355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Васильченко » Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта » Текст книги (страница 1)
Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 19:22

Текст книги "Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта"


Автор книги: Андрей Васильченко


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Андрей Васильченко
«Живые мертвецы» Вермахта

Введение

Кручу в руках небольшой буклет. Напечатан на скромной бумаге. Пара военных фотографий и несколько абзацев текста. Обратный адрес: 10243, Берлин, Франц-Мерингер-плац, 1. По этому адресу располагается «Рабочее сообщество бывших 999-х».

В истории они так и остались под безликими номерами 999-е и 500-е. Первые собираются в Берлине, вторые – в Бремене, где в октябре 1990 года, 45 лет спустя после окончания Второй мировой войны, был создан «Объединенный союз жертв нацистской военной юстиции». Казалось бы, у этих двух номеров одинаковая судьба, но все равно они недолюбливают друг друга. В годы мировой войны все они оказались в «испытательных частях» или, говоря по-русски, были штрафниками.

Мало кто знает, что практика штрафных батальонов была позаимствована И.В. Сталиным именно в Германии. Тема штрафбатов постоянно будоражила наше общество. Вначале были песни Высоцкого, в годы перестройки – фильм «Гу-га». Новый всплеск интереса произошел в ноябре 2004 года, когда по российскому телевидению прошел сериал «Штрафбат», который тут же занял самые высокие позиции в рейтингах. Создатели многосерийного фильма, показывая, что во Второй мировой войне СССР «выиграл мясом», вызвали бурные дискуссии, и не только среди любителей кино, но и среди историков. Именно осенью 2004 года всплыла тема немецких штрафных батальонов. Этот вопрос сразу же оброс кучей легенд и домыслов. Вспоминались и немецкие солдаты, прикованные к пулеметам, и каратели Дирлевангера, но в ходе дискуссий почти никто не вспоминал ни о 500-х, ни о 999-х батальонах. Собственно говоря, в этом нет ничего удивительного: система штрафных частей в нацистской Германии оказалась настолько запутанной, что даже сами немцы не всегда могли определиться в их оценке. В ГДР усиленно писали об антифашистском подполье в штрафных батальонах. Ветераны Вермахта из ФРГ в своих статьях убеждали читателя в обратном – штрафники отважно сражались, а их формирования были едва ли не ударными группами. В ответ на это раздавалось: «Зачем же тогда позади них шли специальные офицеры и усиленные полицейские наряды, которые расстреливали любого солдата, пытавшегося скрыться с поля боя?» На заметку критикам сталинской эпохи – заградительные отряды существовали не только в Красной Армии.

Собственно этот вопрос так и остался бы в подвешенном состоянии, если бы в середине/конце 90-х годов XX века немецкий исследователь Ганс-Петер Клауш не взялся за тяжкий труд пролить свет на эту запутанную проблему. Именно с его подачи в ФРГ стали появляться новые статьи и даже диссертации по данной тематике. Объем этих материалов слишком велик, чтобы подробно и дословно воспроизводить их. Но тем не менее отечественному читателю окажется полезным ознакомиться со сложной системой штрафных подразделений Вермахта, которые принимали участие во Второй мировой войне. Вдвойне этот сюжет будет интересен благодаря тому обстоятельству, что советские штрафбаты создавались, чтобы вести действия исключительно против немецкой стороны. А штрафные части Вермахта, в свою очередь, были созданы для того, чтобы разгромить Красную Армию. С этой точки зрения Великую Отечественную войну можно с некоторой натяжкой считать войной штрафников.

ЧАСТb 1
Условия возникновения испытательных частей

Глава 1
Армейская юстиция Третьего Рейха до 1940 года

Для всех реакционных, националистических и милитаристских кругов Германии (и во время Веймарской республики, и после установления Третьего рейха) наиболее травмирующим переживанием было то обстоятельство, что простые немецкие солдаты поддержали восстание матросов в Киле и Вильгельмсхафене, которое затем переросло в ноябрьскую революцию 1918 года. Именно эти действия положили конец мясорубке Первой мировой войны, упразднили монархию и поставили на ее место демократическую Веймарскую республику. Это переживание воплотилось в «легенду о предательском ударе в спину». Германия-де проиграла войну не из-за военного превосходства противников, а потому, что тысячи дезертиров, симулянтов, «психопатов» скопились в тылу, откуда нанесли свой предательский удар в спину рейхсвера. В своей книге «Моя борьба» Адольф Гитлер следующим образом излагал эту версию: «В Германии имело крупное значение еще и следующее обстоятельство. Разложение армии, конечно, происходило всюду – без этого ноябрьская революция не могла удаться. Но тем не менее главным носителем идеи революции и главным виновником разложения армии был не фронтовик. Эту «работу» выполнили главным образом негодяи местных гарнизонов или те субъекты, которые вообще сумели изобразить себя «незаменимыми» и спрятаться где-нибудь в тылу на хозяйственной работе. Соответствующие «дополнения» эти банды получали еще за счет дезертиров. С фронтов в это время дезертировали в тыл десятки тысяч людей, оставаясь при этом почти совершенно безнаказанными. Трусы, как известно, во все времена и эпохи боятся только одного: собственной смерти. На фронтах смерть, конечно, могла настигнуть такого труса в любой день и час. Есть только одно средство заставить трусов, слабых и колеблющихся несмотря ни на что выполнить их долг: дезертир должен знать, что если он убежит с фронта, то его непременно настигнет та участь, которой он больше всего боится. Дезертир должен знать, что если он останется на фронте, то его только может настигнуть смерть, а если он удерет с фронта, то смерть непременно настигнет его. В этом и заключается весь смысл военного устава».

Однако дезертирство не являлось какой-то специфической формой, порожденной Первой мировой войной. Уже в античные времена мы можем найти явление, несколько похожее на дезертирство. В римских законах 12 таблиц, датированных 450 г. до н. э. встречается упоминание о perduellio – военном преступлении, заключавшемся в переходе легионера на сторону противника или бегстве с места битвы, то бишь собственно дезертирства. Дезертировавшие легионеры приговаривались к казни, которая имела несколько разновидностей: закалывание мечом, распятие, забивание до смерти палками или камнями. Постепенно на место perduellio пришло другое уголовное деяние – crimen laesae majestatis populi romani immunitatae. Под этой сложной формулой подразумевалось или самовольное оставление воинской части, что приравнивалось к действию, которое было опасно для государства и подрывало его авторитет.

Свод законов восточно-римского императора Юстиниана I, принятый в 527 г. н. э., содержал в себе основные принципы армейского уголовного права. В нем уже проводились четкие различия между собственно дезертирством (desertio), недозволенным оставлением воинской части (emansio) и переходом на сторону противника (transitio). В кодексе Юстиниана самое большое внимание уделялось именно дезертирству. Под таковым подразумевалось оставление части на длительный срок с целью скрыться от воинской службы. К дезертирству приравнивалось оставление часовым своего поста. Если говорить о наказаниях дезертирств, то при Юстиниане оно было сравнительно мягким. Дезертира, например, могли перевести служить в более отдаленную и опасную провинцию или же могли понизить в чине, переведя из кавалерийских (элитных) в менее престижные сухопутные части. Смертная казнь наступала лишь в случае повторного дезертирства.

Впрочем, в условиях ведения войны дезертиров, как правило, тут же казнили. Преследовались также по закону пособничество и укрывательство дезертиров. Но стоит отметить, что законы Юстиниана предполагали целый ряд смягчающих обстоятельств, которые могли спасти дезертира от смертной казни. В их числе оказались добровольное возвращение в часть, а также недолгий срок службы.

Германские племена, против которых активно воевали римские императоры, никогда не делали подобных различий. Трусов, покинувших поле боя, топили в болоте, а предателей, перешедших на сторону противника, вешали на деревьях. Если же солдат возвращался живым из битвы, в которой погиб его военачальник, то он лишался всех прав, так как считалось, что тот бросил своего «господина» на произвол судьбы.

В более позднем франкском праве дезертирство считалось изменой по отношению к королю (infidelitas), а стало быть, клятвопреступлением. Оно относилось к crimen majestatis. Вне зависимости от мотивов, по которым был совершен этот проступок, дезертира казнили, а его имущество отходило в казну короля.

Средневековье в Германии внесло свои коррективы в понятие дезертирства. На рейхстаге, проходившем в 1431 году в Нюрнберге, специально для похода против Богемии было принято уложение, в 12-м пункте которого говорилось, что дезертир должен был подвергаться телесным наказаниям и значительным штрафам. Военные законы императора Максимилиана I, принятые в 1508 году, предполагали, что долгом каждого наемника являлось убить труса, бегущего с поля боя. Карл V объявил всех дезертиров вне закона. Их мог убить любой встречный. В «Бранденбургском военном праве и артикулярных письмах» (1656 год) нашли отражение некоторые принципы римского права. При выборе наказания для дезертира учитывались обстоятельства, в которых он совершил это правонарушение. Обычно это отражалось на размере штрафа. Смертная же казнь была исключительной мерой наказания. В ходе судебного разбирательства учитывались такие факторы, как: вовремя ли дезертир получал зарплату, пошел ли он на службу добровольно или его принудили, страдал ли он от голода и жажды, был ли он достаточно молод и неопытен, сожалел ли он о содеянном, добровольно ли он вернулся в расположение части. В зависимости от сложившейся картины выбиралось одно из многочисленных наказаний. Свое слово в этот вопрос внес Фридрих I Прусский, который приказал в 1711 году отрезать дезертирам уши и носы, после чего они направлялись на строительство крепостей. В 1713 году в эдикте короля Фридриха Вильгельма I предписывалась конфискация имущества дезертиров. В полной мере прусское военное право сложилось к 1787 году, когда были приняты директивные правила, которые касались и дезертирства. Параграф 2853-е гласил следующее: «В преступлении дезертирства виновен тот солдат, который, согласно 16-й военной статье, либо словами или знаками высказал намерение в дальнейшем уклоняться от службы, либо же фактически оставил свою службу». В связи с этим в следующем § 2854 значилось: «Тот, кто покидает расположение гарнизона или же не прибыл в предписанное ему место расположения, а затем был схвачен за пределами гарнизона, является виновным в дезертирстве». Дезертиру, который был простым солдатом, грозило наказание в виде 16-кратного прохождения сквозь строй (шпицрутены). Наказание, состоявшее в нанесении ударов с двух сторон по спине строем, в котором могло быть и 100, и 400 человек, вряд ли можно было назвать условным. В некоторых случаях прохождение сквозь строй приравнивалось к мучительной смерти. Однако смертная казнь официально выносилась для неоднократно уличенных в дезертирстве.

В XIX веке пока не сложилось централизованное немецкое государство в некоторых немецких землях возникали собственные армейские уголовные кодексы. Так произошло в Пруссии в 1845 и в Баварии в 1869 году. Согласно Прусскому армейскому уголовному кодексу дезертиром считался тот, кто, приняв армейскую присягу, уклонялся от военной службы. Обвиняемый в дезертирстве мог доказать свою невиновность в случае, если существовали некоторые смягчающие обстоятельства: задержка из увольнения, отказ от пособничества во время пребывания в плену и т. д. Наказание за дезертирство варьировалось между шестью годами заключения в крепости и смертной казнью. За недозволенное временное оставление воинской части или гарнизона («самоволка») провинившегося могли заключить под стражу. Если же солдат в течение 48 часов добровольно возвращался в расположение части, то он мог отделаться лишь 8 днями гауптвахты. Баварский армейский уголовный кодекс 1869 года не предполагал подобных различий. В его § 96 говорилось: «Факт дезертирства не предполагает, что дезертир имел намерение навсегда уклониться от исполнения его воинских обязанностей, для этого достаточно даже его временного отсутствия в гарнизоне или воинской части». Дезертирам в Баварии грозило до 12 лет тюрьмы, а при повторном преступлении – до 16 лет. К смерти приговаривались только те, кто переходил на сторону врага, сбегал из осажденной крепости или подстрекал солдат к массовому дезертирству.

После основания в январе 1871 года немецкой империи («Второй империи») в силу вступил Немецкий имперский армейский уголовный кодекс. В связи с этим все ранее существовавшие армейские уголовные кодексы, в том числе упоминавшиеся выше прусский и баварский, утрачивали свою силу. В новом имперском кодексе впервые проводились четкие различия между дезертирством и самовольным оставлением части. Для того чтобы солдат был осужден как дезертир, надо было доказать, что он имел намерение либо навсегда покинуть воинскую службу, либо оставить ее на длительный срок. Хотя не имелось никаких указаний, после какого срока отсутствия в части солдат мог считаться дезертиром. Поэтому намерение оставить воинскую службу на продолжительное время должно было в большинстве случаев подтверждаться посредством прямых и косвенных улик.

В новом имперском кодексе дезертирство подлежало наказанию вне зависимости, имело оно место как факт или было только намерением. В ходе войны дезертирство рассматривалось как деяние, которое подрывало дисциплину воинских частей, а стало быть, в боевых условиях за него предполагалось более жесткое наказание. Первая попытка дезертирства каралась лишением свободы на срок от 5 до 10 лет. Побег из осажденной крепости или бегство с поля боя предполагали только смертную казнь. К смерти приговаривались дезертиры, которые хотели повторно скрыться из воинской части. Участников массового дезертирства заключали в тюрьму, но зачинщики и подстрекатели приговаривались к смерти.

В противоположность общему уголовному праву, стоявшему на защите индивидуума, Имперский военно-уголовный кодекс Германии отстаивал в первую очередь интересы солдатского сообщества. Его целью было не столько наказание преступника, сколько поддержание на должном уровне воинской дисциплины. Эта установка значилась уже в § 2 военно-уголовного кодекса. Общее уголовное право имело лишь косвенное отношение к воинским преступлениям и дезертирству. Высшим принципом военно-уголовного права считалось соблюдение дисциплины – «собственно души армии», как выразился в рейхстаге генерал-фельдмаршал Мольтке.

Имперский военно-уголовный кодекс Германии продолжал оставаться в силе и в годы Первой мировой войны. В соответствии с § 69 как дезертир подлежал наказанию тот, кто покидал расположение воинской части «с целью навсегда или на продолжительное время уклониться от воинской службы». То есть солдат должен был иметь намерение никогда не возвращаться в свою воинскую часть по меньшей мере вплоть до окончания войны или демобилизации. Фактически единственным доказательством подобных намерений могло являться самоличное признание дезертира. По этой причине вынесение приговора солдату именно как дезертиру было весьма затруднительным – мало кто желал усугублять свою участь. Но опять же смертные приговоры выносились только в случае перехода на сторону противника, оставления осажденной крепости или оставления поста перед наступающим врагом. Однако предателей, как правило, расстреливали на месте. А в годы Первой мировой войны у Германии не было осажденных крепостей. В итоге к смерти приговаривались только те солдаты, которые пытались повторно дезертировать, но и то это практиковалось далеко не во всех случаях. В итоге за все четыре года Первой мировой войны трибуналы вынесли только 150 смертных приговоров немецким солдатам. Но из них казнено было всего лишь 48 человек, все остальные были помилованы, а казнь была заменена тюремным заключением.

Когда гитлеровский национал-социализм предпринял попытку установления мирового господства, то были предприняты меры, которые должны были сделать невозможным повторение событий ноября 1918 года. Фактически несколько дней спустя после передачи власти НСДАП, 3 февраля 1933 года, Гитлер в выступлении перед высшими чинами рейхсвера и военного флота заявил, что создание Вермахта является важнейшей предпосылкой для «завоевания жизненного пространства на Востоке и его беззастенчивой германизации». При этом он подчеркнул, что должна быть возвращена практика всеобщей воинской повинности. «Но перед этим государственное руководство должно позаботиться о том, чтобы военнообязанные накануне призыва не были заражены пацифизмом, большевизмом, марксизмом, по крайней мере, за время службы из них надо будет вывести этот яд», – говорил фюрер. Этой целевой установке служил беспрецедентный террор, который развязали в 1933 году CA, СС и полиция. Именно тогда десятки тысяч антифашистов оказались в концентрационных лагерях и тюрьмах. Многие из них так и не вышли на свободу.

Одновременно с устрашением и ликвидацией идейных противников войны проводилось множество фланкирующих мероприятий в области военного права, армейской юстиции, дисциплинарных взысканий и исполнения военных наказаний. Это предпринималось для того, чтобы изолировать от основного состава воинских частей потенциальные «очаги недовольства», в случае если бы в армию проникли неблагонадежные и подрывные элементы.

Одним из первых мероприятий, которое должно было предотвратить повторение ноября 1918 года, стало появление в Военном кодексе 1935 года § 13. Этот параграф закрывал путь в армию не только осужденным за тяжкие преступления, но бывшим политическим заключенным, которые являлись противниками национал-социалистического режима. Им запрещалось несение воинской службы. § 13 Военного кодекса гласил:

«Недостойными военной службы, а вместе с тем не подлежащими военному призыву являются те, кто:

а) имел тюремное заключение;

b) был лишен гражданских прав;

с) попадает под действие § 42 Имперского уголовного кодекса;

d) был лишен военным трибуналом права служить в армии;

е) был наказан в судебном порядке за антигосударственную деятельность».

Если пункт «а» исключал из армии как «каторжан» большинство ранее осужденных противников режима, то пункт «е» специально вводился для тех, кто недолгое время пребывал в лагерях или получил условный срок. Нацистский режим предполагал, что в некоторых «легких случаях» из политических оппонентов можно было сделать нормальных солдат. Для этого в апреле 1937 года было установлено, что «недостойными военной службы» признавались люди, получившие за антигосударственную деятельность девять и более месяцев лагерей. Это нововведение должно было предотвратить: а) чтобы преступник, совершивший незначительное правонарушение, был лишен почетной обязанности воинской службы немецкому народу, нанося тем самым более значительный урон интересам народного сообщества; б) устремление отдельных личностей, которые стремятся уклониться от воинской службы путем совершения незначительных политических правонарушений».

Принимая во внимание § 13 Военного кодекса, надо отметить, что запрет упомянутым группам нести воинскую службу отнюдь не являлся специфической нацистской мерой. Подобные действия по защите авторитета армии и морали в воинской части, по профилактике саботажа, разглашения важных сведений и т. д. свойственны в какой-то мере «внутренней логике» любой армии. Однако по сравнению с кайзеровской армией круг лиц, «недостойных военной службы», был значительно расширен. Новым, по сути, было само определение «недостойного» нести воинскую службу, которое имело вполне определенный пропагандистский характер. В условиях возвращения к «древнегерманским принципам» «недостойный» являлся негативным полюсом, противопоставленным защитнику немецкой нации и германской земли.

Следующей вехой на пути предупреждения волнений в Вермахте стало формирование тайной военной полиции и характерное ужесточение штрафной части законов, касающихся армии, и особенно Военного уголовного кодекса. Ужесточение армейских законов произошло задолго до печально знаменитой речи Геббельса в Берлинском дворце спорта. Представители военной юстиции обратили внимание на известные слова Людендорфа о «подготовке к тотальной войне», которая выразилась в принятии Особого военного уголовного права, которое вступило в действие 17 августа 1938 года. Историю возникновения этого документа можно проследить, начиная с 1934 года. Собственно центральным пунктом Особого военного уголовного права был § 5 («Подрыв боеспособности»).

«За подрыв боеспособности карались смертью:

Кто публично призвал к этому или способствовал уклонению от исполнения служебных обязанностей в немецком Вермахте или союзнической армии, или же публично стремился парализовать волю немецкого или союзнического солдата к несению военной службы.

Кто склоняет солдат или военнообязанных запаса к непослушанию, к сопротивлению или применению физической силы в отношении командира или же к дезертирству, или же недозволенному оставлению части, или же подрыву самообладания солдат Вермахта и союзнических армий.

Кто посредством членовредительства, обмана или другим способом намеревается временно или постоянно уклоняться от военной службы.

В отдельных случаях может быть заключен в тюрьму.

Наряду со смертной казнью и тюремным заключением допустима полная конфискация имущества».

Если подытожить различные, во многом противоречивые штрафные санкции в отношении понятия «подрыв боеспособности», то видно, что возникла весьма размытая юридическая формулировка, которая могла применяться к любой антивоенной деятельности и попыткам уклонения от службы. Фактически к смерти могли приговорить любого неугодного. 1 ноября 1939 года Особое военное уголовное право было дополнено «особым штрафным параграфом» § 5а, который давал право военным судьям выносить смертный приговор любым служащим, если те «допускали действия против самообладания и солдатского мужества». Подчеркивалось, что смертная казнь являлась «вполне адекватной мерой наказания», если это требовалось во имя поддержания боеспособности военной части и сохранения в ней боевого духа. Для расширенной трактовки этого параграфа в комментариях к закону говорилось, что смертная казнь могла применяться в случаях трусости, угроз командиру, актов неповиновения, попытки мятежа, вооруженных волнениях, нападения на вышестоящих чинов, мародерства, а также при любых других проступках, которые подрывали пресловутую боеспособность воинской части. Эти пункты Особого военного уголовного права не только открывали широкие возможности для юридического произвола, но позже способствовали появлению типично нацистского понятия «здоровых народных настроений», что указывало на масштаб наказаний, которые выносились в соответствии с неоднократно обновлявшимся § 5а.

Подобные драконовские меры привели к тому, что только в первые месяцы войны служащим Вермахта было вынесено около 30 тысяч смертных приговоров. Но подобные потери были бы слишком велики. Поэтому параллельно с казнями в начале войны стала применяться «перспективная» практика лишения свободы, которая имела двоякую цель: «испытание» и «изоляция». Для обоих понятий имелось подходящее обоснование: «Лишение свободы не должно давать подлецам и трусам возможность уклониться от военной службы. Солдаты, которые покинули часть, должны получить возможность проявить себя на фронте. Поэтому если особые обстоятельства не предполагают немедленного приведения приговора в исполнение, то на срок ведения войны принципиально должно применяться лишение свободы» (§ 104).

Испытание на фронте должно было дать осужденным на тюремное заключение возможность «в своей или другой воинской части» доказать свое мужество и «вновь получить почетную возможность носить оружие, дабы защищать немецкий народ». Только таким образом провинившийся мог заслужить прощение. Однако если сохранение дисциплины предполагало принятие более строгих мер (в особенности когда речь шла о сохранении боеспособности части) «судья мог вынести приговор о переводе в штрафной лагерь».

Направление в штрафные лагеря стало еще одной формой наказания провинившихся. Что она подразумевала, наглядно иллюстрирует приказ Германа Геринга, отданный 17 ноября 1939 года: «Опыт мировой войны показывает, что подлецы и трусы нередко специально попадают под действие штрафных санкций, дабы спасти свою жизнь и оказаться в безопасном месте в тылу. Подобные трюки прекратятся, если вплоть до окончания войны не будут назначаться наказания в виде заключения в тюрьму. Осужденные должны на протяжении всей войны пребывать в штрафных лагерях, где столкнутся с самыми тяжелыми условиями существования. Время пребывания в штрафном лагере не будет засчитываться в срок отбывания тюремного наказания, которое наступит лишь после окончания войны».

3 ноября 1939 года Верховное командование Вермахта присовокупило к трем уже существующим военным тюрьмам (Гермерсхайм, Глац и Торгау) «Положение об использовании» штрафных лагерей. Оно регламентировало создание трех «штрафных лагерей» в непосредственной близости от линии фронта, которые рассматривались как места отбывания наказаний, кои предшествовали попаданию в тюрьму Вермахта. В частности, в этом документе предписывалось: «Пребывание в штрафном лагере, включая штрафное лагерное отделение тюрем Вермахта, не засчитывается как срок отбывания тюремного наказания. Следовательно, оно является не исполнением наказания, а только лишением свободы на неопределенный срок… С оказавшимися в штрафном лагере заключенными надо обращаться предельно строго. Подобное обращение должно оказать продолжительное устрашающее действие на небезопасные элементы в воинских частях и противодействовать попыткам уклоняться от воинского долга посредством отбывания тюремного заключения. Только лишь в исключительных случаях, когда осужденные демонстрируют полное изменение во всем, комендант лагеря может предложить военному судье отменить приговор о пребывании в штрафном лагере… Заключенные носят униформу соответствующей части Вермахта без эмблем, погон, кокард и нашивок… В исключительных случаях разрешается частная переписка, но не чаще одного отправленного письма за полтора месяца… Арестантов надо привлекать к тяжелому физическому труду, по возможности имеющему прямое или опосредованное значение для защиты рейха… Рабочий день должен составлять 10–14 часов. Перерывы в рабочем времени для принятия пищи надо рассчитывать с учетом наличия дневного освещения. В воскресенье и праздники рабочий день должен длиться не менее 4 часов… Наряду с работой ежедневно надо проводить строевую подготовку (без оружия), приучая тем самым арестантов к дисциплине. Строевая подготовка должна проводиться перед началом и после окончания работ. Если рабочее время не было полностью употреблено, то оно должно быть компенсировано строевой подготовкой. Арестанты не должны иметь возможности читать книги и прочую литературу. Настольные игры и прочие развлечения запрещены. После окончания работы в помещениях выключается искусственный свет… Любые дисциплинарные нарушения должны караться со всей строгостью, в том числе не надо бояться применения оружия… если арестанты не зарабатывают никакой оплаты труда и денежного содержания, то должны получать 70 % минимального продовольственного пайка (650 г хлеба ежедневно)».

Очевидно, в Верховном командовании Вермахта исходили из того, что этот двойственный принцип штрафного наказания в условиях временного отказа от тюремного заключения не соответствовал насущным задачам армии. Во всяком случае, направленное в тюрьмы Вермахта письмо заканчивалось словами: «Начальникам штрафных лагерей в срок до 1 декабря 1940 года представить короткие донесения о наработанном опыте и предложения об изменении существующих предписаний». Что касается наказания с целью прохождения «испытания», то правовой отдел Вермахта в течение 1940 года прислал своих представителей на передовую, которые выяснили – подобные действия «оправдали себя во время польского похода, где группы штрафников имели прямое столкновение с противником». Подчеркивалось, что «многие из арестантов искупили свои преступления, продемонстрировав необычайную смелость». Следовательно, их действия служили основанием для помилования, что было предусмотрено §§ 112–116 Военно-уголовного судопроизводства, части VI («Право на помилование»).

Разумеется, стали возникать проблемы. В частности, они были связаны с теми участками и временными периодами, где и когда не происходило никаких непосредственных боевых действий. В процитированном выше документе правового отдела Вермахта по этому поводу сообщалось: «Для большей части Вермахта принципиальное назначение суровых наказаний не было правильным. Они применимы там, где действительно возможно истинное искупление вины через проявление смелости, но не там, где правосудие Вермахта является пустой формальностью. Подобное впечатление усугублялось повсеместно распространенным мнением, что после окончания войны все арестанты попадут под действие амнистии».

Следствием подобных настроений был очевидный рост преступности и ослабление военной дисциплины. В итоге число совершенных служащими Вермахта преступлений и правонарушений выросло с 7065 (период с 28 августа по 31 декабря 1931 года) до 7916 только за первый квартал 1940 года. В части «гражданских преступлений и самовольных оставлений части» рост составил 48 %, что в абсолютных числах выглядит следующим образом: с 2935 до 4338. Чтобы противодействовать этой негативной динамике, требовались более гибкие и эффективные методы. Имеющейся модели «испытание» и «изоляция» оказывалось явно недостаточно. После войны бывший генеральный судья Имперского военного суда Эрих Латтманн вспоминал по данному поводу: «Поддержание дисциплины, коя после польской кампании была сильно ослаблена, делало необходимым применять все виды наказаний, включая лишение свободы, которые могли бы применяться в мирное, спокойное время». Между штрафным лагерем, предназначенным для самых тяжелых, «трудно воспитуемых» случаев, и отбыванием наказания в виде «испытания фронтом» оказались изменения, внесенные в мае 1940 года в § 104 Военно-уголовного судопроизводства, которые предусматривали возможность полного или частичного лишения свободы. Эти изменения в системе исполнения наказаний привели к определенной разгрузке тюрем Вермахта. Как вспоминал Карл Зигфрид


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю