Текст книги "Пи, синий кобальт (СИ)"

Автор книги: Андрей Загородний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Серёга Землянский зашёл в обеденный перерыв. В свой, естественно, у меня, человека свободного, какой перерыв? Выглядел он не очень. Нет, не в парадном костюме, и волосы не перекрашены. Без свежих татуировок, несвежих и не бывало. А вот выражение лица! Опять же, на роденовского мыслителя он никогда не смахивал, но тут в глазах что-то от Босха проскакивало.

  – Пойдём ко мне, посмотришь. На работу.

  Здесь я совсем растерялся. Рисовал себе, размышлял о смысле жизни – задался с утра тем самым, всем надоевшим, вопросом, который «зачем существую». И вдруг. Всё-таки трудился он в ящике, да таком, что даже на проходную без паспорта лучше не соваться.

  – Так... нельзя же, – глупый ответ, но в озадаченном же состоянии.

  – Теперь можно, пошли, – Серёга, похоже, настроился нарушить самые серьёзные правила внутреннего режима.

  – День открытых дверей? Всех желающих на бомбе катаете?

  Про бомбу – старый стёб, бомбами ящик никогда не занимался, там сплошь теоретики, главное оборудование – карандаши. Или, может быть, резинки? Какой-никакой, а инструмент уничтожения.

  – День открытых дверей? – Серёга нехорошо так почесал нос. Нос у него всегда не к добру чешется. – Да, пожалуй, день... год открытых дверей. Вечность.

  Ладно. Собираться – только руки от краски помыть. Заказов мало, да и всё больше скучища, в Фотошопе наваял, на принтере распечатал.

  Ходу двадцать минут, и пешком далековато, и в маршрутку лезть не интересно. Решили пешком. Расспросить? Бесполезно, он тот ещё секретчик. После школы в Москве учился, астрофизик, а я в Питер подался, в университет промдизайна. Так про его столичные занятия я тогда лучше знал, чем про теперешнюю работу, здесь, под боком, после возвращения. Ладно, потом, да и в голове с утра дурацкий вопрос засел. Бывает, думаешь, вроде и о ерунде, а жить мешает. Привяжется и, пока ответа не найдёшь, не переключишься.

  – Слушай, зачем мы рождаемся? – спросил и сам понял, что глупость ляпнул. Такое к философам, нормальный человек плечами пожмёт. В адрес и философов, и вопросов их. – Нет, не правильно, почему нас рождается столько же, сколько женщин? Нафиг много мужчин, с точки зрения биологии? Сам процесс, извиняюсь, времени большого не требует. Так, одноразового присутствия. Производителя на три сотни прекрасных дам хватило бы.

  Серёга на ходу обернулся, взглянул как на идиота:

  – Помнишь старый анекдот?

  – Помню. Который?

  – Тот, что кончается на «щас всё брошу и буду для тебя рогатку делать».

  М-да, не в настроении разговаривать, действительно гадость какая-то стряслась. Но молча никак не шагалось:

  – С чего к тебе маршируем? Вся жизнь под грифом, и вдруг. А секреты?

  – Нет секретов. И не было. Физика, и всё.

  – Раз ящик, должны быть.

  – Ху-дожник! У вас, художников, нарисовал шедевр, и ты гений. В науке диссертации, публикации, рецензенты. Соображаешь, какая бюрократия?

  Какая бюрократия, я соображал, зря думает, что у нас бело и пушисто. Но каким она боком к секретности?

  – Ну и? Это-то при чём?

  – При том. Если работа закрытая, публикации не нужны, и рецензента сам выбрать можешь, с кем знаком, кто плохого не скажет. Типа, Вася Иванов и так в теме, пусть он отзыв пишет, а больше никто, тайна.

  – А почему раньше не говорил? Я не комиссия из министерства.

  – Говорил, общей физикой занимаюсь, ты не верил.

  Действительно, выдавал пару раз общие слова про физику. Ясней не становилось, да и я тогда не настаивал. Прошагали пару кварталов молча, но это не по-Серёгиному. Если прорвало на объяснения, короткой фразой не обойдётся:

  – Да и зачем нарываться? Первый отдел бдит, тебе оно надо? Ляпнешь где-нибудь, и неприятности пачками. Газеты читаешь, телевизор смотришь? То в одном институте американцам Родину продали, то в другом.

  – Сам говоришь, ничего у вас нет.

  – Думаешь, те через границу сейфы с секретами перекидывали? В первых отделах тоже карьеру делают, а нет шпиона – нет карьеры.

  За разговором подошли к ящику, и тут-то холодок по коже побежал. Ворота проходной не заперты, и в будке никого. Всю жизнь мимо ходил – решётка в сторону отъезжала машину пропустить, и сразу назад. А сегодня, день открытых дверей буквально.

  Главный вход, турникеты – ни одного вахтёра. Раньше – паспорт, запись в книге, только, чтобы по внутреннему телефону позвонить, человека наружу вызвать, мобильники-то они на входе и сдавали. А сейчас некому документики предъявлять.

  – Видишь? – Серёга махнул рукой вокруг. – Понимаешь?

  – Вижу. Не понимаю, – правда – лучшее оружие, как в споре, так и без оного.

  – Свалили все.

  Действительно, в здании никого. Сам ящик изнутри весьма обыкновенный, коридоры, двери. На лифте кататься не стали, а может, и не работал он, идём по лестнице, Серёга объясняет:

  – Эвакуация. Согласно штатному расписанию, в течение трёх часов. Подогнали машины, и прочь. Я не поехал, какой смысл? Что они могут сделать своими отделами, хоть первыми, хоть теми, которые двумя нулями обозначены?

  – Подожди. Война? Американцы? Ты же ничего не рассказал ещё.

  – Кто? Ну ты наив! Американцев наши придумали, детей пугать. Тех, неразумных, из анекдота.

  Анекдот про детей я не помнил, но расспрашивать не стал. Ящик слинял – дело серьёзное, хватит лирических отступлений.

  Офис оказался не совсем теоретическим, столы, компьютеры, но и электроника, оптика какая-то – точнее, понятно, не разбираюсь. У компов корпуса открыты, по всему получается жёсткие диски увезли – информация важнее оборудования.

  – Если не агрессоры, то что? С чего эвакуация?

  – Вот и я о том же. Инструкции по военному сценарию писаны. По старинке, памятуя, как Гитлер к Москве шёл. Здесь другое, но, знаешь, предписания выполнять – оно не так страшно, как самому думать. Смотри лучше сюда.

  Он щёлкнул выключателем на небольшом приборе, вроде микроскопа. Смотрю.

  – Видишь?

  – Кружок разноцветный, справа-слева ультрамарин, сверху снизу, чуть наискось, кобальт.

  – Синий и синий, но разный? – Серёга давно со мной знаком, можно сказать, всегда, но всегда и переспрашивает. – Точно разный?

  – Точно, – говорю.

  – А сейчас, – щелкнул выключателями.

  – Теперь охра и сиена.

  – Коричневые. Точно цвета разные?

  – Конечно, что, я не вижу?

  – А кружок, точно кружок?

  – Точно. Достал ты повторять «точно-точно-точно». Объясни.

  – Это пока точно, – вздохнул Серёга. – Извини, не стал сразу говорить. Хотел, чтобы ты сам увидел. Понимаешь, прибор этот простенький, демонстрационный. На занятиях студентам показывать, как получить величину Пи дифракционным методом. Реально, кому нужно её измерять, если китайцы в третьем веке посчитали и все мы с тех пор пользуемся? И любой желающий на домашнем компе чёртову уйму знаков после запятой смастерит.

  Опять вздох, и объяснения продолжились:

  – Цвет определяется частотой генератора. Генератор одну частоту даёт. Не может быть кружок разноцветным.

  Развздыхался Серега так, что я понял, именно из-за этой разноцветности и сбежали все, кто здесь работал. Здание бросили, приборы, многие даже и семьи, и в убежище спрятались. Наверняка предусмотрено убежище для особо секретных сотрудников на случай страшной-ужасной опасности.

  – Как понимаю, плохо это, и дело не в цвете, раз ящичники в бега подались?

  – Именно. Число Пи поменялось. Теперь оно разное в разных направлениях. Если измерять, конечно, а не считать.

  – Вверх-вниз уменьшилось? – спросил я, просто так, разговор поддержать.

  – Если бы. Бессистемно ползёт – то в одну сторону, то в другую.

  Серёга засуетился. Наверное, в голову мысль пришла:

  – Подожди, посчитаю.

  Нашёл компьютер с не выдранным жёстким диском, запустил, начал клавиши мучить. Ну, а мне в холл, кофемашину оживлять, что ещё делать? Нехорошая ситуация, аж курить захотелось. Только бросил, так бросил, три года назад.

  Мы тогда с Галкой разбежались. Полюбовно. Вместе пару лет прожили, но не сошлись, что называется, жизненными ориентирами. Поговорили, обсудили, да и в разные стороны. Я себя зауважал по полной. Да – да, нет – нет, не рассусоливая. Подумал, раз я такой крутой и рациональный, брошу-ка курить. Оказалось, да, крутой, бросил. Только в больницу попал с воспалением бронхов. Микробы в них прикинули-разобрались, что дыма больше не ожидается, и устроили в мою честь народный праздник. Микробов медицина к порядку призвала, ну а я до сего дня на сигареты смотреть боялся. Мало ли, какие финты на эту тему у организма припасены? И вот вдруг захотелось. Надо понимать, чувствует неприятности сзади расположенный орган.

  Кофемашину я не оживил, зато нашёл в шкафу древнюю электроплитку. Только когда прикончил вторую джезву, Серёга появился.

  – Посчитал?

  – Если бы. Разные астрономические координаты пробовал, к Солнцу, к галактике...

  – Так к центру большого взрыва посмотри, – махнул я рукой. – Я ещё чашки четыре кофе осилю, он у вас выдохшийся.

  – И это тоже.

  – Ну и ладно, какая разница? Лучше расскажи, чего ваши испугались? Одна цифра, теперь другая, в чём проблема?

  – Как в чём? Если круг больше не круг, вся техника посыплется. Это люди-звери руками-ногами машут, а в механике – вращение. Прямо сейчас валы повсюду изнашиваются в разы интенсивнее. Вот часы у тебя – может, завтра выбросишь.

  – Не выброшу, они электронные, там нет валов.

  – По-вез-ло, – ехидно согласился Серёга. – Через сколько дней маршрутки ходить перестанут? А электростанции? А атомные? Фукусиму помнишь? Чернобыль?

  Перспектива не радовала, хоть, честно говоря, не верилось в технический апокалипсис. Всё-таки не везде вращение. На тех же электростанциях, вроде, греется что-то. Хотя на гидро, там пропеллеры. Нет, не моё – разбираться, где в технике крутится, а где не очень.

  Не заметили – вечер наступил. Конец цивилизации вещь, конечно, серьёзная, но у Серёги Катя, сын, опять же, маленький. Задвинули ворота за собой, и разошлись. Он – домой, я – заказ дорисовывать. Всё равно после таких интересных новостей сон не пойдёт. А пойдёт, в мастерской на диване отрублюсь, дома по-любому не ждут.

  Руки работали, голова о другом думала. Картину по фотографии писать голова не нужна. Да и слово «писать» мало подходит – так, срисовывать. И мысли шли, какие только в полусне бывают. Старьё лезло, давно прошло, забылось, а выбиралось из глубин и казалось важным настолько, что и жизнь не в жизнь. Говорят, в старости такое норма – пожалуй, не по мне такая старость.

  В основном в голову лезла Галка. Два года вместе, нормально, разошлись, тоже нормально. И не вспоминал почти. Нет, сначала сказал – забуду, а потом уже не вспоминал. Только изредка ощущение всплывало – её бедро под ладонью, пальцы талию обхватывают, ещё чуть и большой с указательным сомкнутся. Мирно разошлись, а вот сидит в памяти, и кажется ночью, что виноват. Даже не обидел, нет, и не сделал ничего плохого, просто, вроде бы, она, со своими целями в жизни, права, а я со своими – нет. И виноват почему-то.

  Утром настроение сложилось абсолютно никуда – не выспался, от ночных раздумий послевкусие, ещё и мировая катастрофа совсем не кстати. Хотя, по утру она казалась не такой и страшной. Мало ли, ящик из города смотался. Знакомые, конечно, там имелись, но из друзей только Серёга. Ничего не теряю. А техника быстро ломаться будет, так и что? Отремонтируем, редко ли покупаешь новьё и через неделю в мастерскую бежишь?

  Серёга заявился в половине десятого. Выглядел неважнее вчерашнего, даже нарядился в ту же рубашку, я такие вещи замечаю, профессиональное, наверное. Небритый, это каждый заметит, при его-то белесой щетине. Уже не Босх, а репинские страдальцы проглядывают.

  Предъявил блокнот, обычный, бумажный:

  – Я не спал ночью, смотри.

  Формулы мне, понятно, ничего, кроме училки по математике, не напомнили:

  – Серёга, забыл? Не понимаю арифметики старше третьего класса. Я же тебе не говорю «ночь не спал, смотри, что получилось», хотя это чистая правда, вон висит.

  Готовое полотно «Интерьер провинциальной забегаловки» энергично оскорбляло взор. Заказали его хозяева, самодовольно называвшие своё заведение элитным баром. Решили, что забегаловка маслом, повешенная в забегаловке «по жизни», её, эту самую забегаловку, облагородит. Ну и ладно, я сделал. В кассу, и забудем как дурной сон.

  – Заплатят за это великолепие, отпразднуем. Помнишь, у Ремарка персонаж по фотографии портреты покойников малярил? Работы – на день, он за месяц подряжался. Ремарк – мой учитель.

  – Отпразднуем. Если успеем, – хмыкнул Серёга. – Ты зря выкладки смотреть не хочешь. Ситуация похуже, чем вчера казалось.

  – Куда хуже-то? Цивилизацию похерили, так мало? Назад на деревья полезем? А хвост? Давай, рассчитывай, как хвост отращивать.

  Прозвучало кисло. И он не в настроении, да и я, скорее, бодрился. Заставил его на пальцах объяснять, без формул. Вчера мы договорились до Большого взрыва. Я не знал, оказывается, эпицентр давно вычислили, но получалось, что асимметрия Пи и к нему не привязана. Так Серёга ночью проснулся, а может, и не спал вовсе, просчитывал вариант со множеством миров.

  Если излагать для непонятливых, для моих братьев по разуму, а не для Серёгиных, то... В общем, Больших взрывов много, и вселенных получилось много. Причём, они не отдельно друг от друга, но не как планеты или галактики, никакого притяжения. Зато определяют свойства и... если формулы пропустить, Пи зависит от того, что по соседству взорвалось. Такая вот дурацкая картинка сложилась: Пи раскорякой скачет по минному полю. Ерунда, конечно, да и карикатура не мой жанр.

  Получалось, если две вселенные оказались с разных сторон от нашей, то всё здесь тикает и такает, а когда они расходиться начинают, наступает абзац. То есть, число Пи только потому и постоянно было, что в последние миллиарды лет мы между двух других миров протискивались, а теперь, возможно, закончились радости, и навсегда. «Между» – это образно, конечно. Серёга сначала пытался объяснять, где что находится, но я предложил поговорить о ширине мазка и колоративной прозрачности. Намёк он понял, и мы сторговались – «между» и «протискивались», хоть и неправильно, но для гуманитариев сойдёт.

  Закончили с теорией и двинулись в ящик, смотреть, как Пи поживает. Я, опять же, не только как друг и моральная поддержка, но и как эксперт – установить, поменялись ли цвета в приборе. Эксперт не понадобился, разницу дальтоник увидит – индиго и бирюза, для Серёги – тёмно-синий и совсем голубой.

  Он совершенно скис, да и с чего веселиться?

  – Что делать будем?

  – Не знаю. Мир рушится, что можно сделать?

  Посидели, на кофемашину посмотрели, водой наполнять, включать, пить, не хотелось, не то настроение. Я взял карандаш и начал просто, без головы, по бумаге водить. Привычные движения мне помогают, это как у Серёги нос тереть. Квадратики, кружочки, треугольники – не важно что. Ага, кружочки... Рисуем один в другом, аналогично с овалами. Если внутренний овал повернуть, он упрётся во внешний. Упрётся?

  – Слушай, а, скажем, прямо сейчас асимметрия Пи для всех кругов одинаковая?

  – В смысле?

  – В смысле, кружок в приборе бирюзовый со стороны двери. Вот чашка круглая, у неё тоже Пи больше с этой стороны?

  – Светло голубой – Пи самое маленькое. Но, в принципе, да.

  – А если чашку повернуть?

  – Всё равно со стороны двери.

  – Тогда какие проблемы? Чашка ведь не знает, что такое Пи. И вал в машине не знает, и колёса.

  Я нарисовал сплющенную по вертикали ось. Не контур, а детально, чтобы поверхность узнаваема была. Потом её же повёрнутую под разными углами. Поворот виден по сдвигу рисунка, а сплющенность – только сверху вниз. Получилось, как бы кожа оси ползёт по овалу.

  – Понимаешь? Оси всё равно круглой быть или овальной. Ей Пи до лампочки, главное, чтобы дырка, в которой она сидит, всегда по форме подходила. Так и получается, где шире – и у оси, и у дырки – везде шире. Где уже – у всего уже. С чего бы машинам ломаться?

  С полчаса мы рисовали кружочки в кружочках, овалы в овалах. Серёга к компу бегал, конечно. Получилось, колесу на оси всё равно, существует число Пи или нет. А вот с техникой посложней – непонятно. У меня до культурного шока дошло, оказывается, наука мало что точно посчитать может, даже орбиты планет и то приблизительно, хоть занимается этим со времён Коперника.

  Серёга положил карандаш:

  – По-твоему, получается, эксцентричность вала компенсируется эксцентричностью втулки, в которой он вращается. Но, если изменение Пи ни на что не влияет, то и дифракция бы не варьировала, и...

  – Понятно уже, – остановил я поток терминов. – Если Пи роли не играет, кружочек в твоём приборе светился бы одноцветно. Значит, конец света не отменяется.

  – Не знаю. Я не Эйнштейн, и не блондинка из Голливудского фильма про учёных. Только они такие проблемы за полчаса решали. Я научный сотрудник, успешный, пожалуй, но не более того. Ответить не могу, а чувство нехорошее.

  Помолчали немного. Но что молчать, надо, наверное, предпринимать шаги.

  – Твои как, в курсе? – с множественным числом я несколько преувеличил. Жена Катька у Серёги в одном экземпляре, а сын, по малолетству, в курсе быть просто таки не мог.

  – Нет, чего волновать без толку? Хотя, город маленький, вчера соседи не сказали, так сегодня сообщат, что институт эвакуировался.

  – Вряд ли. Народ непонятного не любит. Уже придумали себе объясняловку про учения гражданской обороны. Я в маршрутке слышал, когда утром в мастерскую ехал. А ты бы на счёт своих подумал. Это я один, мне всё по барабану, – сказал и перед глазами Галка мелькнула. С чего бы?

  – Да, конечно, – Серёга встал со стула. – Только вот, прийти и объявить... Катька, есть вероятность поучаствовать в конце света. Возможно, в умеренном его варианте.

  – Да-а, ей не интересно будет, – подтвердил я. – Она даже на карусели в детстве кататься не любила.

  Катька училась с нами в школе и, ещё класса с пятого, славилась отсутствием тяги к авантюрам. Удивительно, что замуж вышла – какой-никакой, а риск. Жизнь предпочитала размеренную, с поездками «в деревню», к родителям мужа. В смысле, на дачу, где Серёгины предки жили с самого выхода на пенсию.

  А это ведь мысль!

  – Слушай, получается, техника пострадает первой?

  – Получается.

  – Тогда бери своих и дуй к старикам в деревню. К натуральному хозяйству поближе, от рушащейся механики подальше.

  – Лишнюю неделю выгадаю? – безрадостно улыбнулся Серёга.

  Но хлопнул меня по плечу и пошёл домой, даже забыв, что сидели мы у него на работе, вроде как я был у него в гостях. Оставшийся без хозяина гость – я, в смысле – крикнул:

  – Может новые вселенные подтянутся, Пи на место поставят.

  Но он эту мудрость вряд ли слышал.

  В следующие дни апокалипсис развивался весьма уныло. И погода хмурилась, и народ бродил пасмурный. Странно, но про съехавший в эвакуацию ящик вроде как забыли, будто и не происходило ничего. Но я ведь не мог отвлечься, не озираться по сторонам, застревая взглядом на каждом круглом предмете.

  В придачу, с самой первой ночи пошла бессонница. Никогда не страдал, даже не знал что это такое. Думал, не спится – встань и рисуй. Или книжку читай, да что угодно. А прижало, и понял. Бессонница не когда спать не хочешь, а когда проснуться не можешь. И отрубиться не можешь, и подняться сил нет. Единственное, что спит, это здравый смысл. И соображалка, в придачу, придрёмывает. Зато памяти простор. Старые обиды, давно забытые, кажутся супер важными, мучают до утра.

  Утром глаза продрал – ведь чушь в голове крутилась! Ну наорала на меня училка в школе, двадцать лет не вспоминал, что мне с этого? Галка, опять же, всплыла? Да она давно замуж вышла! Ненадолго, правда. Почему полночи виноватым себя чувствовал?

  На остановке толпа, маршрутка долго не приезжала, потопал пешком. Лучше прогуляться, чем лезть в набитый транспортировщик трудового ресурса. Через две улицы увидел – вот он. Стоит у обочины и колесо, то ли снято, то ли само отвалилось. Вроде бы, обычная картина, почему колёса на своих местах держатся в принципе непонятно, при наших-то кочках. Но у меня ведь другая информация. Началось? Вот правильно в школе точные науки не любил, не знать бы этой математики с числом Пи во главе!

  Случилось, Серёга будто накаркал – часы погасли, батарейку месяц назад менял. Ближе к вечеру зашёл в мастерскую, без часов плохо, руками в краске за телефон не схватишься время посмотреть. Там – очередь, ругаются на китайское качество. Я сначала усмехнулся, сами ж покупали что подешевле, а потом нехорошо стало – часы-то у меня японские. Пришёл в позапрошлом году ну очень хороший заказ, я себя и порадовал.

  Не стал ждать, домой поехал. Маршрутка двигалась, вроде, нормально, дребезжала не печальнее обычного. Но муторно внутри. Дома телик ткнул – нет сигнала. Сообразил кухонный попробовать, там для антуража старинный Рекорд-12 стоит, ламповый ещё, ящик килограммов на тридцать, а экран как у планшета. Если включить, первый канал ловит. Включил – показывает, хоть и мельтешит картинка. Получается, электроника чувствительнее к Пи, чем старьё всякое.

  Набрал Серёгу на телефоне – нет связи. Может, те же проблемы? Пошёл к соседке, у неё обычная линия. Там, «в деревне» тоже стационарный. Интересно, кстати, лет двадцать назад кинули они воздушку от местной телефонной станции – благо недалеко. Роскошью казалось. А теперь такие аппараты только у стариков, да на дачах, где сотовые не ловят.

  Лучше бы не звонил. Трубку он взял:

  – Привет, – кричу: – Как там, вдали от технической цивилизации?

  – Плохо, – и молчит.

  Я тоже. Потом он выдавил:

  – Отец сегодня умер.

  Кто первый отбой нажал? Может я, а может он, на том конце, не до разговоров и не до ответов ему на мои вопросы. Да и мне не до них, Льва Антоновича с детства знал, хороший был мужик, и не старый.

  К себе вернулся, но тошно, конечно же. Получалось, колёса крутятся, а мир не в порядке. И единственно, где нам удалось что-то увидеть, это в дифракционном приборе. По-Серёгиному, в простеньком.

  Полез на антресоли за школьной физикой, разбираться. Сдавал же я выпускной в школе, справлюсь как-нибудь. С формулами особо возиться не стал, Пи в них нашёл, действительно имеется, а уж как оно влияет не важно, главное, влияет. Дифракция со скоростью света связана, электричество тоже, всё друг с другом. Сходится – часы японские не просто так отключились. И телик. Каких ещё гадостей от электроники ждать, что у нас электронное, жизненно важное? Черт! Лев Антонович! У него же кардиостимулятор стоял. Вот и всё, абзац.

  Не успели Чернобыль с Фукусимой подружиться и потомство дать, как здесь, рядом, Лев Антонович...

  Побежал к соседке, Серёге звонить, остановился на площадке перед дверью. О чём говорить? Что я ему, отца верну новым знанием? Полегчает?

  В шкафу, над холодильником, нашёлся Армянский. Настоящий, мне ереванцы привезли, не наш местный франчайзинг. Выпил, не для удовольствия, даже не чтобы успокоиться, только помянуть. И Льва Антоновича, и нас всех заранее, на всякий случай. Потом добавил, так и просидел на кухне, пока плескалось в пятизвёздочной бутылке.

  Может благодаря хорошему коньяку, ночь отличалась от предыдущих. Нет, заснуть толком я и в этот раз не смог, но хоть обиды старые не душили. Философское настроение, давно прочитанные книги... всё тот же вопрос – зачем мы существуем? Или теперь уже – зачем существовали? Жили себе обезьяны, павианы разные, бродили по Африке, жрали всякую гадость. У них ведь семей парных не было, это только, когда в людей превратились, семьи появились, по типу каждой женщине отдельный мужчина. Да и не у всех наций, кстати.

  В голове всплыла картина – Африка, деревья кое-где, на пригорке упитанный павиан, вокруг семейство. Масло, жёлто-коричневая палитра, Саймон Комбес, из его последних кенийских работ. Не поленился выбраться из постели, нашёл репродукцию. Всё так, как вспомнилось – гуляют себе приматы по саванне, на пригорке самые старые-сильные, вокруг – обезьянихи, обезьянихи только для руководства. В отдалении силуэты, по гривам – тоже самцы, надо понимать, помоложе. Этих верхушка с самкам не подпускает. Зачем они нужны? Где логика?

  У кого, кроме Комбеса, павианы были? У Трофимова? Долго копался, но нашёл. Здесь экспрессия. Обезьян с леопардом дерётся, или драться собирается. Зубы скалит, рожу злобную корчит. И на этот раз сзади самки. Леопард раза в два крупнее, да и в драке, наверное, попрофессиональнее, но Трофимов доходчиво передал – обезьян запросто так не дастся.

  Полистал репродукции ещё немного, под них думается хорошо, но так и не придумал, зачем самцов столько рождается, если их, по-любому, подальше отгонять приходится. Жрут лишнее и всё.

  Проспал, конечно же. Хотя, как может проспать человек, которому с утра спешить некуда? Скорее, проснулся поздновато. Работы мало, мир рушится, вышел не с утречка пораньше. По сумме факторов двинулся в мастерскую пешком, по ходу я в последние дни ногами намотал больше, чем на колёсах, круглых, кстати. Подсознательная подготовка к первобытной дотехнической жизни?

  Улицы пусты, нормально для половины одиннадцатого, но из-за катастрофы, предстоящей, у обычных вещей мрачная тональность. Хоть бы мамаша какая с ребёнком попалась.

  Вот он ребенок, как по заказу. Навстречу деловито шагала девочка лет трёх. Пухлые, розовые щёки, распахнутая курточка, в руке синее пластмассовое ведро в тон одежде. Бывают такие дети, включающие симпатию своей уверенностью и серьёзностью. Я даже не подумал, откуда она взялась одна на улице. Остановилась передо мной и, без всякого вступления, объявила:

  – Не застёгивается, – на мой непонимающий взгляд показала: – Куртка не застёгивается.

  Взяла руками полы, попыталась соединить. Я присел на корточки, обычный ряд кнопок. Круглых. Конечно, кнопки круглые, отверстия-защёлки тоже. Если и такие простые штучки работать отказываются, значит всё, конец. Представилось, как прямо сейчас, сошедший с орбиты Меркурий, сшибая по пути Луну, вминает в океан Антарктиду. Руки задрожали, жуть, у меня никогда не дрожали руки. Чушь, конечно же, чушь, почему именно Меркурий? Почему Антарктиду? В конце концов, он, наверное, на экваторе должен упасть. Или такое уже не упасть называться будет, а как-то иначе? Кстати, а кем это будет называться?

  Идиотизм картинки сшиб с меня паническое настроение. Но образ-то какой яркий – решил, доберусь до мастерской, набросаю, может, что стоящее получится. Картина «Коллапс Солнечной системы» – тривиально, зато с красками поиграть можно в волю. Успокоился и кнопки на детской куртке застегнулись без проблем. Не стоит искать сложных объяснений, если есть простые – ребёнок не справился с застёжками, делов-то.

  От автомобильного сигнала подскочил как ужаленный заяц. Краем глаза – маршрутка наезжает. Мы же оба на мостовой, даже не на переходе! Мысли замелькали, ком перемешанных слов. Двигался сам собой. Короткий шаг, почти через голову ребёнка, пол-оборота корпусом, мышцы напряглись в ожидании удара. Я между девочкой и мчащейся железякой. Подушка безопасности, надо понимать.

  Ничего меня не ударило, газель проехала мимо, не сбросив скорости. А может, у водилы от страха ноги заклинило, вот и ехал как ехал – только на сигнал мог давить, и, слава богу, руль крутить. Погудел ещё разок злобно, в воспитательных целях, и всё. А может, и не было особого риска, может, боковое зрение меня подвело. Осталось только удивление от собственной реакции – спинным мозгом. В голове-то бессмыслица крутилась: «маршрутка, мать твою, Пи на тебя нет». А девочка? Мамаша появилась, вроде и ниоткуда, схватила её за руку и уволокла, глупо лопоча. В мою сторону не взглянула.

  Я вдруг понял, подсознательно ждал – за ребёнком прибежит Галка. С какой стати? Нет у неё детей, городок не так велик, чтобы до меня такое не дошло. Да и девчушка, будь галкиной, по возрасту должна бы и моей оказаться. Но ведь ждал. Почему? Что за ностальгия, в конце концов? Как прижали переживания о судьбах мира!

  Зашёл в мастерскую, и сразу ожил мобильник – телефонисты не сидят, ремонтируют рассыпающееся оборудование. Хотя, рассыпается ли? Только догадки, после пролистывания школьной физики. На экране Серёгина аватарка. Нажал кнопку, ожидая вязкий, неуклюжий разговор. Вежливо спросить о похоронах, но оно ему надо?

  – Ты? Как вы там, как мама? Вы держитесь...

  – Ничего. В рамках ситуации, конечно. Я им не сказал ни про что.

  – Я подумал, у Льва Антоновича кардиостимулятор был.

  – Догадался.

  Пауза...

  – Знаешь, дифрактометр, прибор, который Пи измеряет, в лаборатории остался. Если там никого нет, сможешь забрать? Какой-никакой, а мониторинг ситуации. Я уехал и не подумал.

  Хорошая идея, обещал сразу и пойти, даже спросил, как аппаратом пользоваться. Пользоваться просто, действительно для студентов. При любых настройках кружочек увидишь, остальное – мелочи. Главное ведь не цвет, а разница оттенков.

  Ограбил ящик на предмет никому, кроме нас, не нужного прибора, день и прошёл. В голове крутилась розовощёкая девочка в расстёгнутой куртке. Почему я бросился заслонять её от маршрутки? И при чём здесь павианы? Павианы определённо ни при чём, но цепляются всеми четырьмя руками за синюю детскую одёжку. Уже в постели, когда засыпал, подсмотрел картинку из будущего сна – всё та же работа Комбеса, у одной из павианих на спине обезьянёнок в кобальтовой куртке, с синим же ведром в лапке. Зачем ему куртка? Африка ведь, жарко... хорошо, что кнопки круглые и не застёгиваются, тепловой удар мог бы...

  Проснулся часа в два ночи, так бывает, стресс называется. Вечером, вроде, ложишься нормально, но, чуть отдохнув, организм выныривает из сна. Встал по полной программе, даже зубы почистил. Включил прибор, частоту не выставлял, Серёга сказал, любая пойдёт. Не пошла. Кружок пропал, вместо него две дуги, в центре у каждой сиреневый хинакридон, ближе к концам фиолетовый тёмный, дальше ничего, ночь. Конец? Не только Пи исчезло, но и кружочки? Круги, сферы, орбиты, стаканы, чашки, колёса?.. Нет, я ведь смотрю во вполне себе круглый окуляр. Просто не сообразил сразу – регулировка на краю спектра, там не чернота, а ультрафиолет. Но какая разница! Наобум покрутил ручки, всё равно не знаю, как его настраивать. Дуги превратились в кружок, широкий и размытый. Но видно, и здесь разница огромная – неаполитанская жёлтая и изумруд.

  И спрашивается, зачем существовали? Зачем рождались мы-самцы в таком ненужном количестве? И при чём в этом антураже павианы? Кстати, у Комбеса и Трофимова почти одна и та же сцена, только с разных ракурсов. У первого – лишние вдали, на периферии, у второго – взгляд с их стороны. Вот оно! Они буфер, защита. Леопард нападает на стаю и натыкается на ненужных персонажей. Его когти-клыки сильнее, он своё урвёт, но и до самок не доберётся. Загрызет какого-нибудь гривастого, а может, и не станет связываться с превосходящей численностью. А может, и в драке справится с ним злобная молодёжь? Не важно, главное, до самок не доберётся. А если получится у него? Ладно, по-любому с защитой самкам спокойнее.