Текст книги "По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация"
Автор книги: Андрей Мартынов
Жанр:
Военная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
ЧАСТЬ II
Глава 1. БЕЛЫЕ КРЕСТЫ
Вопрос о времени начала войны Германии против СССР не являлся тем, что принято называть top secret. Представляется, что это была, используя название повести знаменитого нобелевского лауреата Габриэля Гарсия Маркеса, «История одной смерти, о которой знали заранее».
Так еще 21 мая 1941 года руководитель Объединения русских воинских союзов (ОРВС) в Германии (бывший 2-й отдел РОВСА) генерал-майор Алексей фон Лампе направил письмо главе ОКХ генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу. Причины своего послания он мотивировал «неизбежностью боевого столкновения между Германией и СССР» и уверенностью, что «все чины Объединения как основоположники белой борьбы, веденной большинством из них в 1917–1920 гг. против коммунистов, захвативших власть на нашей родине, будут стремиться принять непосредственное участие в борьбе, которую возьмет на себя германская армия». В письме фон Лампе, в частности, писал: «Русские военные эмигранты с первого дня героической борьбы Германии за свое существование с глубоким вниманием присматриваются к событиям, связанным с этой борьбой, и, не считая себя вправе сказать свое слово, всеми силами стараются заменить ушедших в армию на фронт бойцов на их должностях в далеком тылу, чтобы хотя бы в небольшой степени принять участие в борьбе Германии против Англии, векового врага национальной России.
Для нас нет никаких сомнений в том, что в последний период борьбы она выразится в военном столкновении Германии с Союзом Советских Социалистических Республик. Это неизбежно уже в силу того, что коммунистическая власть, стоящая сейчас во главе нашей родины, никогда не сдержит ни своих договоров, ни своих обещаний, уже по самой своей коммунистической сущности. Мы твердо верим, что в этом военном столкновении доблестная германская армия будет бороться не с Россией, а с овладевшей ею и губящей ее коммунистической властью совнаркома, мы верим в то, что в результате этой борьбы придет мир и благополучие не только для Германии, но и для национальной России, верными которой остались мы, политические русские военные изгнанники, за все двадцать лет нашего пребывания вне России. Мы верим также, что в результате борьбы, которую ведет Германия, родится союз между Германией и национальной Россией, который обеспечит мир Европе и процветание вашего и нашего отечества.
И потому теперь, когда наступает новый, быть может, самый решительный час, самая решительная стадия борьбы, в которой мы уже не можем удовольствоваться скромной ролью в тылу, а должны принять то или иное активное участие – я считаю своим долгом заявить вашему превосходительству, что я ставлю себя и возглавляемое мною Объединение русских воинских союзов в распоряжение германского верховного командования, прося вас, господин генерал-фельдмаршал, дать возможность принять участие в борьбе тем из чинов его, которые выразят свое желание это сделать и физически окажутся пригодными»{251}.
Будучи главой воинского союза, Алексей фон Лампе не мог не знать, что набор русских беженцев в вермахт на должности переводчиков и разведчиков (отдел 1С) проводился через эмигрантские структуры. Отсюда такая на первый взгляд удивительная осведомленность генерал-майора. Следует, впрочем, отметить, что осведомленность на самом деле была относительной. Еще в марте – апреле 1941 года руководство абвера вело переговоры с лидерами ОУН о создании украинских разведывательно-диверсионных подразделений в составе германских войск (будущие батальоны «Роланд» и «Нахтигаль»){252}. Попытки сотрудничества, в преддверии ожидавшейся войны, предлагали Берлину и другие украинские националисты. При этом, как и в случае с фон Лампе, многие их проекты (меморандумы Скоропадского и правительства Гиренюка) отклонялись немцами{253}. Отказ от проекта Павла Скоропадского, судя по всему, исходил от Гитлера. «Появился украинский гетман, который предложил нам свои услуги. Я сказал тогда: “Розенберг, чего вы ждете от этого человека?” – “О, он организует революцию”. Я сказал тогда: “В таком случае, он должен находиться в России”»{254}.
Конечно, самозамкнутость большей части русской диаспоры (как, впрочем, и любой другой диаспоры зарубежья), ее ориентация на внутренние, национальные интересы (без учета целей и намерений других этносов бывшей империи), вероятнее всего, сделала появление подобных источников информации недоступными. Подобная тенденция, позволила Борису Николаевскому с иронией заметить, что изгнанники живут «изолированно друг от друга, почти как на разных планетах»{255}.
Впрочем, тогда же, в марте 1941 года, вермахт произвел набор русских эмигрантов, свободно владевших немецким языком, в качестве переводчиков{256}. Позднее, 8 июня 1941 года, была предпринята попытка создания антибольшевистского правительства с участием русских эмигрантов со стороны рейхсляйтера и главы гражданской администрации Генерал-губернаторства Ганса Франка, которую высшее руководство рейха отклонило{257}. В итоге «не больше чем за неделю» до начала войны вербовка русских в армию стала широко известным фактом в кругах военной эмиграции{258}.
Поэтому вызывает определенные сомнения утверждение «берлинца» Константина Кромиади о том, что известие о конфликте с Германией стало для него шоком, так как хотя слухи о войне «муссировались в обывательской среде… мы, русские эмигранты, этим слухам не предавали особого значения»{259}.
Контакты с эмигрантами со стороны руководства Германии продолжились и позднее. В мемуарах (Bericht über mein Leben) ветерана Гражданской войны генерал-лейтенанта Петра Глазенапа[55]55
После войны возглавил объединение чинов ВС КОНР Союз Андреевского флага.
[Закрыть] есть еще одно свидетельство, относящееся к лету 1941 года. «В начале восточного похода Кейтель от имени ОКВ обратился к нему (Глазенапу. – А. М.)[56]56
В воспоминаниях Глазенап пишет о себе в третьем лице.
[Закрыть] с вопросом, каким образом можно было бы вовлечь русские силы эмиграции в антибольшевистскую борьбу. Глазенап поставил условием:
а) русская национальная армия
б) русское национальное правительство
Кейтель ответил, что эти условия неприемлемы, в результате чего Глазенап отказался от участия в войне против России»{260}.
В первую очередь набор русских изгнанников проходил через Управление делами русской эмиграции в Германии (Vertrauensstelle für russische in Deutschland)[57]57
Другое название: Русское представительство.
[Закрыть], в Берлине. Им занимались белые офицеры Сергей Таборицкий и Петр Шабельский-Борк (Попов). Они были печально знамениты неудачным покушением на главу партии конституционных демократов историка Павла Милюкова 28 марта 1922 года в Берлине, в ходе которого погиб соратник политика дипломат Владимир Набоков (отец известного писателя). Кстати, и Петр Шабельский-Борк не был чужд сочинительства (наиболее популярным его произведением является повесть «Павловский гобелен»), свои опусы он подписывал псевдонимом «Старый Кирибей». Шабельский-Борк был приговорен к 12 годам заключения, а непосредственный убийца Таборицкий – к 14. Правда, уже спустя пять лет они были амнистированы, а после прихода к власти нацистов смогли сделать вполне удачную карьеру в администрации СС. Петр Шабельский-Борк входил в крут не только ближайших сотрудников, но и друзей генерала Василия Бискупского, возглавлявшего Управление делами русской эмиграции. Последний был дружен с некоторыми руководителями рейха. В частности, с Альфредом Розенбергом, которого генерал и его супруга Любовь Бискупская называли Альфредом Владимировичем{261}. По некоторым сведениям, Бискупский примерно в одно время с фон Лампе также обращался к германским властям с предложением помощи в войне с Советским Союзом, но так же получил отказ. Косвенно это подтверждается показаниями ротмистра Бориса Карцева (Карцова){262} и письмом Владимира Кержака Борису Николаевскому от 28 ноября 1949 года. В нем, в частности, Кержак вспоминал: «Знаком я и с Бискупским, и с секретарем von Lampe (забыл фамилию), который мне показывал интереснейшую переписку между УДРЭ в Г<ермании> и Гитлером (предложение помощи и отказ от нее. Неоднократно! Первое предложение еще за 3 или 4 недели до начала войны!)»{263}.
Именно через Управление делами русской эмиграции был сделан набор в возможно первую коллаборационистскую часть на Восточном фронте – «Белые кресты», сражавшуюся в составе 9-й армии вермахта (группа армий «Центр»).
Инициатива создания добровольческого формирования принадлежала выпускникам Николаевского кавалерийского училища (Санкт-Петербург), ветеранам Гражданской войны Борису Карцеву и Александру Заустинскому, служившим переводчиками при штабе 9-й армии (Карцев был переводчиком командующего генерал-полковника Адольфа Штрауса). Его поддержал начальник штаба, «светлая и благородная личность» Генерального штаба полковник (в дальнейшем генерал-лейтенант) Курт Векманн и глава оперативного отдела подполковник (в дальнейшем генерал-лейтенант) Эдмунд Блаурок{264}.
Описывая создание «Белых крестов», его ветераны придерживались устоявшейся мифологемы «чистого» вермахта и «чистой» коллаборации. Согласно версии служившего в «Белых крестах» Олега Гешвенда, генерал-полковник Адольф Штраус, «настоящий представитель старой школы немецкой армии», в начале советско-германского конфликта сказал лично молодому переводчику своего начальника штаба: «Не имейте угрызения совести. Ваша совесть должна быть чиста. Мы не воюем и не думаем воевать с самим русским народом. Война идет против советской власти, против правительства большевиков. Это война не против русского человека»{265}. Об идеализме «благородного, рыцарски мыслящего командующего» вспоминал и другой ветеран «Белых крестов», Олег Светлов{266}. Именно переговоры Карцева и Штрауса привели к окончательному решению формирования русского отряда{267}.
Гешвенд вспоминал, что вступившие в вермахт эмигранты «надеялись, что начнется война с Советским Союзом. А надеялись, потому что в войне видели единственный путь освобождения России от большевиков, от Сталина, от НКВД – от порабощения. Были уверены, что советская власть падет и опять возродится русская – национальная, свободная и, конечно, совсем независимая Россия». При этом, в случае противодействия нацистского партийного руководства, эмигранты готовы были бороться с ним «любой ценой». Правда, по утверждению ветерана, «люди тогда не верили, что нацисты с Гитлером не хотят свободной – национальной России. Было у русских и у немцев (антинацистов) мнение, что дальше влияние армии опять усилится, а мощь нацистской партии ослабеет. Что Гитлер пойдет с генералами на компромисс»{268}. В свою очередь, подчеркивая антинацистскую оппозиционность руководства 9-й армии, Светлов утверждал, что личный адъютант полковника Векманна лейтенант фон Реден выразил пожелание, чтобы в помещениях русских добровольцев не вывешивались портреты Гитлера. В итоге последние «так и собирали пыль на складе пропагандной роты»{269}. Он же писал, что «нацистского мышления, конечно, ни в малейшей форме не было и его считали враждебным, антирусским мировоззрением»{270}.
Данная мифологема не соответствует фактам. Тот же Штраус, в отличие от генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича или командующего 2-й танковой группой генерал-полковника Гейнца Гудериана, не пытался блокировать недоброй памяти приказ о комиссарах (Kommissar Erlass){271},[58]58
Последнее было, впрочем, обусловлено не столько антинацистской оппозицией офицеров (Гудериан входил в состав Суда чести, расследовавшего деятельность участников заговора 20 июля), сколько с прагматичными опасениями, что приказ приведет к ослаблению дисциплины.
[Закрыть] как это утверждал Гешвенд. Мемуарист, в частности, писал, будто Штраус «издал запретительный приказ», а Векманн «в виде меморандума этот приказ еще повторил и еще добавил, что солдаты вермахта ни в коем случае не следовали примеру СС и СД»{272}. Последнее опровергается свидетельствами из записной книжки другого эмигранта, переводчика одного из «разведывательных отрядов» 9-й армии Николая Ранцена: «29 июля.
Ездил на вылавливание коммунистов… 5 октября. Сегодня попался в руки политрук. Свез его сейчас же в штаб дивизии. Сделали допрос – и к стенке»{273}.
Одновременно утверждения Гешвенда и Светлова опровергаются текстом обращения к населению Штрауса от 12 сентября 1941 года: «Кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем-либо ему поможет… тот карается смертной казнью через повешение. Это постановление имеет силу также и для женщин… В случае, если будет произведено нападение, взрыв или повреждение каких-нибудь сооружений германских войск, как то: полотна железной дороги, проводов и т.д., то виноватые, начиная с 16.9.41 г., будут в назидание другим повешены на месте преступления. В случае же, если виновных не удастся немедленно обнаружить, то из населения будут взяты заложники. Заложников этих повесят, если в течение 24 часов не удастся захватить виновных, заподозренных в совершении злодеяния, или соумышленников виновных. Если преступное деяние повторится на том же месте или вблизи его, то будет взято и, при вышеприведенном условии, повешено двойное число заложников»{274}.
Следует сказать, что тогдашнее командование 9-й армии в лице Штрауса и Векманна не было после войны осуждено за военные преступления (впрочем, к заговору полковника Клауса фон Штауффенберга они также не примкнули).
Важно, что отчасти ценностные установки, а отчасти тактические цели командования 9-й армии, русских эмигрантов, а затем перебежчиков и военнопленных, перешедших на сторону противника, совпали. «В расположении 9-й армии решили создавать русские добровольческие отряды без разрешения главной ставки Гитлера. Так поступали и отдельные армейские корпуса»{275}.
Собственно сами «Белые кресты» были сформированы под Велижем[59]59
У Светлова город ошибочно назван Велишем (Светлов О. Братство Белого Креста. С. 80).
[Закрыть]. В мемуарной и исследовательской литературе нет точной даты их появления. Олег Светлов писал о том, что отряд создали в августе – начале сентября, за месяц до начала операции «Тайфун» (2 октября 1941 года){276}. Историк Кирилл Александров в качестве даты назвал 24 августа{277}. Можно сказать, что образование отряда произошло не ранее 14 июля, когда Велиж был взят частями вермахта.
Не все ясно и с выбором названия соединения. Светлов вспоминал: «в отличие от немецких частей, солдаты и офицеры русского добровольческого отряда носили свой символический знак на левом рукаве. Это был белый крест на черном фоне»{278}.
Возможно, учитывая, что его первоначальный костяк составили эмигранты, оно восходит к символике Северо-западной армии генерала от инфантерии Николая Юденича[60]60
В Северо-западной армии была принята следующая нарукавная эмблема: угол, цвета национального флага, острым концом обращенный вверх и расположенный под ним белый крест.
Впрочем, мне пока не удалось найти подтверждения, что кто-либо из известных военнослужащих «Белых крестов» ранее служил у Юденича. Вопрос остается открытым.
[Закрыть]. Белый крест присутствовал и в символике Балтийского ландвера, а в эмиграции – на знаках Пражского отделения РОВСа, Русского общенационального державного движения. Вероятность влияния офицерского креста Особого маньчжурского отряда или Знака беженцев (Гирин) представляется маловероятной.
Также для русских добровольцев вводились погоны, идентичные Русской императорской армии{279}.[61]61
Интересно, что в РННА также были введены погоны. На них вместо звездочек были перенесены знаки различия РККА с петлиц.
[Закрыть]
Первоначально был сформирован отряд из 50 человек{280}. Командные должности в нем заняло несколько эмигрантов (из примерно 110), прибывших в 9-ю армию{281}. Изгнанники набирались не только из живших в Германии русских, но и из других европейских стран. Один из них, старший лейтенант Насанов, еще в 1932 году бежал из Советского Союза в Финляндию, но большинство принадлежало к первой волне{282}. Отношения между ними не были простыми. Вот несколько характеристик-портретов своих коллег, сделанных Ранценом во время их следования на фронт: «Борис Федорович Шишка-рев – дурак и выскочка… Одиночка. Поп расстрига, рыжий; Князь Мещерский (говорят, сволочь); Жоржик из Франции (…с моноклем); Сычев называет себя v. Sythev – мерзавец, в общем, порядочный. На фронт ехать боится, метит в штаб подальше в тыл»{283}. Отличались и политические взгляды коллаборантов. Если Гешвенд и Светлов надеялись на возрождение национальной России и скептически (по крайней мере, после войны) оценивали политику Гитлера («враждебное, антирусское мировоззрение»), то Ранцен вполне благожелательно относился к национал-социализму, отождествляя себя с Германией. Так, в записи после 23 ноября 1941 года он отмечал: «сегодня получили хорошие и плохие сведения. Хорошие: Клин взят нашими танками… Плохие: Удет и Мельдерс разбились»{284}.[62]62
Ср. с записью без даты (после 19 октября): «Наши танки взяли Бородино».
[Закрыть] Нельзя исключить, учитывая небольшое число эмигрантов, что кто-то из названных Ранценом лиц или же разделяющих его мировоззрение оказался в «Белых крестах».
Основной состав набирался из красноармейцев. Часть из них сразу же заняла должности младшего начальствующего состава соединения (август – сентябрь 1941 г.){285}. Роту возглавил Заустинский, приехавший на фронт, по одним сведениям, из Парижа, где у него был небольшой продуктовый магазин, по другим – из Германии, где он работал на одном из заводов{286}. Ротмистру легко удалось найти общий язык с бывшими красноармейцами. Он вспоминал в интервью Николаю Брешко-Брешковскому (сыну печально знаменитой «бабушки русской революции»): «формируйте из пленных красноармейцев отряд… Вы же командир этой отдельной части. Мы верим в вас и верим вам… Я получил из лагеря пятьдесят красноармейцев… Пустые глаза, до жуткости пустые. В них и животный страх, и отупение, и забитость, и недоверие, недоверие зверенышей, не знающих ни доброго слова, ни человеческого отношения!.. Они принесли с собою все то дурное, отвратительное, чем отравляла их каторжная власть: ложь, шпионство друг за другом, воровство, жадность, боязнь сказать лишнее слово… Первое впечатление, и щемящая тоска и гнев: во что превратила жидовская сволочь этого русского парня, умного, разбитного? Во что? И я решил: попытаюсь воскресить в них русского человека… Я был мягок, сердечен и в то же время – требователен и строг. Они это поняли и оценили… Я им внушал, как детям: стыдно и нехорошо лгать, доносить друг на друга, брать чужое, быть трусом. Русский человек, да еще солдат, защитник Родины, всем должен открыто и честно смотреть в глаза. Он и надежда и опора, и защита всех женщин, детей, всех слабых… Я пробуждал в них чувство собственного достоинства… Что же вы думаете? До жути пустые, мертвые глаза стали оживать… Затеплилась мысль… Тогда я начал чтение общедоступных лекций, мною же составленных. О России: чем она была и во что ее превратила советская власть. Об ней, об этой самой власти. О религии и о Боге, о сельском хозяйстве. О рабочем вопросе. О жидомасонах. О семье. О государственном строительстве… Какую любознательность выявляла моя странная аудитория… Меня засыпали вопросами… Насильственно прибитое, убитое политруками, – жажда знания, желание думать, свободно высказываться – все это, освобожденное, хлынуло через край… Тогда только я принялся обучать их строю.
Переучивать, вернее… Воинская безграмотность их была ужасающая!.. Кроме шагистики – ничего! Но и шагистика – срам один! Да и откуда? И тело их, и бедные мозги пребывали в вечном маразме, в обалдении от непосильных потуг объять идиотски-талмудическую проповедь ненависти бородача Маркса… Еще две недели усиленной муштровки, и получились отличные солдаты. Не только строй, выправка, но и чувство и знание каждым своего “маневра”… И вот вам: казалось, невозможное возможным стало… Я отдал им свою душу, и, взамен, их души раскрылись, потянулись к моей»{287}.
Гешвенд также подтверждал, что недавние красноармейцы любили ротмистра{288}.
В отечественной историографии участников этого формирования ошибочно представляют как военных переводчиков{289}. Возможно, подобное заблуждение было вызвано функцией рекрутировавшего их Управления делами русской эмиграции, действительно отправлявшего в армию именно переводчиков, а также тем, что создателями соединения выступили переводчики. На самом деле «Белые кресты» были подразделением, первоначально созданным для борьбы с партизанами{290}. В дальнейшем они стали батальоном в составе 18-го полка 6-й пехотной дивизии вермахта{291}.[63]63
Сергей Чуев ошибочно включил ее в состав 1-й пехотной дивизии. Чуев С. Власовцы – пасынки Третьего рейха. С. 48. В реальности, 1-я пехотная дивизия находилась в составе 18-й армии.
[Закрыть] Батальон продолжал заниматься контрпартизанской борьбой, а в дальнейшем выступал и как обычное полевое соединение.
Непосредственной причиной создания отряда коллаборантов была активность выходящих из окружения красноармейцев и появление первых партизанских отрядов. Так, Векманн «в первые недели войны с Советами… был глубоко возмущен, что плен избежавшие красноармейцы по-партизански скрываются и стреляют в спину немецких солдат, и говорил: “Они же воюют не шпагой, не рапирой, а булавой!”»{292}. На самого Векманна было совершено покушение в Сычевке. В качестве акции возмездия нацисты казнили около 20 человек{293}. Слова Векманна подтверждал и Ранцен. В записи от 8 августа 1941 года он писал: «во всех лесах и тылу у нас партизаны»{294}.
Следует отметить, что нежелание капитулировать было характерно и для других участков фронта. Названный теоретиком танковой войны Гейнцем Гудерианом «самым лучшим оперативным умом» вермахта, Эрих фон Манштейн вспоминал: «Уже в этот первый день нам пришлось познакомиться с теми методами, которыми велась война с советской стороны… часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются в плен, а после того, как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат»{295}.
В дальнейшем пополнение шло также из числа окруженцев. При этом критерий отбора был в первую очередь личностным. Вопрос о зачислении решался Заустинским и его ближайшими помощниками. Немецкие инструкции игнорировались, а контрразведка не вмешивалась{296}.
Тогда же была предпринята попытка политического строительства. Командование «Белых крестов» предложило создать в Смоленске «Русское временное освободительное правительство». Мысль понравилась Штраусу, который также придерживался мнения, что необходимо сформировать «русское независимое правительство, с которым надо заключить мир», также идею одобрил и командующий группой армий Центр генерал-фельдмаршал Федор фон Бок{297}.
Но дальше заявлений дело не пошло. Возможно, он был включен в меморандум о создании 200-тысячной Русской освободительной армии, который составили фон Хеннинг фон Тресков, Рудольф-Кристоф фон Герсдорф и Вильфрид Штрик-Штрикфельдт. Меморандум также получил одобрение фон Бока, который переслал его фон Браухичу. Последний наложил резолюцию: «считаю решающим для исхода войны»{298}. Однако отрицательная оценка политического руководства рейха и отставка Браухича (19 декабря 1941 г.) свели на нет усилия части командования вермахта.
Командование добровольцев надеялось, что у него будет достаточно времени для создания полноценного соединения (к сентябрю «Белые кресты» были развернуты в четыре роты общей численностью 300 человек){299}. Однако внешние факторы привели к тому, что когда линия фронта подошла к Вязьме, Ржеву и Сычевке (октябрь 1941 года), помимо контрпартизанской деятельности коллаборантам пришлось сражаться и против кадровой армии{300}.
Возможно, конец октября ознаменовался новым расширением деятельности «Белых крестов». К этому времени часть эмигрантов начала пропаганду среди военнослужащих РККА. Судя по всему, инициатива исходила от самих коллаборантов. Так, Николай Ранцен составил текст листовки, «после разговора с военнопленными о… всех листовках, которые наши самолеты сбрасывают на советской территории»{301} (Приложение 1).
Несмотря на продолжающийся приток эмигрантов, в «Белых крестах» происходит изменение в формировании начальствующего состава отряда. Чаще на должности командиров назначают бывших офицеров РККА. Сами же «кресты» превысили по численности батальон{302}. Правда, регулярные бои с Красной армией, особенно в ходе отступления частей вермахта от Москвы, принимали ожесточенный характер, а сам отряд, как и другие соединения немцев, «уменьшался скоропостижно»{303}.
Вот одно из описаний боя, данное Николаем Ранценом: «Советы три раза атаковали нас, атаки были отбиты. Вечером, когда стемнело, мы хотели уже отступить, как советы вновь пошли на нас в атаку с танками. Окружили со всех сторон. Было совершенно темно… Кое-как удалось нам пробить проход и уйти. Было снова ранено два офицера и много солдат. Как я остался жив – не знаю. Вся моя шинель в сгустках крови, так как вокруг падали люди, подкошенные пулеметом»{304}.
К сожалению, воспоминания Гешвенда и Светлова ограничиваются упоминанием участия «Белых крестов» в боях под Москвой и Ржевом. Мемуаристы лишь указывают, что после отставки Штрауса и ранения Векманна сменившие их Вальтер Модель и Ганс Кребс отнеслись прохладно к возможности расширения «Белых крестов» и ничего не делали для решения вопроса коллаборации в политическом ключе («были равнодушны»){305}. В любом случае реконструкция истории «Белых крестов» остается вопросом будущих исследований.
В исторической литературе сложилась концепция, будто «Белые кресты» были образованы на базе 9-й моторизованной роты гауптмана Георга Титьена, которая также входила в 18-й пехотный полк 6-й пехотной дивизии. В дальнейшем она фигурировала как штурмовая (по другой версии, добровольческая) группа Титьена{306}, которая к сентябрю 1942 года состояла из 628, 629 и 630-го батальонов. В декабре 1944 года 628-й и 630-й батальоны группы Титьена вошли в состав ВС КОНР (629-й батальон был после боев в Нормандии в сентябре 1944 года расформирован){307}.
Вместе с тем в воспоминаниях Гешвенда и Светлова Титьен не упоминается. Ничего мемуаристами не сказано и о включении «Белых крестов» в состав ВС КОНР. Также Гешвенд писал, что в составе 9-й армии «до самого конца, до последней битве на Одере… оставались или пришли новые русские»{308}.
Окруженная 9-я армия была деблокирована 12-й армией генерала танковых войск Вальтера Венка и 7 мая 1945 года сдалась американским войскам в районе Эльбы.
Следует отметить, что, в отличие от попыток включить в состав ВС КОНР Главное управление казачьих войск Краснова или Зондерштаб Р Хольмстона-Смысловского, каких-либо активных действий по слиянию «Белых крестов» с РОА Власов не предпринимал. Правда, часть русских коллаборантов из «крестов» к Власову все же перешли. Так, в частности, ротмистр Борис Карцев в дальнейшем служил в 3-й пластунской дивизии имени полковника Кононова (15-й казачий кавалерийский корпус) и вместе с ним вошел в состав ВС КОНР{309}. После войны был депортирован в Советский Союз и осужден{310}.
Приложение 1
Граждане России, русские люди, бойцы русской армии!!!
Кончайте войну! Сдавайтесь! Германская армия непобедима, и оказывать вам ей сопротивление бесполезно.
Москва через несколько дней будет в руках германских войск, – это вы сами видите.
Зачем же проливать зря кровь?
Зачем?..
Сдавайтесь, переходите через фронт, не бойтесь, примут вас здесь хорошо[64]64
Из воспоминаний Гешвенда: «Русские переводчики и сами немцы докладывали о ужасном, умопомрачительном положении в лагерях военнопленных. Ротмистр Карцев говорил, что переводчик лагеря военнопленных Сычевки с совершенно подорванными нервами (бывший офицер царской армии) подал в отставку и уехал обратно не то в Югославию, не то во Францию». Гешвенд О. Еще о русских добровольческих отрядах (Условия для создания и возможности немецких генералов). Л. 27.
[Закрыть].
Опомнитесь, русские!!!
Все население желает скорейшего окончания войны. Ваши семьи ждут вас домой, кончайте!!!.. С приветом! Ваши братья.
(Источник: Записная книжка Николая Ранцена. Л. 363.)