Текст книги "Расколотые небеса"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

2

Александр откинулся от монитора персоналки и потер пальцами уставшие от долгой работы глаза.

Хочешь не хочешь, а отчеты на высочайшее имя приходилось печатать лично – не поручишь же такое дело кому-нибудь из подчиненных: девчушке из отдела связи с общественностью или даже проверенному офицеру из оперативного. Вот и приходилось мало-помалу осваивать не совсем привычное еще занятие. Можно, конечно, было просто сляпать воедино еженедельные сводки, поступающие от начальников, но Бежецкий так халтурить не умел. И дело не в том, что цельная картинка из этих разнородных фрагментов выстраивалась с большим трудом. Еще с давних курсантских деньков он привык выполнять порученное сам, без всяких «левых припашек». Не лезть вперед без нужды – инициатива всегда наказуема, – но и не отлынивать. Тем более когда дело ответственное донельзя и к тому же возложенное на крепкие плечи самим Его Величеством. Поверх погон с золотыми зигзагами.

Мог ли думать безвестный офицер «непобедимой и легендарной», что когда-нибудь поднимется до таких высот, пусть и «не в этой жизни», если следовать известному рекламному слогану? Нет, конечно, как и любому настоящему военному, ему не чужд был здоровый карьеризм и, безусловно, известен афоризм Бонапарта о маршальском жезле в солдатском ранце… Но как далеки были от майорских генерал-майорские звезды!

Увы, не будешь же носить на службе великолепный лазоревый мундир, так выгодно отличающийся от советско-латиноамериканского варианта, выдуманного неизвестно кем и неизвестно зачем для той, «зазеркальной» армии Демократической России, – не принято-с. Подчиненные засмеют-с. Моветон-с…

Так что генеральские погоны, хотя и подразумевались, оставались невидимы на плечах скромного темно-синего костюма. Лишь цветом, да и то отчасти, отдавалась дань отеческой «конторе».

Но не все оказалось так радужно, как мнилось на той памятной аудиенции. Нынешний глава Шестого отделения Его Императорского Величества личной канцелярии и не подозревал, насколько сложное и разветвленное «хозяйство» свалилось ему на голову. Покойная Маргарита фон Штайнберг успела сделать очень много, и в любом случае ее детище рано или поздно было бы выделено в самостоятельную единицу. Так что наследство было приличным. По объему.

Мимолетно потрудившись под началом баронессы, Александр увидел всего лишь частичку, краешек механизма, а теперь перед ним понемногу представало целое.

Отдел вовсе не занимался лишь исследованием «окон в иные миры», как считали коллеги-ученые, да и создан был гораздо раньше появления здесь Бежецкого-второго (как он сейчас по традиции писался во всех официальных бумагах) и совсем не из-за его скромной персоны, как он одно время наивно полагал.

Инвазии из чужих миров случались и ранее, но все они считались досужим вымыслом и не принимались всерьез до «Спрингфилдского инцидента» 1983 года – масштабного вторжения «из-за грани» на стыке четырех границ: Русской Америки, Северо-Американских Соединенных Штатов, Конфедерации и Мексиканской Империи. Именно там, в кровавой недельной мясорубке, и получила боевое крещение будущая баронесса фон Штайнберг, а тогда рядовая сотрудница Иностранной Службы Министерства Внешних Сношений, проще говоря – здешнего аналога ГРУ – юная Анечка Лопухина.

Об этой истории, тщательно засекреченной даже спустя четверть века, Бежецкий узнал лишь после вступления в должность, знакомясь с материалами, доступными немногим. Собственно говоря, передачи дел как таковой из-за трагической кончины предшественницы не было, и добрался новый шеф до того эпизода не сразу. А еще – до десятков пухлых томов, обрушивших на него такую лавину немыслимой для простого смертного информации, что дух захватывало. А своей очереди дожидались еще сотни…

Увы, имевшая основной целью защиту Империи от более чем внешних врагов, служба долгое время топталась на месте, не только не понимая природы чужеродных вторжений, но и не имея возможности исследовать «окна», что называется, «на зуб». Порталы в чужие миры во всех, без исключения, случаях оказывались эфемерными, открываясь лишь на какое-то время и затем исчезая без следа. Причем без какой-либо системы. Попытки предугадать, где и когда откроется дверь в иное измерение, напоминали гадание на кофейной гуще или попытки средневековых схоластов подсчитать количество ангелов, умещающихся на острие иглы. Лишь буквально перед появлением в этом мире Александра золотые головы службы – ученые с мировыми именами – смогли нащупать нужную ниточку, создать хоть какую-то теорию, пусть и хромающую на все четыре ноги, разглядеть свет, чуть брезжащий в конце тоннеля.

И он сам, вернее, безуспешная попытка взять неуловимого Полковника немало помогла этому.

Бежецкий, даже став генералом и главой ведомства, не перестал быть простым военным – практически абсолютным профаном в физике и математике, тем более отличающихся от тех дисциплин, которые он изучал (не слишком, кстати, прилежно) в школе, как реактивный истребитель от фанерного «кукурузника». Все заумные термины, слетающие с уст его многомудрых «подчиненных», были для него не более информативны, чем шум ветра. В конце концов он уяснил лишь то, что хотя «окно», кратковременно пробитое Полковником в параллельное пространство, затянулось практически мгновенно, в этом месте какое-то время продолжал оставаться след в виде искривленных полей, специфического излучения и еще чего-то образно названного академиком Новоархангельским «кварковым шумом». И шум этот позволил ученым откалибровать и перенастроить какие-то хитрые приборы…

А дальнейшее было уже делом техники. И он, тогда еще практически безымянный полуизгой под чужим именем, в этом научно-техническом прорыве принял непосредственное участие.

«Жаль все же, что не удалось тогда присутствовать при этом до самого конца, – в который раз пожалел Александр. – Челкин этот чертов…»

Хотя грех ему было клясть бесследно испарившегося экс-фаворита: не будь его неумеренной жажды власти, не сидел бы сейчас в этом кресле генерал Бежецкий. В лучшем случае корпел бы над бумагами двумя-тремя этажами ниже или лазал бы где-нибудь по лесным чащам и горным склонам в поисках ускользающих «ворот на Тот Свет» безвестный ротмистр Воинов.

Да и жалеть собственно не о чем: «Ледяной мир», который удалось открыть тогда и куда сейчас время от времени удается забрасывать исследовательские автоматы и группы смельчаков, по сей день остался единственным. Если не считать, конечно, того недоступного и неизвестно за какими «лесами и долами» находящегося, откуда явился он сам, и другого, в котором на короткое время был пленен близнец. Но как они далеки…

Генерал еще раз потер ладонями лицо и снова придвинулся к персоналке, на мониторе которой последнее предложение так и осталось незаконченным.

– Остается констатировать… – прочел он вслух и бесцельно покатал «мышку» (и здесь она называлась точно так же) по столу.

«Что констатировать? Свою полную бездарность? Невозможность дать хоть какие-то результаты?.. Блин. Какая-то лотерея получается, игра в орлянку. Даже не в орлянку, а в подкидного дурачка!.. Надеемся на чудо, словно темные дикари…»

Он положил пальцы на клавиатуру, готовясь стереть весь последний абзац, но тут ожил динамик селектора.

– Ваше превосходительство, – мелодичный голос секретарши тут же развеял мрачное настроение Бежецкого. – К вам тут ротмистр Розенберг рвется. Пустить?..

– Пусти, конечно, Лизанька, – прижал клавишу пальцем его превосходительство. – Входите, барон.

– Добрый день, Александр Павлович, – возник в дверях его, Бежецкого, преемник в роли начальника научно-исследовательского отдела Николай Федорович Розенберг (приставки «фон», которой так гордились его остзейские предки, ротмистр не любил, хотя и менять фамилию на какого-нибудь Розогорского не собирался).

– Проходите, присаживайтесь, – сделал радушный жест генерал, чуть приподнимаясь из кресла. – Бумаги принесли? – обратил он внимание на папку, которую посетитель держал под мышкой. – Зря, зря… Электронкой бы переслали или курьером, на худой конец…

– ЧП, Александр Павлович! – перебил его подчиненный, и весьма непочтительно. – Потерпел катастрофу пассажирский «Святогор» авиакомпании «Ермак-Аэро».

– Много жертв? – построжал Бежецкий, мечась мыслями с одного на другое: неужели кто-то из высокопоставленных персон пострадал. Или… Нет, члены Императорской семьи услугами частных авиакомпаний не пользуются – для них и прочих «особ» есть государственный «Российский орел». Может…

– Много, но не в них дело! – досадливо отмахнулся ротмистр. – Смотрите сами…

Поверх вороха генеральских бумаг лег радужный компакт-диск…

* * *

Обломки разбившегося самолета аккуратно раскладывались на полу огромного ангара, способного вместить несколько «Святогоров». В силуэте лайнера, похожего сейчас на детскую мозаику, зияли незаполненные участки – многие фрагменты оказались настолько изуродованы после падения с многокилометровой высоты, что понять сразу, куда приложить тот или иной комок дюралюминия, перемешанный с пластиком и пучками проводов, было сложно. Но хотя до завершения кропотливого труда оставалось еще изрядно, даже совершенно не искушенный в авиастроении человек понял бы, что здесь присутствует далеко не полный остов самолета. Если быть точным, то всего лишь треть планера, рассеченного вдоль, чуть наискось, словно гигантский огурец не менее гигантским ножом – часть фюзеляжа с одним крылом и остатками хвостового оперения.

– Взрыв на борту исключен? – деловито поинтересовался Бежецкий, облокотившись на ограждение балкона, нависающего над останками расчлененного самолета.

– Абсолютно, ваше превосходительство, – с готовностью ответил инженер, замерший рядом с высокопоставленным «гостем» и совершенно не знавший, как себя вести: генерал в штатском формально не входил в комиссию, присланную из Санкт-Петербурга, но полномочиями, судя по тому, как к нему обращались столичные чиновники, обладал отнюдь не меньшими. – Анализы на следы взрывчатых веществ были проделаны одними из первых. К тому же разброс обломков…

Инженер замялся.

– Ну-ну, продолжайте, – поощрил его генерал.

– Разброс обломков не характерен для взрыва в воздухе. Тем более на такой высоте. Фрагменты располагаются довольно компактно в пределах четко очерченного сектора… Вот, извольте взглянуть на чертеж…

Александр вгляделся в неправильную фигуру, вычерченную на ксерокопии сильно увеличенного участка топографического плана разноцветными карандашами. Больше всего она напоминала с детства набившее оскомину схематическое изображение атома или уродливый цветик-семицветик. Заштрихованное красным ядро, похожее на кривую букву «Т», два неравных по длине оранжевых «лепестка», вытянутых с востока на запад, и три желтых «ложноножки», направленные в разные стороны. Лепестки совпадали по направлению с плавно изогнутой красной стрелой, видимо обозначающей траекторию движения самолета до столкновения с землей, а дополняли картину несколько зеленых пятнышек разного размера и точек, разбросанных по правой части листа. Фигура пестрела разноцветными точками, помеченными номерами, доходящими до четырехзначных. Вся композиция была очерчена толстой синей линией.

– Извините, э-э-э…

– Виталий Никитович, – с готовностью подсказал инженер.

– Виталий Никитович, вы не можете пояснить мне, несведущему, этот э-э-э… сюрреализм.

– Охотно. Красным обозначена область первичного, так сказать, столкновения. И местонахождение обломков, оставшихся на месте, – крупные фрагменты фюзеляжа, шасси, заглубленные в почву мелкие части… Ну, это понятно. Да?

– Конечно, конечно.

– Оранжевым выделена, – продолжил ободренный «технарь», – основная часть обломков, выброшенная по ходу движения фюзеляжа при чисто механическом разрушении… Удар о землю. Желтым – осыпь, образовавшаяся после взрыва…

– Так взрыв все-таки был?

– Естественно! В баках самолета оставалось какое-то количество топлива, которое сдетонировало при ударе о землю или последовавшем пожаре. Объем был невелик, поэтому и разлетались фрагменты фюзеляжа, кресла и… ну вы понимаете.

– Тела?

– Да. В основном части тел. Разлетались они недалеко, но достаточно хаотично.

– Понятно. А зеленые участки?

– Зеленым мы отметили те фрагменты, которые предположительно отделились от падающего самолета еще в воздухе и продолжали движение до столкновения с землей самостоятельно. Часть кресел правого ряда, чемоданы из вскрытого багажного отделения… Опять же… Тела. Кстати, они и позволили вчерне определить точку разрушения фюзеляжа в пространстве.

– Серьезно? – оторвался от созерцания печальных останков некогда прекрасного воздушного судна Александр. – С какой точностью?

– Пока с невысокой, – пропустил первый риторический вопрос мимо ушей инженер. – Вот, взгляните сюда.

Перед генералом появился второй лист, с линией, изображающей траекторию падения самолета, так сказать, в профиль (довольно крутой, кстати) и еще одна ксерокопия карты несколько меньшего масштаба.

– Вот, – длинный палец «авиатора» указал на то место, где синяя линяя «спокойного» полета переходила в красный, «аварийный» участок, – практически над деревней Чудымушкино…

* * *

Мертвая деревня смотрелась декорацией из какого-нибудь сериала «про старину», которые устойчиво держали в сетке вещания всех телекомпаний страны пальму первенства далеко не первый сезон. Портили картину лишь телевизионные антенны на крышах и чересчур аккуратные ограды палисадников из штампованного пластикового штакетника.

– Как видите, уложились точно в отпущенный срок, ваше превосходительство. – Солнышко припекало почти по-летнему, и исправник то и дело вытирал пот, струящийся по мясистому лицу из-под козырька форменной фуражки, обширным клетчатым платком. – Только так ли уж необходима была полная эвакуация?

– Вы сомневаетесь в моих полномочиях?

– Нет-нет, нисколько! Только…

– Вот именно, – посмотрел в голубые безмятежные глазки полицейского Бежецкий. – Ответственность за принимаемые решения я беру на себя. Этим правом меня наделил Император. Проверьте еще раз.

Исправник молча кивнул, кинул к козырьку фуражки ладонь и потрусил вдоль деревенской улицы, отдавая на ходу распоряжения замершим как истуканы полицейским.

«Хм-м, ответственность… – подумал, глядя ему вслед Александр. – Ответственность…»

– Поступайте, как считаете нужным, – после недолгого молчания ответил вчера Император после того, как шеф Шестого охранного отделения изложил ему все резоны. – Я вам доверяю.

Вот так – ни больше ни меньше: «Доверяю». И означать это могло лишь одно – потерю доверия в случае чего. Поскольку Его Величество уже был несколько разочарован «успехами» нового ведомства, топчущегося на месте довольно долго. Значит, осечки быть просто не должно. Особенно если учесть, какую бучу поднимут, узнав об экстренной эвакуации безмятежной деревеньки, все эти разномастные и разношерстные «борцы за права», разные по названию, но одинаковые по сути. Слыханное ли дело: без всяких причин вроде наводнения, землетрясения или другого стихийного бедствия взять да и выселить из собственных домов целых два населенных пункта, не считая нескольких хуторов!

«Что ж, будем высочайшее доверие оправдывать…»

Генерал пожал плечами и зашел в дом, у ворот которого замерли двое крепких мужчин в штатском – бывшие бойцы спецподразделений, которых Бежецкий самолично сманивал отовсюду, откуда только было возможно, справедливо считая, что без мускулов самая продвинутая служба – клуб по интересам, а не государственная структура. Функции у маленькой армии пока были расплывчаты донельзя, возглавлял ее тот самый ротмистр Краюхин – герой первого десанта в «Ледяной мир», да и численность оставляла желать лучшего. Но шеф мог быть уверен: его сорвиголовы полезут хоть к черту на рога, если на то будет приказ обожаемого всеми без исключения «людьми в погонах» командира. Ведь «наш Бежецкий» сломал хребет самому узурпатору Челкину! Если не в прямом смысле, то фигурально. Но с не меньшим эффектом.

Вот и сейчас охранники проводили своего кумира взглядами, в которых сквозила безграничная преданность. Образу следовало соответствовать, и Александр лишь скупо кивнул обоим сразу и никому в отдельности.

Ученые, облюбовавшие просторный дом деревенского старосты под свою штаб-квартиру, уже успели развернуть аппаратуру и теперь были заняты малопонятными манипуляциями, на их птичьем языке именуемыми «калибровкой». Они разбились на группки соответственно специализации и теперь обменивались редкими фразами, словно игроки в «морской бой» ходами, вызывающими то общее одобрение, то недовольство отдельных личностей, такое же понятное непосвященному, как и язык какого-нибудь обитателя затерянного амазонского племени.

Бежецкий и не думал вникать в их специфические занятия, разобраться в которых вряд ли смог бы и лауреат Нобелевской премии сразу в области физики, математики и философии, вкупе с десятком иных дисциплин. Поэтому прошел через импровизированную лабораторию, терпеливо кивая тем немногим, что сочли возможным оторваться от своего занятия, и односложно отвечая на их приветствия и вопросы, стремясь в заднюю комнатку, хозяевам служившую супружеской спальней. Туда, где заседал мозговой трест всей «ученой банды», как не слишком почтительно отзывались о «научниках» «оперативники».

– А, Александр Павлович, – прервал спор со своими закадычными приятелями и одновременно заклятыми врагами в научной сфере академик Николаев-Новоархангельский, привставая из-за стола, на котором чертил какие-то непонятные графики и кривые в наваленных неопрятной грудой бумагах. – Мы тут как раз обсуждали…

– Сидите-сидите! – Генерал скромно пристроился в уголке на весьма расшатанном «венском» стуле. – Я так, на минутку.

Он отметил про себя, что на обсуждение-то как раз прерванный разговор никак не походил. Слишком уж взъерошенны были «оппоненты»: раскрасневшийся профессор Кирстенгартен и, наоборот, бледный в синеву академик Мендельсон, которого ученый-помор опять, наверное, довел до белого каления своим показным антисемитизмом, подключаемым к дискуссии тогда, когда иных доводов не хватало. Скорее всего, оба ученых светила опять вцепились друг другу в глотки мертвой хваткой, а добрейший немец изо всех сил пытался их разнять, как всегда, в минуту волнения мешая русскую речь с немецкой.

– Александр Павловитш! – подскочил он на месте. – Зеген зи бите… Скажите им…

– Да-да, господин Бежецкий…

– Господа, – кротко заметил генерал. – Я же сказал, что зашел только на минутку. Ответьте мне на один вопрос и можете продолжать свой диспут.

– Мы слушаем, – первым справился с собой Дмитрий Михайлович.

– Скажите мне только одно: это оно? – ткнул шеф Шестого отделения пальцем в потолок.

Ученые помолчали.

– Учитывая некоторую специфику… – начал Мендельсон.

– Нельзя говорить в один слов… знак… однозначно… – вставил Леонард Фридрихович, мужественно борясь со сложностями чужой речи.

– Да, это переход, – убитым тоном подытожил Агафангел Феодосиевич, обведя взглядом притихших коллег. – Причем необыкновенно обширный и устойчивый, хотя и очень необычный по структуре и частотно-вероятностным характеристикам…

3

– Вы серьезно, Агафангел Феодосьивич?

Академик выглядел предельно растерянным, словно солдат-первогодок, застуканный дежурным офицером за поеданием под одеялом посылки из дома. В таком состоянии Бежецкий не видел ученого ни разу. И оно лучше всяких слов убеждало в том, что «научники» столкнулись с чем-то из ряда вон выходящим.

В ответ Николаев-Новоархангельский лишь развел могучими ручищами с таким жалобным видом, что его на миг стало жалко:

– Более чем, Александр Павлович.

Александр еще раз взглянул на чертеж устья межмирового канала, в просторечии «входа» (хотя с тем же успехом он мог считаться и выходом): ромб, длина к ширине у которого соотносились как пять к одному, – этакий удар исполинского обоюдоострого кинжала ниоткуда, соединивший два несоединимых в принципе пространства. Недаром многие сотрудники отдела уже свободно оперировали термином «прокол».

Но прокол проколом, а размер самого ромба потрясал – семьсот метров на сто пятьдесят. Целая эскадрилья «Святогоров» могла пройти через него, хоть по четыре в ряд, и самолеты ничем не помешали бы друг другу. Разве что инверсионными следами. «Ледяной» портал, не говоря уже о том, который проделал Полковник, смотрелись на фоне этого исполина просто микроскопическими. Да и исчезать он никуда не спешил, зависнув над деревней Чудымушкино на высоте одиннадцать тысяч метров и величаво игнорируя воздушные течения, перепады давления и прочие метеорологические факторы. Следуй злополучный лайнер чуть правее – никто так и не узнал бы о существовании «дыры в небе». Как выяснилось из расшифровки стандартного «черного ящика» (второй, увы, остался «по ту сторону» и был недоступен), двойник «борта 254» следовал в трагический день с небольшим отклонением от курса, на девяносто процентов совпадающего с обычным для самолетов «Ермак-Аэро» этого маршрута.

А если бы чуть левее… Тогда все было бы еще интереснее – возникший ниоткуда лайнер, скорее всего, в штатном режиме запросил бы посадку, и как повернулось бы дело – сказать не мог никто. Скорее всего, у Александра появилось бы несколько сотен собратьев, имеющих идентичных двойников или неожиданно воскресших для своих родных, подобно генералу Красовскому и князю Цхвартчелли. Увы…

Внешне все выглядело необычно, даже фантастично, но пристойно – возник себе в небе проход в иное пространство и возник – ничего сногсшибательного в этом не было. Согласно теории Мендельсона—Смоляченко, такие проходы должны возникать чуть ли не ежеминутно и по всему белу свету, существуя от нескольких миллионных долей секунды до бесконечности и варьируясь от размера микрочастицы до соизмеримого с диаметром планеты. Слава Всевышнему, вероятность возникновения последних стремилась к нулю, но существовала. Однако все это было внешней видимостью.

На экранах компьютеров, обрабатывающих информацию о «дыре», поступающую с нескольких тысяч разнообразных датчиков, вся кажущаяся стабильность летела к черту, его матери и бабушке заодно.

Края «прокола» просто кипели от бушующей на границе двух миров энергии, причем оставалось непонятно: стремятся они сойтись, чтобы исполинский шрам на теле мироздания затянулся без следа, или, наоборот, разойтись, объединяя миры, соединенные доселе лишь тоненькой перемычкой, в единое целое. В ни на что существующее не похожего монстра. Но сила, удерживающая «прореху» в относительной стабильности, пока что со своей задачей справлялась успешно – колебания границы имели амплитуду всего лишь несколько десятков сантиметров в обе стороны.

И вот теперь академик предъявлял доказательства того, что сила эта действует вполне осмысленно, следовательно, «прокол» имеет искусственное происхождение.

– Возмущения на границах получают противодействие строго в требуемом объеме. Например, там, где граница имеет тенденцию к движению в сторону центра – вектор направлен в противоположном направлении, и, соответственно, наоборот. Мальчишки в данный момент рассчитывают пространственную модель…

– Зачем?

– Проход развернут под некоторым углом к перпендикуляру. Иначе говоря – это не столько дверь в стене, сколько окно в пологой крыше.

– И о чем это говорит?

– О том, что проход рассчитан в основном на проницаемость сверху, из космоса.

* * *

Как и подобает подчиненному, Александр встречал «железную леди» у трапа.

Использовать для снабжения «зоны» Самарский аэропорт, лежащий в нескольких десятках километров от Чудымушкино, или даже один из военных, расположенных ближе, было признано нецелесообразным. Чересчур уж специфические грузы пришлось бы им принимать. Поэтому из соображений известного характера перевалочной базой стала давно заброшенная взлетно-посадочная полоса времен Магрибинского конфликта тридцатилетней давности, предназначавшаяся во времена оные для принятия ядерных ракетоносцев, по каким-либо обстоятельствам вынужденных прервать свой трансконтинентальный рейд. Агрессивных магрибинцев, как известно, удалось утихомирить без применения термоядерных боеголовок, а о нескольких сотнях метров заросшей травой «бетонки» в поволжской степи просто забыли. Равно как и о строившихся «на века» ангарах для самолетов и казармах для «обслуги», вместительном топливохранилище, рулежных дорожках и штабелях профнастила, изрядно поржавевшего, но пригодного, чтобы с его помощью за несколько дней превратить полосу в полноценный аэродром, способный разместить хоть полк истребителей.

Например, высотных истребителей-перехватчиков Д‑215 «Сапсан».

И никаких шуток: «прикрыть» Самару и все Поволжье от возможной атаки «из-за горизонта» было решено сразу же после выяснения реальности «окна» и его масштабов.

– Вы что, хотите пол-империи под удар подставить? – хрипел своим «фирменным» басом генерал от авиации Ляхов-Приморский на виртуальном совете, созванном по такому поводу. – Да через этакую дырищу не только бомбардировщики можно пустить – баллистическими ракетами нас завалить по… по эти самые… по самое некуда!

Со старым воякой, лихо сбивавшим когда-то в небе над Великим Океаном британские «Спитфайры» и «Харрикейны» в «большой драке» за Южный Китай, не соглашались и спорили. Его даже высмеивали. Многие, из молодых да ранних, рады были потешаться над старостью и явным маразмом, но ряды выкрашенных в камуфляжные цвета «Сапсанов» с опознавательными знаками цвета российского триколора на крыльях и хвостовом оперении множились, как по волшебству, на несуществующем в официальных бумагах аэродроме… И в основном потому, что у старика нашлась весомая поддержка, в том числе – некой приятной во всех отношениях дамы, участвовавшей в совещаниях наравне с именитыми сановниками.

Вот и сейчас она, словно вдовствующая королева, величаво спустилась на потрескавшийся бетон, протянув встречающему мужчине изящную руку для поцелуя.

– Добрый день, Александр Павлович, – проворковала Маргарита, мельком взглянув в карманное зеркальце и поправив кокетливо набекрень, по последней парижской моде, сидящую шляпку. – Вы прекрасно выглядите… Как, собственно, и всегда.

А Бежецкий стоял истуканом, проклиная себя за мешковатость. Уж близнец-то в подобном случае не сплоховал бы: как же – воспитание, великосветские манеры, впитанные на генетическом уровне…

«Брось ерунду городить! – ехидно ввернул внутренний голос. – У тебя гены точно такие же! В той же пропорции. И воспитание, спасибо Полковнику, не хуже…»

Но гены тут были виновны или что-то еще, а Александр всегда в присутствии этой женщины чувствовал себя безмозглым чурбаном, манекеном из зала для боевой подготовки.

Слава богу, оцепенение это проходило без следа после первой же шпильки в его адрес…

– Впрочем, что я говорю! – тонко улыбнулась начальница, отлично знавшая о его проблемах. – Первое впечатление обманчиво… Плохо выбриты, сударь, помяты… Опять гусарские замашки, гульба до утра, доступные губернские барышни?

– Как можно, сударыня? – подхватил игру ротмистр, чувствуя мимолетную благодарность насмешнице. – Сугубо монашеский образ жизни-с!..

– Ох, знаю я вас, Александр! – смеялась дама, садясь в поджидавший у края поля автомобиль, и шутливо грозила пальчиком, затянутым в лайку.

Но глаза у нее при этом оставались серьезными и оценивающими…

* * *

Здесь, на одиннадцатикилометровой высоте, пульсирующий край «перехода» был различим даже невооруженным глазом, не то что снизу, пусть и в мощнейшую оптику.

Нет, неким аналогом багетовой рамы, окаймлявшей исполинский ромб, граница не выглядела и отсюда. Просто время от времени чудился глазу сиреневый проблеск, подобный преломленному на грани хрустального бокала солнечному лучу. И проблески эти при ускоренном показе сливались в зыбкую, расплывчатую черту…

Но на лобовом стекле кабины переоборудованного под летающую лабораторию стратосферного бомбардировщика «Беркут» – спасибо хитрой электронике и жидкокристаллическим пленкам – «ворота» виделись перламутрово-серым полем, окаймленным четкой малиновой чертой. Равно как и у всей авиатехники, занятой на «Объекте Лямбда», включая ту, которая и на половину требуемой высоты не способна была подняться.

Еще совсем недавно Бежецкий гадал о происхождении названия «Объекта Гамма», но теперь, знакомый со всеми нюансами терминологии «межпространственников», только саркастически улыбался: что же будут делать «научники», исчерпав до конца весь так горячо любимый ими греческий алфавит? Перейдут на иной, к примеру, древнееврейский или начнут сдваивать символы, плодя всякие «альфа-беты» и тому подобные «дельта-омеги»? Ждать, чувствуется, оставалось совсем недолго…

– До цели два километра с копейками, – бормотнул пилот, не отрывая напряженного взгляда от приборов, как будто Александр сам не видел стремительно уменьшающейся многозначной строчки чисел в углу экрана.

«Вибрирует летун, – подумал Бежецкий, отлично видя, что „копеек“ еще больше двух третей километра. – Страхуется. Хотя его тоже можно понять: край „ворот“ режет почище гильотины – вякнуть не успеешь…»

– Приготовиться к сбросу, – стараясь, чтобы голос звучал как можно более безразлично, обронил он, кладя пальцы на клавиши управления «Стрижом».

Конечно, и это не его дело, но как можно доверить кому-то запуск в таинственное «ничто» первого в истории зонда?

Беспилотный самолет «Стриж» – исследовательский комплекс, смонтированный на базе крылатой ракеты воздушного базирования «Сулица» и несущий вместо ядерной боеголовки восемьдесят килограммов научной аппаратуры, по стоимости был соизмерим со всем «Беркутом», пусть даже и не в полноценном боевом исполнении, и с четырьмя «Сулицами» со штатной «начинкой». Бежецкий с улыбкой припоминал сцену из «потусторонней» американской комедии, где пилот-разиня, загубивший «летающую крепость», обиженно восклицал: «Но я же выплачиваю по пять долларов с каждого жалованья!» Вряд ли, выплачивая даже не по пять, а по пятьсот с каждого жалованья, да не паршивыми здешними долларами, а полноценными золотыми рублями, ротмистру Воинову удалось бы расплатиться за утерянного «Стрижа» до конца жизни…

Повинуясь легкому движению пальца, в углу материнского экрана замерцал маленький прямоугольник, в котором виднелась картинка, во всем идентичная основной, кроме размера: то же голубое небо, отчеркнутое серо-малиновой гранью. А вот и нужная отметка замигала…

– Сброс.

Самолет заметно дрогнул всем телом, словно корова, укушенная слепнем, и серо-малиновая плоскость плавно заскользила вниз и влево: освободившись от груза, «Беркут» ложился на новый курс.