Текст книги "Отсутствие доказательств"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Ребяток вы запомнили?

– Да, одного Вадиком звать, второго – Толиком.

– Они исчезали в течение вечера и ночи?

– Нет, вроде. Все время вместе были.

– Странно. Дверь ключом была открыта?

– Да, и ключи я потом в сумочке нашла, где они и лежали.

– Сауна где была, не помните?

– Кажется, на Гражданке. Там комплекс спортивный.

– Сексуально-спортивный, – как и Борзых, поддел я Галю. – Опишите мне ребят.

Галя еще раз фыркнула и назвала приметы. Я старательно записал их в блокнотик.

– Вадик-Толик не говорили случайно о себе чего-нибудь интересного?

– Да нет. Хотя постойте, Вадик сказал по-пьяни, что скоро на сборы уезжает. Я так и не поняла на какие. Наверно, военные.

– Или спортивные, – подсказал я. – Еще вопросик. Имена Наташа и ее муж Сережа вам ничего не говорят? В контексте нашего разговора о Кате? Возможно, они имеют притяжение к станции «Владимирская».

Галя вздернула носик к потолку.

– Вы знаете, в ресторане на ней платье такое было, оригинальное, все в блестках. Я спросила, где она оторвала, а Катя сказала, что у нее портниха есть в ателье на «Владимирской». Может, эта и есть?

– Может. Вы перед мужем как-нибудь обставлялись по поводу кражи?

– Конечно. Он у меня ревнивый. Наврала, что ключи на работе сперли.

– Прекрасно. Больше ничего про Катю не вспомнили?

– Нет, кажется.

– Где она живет, вы не знаете?

– Где-то в центре.

Я решил закруглиться, потому что не мог длительное время сидеть без дела в обществе симпатичной женщины.

Галя встала, одернула платье, поправила челку «Ниагарского водопада» и шагнула к двери. Вдруг она повернулась и сосредоточенно взглянула на меня.

– Да, вот еще, но это я вам по большому секрету скажу. Я недавно одну подругу свою встретила, она тоже Катьку по школе знала. Так вот, мы посплетничали, и она мне по секрету сказала, что видела Катьку. Знаете где? В КВД, кожно-венерическом, городском. А потом, когда у врача была, карточку ее на столе увидела. Знаете, что у Катьки было? Хроническая гонорея.

ГЛАВА 3

К сожалению, в отличие от киногероя, с меня никто остальные обязанности оперуполномоченного, увы, не снимал. Было лето, разгар отпусков, но я уже свой отгулял. Поэтому приходилось работать за себя и за коллегу. В моем случае коллегой был Женька Филиппов, который сейчас нежился на теплом песочке Анапы, а я обслуживал его территорию. Ну и, конечно, свою. Борзых жил на территории Женьки. Этого я потом Женечке не прощу. Распустил преступность у себя на участке и в отпуска свалил. Правда, до того он перекрывал мой участок, но моя территория спокойная и такого разгула преступности не наблюдалось.

Да, так вот, к вопросу об обязанностях. Помимо дежурств, количество которых возросло втрое, рассмотрения материалов и раскрытия преступлений, на мои хлипкие плечи ложилась и куча других дел, как то поездки на совещания, участие в различных рейдах, выполнение поручений следователей, постановка на учет преступного элемента, профилактика преступлений и прочие малоприятные заботы. Это еще не упоминая секретную работу, которая составляла подводную часть айсберга. Но о ней я рассказывать не буду по той простой причине, что это «низя», на то она и секретная. Хотя, если бы захотел, то мог бы порадовать парочкой веселеньких историий.

Так получилось, что сегодня я опять дежурил. Дежурство я совмещал со слушанием магнитофона и размышлениями о дальнейших планах по материалу Борзых. Никак не могу привыкнуть к этой фамилии, хотя уже прошло целых два дня.

Два одинаковых случая – это уже система, можно делать соответствующие выводы. И плюс хроническая гонорея. Само обладание этой замечательной болезнью еще не преступление, но вот награждение ею – уже 115-я статья УК, то есть маленький, но крючок. А обладать такой болезнью и никого не заражать просто физически невозможно. При всем своем желании. Найти же зараженных, то есть потерпевших, если что, не составит труда.

Итак, после завершения моего дежурства, можно и Катюшу навестить. Точнее, ее соседей. Как сказано в том же учебнике криминалистики, одним из этапов раскрытия преступления является проверка подозреваемого по месту жительства. Если гражданка Морозова постоянно затапливает соседей водой, к примеру, или не выключает газ, то соседи отвечают ей взаимностью и могут понарассказывать о Катюше всяких гадостей. Особенно, если соседки – старушки, не знавшие, что такое хроническая гонорея.

От приятных размышлений о венерологии меня оторвал дежурный.

– Кирилл, – раздался его металлический голос, – у нас мошенничество, прими мужика. Он сам в милицию пришел.

– Давай, гони его ко мне.

Через минуту в кабинет виновато зашел молодой парень. По его лицу я сразу понял, что жертвой мошенничества он стал совсем не случайно. Преступники все же тоже являются неплохими физиономистами, выбирая из многочисленной толпы именно того человека, которого нужно.

Парень скромно сел на стул, достал из сумки большую коробку и поставил ее на стол.

– Вот, – произнес он каким-то потусторонним голосом.

Коробка была из-под фирменного видеомагнитофона. Я открыл крышку и все сразу понял. Если бы не искреннее горе парня, я бы рассмеялся. В коробке вместо видика нагло лежала пара кирпичей, для равновесия по бокам укрепленная бумагой.

– За сколько взял?

– За двести долларов.

– Так, а курс кирпича сейчас пятнадцать рублей за штуку. Таким образом, вы погорели на сто девяносто девять баксов и девяносто семь центов. Как получилось?

– Пошел в «Электронику». Хотел видик купить. Там дешевле двухсот пятидесяти не было. Стоял, выбирал, а тут парень подходит, хочешь, говорит, «Шарп» фирменный за двести уступлю? Деньги, мол, срочно нужны. Я, конечно, согласился. Все-таки на пятьдесят долларов дешевле. Поймали машину, приехали в этот район. Он говорит, посиди в тачке, я за видиком сходку. Я остался. Через минут пять он спустился вместе с женщиной, женат, наверное. Она в халате была и тапочках домашних. Сунул мне коробку, сам в машину сел. Говорит: «Сейчас поедем к тебе, проверим и настроим.» Я деньги ему тут же отдал. Он пересчитал и женщине передал. Потом у нее спрашивает: «Ты дома через полчаса будешь?» Она говорит, нет, уеду, наверное. Он: «Тогда я за ключом поднимусь, подожди минуточку.» Это он водителю. Потом они вместе с бабой в подъезд зашли. Я жду двадцать минут, потом десять. Дай, думаю, схожу. Вошел в подъезд, а он сквозной. Я назад к машине, коробку раскрыл, а там вот это. Что делать, а? Я домой боюсь идти. Мы на этот видик два года копили, даже на еде экономили.

– Парень, ну ты же не от сохи, не из деревни, телек, наверно, смотришь, газеты читаешь. Книжку про Буратино помнишь? Заройте ваши пять золотых на поле чудес в стране Дураков. Знаешь, что кидал кругом как грязи и все равно попадаешься.

– Ну, кто ж подумать мог, что так обернется? Он такой интеллигентный был, про жизнь все рассказывал.

– Про то, как плавал, но был списан по здоровью и теперь вынужден продавать свое барахлишко, чтобы купить лекарства?

– А вы его знаете? – с надеждой в голосе спросил парень.

Я вздохнул.

– Я тебе больше скажу – водила тот тоже из их компании. Знаешь, почему? Он бы уехал, когда ты ушел в подъезд и видик в машине оставил, если б не с ними был.

Парень заморгал и посмотрел на меня недоверчивым взглядом.

– А знаешь, почему он с ними работает? Да на тот случай, если они потом влетят и ты их опознаешь, то водитель этот в грудь себя стучать будет и кричать, что это вовсе не те. А любые сомнения, как известно, трактуются в пользу подозреваемых. Водила этот тебе телефончик случайно не оставил?

Парень вдруг вздрогнул, как будто что-то вспомнил, сунул руку в пиджак и извлек из кармана клочок бумаги.

– Точно, вот телефон.

– Ну вот. И машина, наверняка, без номеров была.

– Да, кажется.

– Все старо как мир. Так что вот тебе совет. Когда их поймают, ты ни в коем случае про этот телефон не упоминай. На одном твоем опознании их, пожалуй, еще можно закрыть, но если водитель этот на горизонте возникнет, тогда труба.

– А что, их поймают?

– Это как повезет. Не банк, гарантий нет.

– А мне что делать?

– Ну хочешь, на Луну слетай. Домой иди, телек смотри, раз видик прошляпил.

Я достал бланк заявления, записал его грустную исповедь, потом на листочке записал адрес, фамилию и протянул ему.

– Слушай внимательно. Вот адрес. Здесь работает отдел по борьбе с мошенничествами. Поедешь туда завтра, найдешь Челнокова, скажешь от Ларина, он тебе фотографии покажет. Там альбомов много с кидалами этими. Может, опознаешь кого. Все, пока ничем другим помочь не могу. Давай, дуй домой.

– А можно вопрос?

– Можно.

– Я слышал, что сейчас государство ущерб от преступников возмещает?

– Это что ж, за твое ротозейство государство расплачиваться должно? Нет, парень, должен тебя огорчить, до такого никто не додумался. Иначе у нас тут очереди бы из потерпевших выстроились.

– Ну ладно, я пошел. До свидания,

– Пока.

«Везет мне последнее время на видики, – подумал я. – И что характерно, опять на Женькиной земле случай. Ну, паразит, чтоб тебе там в Анапе икнулось.»

Я заглянул к Мухомору показать заявление. Начальник всегда знакомился со всеми материалами, проходящими через уголовный розыск, и ставил на них свой автограф. В кабинете, помимо шефа, я застал знакомого следователя из РУВД, с которым Мухомор общался на очень повышенных тонах.

– Нет, я тебя отсюда просто так не выпущу! Что мне от твоей справки сраной? А? Этот подонок и так краж набомбил, а если сейчас его отпустить, он вообще обнаглеет, в разгон пойдет! Задерживай!

– Да я все понимаю, Георгий Палыч. Но ведь никакой судебной перспективы, никаких доказательств. До первого адвоката. А потом все рухнет как карточный домик.

– Как никаких доказательств? А его явка с повинной? А ворованные вещи, изъятые из его квартиры? А показания свидетелей? Ты что?

– Это пока он в расколе. А завтра же в отказ пойдет. И с чем мы останемся? Явку с повинной, скажет, в милиции выбили, вещи купил с рук у неизвестных, а свидетели оговаривают. Все равно, мы в итоге его выпустим.

– Так чем же тогда доказывать?

– Ну, я не знаю. Работайте еще, ищите доказательства.

– Да как же мы вообще ворье сажать будем? Это ж от всего откреститься можно! В конце концов, что в кодексе сказано? Что ни одно доказательство не имеет заранее установленной силы, а суд и следствие оценивают их по своему внутреннему убеждению, основанному на правосознании. То есть прежде всего руководствуются здравым смыслом. А ты не здравым смыслом руководствуешься, а не знаю чем! Маразм!

Следователь вздохнул и стал собирать протоколы в «дипломат».

– Вы поймите, Георгий Палыч, если я его задержу, то такой утром нагоняй получу от начальника, что мало не покажется.

– Ах вот ты чего дрейфишь? Нагоняй получить боишься? А то, что этот мерзавец еще сколько квартир ограбит и людям горя принесет, тебя это не волнует? А? А то, что эти люди сюда прибегут, в уголовный розыск, тебя не касается? Чеши, в таком случае, отсюда, без тебя обойдемся.

Следователь закрыл «дипломат», встал из-за стола и вышел в коридор. Мухомор никак не мог успокоиться. Несмотря на плохие отношения между нами, сейчас я был на его стороне. Если верить только преступникам, не веря ни свидетелям, ни другим доказательствам, вообще черт до чего докатиться можно. Ни с какой преступностью не справишься.

Самое обидное, что следователь-то был паренек неплохой, я имею в виду, по работе, а на попятный идет. Видно и он в жесткие рамки поставлен. Кем? Не знаю. Законом? Или теми, кто закон выдумывал? Между прочим, кодекс-то у нас 61-го года, совсем застойный. Хотя, конечно, не в кодексе дело…

– Георгий Палыч, у нас мошенничество. Глухое.

– Давай.

Шеф, не читая, подписал материал и вернул мне.

– Найдешь?

– Не знаю. Человека-то, может, найдем, да чем доказывать? Видик-то они сразу скинут. Опознанием? Раньше бы можно, а сейчас вряд ли. А на их признание рассчитывать не приходится. Мошенники почти всегда в отказе.

– Как работать? Что делать? Кирилл, мы ведь не на дядю работаем, не на зарплату. На людей. А если от нас выход нулевой, то какой смысл в нашей работе? Что я потерпевшему покажу? Справочку эту, что доказательств нет? Так ведь он, в отличие от следователя и суда, именно здравым смыслом руководствуется. Если у ворюги вещи нашли краденые или люди его опознают, почему он на свободе?

Иногда даже шеф, несмотря на весь свой консерватизм, не мог удержаться от возмущения, видя работу системы, которой он сам ревностно служил.

– Не переживайте, Георгий Павлович. Следователь – независимое процессуальное лицо, и кричи мы, не кричи, ничего не изменится. А что касается доказательств, то еще в начале двадцатого века американский юрист Ван-Дайн сказал: «Все трудности в том, что полиция, будучи неискушенной в немыслимой абракадабре судебного разбирательства, исходит из убеждения, что улики, способные удовлетворить нормального здравомыслящего человека, смогут удовлетворить и суд. Дурацкое убеждение, видите ли.» Я думаю, за восемьдесят лет мало что изменилось.

Я вышел. Вообще-то, следователям тоже не позавидуешь. И дел куча, и зарплата маленькая. Да и не это же главное. По-моему, только в нашей отдельно взятой стране в случае вынесения оправдательного приговора крайним может оказаться следователь. Раз по суду вор не признан вором, стало быть, все действия, которые по отношению к нему проводились, следует считать незаконными. А кто эти действия проводил? Независимое процессуальное лицо – следователь то бишь. А раз так, иди сюда, снимай шляпу и клади голову на плаху. Вжик топор и нет следователя. А вся его независимость в кодексе осталась. Дадут судье на лапу или запугают, вынесет он оправдательный приговор, а взгреют следователя. Вот и вынужден он думать не о том, как негодяя привлечь, а как самому не сесть или не вылететь. Зачем же при такой системе лишний раз рисковать? Пусть лучше вор дальше ворует, зато и я спокойно в кресле сижу. А потерпевшим-то от этого не легче.

Через полчаса, вздохнув свободно от дежурных заморочек, я вышел из отделения и рванул в центр. Было четыре часа дня, солнце еще пекло, я снял свою джинсовку и, оставшись в футболке, пошел на остановку.

Катя-Катерина жила где-то у Сенной площади, бывшей площади Мира. Минут через сорок я, благополучно добравшись на метро, уже стоял у ее дома. Дом был старой планировки, и по идее, однокомнатных квартир здесь быть не должно. Я зашел в мрачный подъезд, пешком поднялся на второй этаж и остановился у массивной двери. Приложив ухо к дереву, я прислушался. Тишина. Я оглядел подъезд. Как врач-инфекционист я бы категорически запретил жить в таких подъездах. Из подвала шел какой-то могильный смрад. Стайка бездомных кошек обступила мусорный бачок на ступеньках. Одна из них, по-видимому, самая голодная, забралась вовнутрь и разрывала лапами отходы. Все ясно. Раньше, видать, какая-то добренькая бабуля угощала животных колбасой или наливала молока, но сейчас, по нынешним-то ценам, колбасой не наугощаешь. Только кошкам этого не объяснишь, вот они и приходили в подъезд по привычке.

Я снова взглянул на двери боярыни Морозовой. Конечно, она не боярыня, но при упоминании этой фамилии мне каждый раз вспоминалась картина Сурикова.

Скорее, по привычке, чем из природного любопытства я дернул за ручку. Дверь была не заперта. Вот так-так. Чрезвычайно неразумно со стороны боярыни. Ну хорошо, это я человек честный (простите за нескромность), но ведь и жуликов-то сколько. Прикрыв двери, я из вежливости нажал на звонок. И только тут я понял, что погорячился. Ведь сказать Кате я пока ничего не мог, крючок мой на нее и бабочку не выдержит. Но ничего, если что, сообщать ей, что являюсь представителем Славного управления внутренних дел, я не буду. Совру, что квартиры перепутал. Но к дверям, однако, никто не подошел. Может, в ванной моется или, пардон, оправляет естественные потребности?

Я опять прислушался. Тишина. Неужели мне повезло и Катюша забыла закрыть двери? Я осторожно толкнул дверь, нырнул внутрь и замер. В квартире, по-моему, действительно никого не было. Хо-хо, сейчас я такой крючок на Катю надыбаю, слона можно будет подвешивать. Весь в радужных перспективах я на цыпочках прокрался в комнату.

Боярыня Морозова была девушкой моей мечты. Я бы с удовольствием посидел с ней в кафе или прогулялся бы по Садовой. Но из этого уже ничего не выйдет – Катя была мертва. И не надо было даже иметь незаконченного высшего медицинского образования, чтобы определить это.

По всей видимости, она была задушена своим же кушаком от халата. Я дедуктивно понял, что сам кушак задушить Катю не мог. Будь так, я бы выкинул ко всем чертям свой махровый халат и никогда не покупал бы новый.

Я принюхался. Запах подъезда уступил место своему коллеге – запаху трупного разложения. Я дотронулся до тела. Окоченение уже спало, значит, пару дней экс-боярыня лежит здесь точно. Я приподнял платье. Не подумайте ничего плохого, я сделал это не из праздного любопытства. В конце концов, я врач и ничего принципиально нового там бы не увидел. На Кате был одет миниатюрный, максимально открытый купальник. Я сделал два железно-логических вывода – придушили ее сразу после бани, не дав даже возможности переодеться, и, во-вторых, идя в ресторан, она надела купальник, то есть знала, что пойдет в баню, а значит, появление двух парней, предложивших парную было совсем не случайно.

Я сел в кресло и оглядел комнату. Нет, Морозова не была боярыней. Месячный слой пыли на мебели, обои, покрытые пятнами от вспотевших тел, грязный и сто лет не чистившийся ковер на полу плюс груда немытой посуды на столе. В углу склад пустых консервных банок и бутылок. При всем этом сказать, что Катя жила плохо, было нельзя. Телек-кубик, видак, сервиз «Мадонна» в серванте, коньяк «Камю» на столе, пара рюмок, дорогие сигареты. На стене – японский телефон-трубка. Я открыл бар в секретере. Содержимое было все перерыто. Я бегло осмотрел остальные ящики. Везде было одно и то же

– ужасный беспорядок. Самое обидное, я не нашел никаких документов покойной

– ни паспорта, ни записных книжек, ни бумажек с какими-либо каракулями. Стоп, стоп, а это что на телевизоре? Обручальное колечко. По размерам – мужское. Катя у нас не замужем, стало быть, колечко не ее. У Борзых, кажется, кольцо исчезло. Ладно, возьму с собой, может, опознает.

Я снова опустился в кресло. Присутствие лежавшей на ковре хозяйки меня не очень смущало. И даже расстроился я больше не поводу ее кончины – я вспомнил про свой материал. Тот самый, связанный с ограблением Борзых. Он спокойно лежал у меня в столе уже третьи сутки, без всякого движения. Естественно, уголовное дело я тоже не возбудил – в конце концов, по закону можно десять дней держать. Так-то оно так, но если всплывет вся эта история с убийством, да еще в свете кражи у Борзых, здесь оказаться крайним могу уже я. Стрелочником, то есть. Мне тут же поставят в вину, что я не сразу возбудил дело, не передал его следователю и не провел неотложных следственных действий, то есть время упустил, что привело к убийству Морозовой. И бесполезно будет кому-нибудь доказывать, что Катю все равно бы пришили, возбуждай ты дело, не возбуждай. И бесполезно будет объяснять, что я хотел найти на нее крючок. Скажут – ты опер, а не рыбак. Но теперь ты уже не опер. Ты стрелочник. А что у нас происходит со стрелочниками, я знал очень хорошо. Тем более, что на мне висит неполное служебное соответствие. Говоря проще – последний звонок. А то есть за любое, даже мелкое взыскание я вылетаю из органов. И прокуратура тут постараться может – возбудит какую-нибудь 172-ю – халатность – или еще что в том же духе. А чтобы всего этого не случилось, в оставшийся семидневный срок я должен буду либо найти убийц Кати, либо отказать кражу у Борзых, а лучше всего – и то, и другое.

Легко сказать лучше. Не разорваться же мне. Пожалуй, второе проще. Во-первых, я не очень горел желанием встретиться один на один с человеком, так умело орудующим кушаком, а во-вторых, я уже набил руку на отказных материалах. Отказать тяжело только на первый взгляд, как же так – ведь существует заявление по факту кражи, а мы вдруг официально посылаем потерпевшего куда подальше, вынося постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Но на деле все гораздо проще. Многие заявляют в милицию не из-за того, чтобы найти вора, а по каким-нибудь своим интересам – например, из-за страховки или предстоящей ревизии. Операция «Ы», короче. И вот если я нахожу доказательства, что кражи на самом деле не было, а была, к примеру, инсценировка, я смело беру листок и пишу постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, и пусть потом потерпевший куда угодно жалуется, меня это уже волновать не будет.

Но с Борзых, пожалуй, тяжеловато будет, его, похоже, действительно обнесли, но попробовать можно. Убийство, конечно, тоже хотелось бы раскрыть, из спортивного интереса, так сказать. Я же опер, в конце концов, а каждый настоящий опер в душе фанат. И раскрытие преступлений для него, как наркотики – для нарокомана. Невзирая на выговоры, приказы, чужую территорию и нехватку времени, если появится зацепка, он готов сутками носиться, высунув язык, хоть иногда и совершенно впустую. Это фанатизм. За пять лет я еще не стал таким фанатом, но, говоря тем же наркоманским языком, ломка уже началась. Решено – буду копать в обоих направлениях, а дальше действовать по ситуации.

Милицию я сюда вызывать не буду. Катя не убежит, правда, разлагаться начнет, но из-за вони в подъезде никто ничего не унюхает.

На всякий случай я еще раз осмотрел квартиру, нашел в коридоре ключ, запер дверь и вышел в подъезд. Необходимость ходить по соседям сама собой отпала – только светиться лишний раз.

Выйдя на улицу, я не торопясь зашагал к метро.