Текст книги "Слепой. Волчанский крест"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Стоит ли говорить, что Стародубцев в Петербург не вернулся?

– Действительно занятно, – потягивая кофе, задумчиво проговорил Сиверов. – Но ведь это же наверняка не все, верно?

– Верно, – согласился генерал. – О том, сколько комиссаров, уполномоченных и продотрядов бесследно исчезло в тех краях в период с девятьсот восемнадцатого по тридцать третий год, я говорить не буду, поскольку в этих исчезновениях, на мой взгляд, как раз нет ничего загадочного и необъяснимого. Помните обрез, найденный в «Эдеме»?

– Да, – сказал Глеб, – традиции живучи.

– Вот-вот. С тридцать третьего по тридцать девятый в тех местах было относительно тихо – я думаю, просто потому, что туда никто не совался. В тридцать девятом через те края проходила очередная геологическая партия. Искали медь для нужд оборонной промышленности. Исчезли без следа вместе с палатками и оборудованием.

– А по сараям у местных жителей пошарить не догадались? – спросил Сиверов.

– Не ты один такой умный. Догадались, конечно, как-никак это был тридцать девятый год. Кого-то посадили, кого-то даже расстреляли, но, сами понимаете, сделано это было просто для того, чтоб душу отвести и поскорее закрыть дело. Никаких прямых улик обнаружить так и не удалось, имущество экспедиции исчезло без следа, как и сама экспедиция. В середине пятидесятых там пытались искать уран, и с тем же результатом. О следственных бригадах, чересчур активных участковых и случайно оказавшихся в тех местах охотниках я молчу. Не говорю также о местных жителях, которых за все эти годы в окрестностях Волчанки и тамошней обители пропало что-то около полутора десятков. В семидесятых об этой местности уже начали поговаривать как об аномальной зоне. Упоминались геомагнитные аномалии, сводящие с ума компасы, нарушающие работу аппаратуры и в конечном итоге способствующие потере ориентации в пространстве, что и приводит к плачевным последствиям; выходы ядовитых газов, вмешательство инопланетян и прочая чепуха в этом же роде. По слухам, в той местности потерялись несколько уфологов, но, поскольку они действовали на свой страх и риск, без ведома официальных органов, эти слухи остались непроверенными: с таким же успехом эти люди могли потеряться где-то еще, а то и вовсе сменить место жительства, не уведомив об этом своих знакомых. Затем, в самом начале восьмидесятых, какой-то энтузиаст из министерства культуры раскопал в архивах упоминание о фресках, некогда украшавших монастырский храм. Их будто бы написал кто-то из известных художников-иконописцев. дай бог памяти.

– Иннокентий Волошин, – подсказала Ирина. – Был такой монах в Троице-Сергиевой лавре. Я помню, отец об этом рассказывал. Только я тогда не поняла, чем кончилась эта история с фресками. А может, не запомнила по малолетству.

– Вероятнее всего, ваш отец просто не стал говорить, чем все это кончилось, чтобы не травмировать детскую психику. А кончилось, Ирина Константиновна, тем же, чем и всегда: группа столичных реставраторов, отправленная для обследования монастырских фресок, бесследно исчезла.

– Господи, какой кошмар! – пробормотала Ирина.

– Не понимаю, – сказал Сиверов. – Воля ваша, Федор Филиппович, но все это звучит, простите, как неумная шутка. Я тут попытался представить себе карту. Места, конечно, глухие, но ведь не настолько же!

Ирина посмотрела на него с благодарностью. В словах Глеба Петровича звучал голос разума, слегка разрядивший сгущающуюся атмосферу иррационального ночного кошмара. При том, что Федор Филиппович рассказывал весьма интересные вещи, Ирина уже начала жалеть, что не воспользовалась предложением покинуть это сборище.

– Ты прав, – согласился с Сиверовым генерал. – Не такая уж там и глухомань, особенно теперь. Я навел справки. Поселок, можно сказать, процветает. Там построили завод безалкогольных напитков, а где завод, там, естественно, и дорога, и соответствующая инфраструктура. Так что место достаточно цивилизованное по тамошним меркам.

– И что?

– А ничего. В смысле, проникновение цивилизации в те места никоим образом не сказалось на. гм. доступности Волчанской обители. Последнее зарегистрированное исчезновение отмечено в середине девяностых, когда в Волчанку из Пскова прибыл отец Андрей Карташов. Прибыл он туда, имея благословение московского патриарха на возрождение обители. С областными властями этот вопрос был согласован, никто не возражал. Так вот, этот самый отец Андрей пропал, как только попытался просто дойти до монастыря – осмотреть, так сказать, материальную базу.

– Дьявольщина какая-то, – сердито сказал Сиверов. – Ну хорошо, а что говорят местные? Ведь не может же быть, чтобы за все эти годы никто не поинтересовался их мнением!

– Местные.

Федор Филиппович кривовато усмехнулся и, снова сложив вчетверо свою шпаргалку, убрал ее во внутренний карман пиджака. Ирина встретила этот жест вздохом облегчения: честно говоря, ей уже начало казаться, что страшный список пропавших без вести никогда не кончится.

– Местные, Глеб Петрович, конечно, не молчат, – все с той же кривой, скептической улыбкой продолжал генерал. – Причем, что характерно, сегодня, на заре третьего тысячелетия, они слово в слово пересказывают басни, которыми их предки потчевали полицейских чиновников в самом начале позапрошлого века. Это, кстати, выглядит довольно странно. Местные поверья и легенды, конечно, живучи, но за столько лет, передаваясь из уст в уста, они неизбежно должны были претерпеть заметные изменения. Этого, однако, не произошло, и это, господа мои, очень, очень странно. Можно подумать, что все волчанцы говорят чистую правду – и тогда, и сейчас.

– Что же в этом странного? – пожал плечами Глеб. – Люди иногда говорят правду – нечасто, но все-таки говорят.

– Хороша правда! – фыркнул Потапчук. – Они, друг мой, утверждают, что после насильственного закрытия монастыря в его развалинах поселилась нечистая сила – чуть ли не семейство оборотней, да-с. Дескать, отец Митрофан, чернокнижник, этому каким-то образом способствовал. И теперь всякому, кто попытается приблизиться к монастырю, уготован, сам понимаешь, страшный конец. Единственный местный житель, который пытался выдвинуть другую версию, – учитель физики из местной школы. Так вот, он всерьез утверждал, что в окрестностях монастыря обитает семейство, гм. снежных людей. И даже, заметь, показывал фотографии, которые якобы сделал сам. Снимков этих я не видел, они где-то затерялись, но читал их описания. Так вот, изображенные на фотографиях объекты могут с одинаковым успехом являться как пресловутыми снежными людьми, так и не менее пресловутыми оборотнями.

– А также плодом фантазии и мастерства фотографа-ретушера, – иронически добавил Глеб. – Ей-богу, Федор Филиппович, ну смешно же! Где он сейчас, этот первооткрыватель? В психушке?

– Пропал без вести, – сдержанно ответил генерал. – Отправился на фотоохоту за своим снежным человеком и не вернулся.

– Черт возьми, – сказал Сиверов. – Что же там происходит?!

– Вот ты мне все и объяснишь, – сказал Федор Филиппович.

– Простите?

– Выяснишь, что там происходит, и доложишь мне.

Ирина невольно прижала к губам ладонь, чтобы сдержать удивленный и, чего греха таить, испуганный возглас. «А ведь он женат, – подумала она некстати. – Господи, каково же приходится его жене?! Или она такая дурочка, что за столько лет ни о чем не догадалась? Ведь однажды он просто уедет в очередную командировку и не вернется, и больше она его не увидит – ни живого, ни мертвого. И где его похоронили, никто не скажет.»

– Да, – веско произнес Сиверов после довольно продолжительной паузы. – Понимаю, я далеко не самый лучший из ваших подчиненных. Я давно догадывался, что вы мечтаете от меня избавиться. Но мне даже в голову не приходило, что вы, Федор Филиппович, выберете для этого такой изуверский способ! Скормить меня снежному человеку, да еще и оборотню! Бегите отсюда, Ирина Константиновна, – задушевным тоном продолжал он, обращаясь к Андроновой. – Бегите без оглядки! Вы же видите, это страшный человек! Он же не остановится! Сначала отправит меня в тайгу на корм каким-то волосатым людоедам, а потом, когда соскучится, пошлет вас в какие-нибудь мрачные подземелья – якобы обследовать обнаруженные там произведения искусства, а на самом деле – на растерзание вампирам.

– Все сказал? – холодно осведомился Федор Филиппович.

– Может, и не все, но кого это интересует? – с хорошо разыгранной горечью человека, понимающего, что оспорить несправедливо вынесенный смертный приговор уже не удастся, сказал Сиверов. – Когда отправляться?

– Не сейчас, – ответил генерал.

– И на том спасибо. Значит, я могу проститься с семьей?

– Перестань паясничать. Поедешь в конце апреля. И поедешь не один, а в составе комплексной экспедиции. Кроме тебя, там будут геологи и двое реставраторов, которые намерены все-таки осмотреть пресловутые фрески. И мне бы очень хотелось, чтобы все они вернулись домой целыми и невредимыми. Если, конечно, тебя это не очень затруднит.

Сиверов вздохнул – на этот раз, кажется, вполне искренне.

– Вернутся, – пообещал он. – Хотя, если честно, я почти уверен, что меня это, как вы выразились, затруднит. Очень затруднит.

Глава 6

Горка Ульянов добирался до Волчанки кружным путем полных четверо суток, а добравшись, сразу же, не заходя домой, невыспавшийся, усталый как собака и голодный как волк, небритый и воняющий застарелым потом и перегаром, кинулся к Макару Степанычу – докладывать.

Откровенно говоря, идти к Ежову после всего, что с ним приключилось в Москве и по дороге домой, Горка малость побаивался. Как-никак отправляли их с Захаром в столицу не воевать и не разносить вдребезги дорогие магазины, а смотреть да слушать. Виноватым в чем бы то ни было Горка себя не чувствовал, но начальство – это ведь такой народ, что сначала даст по шапке, а потом, как поостынет, может, и разберется, за дело человек пострадал или просто так – потому, что не успел вовремя доказать, что не верблюд. Хуже нету – доказывать, когда тебя и слушать не хотят. Шлепнут не разобравшись, а потом извиняться поздно будет. На хрен она сдалась Горке Ульянову, эта посмертная реабилитация? И он не враг народа, и на дворе, прямо скажем, не тридцать седьмой год.

Деваться, однако, было некуда – разве что податься в бега и жить в таежной берлоге, как какой-нибудь медведь. А жрать что, особенно зимой? Лапу сосать по-медвежьи? Чего-чего? Охотиться? Голыми руками? Ножиком? Лук со стрелами смастерить? Сам попробуй, если такой умный, а потом советуй. Да и с какого такого переполоха ни в чем не повинный Горка должен в дикари лесные записываться?

Да ладно бы, кабы это еще помогло. Так ведь не поможет! Макар Степаныч, ежели захочет, под землей сыщет, а не то что в лесу. И тогда уж точно прикончит без разговоров, потому как, если побежал, значит, виноват. Неважно в чем, главное, что виноват.

Короче, сразу же по прибытии в Волчанку Горка, как был, не опохмелившись даже, робея, предстал пред светлые очи Макара Степаныча. Ежов, вопреки ожиданиям, встретил его ласково, мягко попенял за то, что не звонил (а Горка уже и не помнил, где и при каких обстоятельствах посеял выданный Ежовым перед отъездом мобильный телефон), и погоревал по убитому в Москве Захару. Помянули его, как водится, по русскому обычаю; после третьей поминальной рюмки в голове у Горки малость прояснилось, и он, кашлянув в кулак, принялся излагать, как было дело.

И опять же, против ожиданий, Макар Степаныч остался Горкиным рассказом доволен. То есть сказал, конечно, что, дескать, напортачили вы, ребятки, наследили, мол, как корова в валенках, но тем дело и кончилось. Главное, сказал он, удалось выяснить, зачем Сохатый в Москву ездил. Осталось, мол, только выяснить, откуда дядя Коля, Николай наш Гаврилович, при нужде эти цацки таскает.

Короче, обошлось. И вознаграждение обещанное Макар Степаныч – вот ведь душа-человек! – выдал Горке в двойном размере: на самого Горку, значит, и на покойного Захара. «Выпей, – сказал, – за упокой его души. – А у меня, – говорит, – еще дела, так что извини, компанию я тебе не составлю».

Выйдя из здания, где Макар Степаныч оборудовал свою контору – или, как в Москве говорят, офис, – Горка сделал над собой усилие и отправился не в ближайшую тошниловку, до которой было рукой подать, а домой. Там он первым делом затопил печку, чтобы хоть немного прогреть вымороженные за время его отсутствия комнаты, а потом, прикинув, что к чему, собрал кой-какое бельишко и направился прямиком в общественную баню. Конечно, баня у Горки имелась своя, но уж больно ему не хотелось сейчас с ней возиться. Это ж воды натаскай – раз, протопи – два, да и париться в собственной бане надо как полагается – с чувством, с толком, с расстановкой. Гляди, чтоб к полуночи управиться. А выпить когда? А к бабе?

К бабе, конечно, можно было сходить и немытым. Мыться специально для того, чтоб заглянуть на огонек к веселой и безотказной вдовушке Настюхе, Горка не привык, потому что считал это барством. Но сейчас, имея полные карманы денег, он именно так себя и ощущал – барином, который от щедрот своих, от широты душевной и по врожденной своей доброте может потешить несчастную одинокую бабу, разочек, просто для разнообразия, вскарабкавшись на нее в свежевымытом виде. И чтоб, понимаешь, носки под кроватью не стояли, а лежали, как им полагается.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Слепой. Волчанский крест"