Текст книги "Бомбардировщики"

Автор книги: Андрей Максимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 7
Каменные мостовые

Гайда вернулся на аэродром только поздно вечером.

– Ну, рассказывай. – Овсянников поднял глаза на распахнувшего дверь особиста.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! – козырнул в ответ капитан Гайда, необычное поведение для особиста, в среде авиаторов не было принято злоупотреблять официальными уставными фразами.

– Давай без церемоний, – поморщился Иван Маркович. – Симашко, принеси кофе.

Посыльный молча поднялся со стула и выскочил из комнаты, прихватив пустой термос.

– Дела, как сажа бела, но все у нас хорошо, – в голосе Михаила Ивановича звучала неестественная, чуточку истеричная веселость. Как будто мужик был немного навеселе. Хотя запаха нет и глаза серьезные. Явно особист чем-то серьезно расстроен, еле сдерживается, чтоб не долбануть кулаком по столу или головой об стену. Не похоже на сдержанного, уверенного в себе Михаила Гайду.

Бросив на вешалку фуражку и реглан, оперуполномоченный особого отдела понуро, как побитая собака, доковылял до окна и опустился на стул. Овсянников молча отодвинул в сторону бумаги, прикрыл их папкой и потянулся за папиросой. Не стоило первым начинать разговор, пусть Гайда придет в себя, расслабится, а там сам все выложит, что его гложет.

Сизый дымок свивается кольцами, тянется к беленому потолку комнаты. Уютно здесь: чистое помещение, веселенькие обои на стенах, добротная мебель. Даже занавески на окнах свежие, выстиранные, как будто это не штабное помещение полка, а нормальная обжитая квартира в Москве или Ленинграде. Иногда на Ивана Овсянникова накатывало наваждение – сейчас откроется дверь, и на порог ступят Надежда и Петька с Ингой. Нет, все это мечты оторванного от семьи подполковника. Жена с детьми остались в Крыму. Здесь же, вон – сидит у окна насупленный сыч в форме, глазами пол буравит.

Пауза затягивалась, Гайду прорвало только тогда, когда Симашко вернулся с термосом и разлил по кружкам дымящийся черный кофе. Особист буквально вырвал из рук посыльного кружку, сделал большой глоток, поморщился от обжигающего глотку напитка, чертыхнулся и тихим голосом повел свой рассказ.

Еще три дня назад, в тот вечер, когда местные бомбисты устроили налет на аэродром, особист успел лично допросить пленных. Работал Гайда жестко, без церемоний, и французы особо не запирались. Правда, и знали они немного. Это была мелочевка, расходный материал Сопротивления, пешки. Кое-что выяснить удалось, но без местных агентов, вынужденный каждый свой шаг согласовывать с немецкой администрацией, воспользоваться информацией и раскручивать на ее основе ниточки Гайда не мог. Работа особиста на чужой территории имеет свои весьма неприятные особенности.

На следующее утро капитан забросил в кузов полуторки бомбистов, как живых, так и мертвых, прихватил с собой отделение солдат и укатил в город. Первым делом он заглянул в фельджандармерию. Там особист сдал под роспись арестантов и трупы налетчиков, плотно поговорил с коллегами и заручился их поддержкой. Командовавший подразделением военной полиции обер-лейтенант Клаус Мюллер, однофамилец знаменитого шефа гестапо, прекрасно понимал проблемы и заботы своего советского собрата по оружию. У немца тоже голова болела от выходок подпольщиков.

Обрадованный подарком в виде настоящих повстанцев и получив намек: дескать, наши отчеты в ваши службы не попадают, можете записать отражение налета и взятых с поличным бомбистов на собственный счет, обер-лейтенант Мюллер легко согласился помочь капитану Гайде в одном маленьком деле. «Мы же арийцы, камрад. Если Гитлер со Сталиным договорились, нам, простым офицерам, грех не поладить». Именно этого Михаил Иванович и добивался.

Право самостоятельно работать «в поле», отписываясь задним числом, дорого стоит, оно зачастую не только бережет время, но и позволяет добиваться результата тогда, когда официальные пути и регламенты не дают возможности опередить противника. К тому же Гайда не хотел посвящать немецкую военную полицию и гестапо во все тонкости и нюансы своей работы. Как он объяснял Овсянникову, не нравились ему некоторые методы работы немецких товарищей, слишком многое у троцкистов копируют.

Покончив с официальной частью и заручившись поддержкой немецкой администрации, Михаил Иванович совершил свой первый за этот день полуофициальный визит.

Естественно, дорога оперуполномоченного особого отдела лежала в мэрию. Сверкающая свежей краской полуторка подлетела прямо к парадному входу в старое здание с колоннадой на центральной площади. Полудюжина вооруженных автоматами и карабинами солдат в гимнастерках с советскими знаками различия во главе с капитаном Гайдой ворвалась в здание.

Ставшие нечаянными свидетелями этого мероприятия солдаты немецкого патруля посчитали, что так и должно быть, посему спокойно прошли мимо мэрии. Впрочем, на случай незапланированного вмешательства немецкой полиции у капитана с собой были все необходимые бумаги и разрешения.

Раззадоренные своим командиром красноармейцы разогнали всех оказавшихся в вестибюле обывателей и сотрудников мэрии по кабинетам, попутно перепугали до смерти вахтера, да так, что бедолага спрятался под стойку и тихонько сидел там, молясь всем святым, пока грозные посетители не поднялись вверх по лестнице.

Кабинет мэра отыскался на третьем этаже. В коридоре пусто, только одна из дверей захлопнулась при приближении советского патруля. Удобно французы сделали – на всех дверях не только номера, но и надписи, поясняющие, что там за дверью находится.

Капитан Гайда первым распахнул дверь в приемную. Следом за ним ворвались солдаты. Вскочившую на ноги и дернувшуюся было к кабинету мэра секретаршу, раскрасневшуюся большегрудую шатенку в зеленом платьице, остановили короткой требовательной командой: «Хальт!» Затем плотный коренастый офицер в кожаном реглане, с красной звездочкой на кокарде фуражки, в знаках различия девица не разбиралась, галантно поклонился и на сносном французском попросил девушку не нервничать и наслаждаться выдавшейся минутой отдыха. Гайда никогда не пропускал возможность попрактиковаться, освежить полученные в университете уроки языка.

– Жизнь есть жизнь. Мадемуазель, не стоит ее тратить на суетные вещи, сиюминутные удовольствия и жирного борова с повадками мелкого лавочника. А у вас прекраснейший вид из окна. Только посмотрите на этот пейзаж! Старый город. Плывущие по небу облака, кусочек леса, выглядывающий из-за собора. Не хватает только паруса на горизонте. Если бы я был художником, я бы нарисовал картину. Поверьте, это стоит того, хоть и не сравнится с вашей прелестной обворожительной улыбкой. А пока я оставляю вас, мадемуазель, в обществе этих молодых, подтянутых ребят. Ферштейн? – сразив секретаршу наповал этой тирадой, Михаил Гайда приказал двоим бойцам остаться в коридоре и никого не выпускать.

Еще раз улыбнувшись девушке, оперуполномоченный резким ударом распахнул дверь кабинета и решительно шагнул через порог. Вот с месье Жаном Мари Балера, в отличие от симпатичной шатенки, особист не церемонился. Попытавшийся поначалу возмущаться и качать права мэр был быстро осажен и поставлен на место. Дело несложное, месье Балера, несмотря на кажущуюся внешнюю представительность и самоуверенность, пациентом оказался легким до безобразия. Под маской сильного, твердого, успешного человека скрывалась трусоватая душонка мелкого подловатого жулика, готового предать всех и вся, лишь бы его не трогали.

Сникнув под суровым взором нависшего над ним Гайды, покрывшийся багровыми пятнами мэр вскоре униженно просил прощения и клялся, что впредь такого больше не повторится. Между тем особист пока только в общих чертах обрисовал цель своего визита, о вчерашнем налете экстремистов на аэродром и речи не было.

Когда же уставший от заискивающих мольб и признаний в искренней преданности Гайда в двух словах сообщил, что некоторые горожане пытались протащить под колючкой ограды взрывчатку, и чем это все закончилось, Жан Мари Балера совсем с лица спал. Щеки мэра обвисли и побелели, на лбу выступила испарина, глазки суетливо перебегали с лица капитана Гайды на стол, в сторону окна и обратно.

Выдавив из себя жалобный стон, Балера пустился в объяснения, причем большей частью косноязычно врал. Нет, месье жандарм, я не виноват, я не знаю этих людей. Да они все люмпены, они и раньше были крайне подозрительны. Я уже рассказывал герру коменданту. Я лично прослежу, чтоб никто из горожан не смел даже смотреть косо в сторону доблестных русских и немецких воинов.

Это ужасная ошибка. Я не верю, чтобы добропорядочные граждане, словно какие-то бандиты, диверсанты с оружием в руках… Нет, это невозможно. Была у нас одна группа Сопротивления. Страшные люди, месье капитан. Они настоящие бандиты, убийцы. Почему я не заявил в фельджандармерию? Я боюсь. Они угрожали убить мою семью. Эти мятежники страшные люди, для них кровь, как вода.

Разумеется, страстная исповедь мэра особиста не удовлетворила. Разве что в качестве бесплатного урока французского языка. Подлец Балера что-то скрывал, пытался запутать Гайду потоком словесного поноса. Шалишь, не на такого напал!

Допрос продолжился. После открытого намека на возможность и горячее желание капитана Гайды организовать мэру личную встречу с апостолом Петром, а его дочери предоставить незабываемый тур по немецким концлагерям, месье Балера выложил все подчистую. Рассказал, кто из горожан заподозрен в связях с Сопротивлением, кто появился в городе сразу после установления Нового Порядка и кто из старых налетчиков продолжает заниматься своим ремеслом на пустынных дорогах.

В этот же день и на следующее утро особист произвел еще несколько неофициальных и полуофициальных визитов. В отличие от мэрии, вел он себя везде прилично. Просто визит устраивался так, чтоб совершаться на глазах максимального числа свидетелей, заставляя обратить на происходящее внимание соседей и любопытных. С помпой, на своей полуторке Гайда подкатывал к дому подозреваемого в связях с Сопротивлением человека и заглядывал к нему в гости под любым подходящим предлогом. Естественно, сопровождавшие капитана красноармейцы демонстративно ждали командира на улице у подъезда.

Разговоры с жертвами своих визитов Михаил Гайда Вел долгие и все больше ни о чем. Расспрашивал об обстановке в городе, пытался вытянуть человека на искренность, как бы между делом интересовался подозрительным элементом. Наивная, простоватая хитрость недалекого служаки. Полученные таким образом сведения капитана совершенно не интересовали, да и не сказали бы ему ничего стоящего.

Главной целью этой бурной и «бестолковой» деятельности было внести смятение в ряды враждебного элемента, дискредитировать своим визитом осведомителей и участников Сопротивления, замутить воду, заставить противника нервничать, подозревать своих и в итоге снизить активность. Реально заниматься сыскной работой и подменять собой гестапо и фельджандармерию Михаил Иванович не собирался.

Впрочем, не все контакты были бесполезными, не все сказанное французами оказалось пустыми словами или ложными сведениями. Хозяин кафе «Морской бриз» с перепугу подумал, что если дело так пойдет и дальше, и русский не получит ничего, то он может зачастить в кафе и распугать всех постоянных клиентов. Решив пожертвовать малым ради спасения своего дела, ресторанщик намеренно проболтался, что у него за столиком на веранде собирается крайне подозрительная компания. Все молодежь, двое «вольных художников», в компании выделяется мужчина средних лет с выправкой кадрового офицера. Он-то и является заводилой. Уставший от мотания по городу Гайда не придал этому сообщению особого значения и в тот же день, заглянув на рюмку чая к обер-лейтенанту Клаусу Мюллеру, поделился с ним оперативной информацией.

– Ты это все уже рассказывал, – бесцеремонно оборвал словоизлияния особиста Овсянников. Подполковнику начала надоедать спонтанная исповедь капитана. Впрочем, короткая фраза командира полка произвела эффект пустого сотрясания воздуха, Гайда даже не обратил внимания на слова подполковника.

– До сих пор не пойму: какого фига я ляпнул Мюллеру про эту группу? – сокрушался оперуполномоченный.

Мужику явно было плохо. Настолько плохо, что он даже не обращал внимания на посторонних.

– Симашко, найди старшего политрука Абрамова, передай приказ: быть готовым к завтрашнему построению, – подполковник резко повернулся к притулившемуся в углу у двери и прислушивавшемуся к разговору посыльному.

– Благодарю, – вяло протянул Гайда, когда за рядовым закрылась дверь, – совсем я сегодня расклеился. Мышей не ловлю.

– Бывает. Так что там с этими экстремистами?

– Да какие они экстремисты! – возразил особист.

Все оказалось гораздо хуже и неприятнее, чем можно было помыслить. Обер-лейтенант Клаус Мюллер серьезно отнесся к полученной от русского коллеги информации. Он в тот же вечер активизировал и переориентировал всю свою агентуру. К слову сказать – контингент еще тот. Половина уголовники, половина до сих пор на свободе только благодаря лени французской полиции и оккупационных властей. Есть, конечно, и идейные, но эти еще хуже.

Кто-то что-то вынюхал, или подслушал, или подсмотрел – агентурная работа всегда святая святых, посторонние в нюансы и конкретику не посвящаются. За ночь немецкие шпики выяснили и доложили обер-лейтенанту все, что было нужно. Полдня на рекогносцировку и уточнение местонахождения объектов. Уже в обед Клаус Мюллер позвонил капитану Гайде и срывающимся от возбуждения голосом попросил русского специалиста принять участие в арестах и допросе.

Почувствовав пятой точкой, что дело неладно, особист примчался в фельджандармерию. По счастью, никого с собой не взял, приехал за рулем гарнизонной «эмки». Здесь-то его и ввели в курс дела. Выданная ресторанщиком группа действительно участники Сопротивления. И хуже того, по некоторым данным, связаны со «Свободной Францией» генерала де Голля.

Редкий шанс – одним ударом снять проблему подполья и заодно поквитаться за все взрывы, покушения и убийства.

Сам Гайда отнесся к энтузиазму Мюллера с известной долей скепсиса. По его опыту в жизни так просто не бывает. Настоящие подпольщики заботятся о своей шкуре и не обсуждают планы налетов на аэродромы и штабы в уличном кафе. Другое дело, не он принимал решение. А от совета: не торопиться, взять группу под наблюдение и попробовать накрыть всю сеть, молодой командир военной полиции отмахнулся.

– Не будем ждать, камрад, возьмем всю банду и заставим выдать подельников. Лягушатники люди разумные, запираться не будут. Да и нет здесь разветвленного подполья. У нас в 30-х было хуже. С коммунистами справиться сложнее, – поняв, что сморозил бестактность, обер-лейтенант смущенно улыбнулся. Дескать, извини, товарищ, не подумал.

Гайда сделал вид, будто не понял последние слова Мюллера. В конце концов, перед ним обыкновенный национал-социалист, человек с промытыми пропагандой мозгами. Что взять с убогого? Про себя же он решил держать ухо востро и в случае чего действовать по обстановке. У Клауса свое начальство и своя голова на плечах, а восстанавливать местных против своих однополчан Гайда не хотел. Полученная сегодня утром сводка из штаба дивизии однозначно говорила, что воздушное наступление на Англию идет совсем не так, как об этом пишут в немецких газетах. Явно советскому контингенту придется задержаться на военной базе Ла Бурж не на одну неделю.

Немцы умеют работать. Спешно подготовленный захват прошел без сучка и задоринки. Группу взяли на веранде кафе «Морской бриз». Собравшиеся за столиком молодые люди даже не поняли, что кафе находится под плотным наблюдением. По мнению Гайды, уже одно это с головой выдало в ребятах дилетантов. Два грузовика с тентами, припарковавшиеся на боковых улочках недалеко от заведения. Легковушка напротив входа. Да еще веселая, на первый взгляд, «перегретая» компания оккупантов у барной стойки. Сам Гайда никогда в жизни не провел бы так операцию, но командовал обер-лейтенант Мюллер, и ему сегодня невообразимо везло.

Четверо молодых людей беззаботно тянули недорогое вино под легкую закуску, когда на веранду поднялся сухопарый, жилистый мужчина средних лет в поношенном бежевом костюме.

– Это он, – прошептал бармен, наклонившись к уху Клауса Мюллера.

– Прозит! – пьяным голосом проорал офицер и запустил пивную кружку в окно.

Это и послужило сигналом. Повстанцы не успели оглянуться, как их окружили. Попытавшегося было перепрыгнуть ограду веранды месье в светлом костюме сбили с ног. К кафе подлетел грузовик, и из кузова посыпались солдаты. Внешне безалаберная подготовка, отсутствие какой-либо маскировки и безукоризненно четкое задержание. Как потом рассказывал Клаус Мюллер, малопопулярный, но результативный прием – группа захвата размещается открыто, как будто так и должно быть. Все дело в обывательской психологии людей, ничего не смыслящих в реальной полицейской работе.

Плотно упакованных экстремистов запихнули в грузовик и увезли в фельджандармерию. К допросу приступили не мешкая, чтоб не дать задержанным прийти в себя, сориентироваться в обстановке. Вот тут-то Гайда и пожалел, что не прикусил вовремя язык. Ребята действительно оказались бойцами Сопротивления.

Четверо молодых парней, восторженные романтики и патриоты родины, готовые на все ради свободы. Привычный, заурядный, в принципе, контингент. Податливая глина, из которой опытный мастер может вылепить что угодно по своему разумению. А вот пятый! Пятый оказался сложнее.

Присутствовавший на первом допросе Михаил Иванович дорого бы дал, чтобы этот человек избежал ареста или, по крайней мере, погиб при задержании. Бывший капитан французской армии Николя Ренар, 46 лет, кадровый военный, после разгрома 9-й армии попал в окружение, избежал плена и осел в Ла Бурже. Сначала Николя Ренар играл роль простого солдата разгромленной армии, не желавшего больше воевать и с трудом, но адаптировавшегося к мирной жизни. При другом раскладе это могло прокатить. К несчастью, обер-лейтенант уже знал, что работает с активистом Сопротивления.

После того как раздраженный Клаус Мюллер распорядился перейти к жесткому прессингу, выявились новые подробности. Взрыв моста под армейской автоколонной, налеты на комендатуры в деревнях, похищение и убийство военного врача – вот неполный перечень подвигов капитана Ренара. Кроме того, сам Ренар и двое попавшихся вместе с ним молодых людей оказались активистами французской компартии. Вот это было серьезно, по крайней мере, для Михаила Гайды.

Дальнейшая судьба французов была ясна. Для капитана Ренара война закончилась. Это в лучшем случае. Скорее всего, его ждет расстрел. Остальным грозит тюрьма, если начальство Мюллера не пойдет на вербовку.

– Значит, местных коммунистов сдал? – хмыкнул Овсянников. – Совесть бедняжку замучила. А то, что они под твою задницу бомбу закладывали? Это как?

– Да непричастны они к нашему случаю! Это совершенно другая группа работала.

– И где же те?

– Легли на дно. По крайней мере, никого ни я, ни немцы не поймали. И полиция не выявила, – незаметно для себя Гайда перешел на нормальный деловой тон.

– Я все понимаю. Вроде своих подставил, но если кто из местных мне самолет сожжет или кто-нибудь из наших пропадет или в канаве утонет, смотри, оперуполномоченный особого отдела, с тебя спрос. Делай выводы.

– Значит, на войне как на войне? – криво усмехнулся Гайда.

– Считай, что так, – подытожил командир полка. – Я тебя вообще-то по другому поводу приглашал. Посоветоваться надо.

В глазах особиста загорелся огонек, апатия прошла, сейчас перед Овсянниковым сидел чуточку уставший, умный, готовый выслушать и разобраться в проблеме товарищ. Вот за это Иван Маркович и ценил Михаила Гайду.

– Как я понимаю, после первого удара по врагу режим секретности ослабляется. Ни для кого не секрет, что мы базируемся во Франции, не секрет, что мы здесь делаем. Впрочем, раньше тоже особого секрета не было. Надо решить вопрос с увольнительными в город. Людям нужен отдых, не все же время на аэродроме куковать.

– Требуется согласование с моим ведомством?

– Верно мыслишь. Рапорт Семенову я подготовил, нужна твоя подпись.

– Давай бумагу, – улыбнулся особист, – но учти, командир, ты этим делом мне работы и головной боли добавил. А если что произойдет?

– Вот и будем вместе думать с тобой и Абрамовым, чтоб не произошло. Он со своей стороны проинструктирует, ты со своей, а я добавлю – лишнего не болтать, с местными особо не дружить, быть готовым к провокациям.

– Провокации будут. Как пить дать будут. Не знаешь ты местных красавиц.

– Знаю, вот и предупреждаю: гулять можно, любить можно, но по взаимному согласию, без заявлений в полицию, и языку воли не давать.