протянул Бороде руку и добавил: – Рыжий, разбей.

* * *

В Советском Союзе подавляющее большинство граждан не были избалованы разнообразием продуктов и напитков. В продаже не было ничего или практически ничего. На полках продуктовых магазинов можно было обнаружить хлеб, крупы, сахар, соль и такие замечательные консервы, как «Килька в томатном соусе» за тридцать три копейки и «Морская капуста». Когда человек шёл в магазин за колбасой, ему и в голову не приходило задумываться о её возможном ассортименте. Потому что ассортимента никакого не было. Очередь (длинная, злая, ругающаяся) была, а ассортимента – нет. Зато поводов для счастья у совка имелось огромное множество. Удалось заполучить колбасу (ЛЮБУЮ!!!) – радость, а если ещё и СЫР достался – день удался. И не важно, что час-другой простоял в очереди, переругался со всеми окружающими коммунистами и беспартийными, выслушал всю правду о себе и ближайших родственниках до десятого колена. Добытый непосильным трудом кусок еды согревал душу и сердце.

Рассказывали такой анекдот: «Приходит человек в магазин «МЯСО» и спрашивает: «У вас рыбы нет?» Продавщица смотрит на него мрачно и отвечает: «У нас нет мяса, а рыбы нет в магазине напротив!» И появился он не просто так.

С мясом дело обстояло ещё хуже, чем с колбасой. На прилавках можно было увидеть «суповой набор» – едва покрытые мясом кости не первой свежести – и главное достижение советской мясной промышленности – «синюю птицу». Так не без иронии называли голубоватого цвета убогих кур, внешний вид которых позволял с большой долей вероятности подозревать, что они умерли своей смертью.

А вот под прилавком… Понятие «взять что-то из-под прилавка» существовало только у нас. Действительно, глядя на полупустые полки мясного магазина и их костлявое содержимое, становилось ужасно интересно: а где же всё остальное!? Где вырезка, шейка, окорок? Где, наконец, грудинка, корейка? А это всё, дорогие мои читатели, находилось ПОД ПРИЛАВКОМ. Не в буквальном, конечно, смысле, а в фигуральном. То есть я, обычный совок, не знающий лично продавщицу Нюру, не имел никаких шансов купить, например, сочный кусочек вырезки и уходил, вздыхая, с «синей птицей». А вот тот, кто Нюру знал и готов был заплатить полторы-две цены, мог наслаждаться добытыми ИЗ-ПОД ПРИЛАВКА деликатесами. Таким образом, по тем временам здороваться за ручку с мясником – как сегодня похлопать по плечу Кобзона!

С алкоголем дело обстояло тоже неважно. За водкой, вином, пивом стояли длинные и ещё более озлобленные, в силу традиционного похмелья, очереди. Периодически Советская власть начинала бороться с пьянством, и тогда очереди становились длиннее (пропорционально общественной значимости антиалкогольной кампании), а борьба за вожделенную бутылку доходила до мордобоя и поножовщины. Коньяк доставался проще, но он стоил дороговато для простого инженера, не говоря уж о бедных студентах. Никаких «французских бренди», конечно, совки не видели, но можно было приобрести азербайджанский, грузинский и армянский коньяк в диапазоне «три, четыре или пять звёзд», согласно заявленному сроку выдержки. Но если бутылка водки в начале восьмидесятых стоила пять рублей тридцать копеек, то за армянский коньяк «пять звёзд» выкладывали по десять-пятнадцать рублей. Вот почему бутылка коньяка считалась хорошим подарком врачу, учителю, а также уместной ставкой в различных спорах.

* * *

– Рыжий, ты разбивать будешь!?

– Да, буду, буду! Но с условием. Вернее, с двумя. Первое: пьём в любом случае вместе. И второе: как обычно, если проигрываете оба, оба и проставляетесь!

– Давай, разбивай уже! Это всё и так ясно!

Рыжий «разбил».

– А, может, для начала стоит с ней познакомиться, а потом спорить?

– Так мы уже три часа как знакомы, – хором ответили мы с Бородой.

В этот момент появился великий анестезиолог Хвостов.

– Как вам классическая хирургия? – с ухмылкой спросил он.

– Ваш шеф – Пирогов, не меньше! И мы счастливы в течение целых двух месяцев постигать его мастерство! – с пафосом произнёс я.

– Настоящие подхалимы! Ладно, отмечать ваш первый трудовой день где будем?

– Давай у нас. Заодно дом обмоем! Вот только одна проблема: ни пить, ни жрать у нас нечего, да и где здесь чего берётся, пока не знаем!

– Это не проблема. Покурите тут, пойду что-нибудь соберу.

Пока мы ждали Саню с провизией, появилась Татьяна. Мы с Бородой метнулись к ней, но Рыжий сказал:

– Теперь и я пойду знакомиться! Стойте здесь!

– Может, тебя представить? – спросил Борода.

– Как-нибудь без сопливых обойдусь! Курите пока!

Рыжий о чём-то так долго беседовал с Татьяной, что мы даже начали немного ревновать. Девушка поглядывала в нашу сторону, – видимо, говорили они и про нас.

– Рыжий тоже, что ли, решил поучаствовать в споре? Он вроде не по этим делам, – спросил Борода.

– Не знаю, не знаю… в тихом омуте черти водятся!

Рыжий наконец закончил беседу и с довольным видом вернулся к нам. Татьяна с нам не подошла и убежала по своим делам.

– Вы о чём так долго трепались? – начал я допрос с пристрастием.

– Да так, сначала познакомился, потом решил оценить ваши шансы.

– Ну и как?

Рыжий поморщился:

– Думаю, всё будет хорошо. С удовольствием выпьем втроём две бутылки отличного коньяка!

Появился Саня с большой сумкой в руке.

– Смотрите, хватит? – спросил он и раскрыл сумку.

Там лежали две бутылки водки, огромный шмат аппетитнейшего сала с добрыми прожилками мяса, кольцо домашней колбасы, трёхлитровая банка солёных огурчиков, буханка чёрного хлеба, пачка чая и сахар.

– Картошку у вас накопаем, зелень тоже у вас есть. И вот ещё, на всякий случай, – добавил Саня, доставая из кармана какие-то бумажки.

Мы вопросительно посмотрели на него.

– Дурни, это рецепты. Пять рецептов на его величество Spiritus aethilici rectificati!

В советское время медицинский спирт купить в обычном магазине было невозможно. А между тем он представлял собой большую ценность, поскольку двести граммов чудо-жидкости достойно заменяли целую бутылку водки стоимостью пять рублей тридцать копеек. Его можно было добыть в любом медицинском учреждении (разумеется, при наличии соответствующих связей) или получить в аптеке по рецепту. На одном рецепте выписывали не более ста миллилитров: теоретически считалось, что им будут протирать задницы перед и после укола. Задницы, конечно, протирались другими веществами, а спирт благополучно промывал пищеводы и желудки в разведении и без.

– Так это же ещё целых две бутылки водки! – обрадовался Рыжий. И добавил: – Теперь точно хватит!

Когда мы проходили мимо аптеки, Сашка толкнул меня в бок:

– Иди, бери спирт. Тебя ещё здесь не знают, – он протянул мне рецепты, по которым Иванов, Петров и прочие Сидоровы должны были получить по сто граммов спирта для протирки своих драгоценных мягких точек.

Я зашёл в аптеку. Там никого, кроме бородатого провизора в несвежем халате, не наблюдалось. До этого я никогда спирт по рецепту не получал и волновался, как бы меня не раскусили.

Я протянул бумажки аптекарю и твёрдо сказал:

– Здравствуйте. Вот рецепты, мне надо для больных товарищей спирт получить.

Мужик внимательно посмотрел на бланки, потом на меня и флегматично спросил:

– Вам в один флакон?

Я притворно возмутился:

– Неужели я похож на человека, который пьёт спирт?!

– Если честно, очень похожи, – искренне ответил провизор.

– Тогда в один, – после недолгого раздумья решил я.

Аптекарь молча налил мне во флакон поллитра спирта.

– Спасибо, – поблагодарил я, взял ценную тару и с достоинством удалился.

Мы пришли домой, наварили замечательной рассыпчатой картошки, сдобрили её зеленью с огорода и салом из сумки, накрыли скатертью стол, расставили тарелки и рюмки, любезно оставленные предыдущими хозяевами, и сели отмечать первый день практики. Ужин получился чудесный!

Утро выдалось заметно хуже…

* * *

Прошли дни…

Завмаг

Практически любой советский человек (в просторечье – «совок») знает, что такое «резинотехническое изделие № 2». Это презерватив. Во времена СССР продавались такие изделия в любой аптеке по цене четыре копейки за две штуки. Совки очень стеснялись их покупать, поэтому, приходя в аптеку, они озирались по сторонам и говорили шёпотом: «Дайте мне ЭТО» – или ничего не говорили, протягивая четыре копейки без сдачи. Провизоры (в основном женщины различного возраста), в свою очередь, стеснялись их продавать. Если иметь дело доводилось с молодыми девушками, они краснели и покрывались пятнами, а если покупателю «посчастливилось» нарваться на девушку бальзаковского (или любого другого) возраста, приходилось терпеть ехидные ухмылки (непонятно, почему), возможно, вызванные лёгкой завистью к предстоящему покупателю процессу.

Однако покупка приснопамятного изделия № 2 хоть и являлась процедурой достаточно неприятной, не могла сравниться с адскими муками его использования по назначению. Дело в том, что отечественная резина отличалась твёрдостью, жёсткостью и упругостью, как линия партии, и при надевании на причинное место приносила такие физические страдания, что физиологические инстинкты меркли и угасали перед стремлением поскорее выкинуть четырёхкопеечное средство унизительной пытки в мусорное ведро или унитаз.

Официально секса в Советской стране не было. Были любовь (кстати, не только к Родине), страсть, ревность и масса другого, а вот секса не было! На самом деле он БЫЛ, причеё вполне беспорядочный, зачастую (о, ужас!) вне брака и совсем нередко в рамках нахальной супружеской неверности. И поскольку импортных презервативов в наличии не имелось, а про прелесть отечественных вы теперь всё знаете (простите, если вы знали это и раньше, и я разбередил сейчас ваши воспоминания о героических мучениях во имя любви к сексу!), совки часто страдали различными венерическими заболеваниями. Тогда, конечно, бойцы интимного фронта не болели СПИДом или гепатитом С, поскольку об этих болезнях никто ничего не знал, а стало быть, никак не мог ими заразиться. Зато гонорея (в просторечье – «триппер»), трихомониаз и в самом худшем случае – сифилис частенько становились нежданной добычей любвеобильных граждан. Первые два недуга имели достаточно яркие и неприятные проявления, поэтому о них пострадавшие узнавали в течение нескольких дней, последняя напасть отличалась более скудными симптомами, но значительно более тяжёлыми последствиями и обычно выявлялась при случайном обследовании.

Студенты-медики как активные сторонники свободного секса находились в передовых рядах страдальцев от вышеперечисленных инфекций. Поговорка «Тот не мужик, кто хоть раз не переболел триппером» почти точно отражала происходящее. Конечно, среди студентов и даже медиков находились «ботаники», для которых единственным светлым чувством оставалась любовь к учебнику по истории КПСС или атласу по анатомии, но, поверьте, их было абсолютное меньшинство.

Поскольку венерические заболевания отнюдь не являлись редкостью, их счастливые обладатели не посыпали голову пеплом и не неслись прямиком в КВД. У каждого приличного ловеласа, особенно если за его плечами уже был груз двух-трёх курсов медицинского института, имелась своя нехитрая схема лечения неприятных болезней, более или менее успешно с ними справлявшаяся. Насколько успешно, об этом можно было только догадываться, так как ни о каком контроле лечения (как, кстати, и о нормальной диагностике) речь, конечно, не шла. Тем не менее после периода вынужденного простоя бойцы любовного фронта возвращались на передовую с новыми силами.

* * *

Привычно мучась от жажды и лёгкой утренней тошноты, я сидел в поликлинике в кабинете терапевта, распираемый от гордости, что мне доверили столь ответственную работу, с трепетом поглядывал на электрокардиограф, стоявший на процедурном столике и ждавший звёздного часа. Я уже опробовал прибор накануне на Рыжем: кардиограмма, должен вам сказать, получилась так себе. По крайней мере, мне так показалось, возможно, в силу моих скудных познаний.

В кабинет зашла добрая толстая буфетчица тётя Нюра, посмотрела на меня понимающе, с искренним состраданием и пробормотала:

– Сейчас приду.

А минут через пять моя благодетельница вернулась с большой кружкой простокваши.

– Пей, касатик, поправляйся, – сказала она, с умилением глядя на меня.

– Спасибо, тётя Нюра, спасла, – поблагодарил я, судорожно глотая прохладную тягучую массу.

Тётя Нюра забрала пустую кружку, вздохнула и пошла по своим делам. Наступило блаженство.

Я начал немного соображать и подумал про Татьяну. Вела она себя как-то странно, вроде и общалась с нами нормально, но и близко к себе не подпускала. Ни меня, ни Бороду. Честно говоря, мы и сами не особо усердствовали, так как постоянно были заняты то работой, то досугом с Сашкой Хвостовым. Да и мешали мы друг другу изрядно, когда выдавалась свободная минута…

Я, должно быть, на некоторое время погрузился в сон, но сильный грохот заставил меня открыть глаза. В кабинет влетела женщина непонятного возраста с бюстом не менее восьмого размера, ростом точно не ниже меня и весом с бегемота средней упитанности.

«Брунгильда, – промелькнула у меня в голове паническая мысль. – Именно так она должна была выглядеть!»

«Брунгильда» огляделась по сторонам, отдышалась, вытерла пот носовым платком, плюхнулась на табурет, который застонал, но выдержал всю прелесть её тела, и выпалила со значением:

– Я Степанида Антоновна. Завмаг!

* * *

Позволю себе ещё одно лирическое отступление. В Советском Союзе, как вы уже поняли из моего рассказа, был тотальный дефицит продуктов питания. Так же, даже ещё хуже, обстояло дело с промышленными товарами. Все поголовно пользовались духами «Красная Москва» (если ещё удавалось их добыть!), носили кургузые брюки и юбки – гордость фабрики «Большевичка» и, если это можно так назвать, туфли Усть-Урюпинской обувной фабрики.

Парадокс заключался в том, что, отправившись в гости в сколь-нибудь приличный дом, на столе вы могли рассчитывать найти всё: и копченую колбаску, и икорку, и закуски самые разнообразные, и многое другое. «Откуда бралось такое изобилие?» – спросите вы. И вот тут мы подходим к такому замечательному изобретению социализма, как «блат».

Блат – это связи, которые позволяли совку что-либо раздобыть или что-либо сделать. По блату ходили в кино на нормальные фильмы и в театры на хорошие спектакли, по блату поступали в институты и получали приличную работу, по блату доставали продукты питания и импортные шмотки. В особо дефицитных случаях устраивался даже «конкурс блатов», когда искомый раритет доставался тому, чей блат оказывался самым крутым. Феномен блата породил ещё один феномен. Только в СССР слово «нет» стало абсолютно неоднозначным. Если вы спросите американца или любого другого француза, сколько оттенков у слова «нет», он только пожмёт плечами. Советский же человек всегда отличал слово «нет» от словосочетания «совсем нет». Например, вы приходите в магазин и говорите: «У вас есть джинсы?» Продавщица отвечает вам: «Нет». «Совсем нет?» – спрашиваете вы. Это значит: «Я понимаю, что джинсов по семьдесят рублей у вас нет. Но, может быть, за сто двадцать они найдутся!?» Дамочка за прилавком задумывается, и зачастую действительно оказывается, что «нет» и «совсем нет» – это абсолютно разные вещи. Джинсы волшебным образом появляются, причём нужного вам объёма и роста.

Все отношения «по блату» можно разделить на две группы: «дружеские» и «коммерческие».

«Дружеские» отношения – это когда у меня есть товарищ, например, директор магазина. Мне нужны модные брюки, которых, понятное дело, нет в широкой продаже. Я обращаюсь к товарищу, и он мне из дружеских побуждений дарит или по себестоимости продаёт те самые брюки.

«Коммерческие» отношения, в свою очередь, тоже можно разделить на две группы.

Первая – это отношения типа «ты мне – я тебе». Предположим, я директор продуктового магазина, а Вы – промтоварного. Вы мне добываете шубу для жены, а я Вам взамен – колбасу, икру и крабов в эквивалентных по цене количествах. Или моя дочь хочет поступить в медицинский институт, а Вашего сына надо пристроить на работу в посольство Мавритании. Я помогаю Вашему сыну, Вы – моей дочери.

Вторая – отношения типа «товар-деньги». У меня есть дефицитные брюки, государственная цена которых пятьдесят рублей. За пятьдесят рублей у меня их, конечно, нет. Но за сто есть! Или если даже их «совсем нет» сегодня, вы даёте мне сто рублей, и завтра они будут!

Во всех этих товарно-денежных цепочках ключевую роль играл завмаг. Это такой маленький князёк на вверенной ему государством территории, который получал весь дефицит, распределял его, решал, кому чего сколько и по какой цене продать. Продавцам тоже кое-что доставалось от знатного пирога, но лишь жалкие объедки со стола всемогущего хозяина. Поэтому иметь своего завмага почиталось большим счастьем для любого совка. В конце концов, даже если сегодня вам не нужна шуба, её всегда можно обменять на колбасу и билеты в театр!

* * *

Но вернёмся в кабинет терапевта Гореловской ЦРБ.

«Завмаг – это хорошо», – подумал я и участливо спросил:

– Чем, девушка, я могу быть Вам полезен?

При слове «девушка» Степанида Антоновна стыдливо покраснела и произнесла громким шёпотом:

– Клянись, что никому не скажешь.

– Могила, – ответил я почему-то тоже шёпотом.

Она подскочила ко мне и вцепилась в отворот халата. Я попытался было вырваться, но силы оказались явно неравными, и я смирился с неизбежностью.

– Ты умеешь лечить… ну, эти болезни? – спросила она.

– Какие болезни? – не понял я.

– Ну, эти… Которые там… – ответила «Брунгильда» и ткнула себя между ляжек, каждая из которых по ширине обхвата дала бы фору столетнему дубу.

Тут я догадался, что какой-то очень смелый самец умудрился мало того, что вступить в интимную связь с этим мастодонтом, так ещё и заразил её нехорошей болезнью! «Бедняга, – подумал я. – Если он ещё здесь, его надо срочно разыскать и объяснить, что появление в радиусе ста километров от Горелово может оказаться последним событием в его удалой жизни». Однако положение Степаниды было незавидным: она не могла обратиться с такой болезнью ни к кому из местных врачей. Это же позор! Навсегда! Ко мне она пришла от безысходности, ведь я чужак и вряд ли буду распространяться, особенно если об этом просит завмаг.

– Разумеется, я Вам помогу, – сказал я с достоинством. – Я сам схожу в аптеку и всё куплю, Вам не надо светиться.

– Спасибо, – выдохнула она с облегчением. – Сколько я тебе должна?

– Только за лекарства. Я ведь тоже смогу к Вам обратиться?

– Конечно, в любое время дня и ночи.

И это оказалось как нельзя кстати. В Горелово была страда. Страда – время уборки урожая. Урожая чего – мы так и не поняли, вроде бы, ничего интересного в округе не росло. Но на время страды, длившейся целых два месяца, в деревне устанавливался сухой закон. В магазине вообще не продавали спиртного. Нас, однако, это уже не касалось. Излеченная Степанида Антоновна снабжала нас горючим бесперебойно и по себестоимости. Иногда даже со скидкой, причем большой. Всё, как положено. Ты мне – я тебе!