Текст книги "Английская тайна"

Автор книги: Андрей Остальский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Разве не гениально? Особенно для нации великих экономистов. Быть бережливым с истиной. Ну ведь и в самом-то деле, поди плохо – уметь экономно расходовать такую ценную субстанцию, как правда? Беречь ее, лапушку, необходимо, заменяя, где можно, на эрзац! Экономика должна быть экономной. И расход правды – тоже.

Но в таком случае чего же так взъелась на него Анна-Мария? Что это она вдруг превратилась в такую пуристку? Уподобилась какой-нибудь русской Марье, которая не желает мужику своему простить небольшой спасительной лжи? Вернее так: простить-то она его в итоге простит, куда денется, но только – после основательного вытья и причитаний, а в семьях попроще и не без рукоприкладства. И после унизительных извинений главы семейства. Так, по крайней мере, представлял себе русскую семейную жизнь Сашок. Может, и неверно представлял. Откуда ему было знать?

Как бы то ни было, Анна-Мария – не баба Маня какая-нибудь, скалки в руку не возьмет. Извинений требовать тоже не станет, причитать вслух и ругаться – тем более. Но не простит. Может не простить. Бог ее вообще знает, что теперь будет. У них же семья ненормальная, они и не ссорились никогда. Практического опыта никакого.

Но все же, ворчал Сашок себе под нос, ворочаясь на королевского размера кровати, как-то это все не по-английски. Если уж англичанка, то будь добра и веди себя соответственно. А то, понимашь…

Глава 10 Тонкие пальцы

С утра он проснулся с этой мыслью: нехорошо! Очень даже нехорошо получается, что он ничего не рассказал жене о сомнительной подработке для Беника. Получилось, что Анна-Мария ничего не узнала о том, что на следующий день Сашок должен был, по заданию Беника, сопровождать «новую русскую». Ссора ссорой, но надо было бы, пускай сквозь зубы, пусть с обидой в голосе, но все же как-то жену предупредить. Хотя объяснить ей ничего толком невозможно. Причем выхода нет: с долгом-то надо расплатиться, и хорошо бы побыстрей. Для того хотя бы, чтобы от этого криминального шута скорее избавиться, забыть его как страшный сон вместе с его еще более опасными конкурентами – чернокожим гангстером Дынкиным и его подручным Лещом.

Но почему, собственно, подработку надо считать сомнительной? Ну да, все, что исходит от Беника, сомнительно по определению. Но так, сама по себе, работа гидом считается одной из самых респектабельных и приличных в среде новоприбывших на Альбион русских. Попробуй ее добудь еще! Чисто, интеллигентно, неунизительно. И не так чтобы слишком пыльно, не то что на мистера Сингха горбатиться с его вечными авралами, грубыми авторами и невразумительными статьями, из которых надо делать шедевры, причем в сюрреалистические сроки. Плохо, конечно, одно – что Анна-Мария ничего об этом не знает и может, если что, совершенно неправильно понять ситуацию, особенно после идиотского недоразумения, произошедшего накануне.

А что, действительно, должна была Анна-Мария подумать, наблюдая, как ее муж вылезает из «растянутого» VIP-лимузина. Причем от него за версту несет виски… Да еще – впервые! – уличила Сашка в обмане, во лжи. А все этот проклятый телефонный звонок, который «сэр» каким-то образом перекоммутировал, гад, через вокзал Ватерлоо. Нисколько не удивительно, что Анна-Мария рассердилась. Да на ее месте любой бы обиделся! …Вы бы стали после этого слушать сказки на тему «Дорогая, я сейчас тебе все объясню»?

И вот так вышло, что на следующее утро, ни словом не обмолвившись с женой, Сашок отправился на станцию «Фолкстон-Сентрал» – выглядывать неизвестную «новую русскую», которую обязался обеспечить индивидуальным туристическим обслуживанием.

Как, кстати, она должна выглядеть? Сашок не имел возможности расспросить чертова Беника. Надо думать, она будет как-то выделяться среди спешащих на работу коммьютеров. И куда, собственно, Сашок должен ее сопровождать? Если предполагается стандартный набор – лондонский Тауэр, Вестминстер, Пикадилли плюс неизменный шопинг на Оксфорд-стрит, то это не проблема. Если туристка окажется покруче, то можно и в «Хэрродс» сводить. Но что, если у нее какие-нибудь особые требования? Например, она захочет обозреть лучшие пабы графства Кент? Или, того чище, средневековые монастыри юга Англии? Ух, тогда придется импровизировать!

Сашок представлял себе свою клиентку примерно так. Что-нибудь между сорока и пятьюдесятью. Одета в вызывающую норковую шубу. Кило косметики на лице – это уж само собой. И не худенькая, ох уж нет! Жена какого-нибудь провинциального начальника, оказавшегося на хлебном месте в губернаторском аппарате. Или – с Беника станется! – вообще подруга жизни какого-нибудь братка с претензиями. (Тогда, может, и стройная.) А впрочем, стройная, не стройная, какое ему, Сашку, дело! Отработает денек – и прощай, «новая русская», уезжай в свое Кемерово. Почему именно Кемерово? А потому что Сашку очень нравится загадочная песня Бориса Гребенщикова про человека из этого города.

Так размышлял Сашок, разглядывая томившихся на платформе пассажирок. И уже ловил на себе косые взгляды – в упор рассматривать людей, тем более противоположного пола, считается в Англии большой грубостью. И, главное, все зря: убей бог, никто из имевшихся в наличии дам на искомый объект нисколько не походил.

Вот стоит «мисс 07.07», победительница конкурса красоты этого поезда, золотистая блондинка в белом пальто. Жюри в составе Сашка присудило ей победу единогласно – за отсутствием конкуренции. Несмотря на очевидные недостатки фигуры, полноватые ноги… Но остальные просто вообще до конкурса не допущены. Ну не эту же старушенцию в бесформенной шляпе ставить на мысленный подиум и не школьниц-нимфеток в грязных кроссовках, с неуклюже зажатыми в детских пальчиках сигаретками… И не очкастую «учителку» неопределенного возраста с абсурдным молодежным рюкзачком за спиной. (Хотя, вот чует сердце: хорошая, добрая женщина… Но ноги – никакой.) Вот если бы здесь появилась Анна-Мария… Да она одной левой всех бы затмила. (Это выражение – затмить одной левой – Сашок сам придумал и считал своим скромным вкладом в отечественную словесность.) У Анны-Марии, между прочим, действительно потрясающие, длинные ноги, выразительные карие глаза, а какая обворожительная форма скул (насчет скул, это, честно говоря, у Сашка вообще пунктик).

Сашок вдруг вспомнил, как его особенно поразило при знакомстве полное отсутствие кокетства в Анне-Марии. Вообще она держалась так, будто ей и в голову не приходило, что она привлекательна. Это было даже чуть-чуть странно, с такими случаями Сашок в жизни просто не сталкивался. Сказать честно, так это даже несколько портило ему кайф от эффекта, который производили его совместные с Анной-Марией появления на московской публике.

Когда Сашок впервые привел ее на вечеринку к Гаврилову, это произвело сенсацию. Народ смотрел на нее просто выпученными глазами: натуральная англичанка, да еще красивая. И возникшая в то самое время, когда с иностранками любовь крутить становится делом не опасным, а наоборот, со всех сторон выгодным. Только где ж их взять-то? А вот Сашок взял!

Гаврилов отвел его в сторону и сказал:

– Ну ты даешь! И вы уже… того, да?

– Не задавай мне таких вопросов, – строго сказал Сашок.

Но, честно говоря, в тот момент они c Анной-Марией были еще едва знакомы. Гаврилов же их и познакомил, сам того не ведая. Накануне в Москве происходили крутые события вокруг Белого дома, там даже сооружали баррикады, и Гаврилов притащил упиравшегося Сашка с собой (оба были на каникулах), обронив при этом загадочную фразу: «Может оказаться полезным». Что полезным, для чего полезным – осталось непонятным, пути Гаврилова неисповедимы. Когда тот убежал тусоваться, Сашок остался один, побродил одиноко вокруг поваленного троллейбуса, а потом помог – исключительно из вежливости – каким-то мрачным бородатым мужикам притащить на баррикаду тяжеленные ржавые железяки. И вдруг он увидел молодую красивую женщину, явно по-иностранному одетую и по-иностранному державшуюся. Она без видимого успеха пыталась общаться с очумелого вида солдатом, высунувшимся из своего танка.

«Француженка или голландка, но по-английски, небось, говорит», – подумал Сашок и решил прийти чужеземке на помощь. Но с первых же слов стало ясно, что красотка происходит непосредственно из страны Сашковой специализации! «Может быть, Прокофьев все-таки был прав – англичанки на самом деле красивые, – думал Сашок, любуясь Анной-Марией, – просто такие мне до сих пор почему-то не попадались».

Старался он, конечно, вовсю. Переводил вдохновенно. Танкист, честно говоря, отвечал на расспросы односложно, и Сашку приходилось домысливать за него, чтобы блеснуть знанием изощренных идиом, а также головоломными грамматическими конструкциями и сложнейшим согласованием времен. Поневоле, просто ради лингвистического блеска, Сашок превратил танкиста Павла в убежденного и бесстрашного защитника российской демократии, готового ради ее спасения идти под трибунал и даже на гибель. Хотя в действительности Павел говорил, почесываваясь: «Это пусть комбат с замполитом разбираются, они у нас умные больно».

Как-то незаметно получилось так, что и сам Сашок стал выглядеть убежденным демократом. К тому же Анна-Мария, как выяснилось, видела, как Сашок самоотверженно таскал железяки на баррикаду. Словом, опровергать сложившееся мнение и признаваться в своей аполитичности было неудобно. И с какого-то момента, как показалось Сашку, хорошенькая англичанка уже именно на него, а не на забуревшего Павла в его пыльном шлеме стала обращать свои восторженные взгляды. И все же ее согласие пойти несколько дней спустя отпраздновать победу демократии оказалось для Сашка неожиданным.

Ну а дальше… Одно из самых ярких воспоминаний жизни для Сашка – момент где-то к концу вечеринки, когда подвалили знакомые с филфака и Гаврилов представил им Анну-Марию по-английски: «This is Sasha’s girlfriend». И самое поразительное – та засмеялась вполне доброжелательно, не стала опровергать. А у Сашка просто дыхание перехватило от такого предположения – что вот эта красивая женщина с потрясающими зубами, ногами и скулами, с глазами, как у Джулии Робертс, эта, черт подери, НАСТОЯЩАЯ АНГЛИЧАНКА может быть его, Сашка, девушкой! Ему казалось, что все присутствующие смотрят на него в немом восхищении: вот ведь, был парень как парень, ничего себе так, конечно, не урод, ну, допустим, учился хорошо, особенно успевал по английскому, за Ленкой с параллельного потока ухаживал с умеренными шансами на успех. А теперь вдруг ни с того ни с сего взял и перешел в другую категорию смертных.

Поначалу Сашок воспринимал Анну-Марию как сказочное существо, что-то вроде феи. Одно слово – англичанка, а значит, жительница иных миров. То есть походя он сразу же отметил: красивая девушка. Но это было совершенно неважно. Никакого практического значения для него лично это не имело. Абстракция некая. Ничего между земными людьми и феями быть не может. Вернее, могут быть чисто служебные отношения. Вот переводчиком при фее он может потрудиться. Чем он, собственно, и занимался, причем с превеликим удовольствием, да еще и за деньги. Познакомившись с ним на баррикадах Белого дома, Анна-Мария затем наняла Сашка за тридцать долларов в день – целое состояние по меркам Москвы девяносто первого года.

И только через три дня что-то изменилось. У Анны-Марии отменилась встреча с представителями московского совета, ей велено было сидеть у себя в номере гостиницы «Украина» и ждать звонка. И Сашку, соответственно, деваться было некуда, тоже пришлось дежурить в ее комнате и ждать вместе с ней. Вот когда ему вдруг стали приходить в голову посторонние, неуместные мысли. Непозволительные, можно сказать, невозможные, каких он сам от себя не ожидал. Как пел Высоцкий? «Куда мне до нее – она жила в Париже…» Ну вот куда ему, Сашку какому-то, до натуральной англичанки? Но как он себя ни уговаривал, как ни гнал прочь нахальные идеи, они все время норовили вернуться и влезть в сознание. Наверно, все дело было в большой двуспальной кровати, занимавшей треть номера. На которой восседала хозяйка, и от этого зрелища Сашок непрерывно краснел. Анна-Мария поглядывала на него с недоумением. Наконец не выдержала, спросила: «Александр, вам жарко?» – «Мне? Да… То есть нет… но… может, немного…»

И от собственного заикания и запинания он расстроился и покраснел еще больше. А день, надо сказать, выдался прохладный, с утра моросил дождь. Но – вот оно, вот оно, знаменитое английское лицемерие, оно же – не менее знаменитая деликатность! – Анна-Мария сочла необходимым притвориться, что и ей требуется приток свежего воздуха. Она открыла форточку, и в номер немедленно ворвался холодный ветер, до кровати долетали капли дождя. Но что ей физический дискомфорт? Она была явно преисполнена решимости потерпеть – ради своего интеллигентного, скромного переводчика. «Так гораздо лучше, не так ли?» – спросила она с очаровательной улыбкой. «О, да, большое спасибо!» – отвечал Сашок, ежась от холода.

Он при этом употребил одно из менее сильных выражений благодарности, существующих в английском языке. Сказал: «Thanks a lot!» И тут же задумался: а правильный ли это был выбор? В те времена, в своей первой, московской жизни он еще не подозревал о всех сложностях английского сознания. Но кое-какие психолингвистические загадки уже пытался разгадывать. И эта была одна из первых: почему это у англичан такая бездна способов благодарить?

Оставим в стороне множество идиом, связанных со словами «gratitude» – «благодарность» и «grateful» – «благодарный», а также все их синонимы, происходящие от «oblige» и «appreciate». Возьмем лишь самое элементарное – производные от глагола «to thank». Каждый русский знает самое простое: «thank you». И это действительно самое распространенное английское «спасибо». Однако, в зависимости от контекста и интонации, оно может иметь разные оттенки значений – от формального до вполне сердечного. Есть куда более сухое слово – «thanks», и именно его чуть было не произнес Сашок в ответ на старания Анны-Марии. Но, к счастью, вовремя сообразил, что это, пожалуй, может быть воспринято совершенно неправильно. Как скрытый упрек, например. Или, наоборот, намек на то, что Сашок находит усилия Анны-Марии чрезмерными. И не совсем их одобряет. Ну, или что, с его точки зрения, англичанка слегка опоздала со своей любезностью, раньше должна была бы заметить, как он мучается от жары и духоты. Вот какие тончайшие нюансы можно выразить этим коротким словцом!

Конечно, чтобы дело слегка подправить, нужно сказать: «many thanks». Приумножить, так сказать, благодарность. Это уже звучит лучше. Но по-прежнему суховато. Типа: спасибо, конечно, но не особенно воображайте, что такое уж большое одолжение сделали. Благодарю, раз уж так полагается. То есть как бы по обязанности. Впрочем, опять же с помощью дополнительной энергии в голосе и некоторого блеска в глазах можно эту сухость несколько компенсировать. Так что в остатке получится более или менее вежливо.

Затем есть еще одно, тоже прекрасно известное школьникам России выражение: «thank you very much». Оно носителями языка очень даже широко употребляется – и в самом обычном смысле, когда вы хотите выразить степень благодарности чуть выше средней. Но и в совсем иных случаях. С одной стороны, «большое спасибо», и все тут. Но с помощью аффектированной интонации в некоторых контекстах можно заставить его приобрести значение почти противоположное, вложить в него иронию и даже полузапретный у англичан сарказм, считающийся большой грубостью. Учитывая, что иноземцы интонационных тонкостей не ощущают, всегда есть опасность англичанина неумышленно обидеть, и благодарность будет принята за издевательство. Чтобы не было сомнений, лучше употребить иную идиому: «thank you ever so much!». И это тоже придется перевести как «большое спасибо», ведь в русском нет для таких случаев бесчисленных синонимов, как в английском.

Наконец, если надо еще более усилить степень выражаемой признательности, то можно добавить слово «indeed», означающее «действительно, на самом деле». «Thank you very much indeed!» То есть не сомневайтесь, в данном случае это действительно благодарность, а не насмешка.

Конечно, в большинстве случаев англичане проявляют по отношению к иностранцам снисходительность и терпимость, понимают, что им не дано прочувствовать такие сложные нюансы. А потому не надо выискивать в их речах никаких скрытых смыслов, в которые принято играть между своими. Знают иностранцы первое значение корня «thank», и слава богу! Уже кое-как можно общаться, хоть и на самом поверхностном, примитивном уровне. Тем более что он, этот самый корень, родственен не только немецкому «данке» и польскому «дзенькуе», но даже украинскому «дякую». Старинный индоевропейский лингвород, берущий свое начало в санскритских глубинах… Только русские выпендрились, решили свою особую религиозность демонстрировать. Бога на помощь каждый раз призывать, благодаря…

Но все лучше, чем милость то ли обещать, то ли просить, как поступают французы и подражающие им болгары с этим их «мерси»…

Сашок мечтал написать когда-нибудь кандидатскую (а лучше сразу докторскую) на тему: «Идиомы благодарности в английском языке и особенности национальной психологии». Нет, ну правда, это же не просто так, это же много о чем, наверно, говорит, тот факт, что этих выражений так ненормально много и что в них такая уйма тонкостей и нюансов…

И самое смешное – это то, что отличник языкознания и доморощенный лингвист, Сашок в своей московской жизни реально общался только с довольно рафинированной английской интеллигенцией. В Англии ему предстояло сделать для себя великое множество совершенно поразительных открытий. В том числе обнаружить, что британцы попроще – то есть большинство – в реальности используют совсем другие выражения чувства благодарности. Никаких «thank you» и его производных. Нет, на самом деле они говорят: «cheers!», что буквально можно было бы перевести как «взбодрись!».

Почему это стало значить «спасибо», один бог его знает… А еще достаточно часто можно услышать в том же смысле: «no worries!» – «не надо беспокоиться!». Это выражение, кажется, пришло из Австралии. Как это так – вы от души благодарите, а вас ставят на место – не тревожьтесь, дескать, не беспокойтесь, и вообще не суетитесь… Хотя на самом деле и эта фраза давным-давно утратила свое буквальное значение.

И наконец, вполне распространено дикое «ta!» – надо думать, детское сокращение от «thank you». Но младенцу трудно выговорить выражение полностью, вот и получается это самое «та!». Видно, многим не дано до конца жизни вырасти из младенчества…

Большое преимущество этих простецких выражений – как раз отсутствие усложняющих жизнь нюансов. Они значат лишь просто «спасибо» и никаких дополнительных тяжелых смыслов не несут. Вот почему даже некоторые представители среднего класса тоже предлагают вместо нормальной благодарности «взбодриться». Кроме того, часть молодой интеллигенции любит под простой народ косить…

Но все это Сашку только предстояло узнать – в новой, совсем другой жизни на туманных островах…

Пока же он даже представить себе не мог, какой поворот скоро произойдет в его судьбе. Такая возможность просто не приходила ему в голову. И, конечно же, он не подозревал о существовании столь странного английского языка. И был счастлив, что обошелся нейтральным и в то же время достаточно вежливым «thanks a lot». Отличный выбор. Недаром все же у него по английскому всегда были сплошные пятерки в институте…

Но это было лишь секундное удовлетворение. А потом он опять уперся взглядом в кровать и покраснел.

Ощущение коварной двусмысленности усиливалось. Вот они, двое молодых людей противоположного, как-никак, пола, ровесники, оба достаточно привлекательные, оба холостые, сидят в маленькой тесной комнате. Ну и что, что они – с разных планет, один – из СССР («мой адрес не дом и не улица», это же надо было такое придумать!), а другая из загадочного Соединенного Королевства. У одного – ЦК, КПК, ПБ и прочие сюрреалистические, зловещие аббревиатуры, а у другой и вовсе королева – глава государства… Тоже сюр своего рода, только с противоположного конца… В общем, огонь и полымя… И что там еще говорится в фольклоре о подобных ситуациях? В одну упряжку неможно кого там впрячь? Русского и англичанку?

Но впрячь нельзя, а вот посадить на расстоянии полутора метров друг от друга в тесном номере гостиницы «Украина», треть которого занимает двуспальная кровать, очень даже можно. И – деваться некуда, они смотрят друг на друга в упор и ведут светские разговоры.

И вот показалось Сашку, что начинает вкрадываться в их беседу какое-то сексуальное напряжение. Идеи сумасшедшие лезут и лезут ему в голову. Он их, конечно, прогонял яростно. Внутренний голос заволновался, орал на него просто последними словами: «Ты что, совсем сбрендил? Это же не Люська и даже не Танька с параллельного! Это англичанка! На фиг ты ей сдался?.. Лучше не позорься и не мечтай!»

Но совсем прогнать идею не получалось. Только загнать ее поглубже. Да и то вылезала она то и дело. Еще накануне заметил Сашок, что у его работодательницы удивительно длинные и тонкие, какие-то феерически красивые и сексапильные пальцы. И вот теперь не удержался и спросил, не играет ли она на фортепиано. Анна-Мария удивилась. Сказала: «Вовсе нет. А почему вы спрашиваете?»

Сашок в очередной раз покраснел. Несмотря на открытую форточку и брызги дождя. Но все же пробормотал что-то про музыкальные руки. Анна-Мария радостно сообщила, что насчет рук она ничего не знает, а вот с музыкальным слухом – дело очень плохо.

Но Сашок все не мог забыть про ее пальцы. Нет-нет, а кидал на них неприличные взгляды. Просто не мог ничего с собой поделать! Ну и потом, раз пальцы хороши, то и об остальном можно задуматься. А ведь, пожалуй, и фигура замечательная, и ноги, о, ноги какие длинные, прямые. Под брюками до конца не разберешь, но похоже, там все было в большом порядке.

Ну и лицо красивое, выразительное, это уж само собой… Вон глазищи какие… Как там пели в дореволюционном романсе? «В них бы раз бы заглянуть сильно, ясно, смело… а потом и помереть плевое уж дело…»

Откуда пришли вдруг в голову эти строки, он сам понять не мог… И стал соображать, какой бы найти предлог, чтобы ознакомить Анну-Марию с этим романсом, об авторе что-нибудь занимательное поведать… О, она же обожает всякие такие туманно-исторические изыскания! Ей понравится. И заодно, как бы между прочим, поближе к тексту, перевести эту конкретно строку. «Это еще зачем?! Совсем офигел, что ли?» – рявкнул внутренний голос, ханжа этот. Но Сашок решил гордо не отвечать на дурацкие вопросы.

Звонка из Московского совета они в тот вечер так и не дождались. В десять часов Сашок решил откланяться. Ну неприлично было дальше сидеть. Ужинать идти в ресторан он отказался. Сколько там это будет стоить? Вдруг у него денег не хватит? А Анне-Марии он, разумеется, не мог позволить себя угощать. Еще чего! У него все же гордость есть…

«Спасьи-ибо!» – тщательно выговаривала напоследок Анна-Мария. И смеялась, догадываясь, что получается у нее не очень. Но Сашку нравилось! Очень даже мило… Ну и он тоже опять благодарил, употребив в последовательности штук пять разных идиом… И тут же сконфузился – не перебор ли… Кажется, Анна-Мария заметила его смущение. И вдруг взяла – и поцеловала его в щеку.

Вот это да! Сердце Сашка забилось, дыхание перехватило… Но, с другой стороны, может, это ничего особенного и не означает вовсе? Кажется, там, на гнилом Западе, целуются таким макаром все подряд, не вкладывая в это никакого особого смысла. Так, почти то же самое, что руку пожать…

Но Сашок решился – потянулся к ней в ответ. Анна-Мария с готовностью подставила щечку. Сашок лишь клюнул ее, задержать губы на мягкой, пахнущей чем-то вкусным, вроде мандариновых корок, коже не решился. Вдруг он осознал, как близко они стоят друг к другу… И что она почти такого же роста, что и он…

Сашок до сих пор избегал высоких девушек. Ему казалось, что в паре мужчина обязательно должен быть ощутимо выше партнерши… Комплекс, наверно, такой. И вот вдруг выяснилось совершенно поразительное обстоятельство: оказывается, он до сих пор был дурак. На самом деле это совершенно восхитительно, очаровательно и сексапильно, когда рост почти одинаков, когда глаза в глаза смотрят, когда губы так близко и все остальное тоже. Грудь, например. Чуть качнешься – и почувствуешь ее…

А тут еще глаза такие красивые, такие глубокие и загадочные… Бездонные… У-у-у… В них бы раз бы заглянуть…

Сашок вдруг ощутил сильнейшее возбуждение. И не нашел ничего умнее, как рефлекторно уставиться на себя: не заметно ли?

Поймав его взгляд, Анна-Мария тоже посмотрела на явственно обозначившийся на брюках бугорок. Теперь она покраснела и отвела глаза…

А Сашок просто пылал уже. «Thank you, thank you, many thanks» и еще какую-то чушь бормотал он. Потом решительно повернулся, пошел к лифту. Но Анна-Мария его окликнула. Он вернулся. Она просила прощения: забыла вручить ему гонорар. Вот он, конвертик с заветными тридцатью долларами.

Презренный металл вернул Сашка на землю. Почему-то было горько…«Эх, чего навоображал себе… толмач наемный», – думал. Взял конверт. Вот теперь надо было на самом деле благодарить. Но как-то глупо – весь набор выражений уже был израсходован. Поэтому буркнул что-то невнятное, во второй раз повернулся, чтобы идти прочь. Но Анна-Мария опять его остановила. Очень смешно у нее это получалось: «Сашшш». Смешно и мило.

Он вновь вернулся к двери ее номера. Она сказала: «Завтра в десять?» Ну да, они же уже договорились. Нужно ли напоминать? Хотя почему бы и нет? И вдруг – что такое? Опять лезет целоваться. Забыла, что ли, что и это уже было только что проделано? Нет, не может быть. Но тогда… Тогда – это не просто так! Может, ей просто одиноко и страшновато в этом странном чужом городе, только что пережившем очередную революцию. И единственный человек, которому она вроде бы готова доверять, – вот он, уходит. Ну а что же делать? Не на ночь же оставаться…

На этот раз он поцеловал ее иначе – долго не отрывался от шелковой щечки… Нет, это ведь надо: любимый запах – мандариновых корочек…

И в этот момент случилось совсем уже невероятное: Анна-Мария вдруг, как бы невзначай, взяла его за руку. Продела свои чудные пальцы в его обыкновенные, короткие, толстоватые… И сердце Сашка ухнуло – будто с пятнадцатого этажа упало на первый. И сладкий холод сжал горло. А Анна-Мария держала его за руку и говорила о какой-то необязательной, дежурной ерунде, о том, как ей понравились Ленинские горы, как Красная площадь кажется нереально красивой… А руки их уже жили своей, отдельной жизнью, уже ласкали друг друга и признавались в любви.

«Или это все так, ничего не значит: жест такой, выражающий симпатию и не более? Кто же их знает, англичанок этих?» – в отчаянии думал Сашок. И все же, почти бессознательно, напирал потихоньку, по сантиметрику, по миллиметрику за один раз, как бы невзначай, а оттеснял все же Анну-Марию внутрь комнаты, ближе к той самой кровати, от воспоминания о которой у него кружилась голова.

И Анна-Мария уступала: отступала постепенно. И вот, наконец, они внутри. Вот и дверь как-то сама собой закрылась. И от этого сердце его застучало еще быстрей. И жарко стало снова. Они продолжали вести пустую, необязательную беседу о том о сем, хотя Сашку это давалось все труднее. Он все чаще замолкал, запинался, мычал, не находя слов. Ну а пальцы, пальцы знали свое дело, у них никаких запинаний не происходило. Они не отрывались друг от друга, ведя свой, все более откровенный, все более неприличный разговор…

Сашок и не заметил, как оказался сидящим на кровати рядом с Анной-Марией. «Не может этого быть! – истошно вопил внутренний голос. – Не может, потому что такого не бывает и не может быть никогда, ты спишь и видишь сны – и это единственное правдоподобное объяснение!»

Как это ни странно, но такая гипотеза Сашка только воодушевила. Если это сон, то можно не комплексовать, а действовать сообразно приснившейся обстановке.

О, какое замечательное, неслыханно приятное это было занятие – раздевать Анну-Марию! Под одеждой все было еще красивее, чем рисовало его воображение. Ну, так ведь недаром же это был сон! Сашок делал свое дело не спеша, растягивал наслаждение… вот как, оказывается, расстегивается, блузочка эта… забавно… а под ней, под ней, такие чудеса! Такое все трогательное, такое красивое, просто сердце щемит… И не только сердце, а еще кое-что, разумеется… И брюки, ох, как хочется скорей, скорей, стянуть их пониже, добраться до этих невозможно длинных ног – да есть ли на свете что-нибудь прекраснее и удивительнее? Ну и до всего остального, это уж само собой, хотя и страшно становится немного, ведь еще чуть-чуть и…

Самому раздеваться было неловко, он знал, что делает это неуклюже, он и с русскими-то девушками, со своими родными однокурсницами и то не слишком в этом деле бывал ловок, очень нелепым он себе в такие моменты казался… Даже в фильмах иностранных специально пытался разглядеть: как вообще-то западные мужики раздеваются? Получалось недурно, более или менее естественно, только если это происходило на фоне какой-то нечеловеческой страсти, космического приступа сексуальной жажды, неодолимого желания… Тогда любовники срывали с себя одежды замечательно молниеносными движениями, даже разрывая шмотки на части иногда… А в иных, более нормальных случаях, режиссеры норовили эти эпизоды сократить, не показывать детально крупным планом, как это происходит. То ли дело женское раздевание. Там все изящно, натурально, красиво…

«Но это же все равно сон!» – внушал себе Сашок и, как умел, стаскивал с себя предметы одежды… Анна-Мария неуклюжести его, кажется, и не замечала вовсе. Как в итоге прошла ночь? С переменным успехом. В какой-то момент вера в то, что это лишь сновидение, кончилась почему-то. И в первый раз, в самый главный, самый решающий момент он дал слабину, позволил проклятому внутреннему голосу завладеть его вниманием. «Что, что ты делаешь?! – вопил тот. – Прекрати немедленно! Вынь эту штуку свою! Ты же не ведаешь, что творишь! Образумься! Ты не можешь трахать англичанку, да еще и свою работодательницу! Это скандал, нелепость… и вообще!» Ну и, как следовало ожидать, боевое качество было мгновенно утрачено.

И Сашок уже готов был вскочить и бежать позорно прочь, навсегда, может быть, даже утопиться в Москве-реке от стыда… Но Анна-Мария как будто и не заметила ничего. Прижалась нежно. Шептала что-то невыносимо ласковое, закрыв глаза – и, о боже, какие же у нее оказались красивые ресницы!