Текст книги "Следствие"

Автор книги: Андрей Сальков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Он молчал и кончиками пальцев поглаживал полу своего чуть великоватого серого пиджака.

– Вы закончили, доктор?

После вопроса Шеппарда Сисс повернулся. Едва уловимая, какая-то мальчишеская улыбка вдруг совершенно преобразила его лицо – мелкое лицо с неправильными чертами, маленькими подушечками щек, подступающими к серым глазам, и сильно срезанной нижней челюстью, отчего создавалось впечатление, будто у него нет подбородка.

«Да это же мальчишка, вечный мальчик… и какой славный», – с удивлением подумал Грегори.

– Я хотел бы сказать еще несколько слов, но в конце, – ответил Сисс и вернулся на свое место.

Инспектор снял очки. Глаза у него были утомленные.

– Хорошо. Коллега Фаркар, пожалуйста, если у вас есть какие-нибудь дополнения.

Фаркар кивнул без видимой охоты.

– Честно говоря, добавить мне особенно нечего. Я, так сказать, традиционно и по старинке рассматривал эту «серию», как изволил назвать ее доктор Сисс. И полагаю, что некоторые слухи соответствуют действительности. Объяснение тут, видимо, довольно простое: в Шелтеме и других городках преступник пытался украсть труп, но ему всякий раз мешали. Удалось только в Трикхилле. Тогда он еще был новичком и взял труп без одежды. Очевидно, не сообразил, что транспортировать голого мертвеца куда опасней, во всяком случае, затруднительней, чем одетого, ибо одетый не так бросается в глаза. Поняв это, он изменил тактику и в остальных случаях уже старался как-нибудь прикрыть наготу. Наверно, и выбор тела в первый раз был не самый удачный – я имею в виду слова доктора Сисса «тело в хорошем состоянии». В трикхилльском морге был еще один труп, в гораздо лучшем состоянии, чем украденный. Вот, пожалуй, и все…

Да, остаются еще мотивы, – добавил он через несколько секунд. – Я вижу следующие возможности: некрофил, сумасшедший и, скажем, какой-то ученый. Думаю, оценку мотивов мог бы дать доктор Соренсен.

– Я ведь не психолог и не психиатр, – раздраженно заявил врач. – Но в любом случае некрофилию можно исключить. Страдающие ею – люди, как правило, умственно отсталые, дебилы, кретины и к планированию скольконибудь сложной акции совершенно не способны. Тут никаких сомнений быть не может. Далее, сумасшествие, помоему, тоже можно исключить. Никаких случайностей, слишком все скрупулезно, ни единой ошибочки – безумец не способен действовать столь логично и последовательно.

– Паранойя? – чуть слышно подсказал Грегори. Соренсен посмотрел на него почти с отвращением. Какое-то мгновение казалось, что он с сомнением катает это слово во рту, словно бы пробует на вкус; потом его тонкие лягушачьи губы искривились в непонятной гримасе.

– Нет. То есть я думаю, что нет, – смягчил Соренсен категоричность утверждения. – Нельзя пользоваться сумасшествием как мешком, в который можно запихнуть все поступки с непонятной мотивацией. У сумасшествия своя система, своя логика поведения. В крайнем случае, нельзя, конечно, исключать возможности, что некто с тяжелой формой психопатии, да, да, психопат, именно психопат, мог бы оказаться этим самым похитителем. Это единственная возможность.

– Психопат со склонностью к математике, – бросил Сисс.

– Как прикажете это понимать?

Соренсен, приоткрыв рот, с глуповато-издевательской ухмылкой заглядывал в лицо Сиссу. Вид у него был довольно противный.

– Психопат, представивший, как это будет забавно, если произведение расстояния и времени между происшествиями, умноженное на разницу температур, окажется постоянной величиной, константой.

Соренсен нервным движением погладил колено, потом забарабанил по нему пальцами.

– Ну, знаете… Можно умножать и делить все, что душе угодно – длину зонтиков на размеры шляп и получать разные постоянные и переменные…

– Вы полагаете, что подобным образом принизите математику? – начал Сисс. Было ясно, что на языке у него вертится какая-то резкость.

– Прошу прощения. Мне бы хотелось услышать оценку третьего мотива. – Шеппард смотрел на Соренсена тем же тяжелым взглядом.

– А, ученый? Который крадет трупы? Нет. Ну что вы… Ученый, производящий на трупах эксперименты? Ни за что на свете! Это скорее подойдет для какого-нибудь третьеразрядного фильма. Зачем красть трупы, если их можно получить в любой прозекторской, причем без всяких затруднений, да даже и купить у родственников покойного? И такое возможно… Кроме того, ни один ученый сейчас уже не работает в одиночку, так что, если он даже и похитит труп (не знаю только зачем), ему не удастся скрыть его от коллег, от сотрудников. Этот мотив можно со спокойной душой отбросить.

– Так что же, по-вашему, остается? – спросил Шеппард. Его аскетическое лицо было совершенно непроницаемо.

Грегори поймал себя на том, что глаз не сводит с него, прямо-таки неприлично пялится – уставился, как на картину. «Действительно он такой, каким кажется, или это только усталость и привычка?» После вопроса, заданного главным инспектором, воцарилось долгое, неловкое молчание. В темноте за окнами опять раздался рев авиационных двигателей, басовито прогремел над самым зданием и затих. Стекла снова задребезжали.

– Психопатия или ничего, – произнес наконец доктор Сисс. – Как справедливо отметил доктор Соренсен, психопат не способен действовать систематически, его поступки отличаются импульсивностью, непродуманностью, он вечно отвлекается, делает ошибки. Итак, нам остается – н и ч е г о. То есть это не могло произойти.

– Чрезвычайно остроумно, – буркнул Соренсен.

– Джентльмены, – произнес Шеппард, – можно только удивляться снисходительности, с какой относится к нам пресса. Я думаю, причиной тому ближневосточный конфликт. Общественное мнение занято им, но это до поры до времени. Скоро газеты вцепятся в это дело, и Ярду достанется на орехи. Так вот, что касается формальной стороны – следствие должно продолжаться. Но я хотел бы знать, что сделано, какие шаги предприняты, чтобы найти похищенные тела.

– Этим занимается лейтенант, – сообщил Фаркар. – Две недели назад он получил задание и с той поры действует самостоятельно.

Грегори кивнул, делая вид, что не замечает скрытой в этих словах шпильки.

– После третьего случая, – начал он, – мы применили самые радикальные меры. Сразу же после сообщения о пропаже тела была блокирована территория радиусом без малого пятьдесят миль, для этого использованы были как местные силы – посты, дорожные патрули, так и две группы вызванных из Лондона радиофицированных машин – с тактическим центром в Чичестере. Все перекрестки, железнодорожные переезды, выезды из городов, развилки автострад и шоссе находились под наблюдением, но – безрезультатно. Мы задержали пятерых человек, разыскиваемых по другим делам, что же касается нашего – все впустую. Блокировать территорию радиусом пятьдесят миль исключительно трудно, практически нет стопроцентной гарантии, что ячейки сети окажутся достаточно мелкими и преступник не проскользнет сквозь них. Весьма возможно, что в предыдущих случаях, то есть во втором и в третьем, преступник покинул блокируемый район прежде, чем посты заняли свои места. В его распоряжении было достаточно много времени: в первый раз шесть, а во второй – пять часов. Конечно, при условии, что он был на машине. В последний же раз труп исчез между тремя и четырьмя часами пятьюдесятью минутами пополуночи. В распоряжении преступника было не больше часа сорока пяти минут. К тому же погода была типично мартовская: после вечернего тумана снегопад и метель; на следующий день все дороги были завалены сугробами. Преступнику, чтобы выбраться оттуда, надо было иметь, как минимум, мощный трактор. Я говорю это с полной ответственностью, так как нам пришлось изрядно повозиться, вытаскивая из заносов патрульные машины, и местные, и те, что спешили по нашему вызову из Большого Лондона – из резерва Департамента уголовной полиции.

– Значит, вы утверждаете, что до полудня ни одна машина не могла пробиться из района Льюиса на юг?

– Да.

– А сани?

– Технически это возможно, но преступнику не хватило бы времени. Скорость саней – миль шесть в час, а при таком снеге лошадь не сделает и трех. Даже с самыми лучшими лошадьми преступник не вышел бы из кольца радиусом пятьдесят миль раньше полудня.

– Хорошо, лейтенант, но ведь вы сами сказали, что, блокируя такую территорию, нельзя быть полностью уверенным в успехе, – спокойно заметил Шеппард. – Стопроцентный контроль – идеал, к которому мы стремимся…

– В конце концов, он мог унести труп в мешке, пойти прямиком через поля, – бросил Фаркар.

– А я считаю, что это невозможно, – отвечал Грегори, стараясь держать себя в руках, хотя и чувствовал, что щеки у него пылают. Он с трудом заставлял себя сидеть в кресле, его так и подмывало вскочить. – После шести утра ни одна машина не могла выйти из блокированного района, за это я ручаюсь. Пешеход мог бы преодолеть заносы, но с такой ношей, с трупом взрослого человека на спине… Ему пришлось бы бросить его.

– Может, он и бросил, – пробормотал Соренсен.

– Я думал об этом. Мы обыскали всю округу, благо началась оттепель. И ничего не нашли.

– Ваши аргументы отнюдь не так безукоризненны, как вам кажется, – внезапно вступил в разговор Сисс. – Во-первых, вы не нашли дохлую кошку, а если бы искали тщательно…

– Простите, но мы искали труп человека, а не дохлую кошку, – сообщил Грегори.

– Ладно. Но на такой огромной территории очень много возможностей укрыть труп, и безоговорочно утверждать, что его там нет, по-моему, нельзя.

– Преступник мог закопать его, – заметил Фаркар.

– Украсть, чтобы закопать? – с невинной миной спросил Грегори.

Фаркар фыркнул.

– Он мог закопать, поняв, что уйти не удастся.

– А как он мог понять, что уйти не удастся? Мы ведь не объявляли по радио о блокировании дорог, – парировал Грегори. – Другое дело, если у него был информатор или он сам является офицером полиции…

– Прекрасная мысль, – усмехнулся Сисс. – Но, джентльмены, мы ведь еще не исчерпали всех возможностей. Остался вертолет.

– Ерунда. – Соренсен пренебрежительно пожал плечами.

– Почему? Разве в Англии нет вертолетов?

– Доктор считает, что у нас легче найти психопата, чем вертолет, – с иронической улыбкой сообщил Грегори.

– Простите, но для разговоров подобного рода мне жалко времени.

Сисс вынул из портфеля толстую рукопись и начал просматривать ее, время от времени делая пометки.

– Джентльмены! – произнес Шеппард, и все замолчали. – Не исключена возможность, что преступник выскользнул из оцепления. Коллега Грегори, рекомендую учитывать это и на будущее. Что касается вертолета… оставим его напоследок… как крайний выход.

– А также и всякую падаль, – добавил Соренсен. Сисс не отзывался, делая вид, что занят рукописью.

– Поиски тел надо продолжать. Акцию эту следует планировать с максимальным размахом, включив в нее и контроль портов. Деликатный досмотр судов, особенно малотоннажных, я думаю, не будет излишним. Может, кто-нибудь хочет что-то добавить? Высказать какую-нибудь гипотезу? Мысль? Можно смелую, даже очень смелую.

– Мне кажется, нельзя… – одновременно произнесли Грегори и Фаркар. Взглянули друг на друга и замолчали.

– Слушаю.

Но ни тот, ни другой не продолжили. Зазвонил телефон. Инспектор отключил его и обвел присутствующих взглядом. Сизое облако табачного дыма плавало под лампой. Какое-то время все молчали.

– Ну, в таком случае позвольте мне, – сказал Сисс. Он аккуратно сложил рукопись и спрятал ее в портфель. – Я использовал постоянную распространения явления, чтобы предсказать, как оно будет развиваться дальше.

С этими словами он встал и красным карандашом заштриховал на карте пояс, включающий часть графств Суссекс и Кент.

– Если следующий случай произойдет до конца будущей недели, то местом действия будет сектор, ограниченный с севера предместьями Уэст-Уикома, Кройдона и Сербитона, с запада – Хоршемом, с юга – побережьем Канала, а с востока – Ашфордом.

– Слишком большая территория, – с сомнением пробормотал Фаркар.

– Да, но из нее надо исключить весь внутренний круг, в котором все это уже происходило. Для явления характерно стремление к внешней экспансии, так что заняться придется поясом шириной порядка двадцати миль. На этой территории находятся восемнадцать больниц и около ста шестидесяти маленьких кладбищ. Это все.

– И вы… вы уверены, что э т о произойдет? – выдохнул Соренсен.

– Нет, – после несколько затянувшейся паузы ответил Сисс. – Не уверен. Но если это не произойдет, о, если это не произойдет…

С ученым творилось что-то странное, все недоуменно уставились на него, потому что он весь трясся. И вдруг у него сорвался голос, совсем как у четырнадцатилетнего мальчишки. Сисс прыснул смехом. Да, да, он смеялся, он хохотал, не обращая внимания на ледяное молчание, с которым было принято его бурное веселье.

Потом подхватил портфель, склонил голову в небрежном поклоне и, все еще трясясь от смеха, стремительно, какими-то неестественно большими шагами вышел из кабинета.

2

Сильный ветер разорвал тучи, и над домами загорелся желтоватый закат. Электрический свет стал бледнее. Снег на тротуарах и мостовых почернел, расплывался лужами. Грегори шел, спрятав руки в карманы пальто, не глядя на прохожих. У перекрестка он несколько секунд стоял, неуверенно переступая с ноги на ногу; промозглая, зябкая сырость пробирала до костей. Мысленно выругав себя за нерешительность, повернул направо.

Совещание закончилось почти сразу же после ухода Сисса – так ничего и не дав. Шеппард даже не сказал, кто будет вести следствие дальше.

Грегори совсем не знал главного инспектора, да и видел его не то в пятый, не то в шестой раз. Конечно, ему известны были способы, как обратить на себя внимание начальства, но за свою недолгую карьеру детектива он ни разу ими не воспользовался. А сейчас жалел, что у него такой маленький чин: это существенно уменьшало шансы на получение дела.

Прощаясь, Шеппард спросил у Грегори, что он собирается делать дальше. Грегори ответил, что не знает. Это было честно, но подобная честность, как известно, начальством не ценится. А вдруг Шеппард воспримет его слова как проявление ограниченности или легкомысленного отношения к службе?

А чего небось не наговорил за его спиной главному инспектору Фаркар. Этот тип уж явно постарался представить его в самом черном свете. Грегори попробовал убедить себя, что такой отзыв только льстит ему, ибо мнение Фаркара – чего оно стоит?

Затем мысли Грегори перешли к Сиссу. Да, это человек явно незаурядный. Грегори кое-что о нем слышал.

Во время войны доктор работал в оперативном отделе генерального штаба, и вроде бы там на его счету были коекакие достижения. Но через год после войны он с треском оттуда вылетел. Кажется, повздорил с кем-то из шишек, чуть ли не с маршалом Александером [Александер Харольд Руперт (1891-1969)-британский фельдмаршал. С декабря 1943 г. главнокомандующий союзными войсками на Средиземноморье, в 1952-1954 гг. министр обороны.]. И вообще он был знаменит тем, что восстанавливал против себя всех, с кем сталкивался. Говорили, что это желчный, злобный человек, лишенный и тени такта, да к тому же еще наделенный даром совершенно по-детски выкладывать людям все, что он о них думает.

Грегори отлично понимал, почему Сисс возбуждает неприязнь. Он прекрасно помнил замешательство, какое охватило его во время доклада, когда он ничего не мог противопоставить железной логике ученого. Но в то же время он испытывал почтение к мощному интеллекту этого человека, похожего на птицу с крохотной головкой. «Надо будет им заняться», – завершил Грегори свои размышления, не уточняя, впрочем, в чем же будет выражаться это «заняться».

Загорались витрины, день быстро угасал. Улочка стала совсем узкой; это был сохранившийся в неприкосновенности, видимо, еще со времен средневековья уголок старого города с потемневшими уродливыми домами, в которых сверкали неестественно огромные, насквозь просвечивающие стеклянные коробки новых магазинов.

Чтобы сократить путь, Грегори вошел в пассаж. У входа намело небольшой сугроб, и ему показалось странным, что снег не затоптан. Женщина в красной шляпке рассматривала безжизненно улыбающиеся манекены, наряженные в бальные платья. Чуть дальше пассаж плавно заворачивал; сухой бетон был расчерчен фиолетовыми и белыми квадратами света, падающего из витрин.

Грегори шел медленно, не глядя по сторонам. Он вспомнил смех Сисса и старался понять, чем же он был вызван. Хотелось восстановить в памяти его звучание, почему-то это казалось чрезвычайно важным. Сисс, вопреки создающемуся впечатлению, не любитель дешевых эффектов, зато самомнения у него хоть отбавляй, и смеялся он, если можно так выразиться, только для себя, над чем-то, что известно ему одному.

Из глубины пустого пассажа навстречу Грегори шел человек. Высокий, худой, он шел и покачивал головой так, словно разговаривал сам с собою. Грегори был слишком занят своими мыслями, чтобы наблюдать за встречным, но тем не менее держал его в поле зрения. Они неуклонно сближались. В этой части пассажа был темно: в трех магазинах окна погашены, стекла четвертого забелены известкой – ремонт, и только там, откуда шел одинокий прохожий, светились несколько больших витрин.

Грегори поднял голову. Встречный сбавил темп; он шел на сближение, но заметно медленней. Наконец оба они остановились на расстоянии нескольких шагов. Грегори все еще думал о своем и, хотя смотрел на встречного, лица его не видел. Он сделал шаг вперед, тот тоже продвинулся на шаг.

«Что ему нужно?» – подумал Грегори. Они стояли и исподлобья рассматривали друг друга. У встречного были широкое лицо, черт в темноте не разобрать, шляпа как-то слишком надвинута на лоб, кургузое пальто небрежно стянуто кушаком, конец кушака обернут вокруг пряжки. С пряжкой явно было что-то не в порядке, но у Грегори своих дел было выше головы, чтобы еще задумываться и над этим. Он двинулся вперед, стараясь обойти встречного, но тот заступил ему дорогу.

– А ну давай… – гневно начал Грегори и умолк. Встречный – это был он сам. Он стоял перед огромным зеркалом, перегораживающим пассаж. По ошибке вошел в тупик.

С минуту он рассматривал свое отражение с таким чувством, словно глядел на постороннего. Смуглое лицо, выражение не очень умное, волевая челюсть – как порой казалось ему. А возможно, это вовсе не признак воли, а упрямства, ослиного упрямства – и так он иногда думал.

– Ну, налюбовался? – пробормотал он, резко повернулся и направился к выходу. У него было такое чувство, словно его оставили в дураках.

Пройдя несколько шагов, он все-таки не удержался и оглянулся. «Встречный» тоже остановился – где-то там, далеко, между двумя рядами пустых освещенных магазинов, – и почти сразу же двинулся дальше, в глубь пассажа, уходя по каким-то своим зеркальным делам. Поправив со злостью кушак и сдвинув шляпу со лба, Грегори вышел на улицу.

Следующий пассаж привел его прямо к «Европе». Швейцар распахнул стеклянную дверь. Грегори прошел мимо столиков к фиолетовым огням бара. Благодаря своему росту Грегори не пришлось вставать на цыпочки, чтобы взгромоздиться на трехногий табурет.

– «Белая лошадь»? – спросил бармен. Грегори кивнул.

Бутылка зазвенела, словно в ней был скрыт маленький колокольчик. Грегори сделал глоток и снова убедился, что «Белая лошадь» чересчур крепка, отдает сивухой и дерет в горле. Он терпеть не мог этот сорт виски. Но так получилось, что несколько раз он бывал здесь с молодым Кинзи и они пили именно «Белую лошадь». С тех пор бармен причислил его к завсегдатаям и помнил вкусы. А встречался он здесь с Кинзи, чтобы договориться об обмене квартиры. И вообще, он предпочел бы выпить теплого пива, но в столь фешенебельном заведении стеснялся его заказывать.

Сейчас же он забрел сюда просто потому, что не хотелось идти домой. Он надеялся, что за рюмкой удастся связать воедино все известные факты «серии», но не смог вспомнить ни одной фамилии, ни одной даты.

Запрокинув голову, Грегори допил остатки виски.

И вдруг вздрогнул: бармен что-то говорил ему.

– Что, что?

– Поужинать не желаете? У нас сегодня подают дичь, и время для ужина в самый раз.

– Дичь?

Он не понимал ни слова.

– Ах, ужин? – дошло наконец до него. -Нет, спасибо. Налейте еще одну.

Бармен кивнул. Он мыл под серебристыми кранами бокалы и так гремел ими, словно собирался превратить в кучу осколков. Потом поднял багровое мясистое лицо, заговорщицки прищурил глаза и прошептал:

– Ждете, да?

За стойкой никого, кроме Грегори, не было.

– Нет! А в чем дело? – грубо бросил Грегори, во всяком случае, грубей, чем хотел.

– Да нет, ничего, просто я думал, что вы тут по службе, – пробормотал бармен и отошел. Кто-то осторожно тронул Грегори за плечо, он резко обернулся и не смог скрыть разочарования: сзади стоял официант.

– Прошу прощения… Лейтенант Грегори? Вас к телефону.

Грегори пробирался сквозь толпу танцующих, его толкали, и он старался идти как можно быстрее. Лампочка в телефонной кабине перегорела. Было темно, только сквозь круглое оконце падало пятно света, ежеминутно меняющего цвет.

– Грегори у телефона.

– Говорит Шеппард.

У Грегори упало сердце.

– Лейтенант, я хотел бы вас видеть.

– Хорошо, сэр. Когда вам…

– Я предпочел бы не откладывать. У вас есть время?

– Конечно. Я завтра…

– Нет. Если можно, сегодня. Вы свободны?

– Да, да.

– Отлично. Вы знаете мой адрес?

– Нет, но я могу…

– Уолэм, восемьдесят пять. Это в Паддингтоне. Можете приехать прямо сейчас?

– Да.

– Может, вам удобнее часика через два?

– Нет, я сейчас…

– Ну жду.

В трубке прогудел сигнал отбоя. Грегори остолбенело смотрел на телефон. Господи, откуда Шеппард узнал об этой несчастной «Европе», в которой он тешит свой грошовый снобизм? А может, он обзванивал все бары, разыскивая его? При одной мысли об этом Грегори стало жарко. Он выскочил из ресторана и помчался к автобусной остановке.

От автобуса пришлось пройти добрый кусок пешком. петляя по каким-то безлюдным улочкам. Наконец он оказался в переулке, где не было ни одного многоэтажного здания. В лужах дрожали отражения газовых фонарей. Странно, что почти в самом центре этого района сохранился такой запущенный уголок.

У восемьдесят пятого дома он удивился еще больше. В саду за низкой оградой, вдали от соседних домов, стояло массивное здание, совершенно темное, точно вымершее. И только приглядевшись, Грегори заметил слабую полоску света, пробивавшегося из крайнего окна на втором этаже.

Тяжело, со скрипом открылась калитка. Грегори шел почти на ощупь: ограда закрывала свет уличного фонаря. Дорожка из уложенных на расстоянии каменных плит вела к входной двери. Прежде чем ступить, Грегори нащупывал их ногой. Звонка не было, вместо него из черной плоскости двери торчала отполированная временем ручка. Он потянул за нее, но не сильно, словно боялся наделать шума.

Ждать пришлось довольно долго. Из невидимой водосточной трубы время от времени падали капли; от перекрестка донесся визг шин автомобиля, тормозящего на мокром асфальте. Бесшумно отворилась дверь. На пороге стоял Шеппард.

– А, это вы! Очень хорошо. Входите.

В холле было темно. В глубине виднелась лестница, на которую падала полоска света. На втором этаже все двери были распахнуты настежь, перед ними – что-то вроде небольшой прихожей. Сверху на Грегори кто-то смотрел пустыми черными глазами; это оказался череп какого-то зверя, почти сливающийся со стеной, только глазницы чуть выделялись на желтоватом фоне костей.

Грегори снял пальто и вошел в комнату. После долгой дороги в темноте глаза стали чувствительными к свету, и он даже зажмурился.

– Усаживайтесь.

В комнате царил полумрак. Абажур яркой настольной лампы был направлен на раскрытую книжку. На стенах и на потолке дрожали пятна света, отраженного разбросанными по столу бумагами. Грегори продолжал стоять. В кабинете было всего одно кресло.

– Садитесь, садитесь, – повторил главный инспектор.

Это звучало почти как приказ. Грегори нерешительно уселся. Он оказался так близко к лампе, что почти ничего не видел. На стенах смутно маячили какие-то туманные пятна, очевидно картины, под ногами вроде бы лежал мягкий ковер. Кресло было не очень удобное, но хорошо подходило для работы за этим огромным письменным столом. Напротив стоял длинный стеллаж с книгами. В центре его поблескивало матовое бельмо телевизора.

Шеппард подошел к столу, вытащил из-под книг черный металлический портсигар и предложил Грегори сигарету. Сам тоже закурил и принялся расхаживать между дверью и окном, закрытым тяжелыми коричневыми шторами. Молчание затягивалось, и Грегори уже устал следить за тем, как инспектор меряет шагами комнату.

– Я решил поручить это дело вам, – вдруг бросил на ходу Шеппард.

Грегори не знал, как реагировать. Он еще чувствовал хмель и глубоко затягивался, словно надеясь, что табачный дым отрезвит его.

– Будете вести его самостоятельно, – продолжал Шеппард тоном приговора. Он все так же расхаживал по комнате и время от времени искоса поглядывал на Грегори. – Выбрал я вас вовсе не потому, что у вас имеются какие-то особенные следственные способности. Их у вас нет. Систематичности тоже. Но это не помеха. Я остановил свой выбор на вас оттого, что это дело вас захватило. Я не ошибаюсь?

– Да, – ответил Грегори и подумал, что такой сухой, лаконичный ответ как нельзя лучше подходит к ситуации.

– У вас есть какая-нибудь своя концепция этого дела? Настолько своя, что вы не стали высказывать ее на сегодняшнем совещании?

– Нет. То есть… – Грегори колебался.

– Говорите, я слушаю.

– Мои впечатления ни на чем не основаны, – с трудом выдавил из себя Грегори. – Мне кажется, что в этой истории главное – не трупы. То есть они играют какую-то роль, но дело не в них.

– А в чем?

– Вот этого-то я и не знаю.

– Правда?

Голос инспектора звучал жестко, но Грегори уловил в нем насмешливую интонацию. Жалко, что темнота скрывает его лицо, которое Грегори иногда видел в Ярде.

– Мне думается, это дрянное дело, – вдруг выпалил Грегори, как будто беседовал с приятелем. – В нем есть что-то… что-то противоестественное. И не оттого, что оно страшно сложное. Там есть детали, которые невозможно связать, и не потому, что это физически невозможно, а потому, что тогда получится психологический нонсенс, и притом такой основательный, что дальше просто некуда.

– Да, да, – продолжая ходить, пробормотал Шеппард.

Грегори уже бросил следить за ним и, не отрывая взгляда от бумаг, говорил – все запальчивей и запальчивей:

– Концепция безумия, мании, психопатии в качестве почвы, на которой вырастает вся эта история, сама лезет в руки. Куда ни ткнись, как ее ни отбрасывай – все равно возвращаешься к ней. Собственно, для нас это единственная спасительная соломинка. Но это только так кажется. Маньяк – великолепно! Но эти масштабы, эта последовательность – ну как бы вам объяснить? Если бы вы вошли в дом и увидели, что у всех столов и стульев только по одной ножке, вы могли бы сказать: это работа сумасшедшего. Какой-то псих так меблировал свое жилище. Ну а если вы идете из дома в дом и видите, что по всему городу так?.. Я не знаю, что бы это могло значить, но это не безумие, нет, не безумие! Скорее, это другой полюс. Тут поработал кто-то слишком разумный. Только вот разум свой он поставил на службу необъяснимому делу.

– А что же дальше? – Шеппард задал вопрос тихо, словно боясь пригасить жар, которым был охвачен молодой детектив.

Грегори долго сидел, смотрел на бумаги, не видя их, и молчал.

– Дальше? Дальше плохо. Совсем дрянь. Серия действий без единой осечки – это ужасно, это… это меня просто пугает. Это бесчеловечно. Люди так не могут. Люди ошибаются, у них бывают просчеты, человек просто должен где-то споткнуться, оставить след, бросить начатое. Эти трупы в самом начале… ну, которые переворачивались… Я не верю, что преступник, как утверждает Фаркар, испугался и бежал. Ничего подобного. Он тогда хотел только пошевельнуть. Сперва чуть. Потом больше. Потом еще больше – и вот исчезает первое тело. Так и должно было быть, так он задумал. Я все думаю, все пытаюсь понять – зачем? И не могу. Не знаю.

– Вы слышали про дело Лаперо? – спросил Шеппард. Он стоял в дальнем углу комнаты, почти невидимый в темноте.

– Лаперо? Это француз, который…

– Тысяча девятьсот девятый год. Припоминаете?

– Что-то вертится в голове, но… В чем там была загвоздка?

– Слишком много следов. Так это было определено, не совсем, правда, удачно. На берегу Сены стали находить геометрические узоры, выложенные из пуговиц. Пряжки от ремней, от подтяжек. Мелкие монеты. И из них были выложены многоугольники, окружности. Разнообразнейшие фигуры. Носовые платки, сплетенные косичкой.

– Погодите. Сейчас, сейчас. Я ведь об этом где-то читал. Двое стариков, которые на чердаке… да?

– Правильно.

– Они отыскивали молодых людей, решивших покончить самоубийством, отговаривали, утешали, приводили к себе и просили рассказать, что их толкнуло на такой шаг? Правильно? А потом… душили. Да?

– Более или менее. Один из них был химиком. Убитого они раздевали, тело растворяли в концентрированной кислоте, что оставалось – сжигали, а пуговицами, пряжками и прочими мелочами забавлялись, точнее задавали головоломки полиции.

– Простите, а почему вы вспомнили это дело? Один из них был сумасшедший, а второй – жертва так называемой folie en deux [Безумие вдвоем (фр.)]. Безвольный, полностью подчинившийся сильной личности напарника. Головоломки из пуговиц были для них этаким возбуждающим средством. Дело это, конечно, было трудное для расследования, но, в сущности, тривиальное: были убийцы и убитые, были следы. И неважно, что оставленные намеренно…

Грегори прервал тираду и со странной улыбкой глянул на инспектора, пытаясь рассмотреть в темноте выражение его лица.

– А… – произнес он таким тоном, словно сделал открытие. – Вот оно что…

– Именно, именно, – подтвердил Шеппард и снова принялся ходить по комнате.

Опустив голову, Грегори в задумчивости водил пальцем по ребру столешницы.

– Намеренно… – прошептал он. – Имитация… Имитация, а? – повторил он уже громче. – Симуляция… Но чего? Безумия? Нет, не то: круг снова замыкается.

– Да, замыкается, потому что вы идете не в том направлении. Когда вы произносите «симуляция безумия», вы ищете точной аналогии с делом Лаперо. Там действия убийц были направлены по определенному адресу: они умышленно оставляли следы, предлагая полиции разгадать загадку. В нашем случае может оказаться, что адресат – необязательно полиция. Мне даже кажется, что это вообще маловероятно.

– Ну да, – пробормотал Грегори. Он чувствовал растерянность, возбуждение его угасло. – Значит, мы снова возвращаемся к исходной точке. К мотиву.