Текст книги "Доброе утро, химеры ! (Летящая - 2)"

Автор книги: Андрей Дмитрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Под куполом базы – уменьшенной копии центральной – с наслаждением сбросили доспехи. Сидели тесно и уютно. Худенькая некрасивая Наиля, с широким лицом и прилизанными короткими волосами, мечтательно оперлась щекой на ладонь, приспособив для опоры локтя высокое мощное колено Рагнара. В присутствии друга Наиля всегда опасливо косилась на красавицу Виолу и старалась быть поласковей с обоими. Массивный Даниельсен сказал, далеко расставив рубчатые подошвы и смачно прихлебывая кофе из антикварной чашечки:

– В старину венгры говорили: хороший кофе должен быть черен, как дьявол, горяч, как адское пламя, и сладок, как поцелуй...

После чего поцеловал Наилю. Молодые ксенопсихологи засмеялись.

– Вот не уснешь сегодня после такой порции, и будет тебе дьявол, проворчала Наиля.

Рагнар, будучи сторонником движения "естественников", никогда не спал электросном, а потому призадумался. Однако природная беспечность взяла верх, и он попросил вторую чашку. Спиридон, возбудясь и сверкая маслеными глазами, достал бутылку старого коньяка.

– Вот бесценный дар солнца, – начал он, приложившись губами к ветхой этикетке, – вряд ли известный нашим друзьям-химерам... Вообще, боюсь, что все они – жалкие прагматики, начисто лишенные всякого артистизма. Что им Гекуба?

– У них есть своя этика, – возразила Виола, – а значит, и нравственный мир, и какая-то духовная культура, несомненно включающая эстетическое чувство...

– Возможно, – торжественным голосом ответил Спиридон и протянул руку ладонью вверх, – возможно, но насколько эта культура чужда нам! Пускай даже мы когда-нибудь научимся говорить с ними на языке пифагоровых штанов и таблицы Менделеева, но и через тысячу лет не понадобятся им ни Шекспир, ни Фидий. – Ладонь Костанди повернулась вниз. – Нет! Ничто не роднит нас, ничто не станет общим, кроме холодной математики...

– Странно, что вы с такими мыслями стали заниматься Контактом, отозвалась Виола, подобравшись для возможного боя. (Сюда бы язвительного Куницына!)

Но Спиридон, благодушно улыбаясь, разливал "бесценный дар солнца" в маленькие хрустальные рюмки-колокольчики и журчал при этом:

– Вот-вот, мне и самому странно, уважаемая Виола Вахтанговна... Наверное, просто люблю вращаться среди оптимистов. Как-то молодеешь в столь пылком обществе... Кстати, вы обратили внимание, что это ваш соотечественник – Варцихи?

Найдя неожиданно встала и ушла в гермотамбур, где и завозилась, одеваясь. Потом резко хлопнул наружный люк.

– Это с ней бывает, – сообщил Рагнар, благоговейно, двумя пальцами поднося рюмку ко рту, причем локоть его поднялся вровень с плечом.

Виола гневно покосилась на него и тоже вышла; Костанди сообщил ей в спину, что долгое отсутствие девушек будет для него трагедией.

Огненным дождем пролился и погас молниеносный закат. В сиреневой полутьме за опушкой сидела на корточках фигура с блестящим пузырем на голове, а перед ней – как будто темный гребень волны накатывался на берег, вздуваясь и опадая... Виолу морозец тронул между лопатками, когда через наружный микрофон услышала голос Наили:

– Ну чего же ты молчишь? Я ведь знаю, какая ты умненькая, ты ведь все понимаешь и, конечно, сейчас меня слышишь. Правда? Так зачем ты всех нас мучаешь? За то, что Корин убил твоих братиков или сестричек? Но ведь это было случайно, он подумал, что вы напали, – может быть, вы умеете сразу отличать разумное существо, а мы вот не умеем... Ну хочешь, мы все попросим прощения? Кто у вас главный?

У химеры мерцал фасеточный глаз. Две волны ритмично пробегали по перепонкам от головы к хвосту, сообщая огромному телу выражение готовности взлететь. Услышав приближение Виолы, Найдя всхлипнула, медленно встала.

– Как они могут заниматься всякой чепухой, когда... когда...

– Если тяжело на душе, стараешься отвлечься – это же так просто! А Спиридон в конце концов отличный парень и первоклассный ученый, просто любит эффектные фразы. Пойдем, пойдем...

– Слушай, сестричка, а она так внимательно смотрела на меня и слушала, наверное, передаст теперь своим?

Обняв подругу за плечи, Виола повела ее к базе, но у опушки обе оглянулись.

Большой химеры, "собеседницы" Наили, не было на месте – она бесшумно сорвалась в черную метель.

Поутру Виола вскочила с постели, закричав от ужаса – таким оглушительным воем и надрывным свистом взорвался гейзер.

Расчеты не подвели: бросив на полнеба радугу, осыпая прозрачный купол водяной пылью, стоял над лесом чудовищный белый столб, и ветер косо относил от него полотнища пара, словно знамя от флагштока. Стая химер кружилась бешеной воронкой. Из кают, расположенных по кольцу, вылетали в салон заспанные "прямые" в майках и плавках. Только Спиридон явился, сияя белой рубашкой, синевой бритых щек и пробором, словно давно уже встал и готовился к торжеству. Вошел, изящным жестом поднес к глазам бинокль – и громко воскликнул что-то по-гречески.

Леса больше не было. "Полипы" увяли, мгновенно съежились под ливнем кипятка, свернули розовые слоновьи уши листьев, скатали, как шланги, стволы и лежали теперь массой дрожащих клубков по всему острову, внезапно открывшемуся от края до края. А потом, захрипев и захлебнувшись, осел кипящий столб, пропала радуга, и снова кудрявый кочан булькал, ворочался на вершине мокро блестящего холма.

Тогда с голубой омытой высоты, задрав перепонки-крылья, упала маленькая химера и взмыла, держа щупальцами под брюхом багровый клубок.

Посыпались. Стая "детей" собирала споры, в которые свернулись деревья, и с ними, красными и оранжевыми, как яблоки и апельсины, носилась по спирали.

Затем, словно получив недоступный людям сигнал, вся масса химер повалила к озеру, покидая остров.

Первой сориентировалась Виола. Схватила Наилю за руку и поволокла к гермотамбуру. Помогая друг другу, лихорадочно сращивали швы, застегивали пряжки. В салоне одурело завопил Костанди:

– По машинам!

Справедливо опасаясь сутолоки, девушки выскочили из тамбура. Стоял плотный низовой туман по грудь. Из него проклевывались по одному, разворачивали хоботы заметно поредевшие "полипы". Химеры не летали. Только от ног несколько раз шарахнулись невидимые великаны, зыбью волнуя туман. На полпути к гравиходу девушек догнал Рагнар.

Виола с места дала машине форсированный режим. Она знала, что люди Спиридона так не смогут, и потому чувствовала азартную радость. Уходил, проваливался остров – клякса растекающейся мыльной пены на синем зеркале. Дикие, брошенные в каменный хаос, выскакивали навстречу озера, по ним бежало пауком солнце. Вот изогнулся впереди черный шлейф стаи, Виола резко сменила курс. Дугой, уловимой уголком глаза, солнце метнулось за спину. Слева пустила в глаза вспышку отраженного света главная база, на пустом плоскогорье умчался за горизонт красно-белый шахматный купол "Перуна".

Путая мысли, рокотала под шлемом уставная скороговорка Костанди:

– ...внезапную массовую миграцию, захватив споры "полипов". На месте остались только химеры, достигшие значительных возрастных величин, и нелетающие детеныши. Направление юго-восток, скорость около тысячи километров в час. Наблюдение ведет пилот Мгеладзе, экипаж гравихода Шекирова и Даниельсен. Высылаю два гравихода, пилоты...

И в ответ – деловитым воробьиным голосом капитан Нгуен Чонг:

– Да-да, мы следили телелокатором до предела видимости. Будьте осторожны, не натворите там дел, не лезьте ни в какую кашу.

"Не лезьте в кашу" – как бы не так!" – засмеялась Виола.

Жизнь безудержно разбухает на дрожжах разума, крошит вдребезги самые чудовищные преграды; затопив планеты, стекает с них – и вот в непомерную, равную смерти даль мчатся хрупкие капли жизни, предвестники вала, в котором рано или поздно утонут галактики... Сила жизни заставляет химер нести в урочный день через полматерика споры родного "леса". И она же, она, единая для всей вселенной, швырнула через тысячи световых лет осторожного Нгуен Чонга, и наверняка не лежать старику рядом с дедами-прадедами на буддийском кладбище. Она, эта ослепительная и непобедимая сила, сделала отличным работником легкомысленную Наилю и посадила в корабль трижды заживо сгоравшего Куницына. Не лезьте в кашу! Виола вспомнила об Алексее Сидоровиче, и в каком-то уголке ее летящей души шевельнулась нежность.

Вокруг старых, разрушенных хребтов охрой пылали равнины зонтиков. Будто пропитывая их чернилами, сиреневой стеной наползала линия терминатора. Найдя, устав от напряжения, закрыла глаза и ворчала, что нельзя снять шлем и устроиться так, как она любила, – по-кошачьи свернувшись около Рагнара. А ксеномикробиологу все было трын-трава, даже розовые щеки не побледнели, и восхищался он, причмокивая губами:

– Ай да лепешечки, такую скорость выдать! Нет, брат, на ихних перепонках так не полетаешь – здесь что-то другое, может быть, и антигравитация...

И декламировал по-русски Пушкина:

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне.

Впрочем, какие бы там хитрые механизмы ни держали в воздухе химер, в зоне сумерек эти механизмы выключились, и темные листья густо опали на широкую реку. За горячими болотами дымились неизменные кратеры. Вероятно, переселенцам нужен был именно такой район, похожий на родные места: может быть, деятельность вулканов или гейзеров была обязательным условием превращения "полипов" в споры...

Сказывалась усталость – Виоле не удалось чисто приземлить гравиход. Сели боком на отмель, глубоко распахав наклоненным бортом воду.

Распластанные химеры тихо ползали по каменистому пологому скату, их перепонки, волочась, повторяли форму камней. Над гребнем берега, растекаясь и клубясь, лениво, как молоко в сиреневой воде, колыхался пар.

Рагнар откинул колпак машины, вылез, начал делать приседания.

Совсем близко уже проклюнулась издалека принесенная спора: лопнувшая морщинистая кожура, словно рот до ушей, подразнила извилистым языком. С быстротой ртути в термометре, взятом горячей рукой, с нарастающим треском и шелестом вырастал "лес". Наилю взбесило, что Рагнар спокойнехонько приседает, как поутру у себя на вилле под Тронхеймом, и она закричала, обводя рукой берег:

– Смотри! Да посмотри же ты, какие умницы! Ты понимаешь, это же дети, молодежь, они осваивают новую страну!

– Я смотрю, – ответил пристыженный Рагнар и разминаться перестал.

...Подрастут белесые, мягкие детеныши на острове среди Теплых Озер, и старики расскажут им, что обязанность нового поколения – освоить пустынную страну. И снова ударит великий гейзер, и вымуштрованная извержениями "флора" Химеры свернется в тугие клубки. Тогда молодые подхватят споры и будут сеять... Разве мы не заняты тем же самым? Может быть, пройдут столетия, и возникнет новое, невообразимое пока единство первопроходцев людей и химер.

Виола шла по берегу, осторожно обходя ползающих детенышей. "Лес" уже достиг полного роста, в нем было совсем темно, и только маленькие химеры зажигали свои нежно-голубые "габаритные огни", которые у взрослых гигантов достигали прожекторной яркости. Так, при собственном свете, осваивались переселенцы. Виола видела, как из-под кольчатых жирных "корней" с тихим плеском бросались в черную воду реки и мерцали, пролетая над близким каменным дном, быстрые, как ласточки, тени...

Сзади переговаривались Рагнар с Наилей. Торжественность обстановки подействовала даже на толстокожего варяга, и он высказывался театральным шепотом.

– Ой, братики, – восхитилась Наиля, – неужели с ними большой летел? Это как учитель, да? А почему мы его не заметили?

Сияние широким нимбом вставало из-за стволов, двойное радужное сияние на боках колоссальной химеры. Лежала она, с целую поляну шириной, толстая и лоснящаяся, как некий невообразимо громадный живой язык, и на ее спине приютилось уже не меньше десяти детенышей...

Виола знала совершенно точно: взрослой химеры в стае не было.

И вообще не было на Теплых Озерах химеры такого размера и вида, круглой как блин, с толстыми, непригодными для полета краями, с белесыми мраморными пятнами на коже...

– Вот вам ваша промежуточная форма, причем живехонькая, – мрачно заскрипел голос Куницына, и певуче согласилась Тосико йоцуя:

– Да, скорее всего родственная тупиковая ветвь, аналогичная нашим гориллам... А может быть, иной вид?

Значит, над "лесом" уже кружили гравиходы с телелокаторами. Но те, кто сидел там у экранов, явно не понимали того, что вдруг с потрясающей ясностью сообразила Виола. И Рагнар с обвившейся вокруг него Наилей тоже ничего не поняли; даже тогда, когда рванулся со спины великана детеныш, но не взлетел – что-то держало его намертво, он весь переливался огнями и бился, как бабочка в руке... И другие забились, пытаясь оторваться, но не смогли, и все вдруг обмякли, стали плоскими и на глазах побелели.

И тогда, глядя на вялые, растекшиеся, как медузы на воздухе, тела детенышей, Виола вдруг ощутила, что они мертвы. Мертвы, бедняги, пионеры, усталая молодежь, с радостью устремившаяся на спину "старика", приманившего ее знакомыми сигналами дома и уюта...

Бедные малыши.

Зло многолико и неожиданно, особенно на путях поиска.

Очевидно, придя к тем же выводам, что и Виола, крикнул с гравихода, как ножом по ржавому железу процарапал, Куницын:

– Ах ты, пакость!

Несколько новых маленьких летунов, радостно трепеща, опустились на гостеприимную спину.

Но для Виолы было достаточно крика Алексея Сидоровича; она точно знала, что бы сделал Алексей Сидорович после крика "ах ты, пакость", если бы оказался рядом, что бы он сделал даже с опасностью снова обгореть заживо. И Виола без колебаний вырвала из кобуры пистолет-парализатор, предписанный к ношению на планетах, где предполагается разумная, но незнакомая жизнь. Ей теперь было наплевать на электрические железы, на гамма-лучи, на ультразвук и магнитное поле, на все, что могла выбросить из себя эта пакость.

"Не тронь его, всех нас погубишь!" – в самую барабанную перепонку завопил Рагнар, больно хватая за плечи. Наиля с неожиданной силой отшвырнула его на ближайший ствол.

Виола выстрелила, закусив губу. Тварь задрала и опустила передний край. Огромная волна прошла по всему ее телу, испуганно взлетели малыши, отрываясь от сразу ослабевших спинных присосков. Стоя перед пляшущим маслянистым грибом, перед живой многотонной медузой, то обнажавшей, то прятавшей в конвульсиях клубок чудовищных щупалец под животом. Виола стреляла до тех пор, пока тварь не утратила способность двигаться и мозг ее не оцепенел...

А тогда, убедившись в своей победе, облегченно залилась слезами. Наиля попыталась погладить – резко отбросила ее руку. Ревела вволю, во весь голос – нужды нет, что слышал весь экипаж "Перуна", – ревела, срывая разом и преодоленный ужас, и досаду на неудавшийся Контакт... С детства так сладко не выплакивалась.

Опять коснулось что-то воротника... Она резко, со злостью обернулась.

Кругом, словно в изумлении, причудливо изогнулись "полипы". С неба празднично сияли лучи прожекторов, держа в перекрестии поляну с людьми и парализованным хищником, а на плече Виолы лежала, волнуясь перепонками и часто дыша пушистой спиной, маленькая универсальная химера.