Текст книги "Кланы пустоши"

Автор книги: Андрей Левицкий

Соавторы: Алексей Бобл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Назар, отец, мать… Мика! Он позволил брату уйти, отпустил – из-за своей жадности, из-за того, что хотел заполучить шкурки ползунов!

Грузовик вылетел на Столовую гору, пронесся по склону, повернул. Туран даже не бросил взгляда в сторону холма, возле которого приземлились летуны. Он и думать забыл о железном ящике, спрятанном в корнях дерева, и авиетке.

«Панч» ехал по дну пересохшей реки, когда на пути появилась матка ползунов. Самцы этой породы – небольшие существа, похожие одновременно на гусеницу и крота. А самки напоминают огромных толстых личинок, они куда сильнее самцов и гораздо опаснее.

Крупная самка ползла навстречу «Панчу», сгибая и распрямляя раздутое тугое тело, покачивая острыми рожками. Слизистая шкура влажно поблескивала в лучах закатного солнца. Охотники предупреждали, что неподалеку от фермы два больших холмовейника затеяли передел территорий. Похоже, один победил, но матка из второго спаслась.

То ли услышав рев двигателя, то ли ощутив дрожь земли, тварь изогнулась подковой, обратив к машине голову с косыми щелями глаз и клапаном-ртом. Рога ее грозно подрагивали.

Туран крепче обхватил руль и вдавил педаль газа. Двигатель загудел, под днищем что-то задребезжало – неприятный, тревожный звук. В другое время он остановил бы машину и попробовал разобраться, в чем дело, но не сейчас.

Ротовой клапан матки разжался, тулово напряглось. Из клапана вырвалась зеленая струя.

Самки способны выплевывать кислоту на двадцать—тридцать шагов. Туран знал, что сейчас произойдет, но в речном русле тяжелому грузовику не хватало места для маневра. Струя ударила в нижний лист брони.

Через мгновение «Панч» пронесся над самкой. Мог бы и переехать ее, но Туран направил грузовик так, чтобы тварь оказалась между колесами, хотя сделал это не из жалости: раздавленное тулово выплеснет фонтан кислоты, которая прожжет покрышки.

Самка осталась позади. Поворот, склон, решетчатая башня… До фермы уже рукой подать. Туран преодолел путь, на который ушло полдня, в два раза быстрее. Спина затекла, болели напряженные руки, ныли колени.

Справа потянулась каменистая равнина, полная бетонных плит, труб и прочего мусора. Еще один поворот вокруг холма – и Туран увидел ферму. Она догорала.

Гараж исчез. Крыша жилого дома провалилась, от обугленных бревен шел дым, стелился по земле. Воняло гарью, в кабине «Панча» стало душно.

Поворачивать к воротам не имело смысла. Проехав по тому, что осталось от ограды, Туран увидел тела на земле. Остановив грузовик, он схватил револьвер, вывалился наружу, скатился с подножки и побежал, размахивая оружием.

Мика лежал на боку с силком в руке, неподалеку от обрушившегося гаража, и глядел на старшего брата. Ветер шевелил русые волосы. Туран решил, что мальчишка жив, что он лишь ранен, – бросился к нему, упал на колени, просунул ладонь под вымазанную золой щеку, приподнял голову.

И увидел нож, торчащий из спины под шеей. На плоской деревянной рукоятке была выжжена большая буква «М».

Мир раскололся и рухнул в черную пропасть без дна. Голова Мики упала на растрескавшуюся сухую землю. Туран встал, ссутулившись, побрел через ферму. Револьвер выскользнул из пальцев – он не заметил. К дому нельзя было подойти, от него шел сильный жар, на балках еще плясали языки огня. Туран побрел в обход, по колено в густом дыму, перешагивая через мертвецов, обожженных, застреленных или зарезанных. Наверное, отец лежит где-то рядом… А может, он сгорел вместе с матерью в доме… Парень обогнул пожарище, но тела отца не нашел. У разбитых ворот медленно поднял голову. Повернулся. Глаза его были мертвыми.

Легкий шорох достиг ушей. Туран бросился к воротам.

У поваленной створки лежал крупный седой мужчина. Голова мелко дрожала, ободранные до костей пальцы сжимали приклад четырехствольного ружья.

– Назар! – Туран склонился над механиком.

Взгляд раненого бессмысленно блуждал, на груди запеклась кровь.

– Назар, – повторил Туран, не зная, как помочь.

Сухие серые губы шевельнулись. Закрыв рану ладонью, Назар хрипло прошептал:

– Зачем вернулся? Вы спаслись – хорошо…

– Где отец? Мать?

Но механик не слышал его.

– Ты спасся и Мику спас. Уезжайте, больше не возвраща…

Пальцы заскребли по груди, в горле булькнуло. Агония охватила тело – сначала перекосило лицо, потом напряглась шея, дрогнули плечи, грудь, живот… Пальцы разжались, и Назар умер.

Машинально ухватив ремень ружья, Туран побрел прочь, волоча оружие за собой. Прошел мимо сгоревшей конюшни, миновал барак, где раньше спали сезонные работники, остановился перед догорающим домом. Бездумно скользнул взглядом по горячим углям. Солнце садилось. Подул ветер, вздымая золу, пепел закружился черным смерчем. Захрустело тлеющее дерево, черный скелет постройки обвалился – взметнувшееся облако гари накрыло Турана Джая, и он упал в беспамятстве.

* * *

Обморок был необычен: отключилось сознание, но не тело. И тело много чего успело сделать, прежде чем разум очнулся.

Туран пришел в себя, сидя в «Панче». Измазанные копотью пальцы крепко держали руль. Стояла ночь, грузовик мчался по каменистому бездорожью, объезжая разрушенные строения и котлованы, полузасыпанные песчаными бурями. Плиты и стены, горы щебня и зубья ржавой арматуры – все слилось в сплошной поток без начала и конца. Не сознавая, что делает, Туран выбрал самый короткий путь: напрямик, а не по дороге из укатанного щебня, которая широкой дугой огибала фермерское поле.

Он сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. На соседнем сиденье лежали пятизарядный револьвер и ружье Назара. Перед глазами кружился смерч из пепла, возникший после того, как обрушился отцовский дом. Смерч сухо шелестел, и в звук этот вплетались голоса обитателей фермы – отца и матери, брата и Назара, батраков, охотников, их жен и детей. Они говорили тихо, тревожно, будто просили Турана о чем-то… черные тени в мертвой полутьме. От их невнятного шепота бросало в пот, дрожь пробегала по телу и слезы текли из глаз.

Фары выхватили из темноты силуэты разливочных тумб – грузовик достиг брошенной автозаправки, когда-то принадлежавшей одному из московских кланов.

А потом впереди открылось освещенное прожекторами здание. Три этажа, плоская крыша и большие квадратные окна.

Окрестные фермеры называли эту постройку Дворцом. Назар говорил, что Дворец – просто огромная лавка, в старину там торговали разными товарами.

Изнутри доносились музыка и нестройные крики.

Туран остановил «Панч» за покосившейся башней из бетонных плит. Дрожь и слабость прошли, сердце стучало быстро и зло, ненависть переполняла его, путала мысли. Тяжело дыша, он бросился в кузов, вытащил из подпола флягу, полил водой голову, лицо, шею, потом жадно выпил все, что осталось. Отшвырнув флягу, перетащил в кабину два железных ящика, кое-как пристроил в ногах, раскрыл.

Крест-накрест стянув грудь лентами перевязи, Туран повесил на них гранаты. Вставил патроны в кожаные петли. Ружье Назара – на левое плечо, на правое – еще одно, покороче и полегче. К поясному ремню прицепил две кобуры – со стареньким револьвером и шестизарядным «шершнем». Пристегнул длинный обоюдоострый нож, а другой, поменьше, вдел в чехол на левом предплечье.

Потом сел за руль и глубоко вдохнул. Выдохнул. Со всеми этими железяками Туран ощущал себя ходячим оружейным складом. Впрочем, он подозревал, что ходить ему предстоит недолго.

Ну и пусть. Он готов умереть. Но только после Макоты. Или вместе с ним.

Ясная звездная ночь царила над Пустошью, площадку перед Дворцом озарял свет факелов. Там праздновали победу над непреклонным фермером Борисом Джай-Каном.

Туран завел грузовик, объехал груду плит и направил «Панч» по прямой к зданию.

Глава 4

Кто-то по привычке называл клан Макоты бандой – но только если самого Макоты не было рядом. За подобные слова атаман мог и убить.

К началу сухого сезона его клан насчитывал почти сотню человек, и теперь у Макоты не было нужды лично участвовать в опасных экспедициях к торговым путям Пустоши. За один такой поход можно легко разбогатеть, удачно ограбив странствующего купца или небольшой караван, но можно и вовсе не вернуться, нарвавшись на хорошо охраняемую кавалькаду или отряд пастухов из предместий Минска.

Времена, когда Макота отправлялся на вылазки и рисковал собственной шкурой, прошли. Нынче он оплачивал подобные мероприятия, забирая половину добычи. Да и то это был вспомогательный приработок – основной доход приносили фермы. Нет, Макота не подался в земледельцы. Если этот краснощекий усатый человек, похожий на немолодого конюха, что-то и закапывал в землю – так только трупы врагов. Сажать же он предпочитал лишь на кол.

На востоке Пустоши властвовал некроз, но южные районы годились для земледелия. Собрав самую многочисленную банду в округе, Макота решил сделать карьеру на новом поприще. Он пришел во Дворец, где человек по имени Еши держал гостиницу для проезжих бурильщиков, небогатых торговцев и бродяг-наемников. После того как атаман сделал Дворец своей штаб-квартирой и его люди расправились с охраной Еши, клиентов как ветром сдуло. Владельца гостиницы Макота пристрелил собственноручно, после чего въехал в его апартаменты на третьем этаже, присвоив заодно двух жен покойного.

Макота был любвеобилен, толст, улыбчив и жесток. Его круглое лоснящееся лицо, пухлые щеки, оттопыренные уши, соломенные усы и добрые туповатые глазки производили обманчивое впечатление на незнакомых людей, чем атаман неоднократно пользовался.

Захватив Дворец, он занялся фермерами. За короткий срок его люди посетили все хозяйства округи. Пару домов пришлось сжечь, несколько человек пристрелить. Атаман поставил десяток бойцов следить за Узким трактом – единственным безопасным путем к Киеву. Бандиты перехватили четыре повозки и одного всадника, которые отправились в город жаловаться на Макоту монахам Ордена. Доносчиков убили, предварительно выяснив, с каких ферм они выехали, потом атаман лично наведался к их хозяевам. В конце концов все наладилось, и к Дворцу потянулись подводы с оброком. Закрома атамана наполнились картофелем, тыквенными огурцами, карликовой кукурузой и вяленым мясом.

Макота разбогател. Он отправлял караваны с провизией в Киев и далекий Харьков. Теперь он сам опасался грабителей на дорогах. Двое его механиков, Захар и Дерюжка, сумели запустить в подвале Дворца древние холодильные камеры, запитанные от ветряка на крыше. Агрегаты хрипели, тряслись, ломались чуть ли не каждый день, но все же работали. Теперь бандиты могли хранить продукты без опаски, что те испортятся.

Атаман кормил своих бойцов и прислугу, менял продукты на оружие, боеприпасы, солярку, одежду, запчасти для машин клана, на рабынь-шлюх. Вскоре девиц во Дворце оказалось так много, что кто-то даже предложил раз в декаду устраивать охоту на тех, которые уже успели всем надоесть.

И все равно Макота был недоволен.

Два самых крупных фермера, Джай-Кан и Ефраим, заключили союз и успешно отбивались от бандитов. Первый помощник Чеченя посоветовал атаману оставить строптивцев в покое, за что был жестоко бит и едва не лишился глаза.

Несколько дней Макота мерил шагами просторный зал на первом этаже Дворца и теребил длинные усы, что являлось признаком большой озабоченности. Когда он так делал, его приспешники старались вести себя как можно тише, зная, что главарь легко раздражается, если ему мешают. В такие моменты он способен был на всякие пакости, самая безобидная из которых – сунуть человеку в зад пистолет и нажать на спуск.

А потом из Харькова вернулся караван мотоповозок. Атаман осмотрел груз, который они привезли, отдал необходимые распоряжения и приказал отвезти его на ферму Ефраима. Он лично желал поговорить с мятежным земледельцем. Чеченя порывался составить ему компанию, но Макота не взял никого из своих людей, захватил лишь сигнальный пистолет, найденный в одной из комнат Дворца.

Трехколесная мотоциклетка с бронированным баком остановилась вдалеке от ограды фермы. Макота велел водителю ждать его и не дергаться, что бы ни случилось. Хмыкнул, разглядывая ограду – поставленные на попа ржавые цистерны, обмотанные колючей проволокой. Две самые большие емкости служили стойками для тяжелых скрипучих ворот. Атаман сунул в зубы любимую трубку, ударил кулаком в калитку, и когда вооруженные батраки сдвинули тяжелый засов, потребовал немедленной встречи с Ефраимом.

Вернувшийся слуга сказал, что хозяин приглашает гостя войти в дом и разделить с ним трапезу. Макота отказался. «Поговорим во дворе перед воротами», – проворчал он. Вскоре Ефраим вышел к нему. На поясе фермера висели револьверы.

– Завтра я разделаюсь с Бориской, – посасывая нераскуренную трубку, сообщил Макота.

Ефраим молчал. Он был осторожным человеком.

– С Бориской и с тобой. Или тока с ним, ты решай.

Фермер пожевал губами.

– Ты уже пытался разделаться с нами. Трижды. И что?

– Ну так а чего, – развел руками Макота, – я неправ был. А ты знаешь, что недавно мотофургоны возвернулись? Те, что я пять декад тому в Харьков отряжал?

– Слышал об этом, – кивнул Ефраим.

– А чего в тех фургонах, знаешь?

– Об этом не слышал.

– Скажи своим людям, чтоб не стреляли, я койчего хочу показать.

Макота сунул трубку в карман и снял с пояса пистолет-ракетницу. Ефраим заметно напрягся. В сторону гостя были направлены полтора десятка стволов. Атаман знал, что в любой момент его тело могут нашпиговать металлом, но он был смелым и сильным человеком – и продолжал улыбаться.

Он поднял пистолет и выстрелил вверх. Раздался хлопок, в небе над фермой вспыхнул огонь световой ракеты.

А затем с коротким промежутком прозвучали два взрыва.

Сначала разлетелась телега возле дома; горящие щепки ранили прятавшихся за ней батраков. И почти сразу после этого за спиной фермера поднялся фонтан земли и пламени.

Несколько человек с перепугу выстрелили в Макоту, но тот успел отскочить и спрятаться за железной бочкой, стоявшей у ворот. Эхо взрывов еще не стихло, когда атаман прокричал:

– Ефра, накажи, чтобы убрали стволы! Иначе сгорит твоя ферма!

Ефраим был единственным, кто не шелохнулся, когда прозвучали взрывы. Услышав Макоту, он оглянулся и сказал своим людям:

– Не стрелять!

За телегой стонал раненый, из дома доносились детский плач и причитания женщин. Макота, выбравшись из-за бочки, подбоченился.

– Ну так чего, ты не знаешь, чё привез мой караван? Дык я обскажу. Я ж выгодную сделку совершил, слышь, Ефра, обменял мясо сайгаков на одну редкостную штуку. Сам я в оружии не очень кумекаю, но мне сказали, она называется «миномет калибра сто двадцать миллиметров».

Суровое лицо Ефраима дрогнуло, в глазах мелькнул страх – лишь на мгновение, однако Макота заметил. Атаман не умел ни писать, ни читать, но в людях разбирался хорошо, иначе не стал бы тем, кем стал. Фермер испугался, а значит, пора было выложить все начистоту.

– Я сказал «одну редкостную штуку»? – произнес Макота громко, чтобы слышали все на фермерском дворе. – Не-не, то я ошибся. Минометов у меня два. Я, слышь, завел связи среди оружейников, думаю перебраться в Харьков. Но это позже, ясное дело. Щас надо все вопросы здесь порешать. Так ты слушай… все слушайте! Минометы стоят там, – он махнул рукой за ограду. – Они на холмах спрятаны, каждый мои люди охраняют. Помногу людей. Прежде чем вы их найдете и раздолбаете, ферму сравняют с землей. – Атаман замолчал, предоставив Ефраиму самому делать выводы.

Фермер быстро сделал их и спросил:

– Сколько?

– Половину, – сказал Макота. – А чего? Скоко и с остальных.

Ефраим качнул головой:

– Четверть.

– Половину. Почему я тебе скидку делать буду?

– Четверть. Спалишь ферму – вообще ничего не получишь.

– Та не важно оно мне. С Бориской все одно покончу, не буду сговариваться. Не люблю я его, он гордец. Я, слышь, и так имею с других фермеров больше, чем могу потратить.

– Много не бывает никогда, – возразил Ефраим. – Хорошо, треть. И тогда завтра я не стану помогать Джай-Кану.

Атаман чуток поразмыслил, широко улыбнулся и, шагнув к фермеру, протянул руку:

– Лады, треть твово урожая каждый сезон.

Ефраим посмотрел на ладонь Макоты. Лицо его окаменело. Атаман руку не убирал, глаза поблескивали зло, безжалостно. Фермер скрипнул зубами и пожал мягкие пальцы врага.

Теперь спасти Бориса Джай-Кана могло только чудо. Но в эти жестокие времена чудеса перестали случаться на Земле.

* * *

Пьяное веселье на первом этаже Дворца каждую минуту могло превратиться в стрельбу с поножовщиной. Разобрав старые стеллажи на доски, бандиты разожгли костер прямо посреди зала. Люди атамана вопили во все горло; хохоча и ругаясь, плясали пьяные шлюхи. Сквозь шум иногда доносились крики женщин, которых притащили с фермы Бориса Джай-Кана.

Макота устроил свои апартаменты на третьем этаже. Зрительные залы бывшего мультиплекса и бар на втором отвел под склады, первый этаж отдал своим людям.

Завернутый в простыню атаман, посасывая погасшую трубку с выжженной на чашечке буквой «М», разглядывал через большое окно спальни задний двор, где стояли машины клана. Снизу доносились грохот, звон и крики. Обычно Макота поддерживал дисциплину, но после разорения фермы Джай-Кана хлопцы имели право расслабиться. В конце концов, эта ферма защищалась дольше всех.

Ему и самому не помешало бы выпить. Повернувшись, атаман окинул взглядом широкую кровать, где в ворохе смятых простыней лежали две девицы, недавно привезенные из Харькова. Одна рыжая, вторая блондинка. Как же их звать? Вроде Чеченя говорил имена… Макота не помнил. Он шагнул к кровати и, щелкнув пальцами, велел:

– Вон.

Блондинка спала, а рыжая приподняла голову и посмотрела на хозяина пьяными глазами. Возле кровати стоял столик, на нем – полупустой графин с вином, тарелка с остатками закусок, два бокала. Осколки третьего лежали у ножки кровати.

– Вот коровы! – Атаман был рачителен и трепетно относился к дорогим вещам. – Слышь, это ж, как его… хрусталь!

Проснувшаяся блондинка томно изогнулась на подушках. Рыжая, улегшись поперек кровати, подперла кулаками подбородок.

– Ну разбили, – сонно протянула она.

Макота схватил ее за волосы. Шлюха взвизгнула, длинные ногти царапнули атамана по лицу.

– Ты чё делаешь?! – Разъярившись, он ткнул рыжую кулаком в лицо, а блондинку пнул так, что она слетела на пол.

Рыжая, похоже, была совсем дурой – до сих пор не поняла, куда попала и кто перед ней. Она что-то вякнула, и атаману пришлось еще пару раз стукнуть ее, чтобы заткнулась.

– Осколки подобрать! – велел он. – И вон отсюда! Быстро, ну!

Блондинка схватила с кровати ночную рубашку, натянула поскорее и, ползая на четвереньках, собрала все, что осталось от бокала. Рыжая кое-как выпрямилась, по щекам ее текли слезы.

– Ну ты, бесстыжая! – рявкнул Макота. – Валите отседова обе!

Когда девицы убрались, он оделся, повесил на ремень пистолет с ножом, нацепил соломенную шляпу с широкими полями и вышел в коридор. Но тут же вернулся, чтобы накинуть на плечи свою любимую куртку из крепкой черной кожи, с рыжими вставками на плечах, без которой редко показывался на людях.

* * *

Стоя у дверей своих апартаментов, атаман глядел на Чеченю. Тот морщился, трогал стянутое повязкой плечо и часто прикладывался к бутылке.

– А потом он наружу выскочил и давай по мне палить…

– Ну а ты чего ж по ему не палил?

Чеченя облизнулся и глянул по сторонам, будто ожидая услышать подсказку. В бутылке оставалось на глоток, не больше.

– Шакаленок из-под махины своей выстрелил. Изпод этого…

– Из-под «Панча», – напомнил Макота.

– Ага. На землю упал и вперед. Револьвер у него. По ногам мне! Сапоги испоганил, плесень!

Атаман перевел взгляд на щегольские сапоги порученца. В голенищах зияли внушительные дыры.

– Как же ты ходишь?.. А-а, у тебя там волчьи пластины вшиты, – вспомнил он и похлопал себя по плечам.

– Вшиты, – сумрачно подтвердил Чеченя. Опустошив бутылку, он вытер губы ладонью. – Ну, я тогда ходу оттуда…

– Ходу, да? От фермерского-то шакаленка малолетнего? Ты, цвет и опора, гроза и надёжа?

– Хозяин! – взмолился Чеченя. – Я ж те говорю: там еще летун был с автоматом! Автомат, понимашь? Подняться не давал, патронов не жалел! А сверху, с башни «Панча» этого, из ружжа палили. То, наверно, девка была с леталки. Шакала и Гримбу положили. Пришлось тикать. Но старуху-то со стариком мы кончили, как ты и велел. А на летунов случайно наткнулись, грех было мимо проскочить, но тут шакаленок этот… Ну неожиданно он появился! Кто ж знал, что он такой прыткий?! – едва не прокричал порученец и сник под насмешливым взглядом хозяина.

Внизу шумела бравая армия атамана Макоты. Качаясь, с креном вперед, по лестнице поднялся лысый крепыш Морз, одетый лишь в закатанные до колен штаны.

– Чеченчик! – прохрипел он. – Ну ты чего тут? Давай к нам, мы… – И бессмысленно улыбаясь, попытался облапить Чеченю.

– Куда прешь, гнида?! – заорал порученец и треснул кулаком по лыбящейся роже. Зрачки Морза окончательно разъехались в разные стороны. Чеченя расквасил ему нос, врезал по почкам, а потом прицельным ударом в подбородок сбил с ног. Бандит упал на спину. Будто размышляя о чем-то важном, полежал немного, уставившись в потолок, перевернулся и пополз обратно к лестнице.

– И то правда, чего мы тут? – спросил атаман. – Народ внизу, веселятся все, а мы здесь…

Макота с порученцем, обогнав Морза, спустились на первый этаж. Чеченя хотел было под шумок улизнуть, но не тут-то было – главарь ухватил его за раненое плечо и притянул к себе.

– Вот смотри, Чеченя… – Он принялся загибать пальцы. – Микстуры, настойки эти все Знахаркины вы из хижины не забрали?

– Так загорелось оно быстро…

– Не забрали. Летунов не завалили?

– Да ведь про летунов и речи не было, мы на них случайно…

– Не завалили. Ишь, случайно – да это ж какой случа´й! Чтоб ихняя леталка рядом опустилась! Ее б захватить и в Харьков не по земле, а по небу летать, а? Какой случа´й! А вы отпустили летунов! Далее. С шакаленком фермерским не сладили? Не. Это ж ваще уже в башку не ложится, Чеченя! Он на грузовике, а мне этот грузовик давно нравится. А теперь где его искать? Увидал, что с фермой стало, – и умелся куда подальше, ищи его теперь по всей Пустоши. Так что мне с тобой делать, Чеченя? Как наказать?

На первом этаже было жарко, вокруг костра в центре зала плясали пьяные бандиты. В отблесках пламени глаза Макоты стали красными.

– Хозяин, ты чего? Ты погоди! – залебезил порученец. – Да что тебе с той леталки? Мы б не смогли ею править, мы не умеем! И ваще это ж для летунов только. Ты ж знаешь, они за своих мстят! Они б из Крепости своей прислали другие леталки, нас бы всех вчистую… Если б тех двоих завалили, леталку все одно сжечь пришлось бы, нельзя ее…

– Сжечь, говоришь? А давай я тебя убью, – предложил атаман и потянул из кобуры пистолет, на деревянной рукояти которого темнела выжженная буква «М». – Зачем мне такой помощник? Леталка – ладно, но ты хотя бы автомат ихний мог привезти. И шакаленка упустил! И грузовик! Это как называется, а? Еще и грузовик!

– Да ведь тихонько он подъехал, неслышно…

– Тихонько?!! – вконец разъярился атаман. – Такая дура броневая – и тихонько?! Всё, щас я тебя застрелю к ползуновской матери… – Он вытащил пистолет.

Чеченя вскинул руки, прикрыв голову, – все знали, что главарь клана любит стрелять промеж глаз. Макота прицелился и уже готов был отправить помощника к праотцам, но Чеченя вдруг, отняв от лица ладони, сказал:

– Э-э… а вот же опять этот звук…

– Чего? – спросил Макота, не опуская пистолета.

– Да вот же! – вскричал Чеченя. – Звук! Это он… он сюда едет, грузовик твой. Тихонько!!!

С грохотом фасадная стена обвалилась. Атаман развернулся и выстрелил в кабину «Панча», протаранившего Дворец.

* * *

«Панч» до половины въехал в здание. Туран вжался в сиденье и ногами уперся в панель под рулевым колесом. От удара его бросило грудью на руль, в глазах потемнело. Втянув ноздрями воздух, он мотнул головой и осмотрелся. Пуля Макоты попала почти в то же место, куда выстрелил Старик, стекло побелело от трещин, из него вывалились узкие осколки.

Ошеломленные бандиты застыли с бутылками и кружками в руках, но Турана они мало интересовали. Впереди горел костер, на полу громоздились сваленные стеллажи. В отблесках пламени он увидел Чеченю и Макоту в широкополой соломенной шляпе, стоящих у квадратной колонны.

Туран понимал, что одиночке не по силам уничтожить всю банду, целью был только атаман. Он распахнул дверцу и вывалился наружу.

Макота открыл огонь. Две пули угодили в металл, третья – в стекло на дверце. Менее крепкое, чем лобовое, оно брызнуло осколками. Присевший на подножке Туран подался вбок и вдавил спусковой крючок. Его пуля пролетела между атаманом и Чеченей. Помощник упал ничком, а Макота, придерживая шляпу, бросился за колонну.

Бандиты закричали, несколько человек побежали к грузовику. Прячась за дверцей, Туран сорвал с перевязи гранату. К деревянной рукояти крепился цилиндр, состоящий из схваченных сваркой кусков металла. Туран рванул чеку, воспламенитель клацнул, от искры загорелся короткий фитилек. Швырнув гранату над дверцей, он схватил вторую, потом третью…

Он метнул их с разной силой, но все – в сторону Макоты и Чечени, и когда третья еще только летела, первая уже взорвалась.

В гранатах Назара мало взрывчатки – комочек с яйцо куропатки, но и этого достаточно, чтобы расшвырять осколки корпуса на десятки шагов вокруг. Еще внутри баллон с горючей маслянистой жидкостью. К тому же механик начинял свои поделки гнутыми гвоздями и железными шариками.

Крики боли почти заглушили второй и третий взрывы.

Спрыгнув с подножки, Туран растянулся на полу возле колеса. Грохнул выстрел, и Макота отпрянул за колонну. Туран поднял голову, сжимая револьвер обеими руками. Ствол двигался из стороны в сторону, выискивая цель. Атаман исчез из виду, как и Чеченя, зато к «Панчу» бежали двое бойцов – и оба в огне. На одном пылала куртка, второй, с двуствольным обрезом, голый по пояс, орал от боли и хлопал себя по ребрам, пытаясь потушить пламя. Масло прилипло к коже, и бандит добился лишь того, что загорелась еще и рука.

Туран прицелился. Человек с обрезом упал на колени, не прекращая орать, выстрелил из обоих стволов и попал в кабину «Панча». Туран нажал на спуск, а когда стрелявший повалился на спину, вскочил и бросился за ближайшую колонну.

Бандит в горящей куртке, добежав до грузовика, ударился о радиатор и упал. От одежды сыпанули искры, он покатился по полу.

Туран выглянул из-за колонны, пытаясь найти Макоту. Если уйдет, разыскать его во Дворце будет сложно, все надо решить здесь и сейчас.

В зале царил хаос. Метались горящие люди, которых зацепили брызги смеси из гранат, натыкались на колонны и друг на друга. Кричали раненые, ктото попал в костер и не смог подняться – дергался там, разбрасывая угли. Вдоль стены, глухо воя, полз молодой бандит, спина его превратилась в сплошной ожог. Привезенные из Харькова девицы, блондинка и рыжая, обнявшись, скулили в углу.

Но некоторые уже пришли в себя, и в Турана выстрелили, как только он высунулся.

Прижавшись спиной к бетону, сын фермера перезарядил револьвер. Сквозь крики послышался голос Чечени – порученец приказывал бандитам обойти колонну, за которой засел враг. Из глубины зала донеслось:

– Он там один! Один, говорю, валите сволочь!

Не дожидаясь, пока его зажмут в клещи, Туран достал из кобуры пистолет, глубоко вдохнул и метнулся к груде стеллажей неподалеку, стреляя на ходу.

Ему ни разу не доводилось вести огонь с двух рук да еще и по движущимся целям – он выпустил шесть или семь пуль, но попал только дважды. Зато в него не попал никто, лишь одна пуля взвизгнула над самым ухом, а вторая чиркнула по плечу, надорвав рубаху.

Тела вокруг костра, перевернутые стеллажи, заляпанный кровью пол… Возле лестницы на другой стороне зала лежал на боку длинный стол. Голова в соломенной шляпе показалась над ним лишь на миг, но Туран заметил.

Те, кого не зацепило осколками и горючей смесью, попрятались за колоннами. Чеченя опять выкрикнул приказ, несколько человек выскочили из укрытий в тот момент, когда Туран достиг стеллажей. Он выстрелил наугад и прыгнул за баррикаду.

Там, обхватив себя за плечи, сидела женщина. Татуировка на лице, короткое платье… девка из Харькова. Глядя на Турана безумным взглядом, она отшатнулась, когда он оказался рядом.

– Не шевелись! – велел он.

Женщина часто закивала. Туран выглянул из-за баррикады – бандиты приближались. В револьвере оставался один патрон, в пистолете два. Сунув оружие в кобуры, Туран сорвал с перевязи гранату, перебросил через баррикаду, сразу за ней – вторую, немного левее, и потом третью, последнюю, – правее. От взрывов задрожал пол, баррикада просела. Туран достал пистолет, выхватил револьвер и поднялся изза укрытия.

Но выстрелить не успел, потому что прямо на него через груду обломков прыгнул человек, единственный, кому удалось добраться до стеллажей. Бандит опрокинул Турана на спину, ремень четырехствольного ружья соскользнул с плеча, приклад уперся в лопатку. Противник занес кинжал, Туран задергался, пытаясь сбросить его с себя. Это спасло ему жизнь – кинжал опустился возле уха, высек искру из пола. Перехватив жилистое запястье и вытащив нож, Туран резанул бандита по лицу, вспорол щеку и сразу ударил еще раз – клинок мягко вошел под подбородок.

Противник упал на бок, держась за горло. Рукоять ножа торчала между пальцами. Женщина завизжала.

На другом конце зала Макота, вскочив из-за стола, побежал к лестнице. Туран поднял ружье Назара. Выпрямился, нащупал все четыре спусковых крючка и поймал в прицел спину атамана.

Рядом громыхнул выстрел, пуля ударила в правый бок, жаркой волной накатила боль. Он отступил на шаг, но ружье не опустил.

Макота достиг лестницы. Краем глаза уловив движение неподалеку, Туран рывком повернул ружье к Чечене, появившемуся из-за колонны с обрезом в руках. Выстрелил из одного ствола и сразу направил оружие на атамана, который взбегал по ступеням.

Палец дернул спусковые крючки.

Пули попали в спину. Макота упал, вскочил и помчался дальше. Туран вскрикнул. Атаман перепрыгнул через несколько ступеней и пропал из виду.

Руки выпустили бесполезное ружье. Пистолет и револьвер валялись у стеллажей. Надо догнать Макоту. Теперь придется подниматься за ним на верхние этажи, искать по всему Дворцу… Мысли путались, звуки стали глухими, далекими. Туран неловко повернулся, прижав ладонь к ране на правом боку, побрел к револьверу, который лежал ближе. Услышав шаги, кинул взгляд через плечо – раненый Чеченя ковылял следом. Порученца шатало, по стянутому повязкой плечу текла кровь. В руках у Чечени был обрез, но почему-то бандит не стрелял, может, кончились патроны.