Текст книги "В когтях неведомого века"
Автор книги: Андрей Ерпылев
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
«Чего теперь ждать от этого де Лювайи? – мучился неразрешимым вопросом Жора, украдкой озираясь. – Еще на дуэль вызовет… Или того хуже: яду в бокал подсыплет… Эх, предупреждал же меня Серега!»
Ноги под столом все время обо что-то цеплялись, и, заглянув туда, Арталетов, не веря своим глазам, обнаружил на своих сапогах золотые шпоры.
«Поздравляю, – тут же раздался в ушах язвительный голос Дорофеева. – Вот ты и полноценный дворянин, Жорка! С тебя бутылка!»
Фридрих Барбаросса витал в облаках, прикидывая маршрут предстоящего «восточного круиза» и делая выкладки тут же на столешнице щербатой вилкой, и Георгий с раскаянием решил при первом удобном случае предупредить его о подлой турецкой речке.
Трезвый как стеклышко Цезарян беспрестанно подмигивал Жоре, кивая на выход, – не терпелось, видно, узнать, что же это вчера не договорил новоявленный товарищ при воспоминании об Италии, но тот делал вид, что не понимает намеков, мысленно укоряя себя за болтливость.
Закуска безнадежно запаздывала, хотя о ее лихорадочном конструировании свидетельствовали доносящиеся из кухни аппетитнейшие ароматы, и король мрачнел с каждой минутой все больше и больше. Ежесекундно к нему подбегал то один, то другой офицер в запыленном плаще и шептал что-то на ухо… После пятого или шестого напоминания Генрих с сожалением огляделся, залпом допил вино и поднялся на ноги.
– Выступаем, господа! – зычно провозгласил он, разом заставив замолчать весь зал. – По коням! Обедать будем в Париже!
Все вокруг зашевелилось и загомонило: похоже, что захолустный постоялый двор с его дрянным «Шато тальмон» осточертел всем хуже горькой редьки. Изрядно потасканные и растерявшие былую свежесть «ночные бабочки», кстати, тоже…
– Куда же вы, ваше величество? – выскочил из кухни хозяин, держа над головой огромное дымящееся блюдо. – Мясо только-только подоспело!
Король с огромным сожалением взглянул на исходящее паром блюдо с жареным мясом, распространяющее вокруг умопомрачительные запахи, протянул было руку, но усилием воли удержал себя.
Приняв картинную позу, Генрих с пафосом произнес исторические слова, тут же старательно записанные окружающими:
– Париж стоит мяса, господа! Седлайте коней!
11
В песнях больше про любовь,
Соловьев да рощи,
А какая же любовь,
Если нету тещи!
Я скажу о своей,
Пусть скажу я мало:
В доме теща у нас
В чине генерала.
Застольная песня
Оказалось, что в небольшом на вид заведении нашлось место для прорвы народа! А когда к растянувшейся на три сотни метров кавалькаде присоединилось несколько сотен кавалеристов попроще, расквартированных на ночь в соседней деревне, королевская компания вообще приобрела вид настоящего войска.
Все до единого, включая Леплайсана, из седельной кобуры которого воинственно торчала рукоять пистолета, вряд ли декоративного, а место у бедра заняла шпага, подлиннее той, что была благополучно утеряна Георгием, были вооружены до зубов, впереди реяли знамена, и отсюда вряд ли следовало, что собравшиеся готовились к охоте или другой подобной забаве. Осознав этот факт, Арталетов укорил себя за то, что так и не узнал причины королевского похода. Да еще на Париж!
Кавалькада не слишком уж торопилась, продвигаясь вперед со скоростью спешащего пешехода, поэтому, когда на одном из перекрестков к ней присоединилась запыленная пехота, марширующая в стальных гребенчатых касках с мушкетами и пиками на плечах, она не слишком-то отставала.
«Ну пехота и пехота! Может, парад готовится…» – подумал Арталетов.
Когда же параллельно армии потянулись подводы обоза, а за ним и артиллерия, прогулка как-то потеряла свою привлекательность.
Улучив минуту, новоявленный королевский постельничий поравнялся с шутом и склонился к нему, решив взять быка за рога.
– Господин Леплайсан! А не на войну ли мы собрались?
Королевский шут цветом лица мог соперничать с совсем загрустившим чертиком на его плече (не иначе съел что-нибудь не то вчера), поэтому на вопрос своего друга ответил не сразу.
– Ни в коем случае, шевалье… – Шута явно мутило, принять его слова за шутку можно было лишь с большим трудом. – Просто король поссорился со своей тещей…
Георгий едва не свалился со своей смирной лошадки, которой его, слава богу, снабдили по совету Фридриха, видевшего вчерашние мучения «дворянина» в седле Ганса.
– А армия-то тогда зачем?
– О-о-о! Сразу видно, что вы издалека, сударь… Знали бы вы, какова теща у нашего доброго короля! Имя Екатерины Медичи вам ни о чем не говорит?
Разумеется, имя главной отрицательной героини бессмертной «Королевы Марго», которой Жора зачитывался в детстве, много о чем ему говорило… Но если Генрих по счету третий, то каким образом?.. Он понял, что окончательно запутался.
– Да и сама супруга нашего Генриха не сахар, скажу я вам! Маргарита, бывает…
– Какая Маргарита? – не слишком учтиво перебил Арталетов шута. – Наваррская? Но ведь она жена Генриха Четвертого, а не Третьего! Третьему она сестра…
– Почему Наваррская? Ах, да! Вы имеете в виду это… Тогда да, точно… А сестра она не Генриху, а Франсуа.
– Но Генрих-то Третий?
– Чего вы привязались: «третий», «четвертый»… – рассердился Леплайсан, голова которого раскалывалась от похмельной мигрени. – Сейчас третий, завтра – четвертый! Если хотите знать, он и вторым был в свое время…
– Вторым?!!
– Естественно. Когда Монтгомери ему на турнире шлем копьем сшиб, как бы вы поступили? Это же позор! Позор на всю Европу! Вот и велено было всем летописцам срочно переписать свои книги. Дескать, Генрих Второй пал от злодейского копья нечестивца, а наследовал ему…
– Франциск Второй, его сын!
– Да ну? – недоверчиво сощурился шут. – Откуда вы взяли? Я же говорю: Франциск, он же Франсуа, брат Марго, а Генрих…
– А как же Варфоломеевская ночь?
– Ночь была, это точно. Король тогда только женился, – заверил Леплайсан Георгия, походя сделав красноречивый жест и ернически подмигнув при этом. – Славно мы тогда погуляли… Пол-Парижа нажралось, как свинья, и поутру лежало замертво. А как же иначе, если в фонтанах – вино, в канавах – коньяк, в бассейнах…
Арталетов почувствовал, что голова у него идет кругом…
* * *
Пообедать в Париже не удалось. Пехота, как всегда и везде в мире никуда не торопившаяся, задержала армию на несколько часов, и к городским стенам вышли уже под вечер.
Сказать, что у Арталетова замерло сердце при виде зубчатых стен с виднеющимися из-за них колокольнями многочисленных храмов, черепичными крышами и разного вида и высоты башнями, значило не сказать практически ничего. Никогда не мечтавший увидеть даже современный Париж, доступный сейчас очень и очень многим, Георгий испытал настоящий шок, осознав, что в паре километров от него раскинулся город, по которому спокойно разгуливают персонажи романов, запоем прочитанных в детстве и юности, или хотя бы их прототипы…
К сожалению, потряс вид столицы средневековой Франции, похоже, одного лишь Жору: остальные, едва была отдана команда остановиться, переданная по цепочке от командиров подчиненным, разбежались, тут же занявшись разбивкой лагеря, строительством временных укреплений, приготовлением пищи – словом, всем тем, чем люди служивые занимаются всегда и везде, будь перед ними Париж, Берлин или, скажем, Багдад…
Париж взирал на приготовления к планомерной осаде спокойно и слегка надменно, как снисходительный великан на возню лилипутов у его ног: занятно, но не более того… Не выли боевые трубы, не суетились на стенах встревоженные люди, готовые лить на головы штурмующих кипяток и расплавленный свинец, а также швырять всякое барахло, не слишком нужное в хозяйстве… Хотя бы подъемный мост удосужились поднять и опустить решетку ворот… даже обидно как-то! Мало того, со всех сторон к королевской армии, окапывающейся с деловитостью муравьев, стекались толпы зевак самого разного вида и достоинства – от сиволапых землепашцев, ради увлекательного зрелища забросивших насущные занятия (да и время-то было вечернее – так и так шабашить), до дворян в вышитых плащах и щегольских беретах. К тому моменту, когда солнце зацепилось за самую крайнюю слева башню городской стены, лагерь был окружен плотным кольцом любопытствующих горожан пополам с пейзанами.
– Не прикажете ли разогнать? – Один из не в меру услужливых капитанов, сорвав с головы остроконечную каску, похожую на половинку гигантского тыквенного семечка с полями, припал на одно колено перед монархом, скучающим на поставленном на попа полковом барабане в позе Наполеона перед отречением.
– Оставьте, де Голль… – бросил король, не меняя позы. – Не терпится в маршалы? Зачем лишать наших подданных удовольствия лицезреть своего повелителя?.. Распорядитесь лучше, чтобы соорудили что-нибудь вроде стола.
По всему лагерю спонтанно зажигались костры, потянуло чем-то съестным, откуда-то уже слышалась протяжная песня… По всему чувствовалось, что штурм откладывается на неопределенное время.
– Не пора ли нам, мой друг, подумать о ночлеге? – поинтересовался у Жоры Леплайсан, уже что-то с аппетитом жующий: к вечеру его состояние несколько выровнялось. – А заодно уж и об ужине… Король сегодня не в настроении воевать. Я тут, кстати…
Досказать ему не пришлось.
Где-то за спинами толпы бодро и немелодично взревела труба, а зрители принялись неохотно расступаться в стороны, энергично расталкиваемые кем-то невидимым, но агрессивно размахивающим белым флагом на длинном древке, к тому же горластым и виртуозно нецензурным.
Местный гений матерщины, слегка адаптированной для применения к ушам французского населения, оказался невысоким плотным крепышом в пышном мундире и умопомрачительной по высоте каске, к тому же увенчанной монументальным плюмажем из страусовых перьев. Сколько хвостов африканских голенастых птичек пришлось выщипать, чтобы украсить головной убор парламентера, так и осталось неизвестным, но вздымался он на поистине баскетбольную высоту, мужественности его обладателю добавляя немного, но делая его разительно похожим на старомодный волан для бадминтона.
– Странно, – заметил Леплайсан самым обиженным тоном, отбрасывая огрызок яблока. – А мне почему-то казалось, что шут здесь всего один – я…
* * *
В город короля все же не пустили.
Две королевы – старая и молодая – стояли на площадке башни, возвышающейся, словно балкон, над монархом с его небольшой свитой, в которую каким-то непонятным образом затесались наш герой и, конечно же, шут – куда без него?
– Ну что, нагулялся, блудня бородатая? – сварливым тоном осведомилась королева-мать, сейчас больше всего похожая на обычную тещу, встречающую загулявшего зятя: только скалки в руке не хватало. – Да не один ведь приперся – с дружками! И какую толпу приволок с собой!.. И где только берет собутыльников, а, дочка?..
Король слушал, не перебивая, понурив голову, будто и впрямь непутевый зятек-пропойца.
– Мама!.. – попыталась вступиться за благоверного Маргарита, действительно весьма симпатичная, хотя и полноватая, на взгляд Жоры, шатенка в глухом платье с необъятными фижмами и с маленькой бриллиантовой короной на голове, но мамаша тут же ее одернула.
– Что мама? Что мама?! – напустилась Екатерина Медичи на свою дочь. – Распустила, понимаешь, мужа! Шляется незнамо где целыми неделями! Знала бы, что так получится, – выдала бы тебя за польского короля Стефана! Тот хоть делом занят – воюет опять с кем-то!.. Или за того же Карла Савойского…
– Мама!.. – снова воскликнула со слезами на глазах молодая королева.
– А ты чего стоишь, орясина? – Внимание старухи опять переместилось на Генриха, готового провалиться сквозь землю. – На…ся? Не подцепил хоть чего? Вот, дочка, дождешься: наградит он тебя чем-нибудь, ох наградит! – Вектор внимания вдовствующей королевы снова сместился. – Набегаешься по врачам с таким вот муженьком!.. Так и знай, мой Амбруаз вам с Генрихом не лекарь!
– Мама!.. – это уже подал голос король. – Я…
Георгий возблагодарил про себя небеса, что, слава Всевышнему, до сих пор не женат, а следовательно, не имеет такого практически неизменного дополнения к прелестям брака, как любимая теща.
– «Я, я!» – избоченясь, передразнила Генриха королева-мать, не удержавшись и продолжив вполне созвучно.
Всем присутствующим, не исключая монарха, от стыда очень хотелось оказаться где-нибудь далеко, причем, на манер гребцов знаменитого Одиссея, с ушами, залитыми воском. Королева, однако, истолковала смущение своей мишени по-своему.
– Что, стыдно? – несколько смягчилась она, грозя пальцем королю и обступившим его соратникам, словно компании мальчишек, только что разбившей футбольным мячом соседское окно. – Стыд глаза ест?
И вдруг рявкнула по-фельдфебельски, грозя пухлым кулачком:
– Чего встал? Марш во дворец, разгильдяй! Дома поговорим!..
* * *
Вы думаете, что король отверг предложение и, гордо подняв голову, удалился в свой лагерь, чтобы спозаранку начать штурм неласковой к нему столицы или хотя бы планомерную его осаду? Не угадали, дорогие…
Король с изрядно поредевшей свитой отправился в Лувр, конечно же, не любоваться Джокондой, а выслушивать нравоучения дражайшей тещи (хотелось верить, что по причине преклонного возраста последней до рукоприкладства не дойдет, да и король все же помазанник Божий, как ни крути), а потом – и под сдобный бочок изволновавшейся законной супруги, армия, казавшаяся ничуть не удрученной упущенной возможностью сложить голову во славу короля, – по казармам, а Леплайсан с Георгием – в гостиницу.
Почему не к Леплайсану домой? Да по той простой причине, что своего дома у королевского шута не было. Не удосужился он к сорока годам, прожитым большей частью, смею вас заверить, вовсе не в тепле и уюте, обзавестись своим углом, вот и все. Нет, было, конечно, родовое гнездо, этакий суровый замок с зубчатыми стенами и угрюмой башней-донжоном в центре, где-нибудь в Лангедоке или, наоборот, в Нормандии, в Гаскони или Пикардии, но в Париже Леплайсан ночевал либо в Лувре, на ведомственной, так сказать, жилплощади своего сюзерена и работодателя, либо у одной из своих многочисленных подружек, которых он, как истинный демократ в душе, имел во всех слоях парижского общества, либо в какой-нибудь гостинице, полюбившейся ему пикантной кухней, покладистой хозяйкой или, напротив, добродушным и не жадным хозяином. Последние встречались реже всего, в основном по причине редкой кредитоспособности шута.
Нет, кредитоспособность Леплайсана вовсе не была какой-то уж очень особенной, он, увы, просто редко был кредитоспособен вообще, а зачастую просто нищ, как церковная мышь… А что делать, если король, если и бывает щедр, и временами даже до мотовства, чаще забывает платить жалованье своему любимцу, а шут, хотя и небогат, имеет собственную гордость, чтобы просить…
Все это Жора узнал, пока они с новым другом, плечо к плечу, пробирались в почти абсолютной темноте – до наружного освещения, тем более до неоновых реклам, средневековому Парижу, где и на свечах-то экономили, освещая дома вонючими масляными плошками, было как до Китая известным способом, – узкими, как щели, извилистыми улочками в известном одному шуту направлении. О, как понимал сейчас нищий инженер своего благородного товарища! Сколько он сам мог бы рассказать, если бы не боялся показаться в глазах Леплайсана заговаривающимся идиотом или очередной жертвой делириум тременс.[23]23
Делириум тременс (Delirium Tremens) – делирий, алкогольный психоз, или, в просторечии, «белая горячка».
[Закрыть] Кстати, зеленый чертик последовал за своим кумиром, не размениваясь на каких-то рядовых выпивох вроде Фридриха или Гайка, и теперь настороженно посверкивал светящимися глазенками откуда-то сверху, должно быть, с шляпы шута.
Пару-тройку раз дорогу всадникам заступали какие-то подозрительные темные личности, которые тут же испарялись, стоило Леплайсану, не мудрствуя лукаво, на четверть извлечь из ножен клинок, мерцающий неземным светом при блеске луны, достигающем дна улиц. Да-а, суровое было время, если одной только демонстрации острой железяки было достаточно для свободного проезда. Хотя не везде, ибо на любой лом, согласно третьему закону Ньютона, известного нам из школьного курса физики, чаще всего есть противодействие в виде другого лома…
Путешествие по закоулкам Парижа завершилось за полночь. Гостиница была маленькой, изрядно пропахшей чесноком, кошками и отходами человеческой жизнедеятельности, причем по неласковому приему, оказанному друзьям, вряд ли можно было заключить, что Леплайсана здесь вообще ждали.
Вместо ужина пришлось ограничиться средних размеров кувшином вина и чем-то, что хозяин, пузатый и лысый, как колено, субъект с таким огромным носом, что Сен-Симон или тот же Сирано де Бержерак[24]24
Сен-Симон Клод Анри де Рувруа (1760–1826) – французский мыслитель, социолог, социалист, один из родоначальников коммунистического учения; Сирано де Бержерак (1619–1655) – французский писатель и поэт, мушкетер короля, ставший известным благодаря пьесе Эдмона Ростана. Обе эти личности роднили огромные носы, бывшие источником многочисленных насмешек.
[Закрыть] умерли бы от зависти, чересчур оптимистично, на взгляд Жоры, называл «печеньем». Отбойным молотком или гидравлическим прессом дробить бы это печенье, а не человеческими зубами! Притом то ли кулинар, выпекавший его, был ярым приверженцем продуктов с пониженным содержанием сахара, то ли рецепт изначально был таким «аскетичным», но по вкусу оно больше всего напоминало гипсокартон, зажаренный на машинном масле. Вино было, конечно, поприличнее надолго запомнившегося «Шато тальмон», но до «Агдама», «Анапы» или хотя бы светлой памяти узбекского портвейна «Гюнашли»[25]25
Дешевые сорта портвейнов позднесоветских времен.
[Закрыть] ему было так же далеко, как местной карете до гоночного «альфа-ромео».
Слава богу, хоть кровати имели место, причем две, а то при виде тесного, словно платяной шкаф, «номера» Георгий уж было решил, что ему придется делить ложе со своим новым приятелем.
– А где?.. Ну это… – поинтересовался Жора у бывалого Леплайсана перед тем, как завалиться на драное серо-бурое лохматое покрывало, явственно вонявшее псиной, не раздеваясь, по его примеру, лишь сняв сапоги и положив на табурет обнаженную шпагу, а под подушку – пистолет размером с обрез охотничьего ружья и, на глазок, еще большего калибра. – Удобства…
– Во дворе… – махнул шут куда-то в сторону «застекленного» чем-то вроде полупрозрачной пленки (вероятно, пресловутым «бычьим пузырем») подслеповатого окна, в которое подглядывала одним глазком любопытная луна. – Хотя не советую… Лучше уж сделайте свои дела прямо на лестнице, так безопаснее.
– А если?..
– А если хозяин будет возникать – в глаз ему!.. И вообще, д’Арталетт, где вы воспитывались? Не в пансионе ли благородных девиц, случаем? Не в монастыре сестер-кармелиток? Элементарных вещей не знаете!..
Жора не стал вступать в небезопасную для него полемику и быстренько выскользнул на темную лестницу.
Никогда еще в своей интеллигентной жизни он так не презирал и ненавидел себя! Даже тот памятный случай, когда ему, тринадцатилетнему, сломавшему на катке ногу, в больнице пришлось узнать, что такое «судно» (отнюдь не морское, к сожалению), не шел ни в какое сравнение с пережитым в течение двух минут позором. Но природа, мать… Кстати, если принять во внимание запахи, травмировавшие обоняние почище, чем в ином российском привокзальном туалете, похоже, он был далеко не первым и вряд ли последним…
– А почему, собственно, сударь, – спросил он, уже укладываясь на кровать, – вы выбрали именно эту гостиницу? Ни условий, ни…
– Что же вы ожидали, шевалье, при нашем финансовом положении?
– А разве оно у нас есть вообще?.. – горько поинтересовался, не в силах сдержать сарказма, Георгий, отлично помнивший, что, нарядив его вчера на постоялом дворе в вельможный «секонд-хенд», король все же позабыл о кошельке, а Леплайсан еще на той приснопамятной пирушке у старины Мишлена был без гроша в кармане.
– Естественно, – хладнокровно парировал шут, без сомнения мастер как фехтования, так и словесной пикировки. – Ваша новая золотая цепь, д’Арталетт.
– Но…
– Которую мы завтра, прямо с утра, продадим… – добавил Леплайсан, не слушая товарища и поворачиваясь на бок за секунду до того, как захрапеть во всю мощь своих богатырских легких.
12
Если ты настоящий, порядочный волк,
Даже если вся шкура в заплатах,
И в глазах не погасла кровавая месть,
И природная злость у тебя еще есть,
То врагов своих заклятых
Ты с честью должен съесть!
Юлий Ким. «Песня волчицы»
…Шевалье д’Арталетт ловко соскочил со своего серого в яблоках коня, поднялся быстрым шагом по крутой лестнице и прошествовал через анфиладу комнат, постепенно замедляя шаг…
Честно говоря, падать на одно колено перед графиней де Лезивье и лобызать ее изящную ручку, затянутую в тонкую перчатку, ему уже не очень-то и хотелось, тем более после ее предательского отсутствия на судилище… Перед глазами стоял совершенно иной образ, совсем не походивший на кокетливую дворянку.
Когда осталось отворить лишь последнюю дверь, шевалье, уже взявшись за холодную медную ручку, внезапно решил взять минутный тайм-аут.
Отойдя к высокому многостворчатому окну, выходящему в ночной парк, д’Арталетт глубоко задумался. Больше всего в этот момент ему хотелось спуститься обратно к воротам и ускакать куда глаза глядят, а еще лучше – сигануть, по примеру какого-нибудь голливудского ковбоя, прямо из окна в седло и дать коню шпоры… А ведь еще предстоит разборка с графом-рогоносцем и ревнивым, почище Отелло, секретарем…
За спиной скрипнула дверь. Ну вот…
– Шевалье-е!
Странно, голосок вроде бы не графинюшкин… Чистое сопрано – вместо старательно поставленного контральто. Не может…
А чудесное видение уже рядом… Красная кокетливая шляпка, легкомысленное платьице…
– Жанна!..
О, как хочется вновь приблизиться к этому, такому чистому и такому порочному, созданию, вдохнуть его сладкий и дурманящий аромат, прикоснуться хотя бы мимолетно…
– Тс-с-с! Проснитесь, шевалье!..
Черт! Опять…
* * *
Проснулся Георгий в абсолютной темноте от какой-то суетливой возни рядом, причем звуки весьма напоминали те, что издают особы противоположных полов при… Ну, вы сами понимаете.
«Чертов шут! – зло подумал неблагодарныйАрталетов, который по милости нового приятеля ночевал в относительно нормальных условиях, возможно, первый раз за все его пребывание в этом странном мире. – Неужели Леплайсан между делом умудрился подснять девицу легкого поведения? И чем же он намерен ей платить? Все той же цепью? Она же не резиновая…»
Поймав себя на постыдной мысли, что уже считает неправедно нажитое драгоценное украшение безраздельно своим, Жора отвернулся к стене и постарался заснуть, не обращая внимания на бесстыдные отголоски чужих мимолетных утех.
Но не тут-то было…
Назойливый скрип и пыхтение с легкостью проникали даже сквозь плащ, которым он попытался замотать голову, рискуя задохнуться. Более того, они становились все разнузданнее, будто «обитатели» соседней кровати, заметив интерес со стороны Георгия, решили больше не стесняться, а внимание невольного свидетеля их еще более раззадоривало.
«Еще пять минут, и будь что будет! – решил разъяренный Арталетов, когда возня перешла все мыслимые и немыслимые пределы. – Сейчас встану и зажгу свет. А там – хоть дуэль!»
Увы, вмешаться пришлось гораздо раньше…
– Проснись… Артал-х-х-х… – донесся из темноты придушенный, трудноузнаваемый голос. – Помоги…
«Он что, на групповуху намекает, что ли?.. – ошеломленно подумал, вскочив на ноги, Жора. – Ну, сударь, я хоть вам и обязан, можно сказать, жизнью!..»
Масляная лампа (что-то вроде глубокого блюдца с плавающим в вонючей маслянистой жидкости фитилем) зажглась только с пятнадцатой примерно попытки. А чего бы вы хотели, когда до изобретения спичек оставалось триста лет, а зажигалок – все четыреста? Даже знаменитая «катюша»[26]26
«Катюша» – так, по аналогии со знаменитым гвардейским минометом, в годы Великой Отечественной войны солдаты называли кустарные «приборы» для извлечения огня – самодельные зажигалки.
[Закрыть] военных лет по сравнению с тем, что использовалось здесь для зажигания огня, была бы чем-то вроде компьютера по сравнению со счетными палочками. Всего лишь металлический брусок и кусочек кремня! Попробуйте как-нибудь воспользоваться сим даром Прометея, не покалечив при этом пальцев!..
Подняв светильник повыше, Георгий собрался было разразиться гневной тирадой в стиле недавней «настенной» речи королевской тещи, но при виде того, что творилось на соседней кровати, едва не выронил щербатую плошку из рук.
Ни о каком гипотетическом разврате не могло быть и речи.
В мятущемся неверном свете Леплайсан на своем ложе вел неравную борьбу с кем-то темным и лохматым, явно одерживающим верх. Бесполезная шпага валялась на полу, сброшенная с табурета неловким движением, до пистолета еще нужно было дотянуться, да и привести его в боевое положение – кремневое оружие это вам не «Вальтер» какой-нибудь или «Макаров», из которого можно палить, едва взяв в руки.
Что же предпринять? Жора замер над борющимися, сжимая в одной руке светильник, а в другой – обнаженную шпагу. Колоть? Но так ведь запросто можно продырявить и шута! Бить тяжелым эфесом по голове? Но где она и есть ли вообще? Сплошная лохматая шкура без следа выступающих частей. Что это за чудище пытается поужинать Леплайсаном?
– Серебро… – прервал Леплайсан зоологические изыскания товарища. – Это обо… оборот…
«Оборотень? – противопехотной миной рванула в мозгу догадка. – Не может быть! Впрочем, почему же не может? Здесь, среди говорящих волков и котов-мошенников, это как раз и не удивительно!»
Где же взять серебро? Георгий заметался по комнате, в отчаянии понимая, что не успевает. Монеты? Но ведь нет ни гроша… Шпоры, цепь? Золото, а не серебро… Стоп!
Жора кинулся к своей постели, сорвал с нее плащ. Вычурная застежка, схватывающая одежду у шеи, отливала матовой белизной… Ни алюминия, ни никеля здесь еще не знают, а если она даже просто посеребренная… Ну-ка!..
Эффект превзошел все самые смелые ожидания и оказался таким, будто наш герой метнул в чудовище гранату, причем не какую-нибудь там «эргэдэшку», а самую что ни на есть противотанковую!
Беззвучная вспышка ослепительного белого пламени мигом лишила его не только зрения, но и чувства ориентации в пространстве. Говорят, есть такие гранаты – свето-шумовые, – надежно выводящие противника из строя одним только световым импульсом, и вот теперь Арталетову довелось убедиться в действенности подобного оружия на собственной шкуре, пардон, сетчатке глаз…
* * *
Повторно он пришел в себя от дружеского похлопывания по щекам, своей интенсивностью более напоминавшего полновесные пощечины.
Если принять во внимание густой винный аромат, пропитывающий все вокруг, простейший способ приведения в чувство не подействовал. Слава Всевышнему, не дошло до более радикальных способов!
С горем пополам проморгавшись (в глазах роились разнообразные цветовые пятна, вроде «зайчиков» от электросварки), Георгий различил над собой исцарапанного Леплайсана в дымящемся колете.
– Жив, слава тебе Господи! – перевел тот дух, допивая остаток вина из кружки, добрую половину которой он только что вылил на голову друга в тщетной «реанимационной» попытке. – Я уж думал…
– Что это было, месье Леплайсан?..
– Да ладно вам, шевалье, зовите меня просто Людовиком…
– Жорж, – представился в ответ Георгий, слегка стилизовав свое имя на французский манер.
Хотя это и выглядело смешно после такого количества выпитого вместе спиртного, друзья крепко пожали друг другу руки, скрепив знакомство.
– Георгий, значит… – тонко улыбнулся шут. – Георгий Победоносец… Чем это вы ее шарахнули?
Он поднял со стола один из заостренных колышков, напоминающих карандаши, которые настрогал в «отсутствие» Жоры, и деловито пригвоздил к штукатурке мерзкого вида мохнатый лоскут, словно уродливая морская звезда ползущий куда-то наискось по стене. Дымящийся обрывок содрогнулся в конвульсиях и обвис. Со следующим колышком наготове Леплайсан принялся обшаривать комнату, методично заглядывая во все щели.
– Кого «ее»?.. – запоздало спросил Арталетов, осознав, что взглядом загипнотизированного кролика созерцает все еще трепещущий меховой огрызок, пришпиленный к стене, причем нижняя челюсть занимает совсем неподобающее порядочному человеку положение.
– Да тварь эту, – отозвался из-под стола шут, чем-то громыхая там. – Ага-а!..
Он торжественно вытащил на свет Божий еще одного издыхающего бесформенного монстрика и приколол его рядом с первым.
– Подключайтесь же, Жорж, а то мерзавцы расползутся по щелям и потом их не соберешь!..
Остаток ночи прошел в увлекательной охоте, и к утру на стене красовалась почти полностью реконструированная шкура какого-то средних размеров зверя – не то волка, не то крупной собаки, серо-бурой, с белесыми подпалинами. Увы, центральная часть и голова отсутствовали напрочь, уничтоженные без следа огромной дырой с опаленными краями, поэтому окончательную идентификацию коварной твари вряд ли смог бы произвести даже профессиональный эксперт-зоолог, разве что знаменитый Кювье…[27]27
Жорж Кювье (1769–1832) – знаменитый французский естествоиспытатель, своего рода Менделеев от зоологии, разработавший свою систему сравнительной анатомии, то есть определения внешнего вида живых существ по их малейшим останкам, которая используется и поныне в палеонтологии.
[Закрыть]
– Чем это вы ее? – Шут подкидывал на ладони массивный серебряный предмет, оплавленный наполовину от высокой температуры. – Распятием, что ли?.. Шарахнуло-то как! Я думал, вы монетку серебряную кинете, нательный крестик там или запонку какую. Тут же добрых три унции[28]28
Унция – основная мера веса драгоценных металлов. Тройская унция – 1/12 доля английского золотомонетного фунта, или 31,1035 г.
[Закрыть] чистого серебра! Вы же и меня могли запросто ухайдакать…
– Извините, – сухо ответствовал Георгий, который, конечно, не мог признаться Леплайсану в том, что крестика-то у него нательного как раз и нет. – Некогда было искать более легкую вещицу… А вас, между прочим, шкурка и без меня могла легко ухайдакать. Что касается серебра, то вообще-то раньше оно было застежкой моего нового плаща.
– А-а! – воскликнул шут и поднес оплавленный предмет поближе к свету. – То-то я смотрю… Да вам же плащ аббата де Пардье достался! Он вам свой запасной одолжил, добрая душа! Смотрите, вот крест, а вот слова молитвы: «Te Deum…».[29]29
«Te Deum laudamus» – «Тебя, Бога, хвалим» (лат.).
[Закрыть] Редкостной убойной силы штучка! Жаль, что теперь вам придется плащ завязывать тесемкой…
– Да кто же это был? – потерял терпение Жора. – Оборотень?
– Я, конечно, не специалист… – протянул Людовик. – Но думаю, раньше эта шкурка принадлежала оборотню… Волкодлаку, так сказать. А может быть, и кому похлеще… Против таких, знаете ли, только два приема безотказны: добрый осиновый кол и серебро. Ну и молитва, опять же, способствует…
Шут сделал резкое движение ногой и прижал к полу огрызок лапы, перебирающей высохшими когтями, словно скорпион лапками.
– Похоже, все… – Лапа заняла положенное ей место на стене.
Эх, зря он это сделал…
Едва последний фрагмент соприкоснулся с остальными, по шкуре пробежала дрожь, и отдельные лоскутки на глазах принялись срастаться в единое целое. Дождем посыпались колышки, которые уже не в состоянии были удержать почти что целого оборотня.
– Как я забыл? Сегодня же полнолуние!.. Вам не жалко остатков своей застежки, шевалье? – крикнул Леплайсан, замахиваясь слитком, как гранатой.
– Для вас мне ничего не жалко, Людовик!
– Мерси… Тогда берегите глаза!..
Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Жора зажмурил глаза, поняв затею шута.
Красная вспышка сквозь веки вновь ударила по глазам, и так еще не восстановившимся до конца, а когда зеленые звезды прекратили свою свистопляску, Арталетов увидел, что от оборотня остались лишь кучка пепла и несколько клочков шерсти, а от застежки – россыпь маленьких серебряных шариков…