Текст книги "Время божьего гнева"

Автор книги: Андрей Саломатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Последние слова сняли большой камень с души Зайцева, но ничего не объяснили.

– А кстати, где мое ружьишко и резиновые сапоги? – вдруг встревоженно поинтересовался Алексей. Он ещё раз внимательно оглядел крохотную пещеру и смущенно пояснил: – Не мое ружье, у родственника взял. И сапоги не мои.

Исчезновение обуви напугало его меньше чем потеря ружья – такого серьезного "аргумента" в разговоре с сумасшедшими, уголовниками или дикарями. И Зайцев хотел было пожестче повторить вопрос, но в этот момент в темной дыре образовались сразу две физиономии, удивительно похожие на хозяйкину. У обеих вместо зубов остались жалкие черные осколки, напоминающие обгоревшие зубья старой ножовки. "Да они все здесь такие", – с удивлением и тоской подумал Алексей.

– Танька, как гость-то? – улыбаясь и игриво стреляя глазами в сторону пришельца, спросила одна из них, безвозрастная увечная баба.

– Идите-идите, шалавы. – Хозяйка по-змеиному изогнулась, и только сейчас Алексей заметил, что у неё тоже нет обеих ног.

– Так, где мое ружье?! – ещё больше разнервничался Зайцев, но ему никто не ответил, как-будто они не понимали, о чем идет речь. – Этот ваш шинкарь что ли утащил, зараза? И фляжку сперли. Дайте я выйду. – Алексей попытался проползти к дыре, но старик попятился назад и загородил собой выход.

– Время Божьего гнева, – повторил он. – Отдохни. Танька, дай человеку поисть.

Хозяйка очень ловко выскользнула из пещеры прямо по спине старосты. Тот лишь вовремя опустил голову и посильнее прижался к полу. И когда она исчезла в дыре, Зайцев раздраженно проговорил:

– Мне все равно, какое там время. Меня дома ждут. Наверное, уже похоронили. – Однако, после этих слов он вернулся на подстилку. Ему все же хотелось получить назад свои вещи, да и ссориться с этими странными людьми было опасно, тем более, что их здесь было много, а он остался без оружия.

– Нам тогда тоже было все равно, – подняв на гостя пустые, запечатанные глазницы, произнес старик. – Я через это "все равно" потерял глаза и руки. Мы тогда ещё в землянках жили. Потом закопались. И староста поведал гостю историю кудияровцев, которая, если убрать некоторые географические и этнографические особенности, мало чем отличалась от исхода евреев из Египта. Это была вчерашняя проповедь трактирщика, но сейчас Алексей услышал её от начала до конца. Староста опустил лишь упоминание о приходе стояка, который должен был вывести кудияровцев назад в землю обетованную – в несравненную Кудияровку.

Слушая старика, Зайцев все более впадал в болезненную тоску. Поверить в то, что это реально существует, было почти невозможно. Плохо освещенная пещера, в которой он оказался, походила на склеп, а сам староста – на мертвеца далеко не первой свежести. "Бред, – думал Алексей. – Это даже не пигмеи Камеруна и не амазонские индейцы. Это земляные человекообразные обезьяны, почему-то говорящие по-русски. Интересно, в соседних деревнях хоть кто-то знает об их существовании, или мне все это снится? Может, я отравился ядовитыми испарениями и брежу? Может, я лежу сейчас где-нибудь на гнилом болоте, на островке и галлюцинирую?" Зайцев начал вспоминать, рассказывал ли кто-нибудь в Разгульном о поселении по ту сторону болот и его страшных обитателях, но за всю неделю, которую он провел у родственников, Алексей слышал лишь бородатые советские анекдоты, жалобы на плохую жизнь, да несправедливые упреки в том, что у них в Москве булки и колбаса растут прямо на деревьях.

В пещеру вернулась хозяйка с глиняной миской дымящейся картошки. Она так же ловко переползла через старика, протянула гостю завтрак и зашептала:

– Шалавы эти набежали. Сучки течные...

– Танька, достань, – повелительно перебил её староста, и хозяйка, словно фокусница, вытянула из лохмотьев старика книгу в истлевшем сафьяновом переплете, с совершенно затертым названием и почти исчезнувшим тисненым профилем.

– Вот в этой книге сказано, как мы должны жить, – кивнул староста в сторону хозяйки. – Жалко, прочитать не можем. Слова все какие-то мудреные. Знаешь грамоте?

Появление в земляной норе настоящей книги поразило Зайцева больше, чем сама пещера, а в руках грязной изуродованной дикарки она выглядела особенно нелепо.

Алексей осторожно взял книгу, долго рассматривал сотни раз скобленый, измочаленный переплет, а затем раскрыл её на титульном листе. "Устав Вооруженных сил СССР", – про себя прочитал Зайцев и захлопнул книгу.

– У вас что же, и грамотных нет? – поинтересовался он и сам удивился своему вопросу. – Хотя, да, понимаю.

– Да, что называть грамотным, – уклончиво ответил старик и, пожевав губами, добавил: – Когда-то был один шибко грамотный, давно онемел.

В ожидании, когда начнут читать, староста вытянул шею и застыл с вожделением онаниста на сморщенном изуродованном лице. Вид его был отвратителен: в темном провале рта поблескивал мокрый язык, рубцы на запечатанных глазницах походили на швы, отчего казалось, будто глаза у него зашиты, а шевелящиеся крылья носа, благодаря пляшущему пламени коптилки, постоянно изменяли выражение лица. Чтобы окончательно походить на огромное насекомое, ему не хватало только усиков-антенн и жвал.

– Ну? Читай, – не выдержал старик.

– Не могу, – соврал Алексей. – Я тоже неграмотный.

– Неграмотный, – одними губами проговорил старик, и на лице его появилось выражение то ли досады, то ли разочарования. Он кивнул хозяйке, та осторожно, не спуская с Зайцева глаз, вынула у него из рук книгу и вернула её на место – ловко закопала в грязных лохмотьях старосты. – Ты не тот стояк, – разочаровано прошептал старик.

После признания Алексея, староста потерял к нему всякий интерес. Несколько раз качнувшись из стороны в сторону, не разворачиваясь, он медленно начал выползать из норы и вскоре окончательно скрылся во мраке тоннеля.

– Не тот, – услышал Зайцев его голос, и кто-то невидимый передал новость дальше.

Алексей не знал, что ему делать: последовать ли за стариком или выждать, когда тот освободит проход. От разговора со старостой у него осталось неясное ощущение вины, жалости к этим людям и желание помочь, но ещё больше ему хотелось поскорее выбраться отсюда и забыть о существовании подземных калек.

– Ешь, – сказала Танька и этим самым вывела его из состояния оцепенения.

– Ах, ну да, давай. Кто знает, когда еще.., – принимаясь за угощение, сказал Зайцев.

Очищая картофелину, он думал о "священной книге". "Может сказать старику, что он носит под брюхом? Вообще-то не стоит. Это все равно, что развенчивать библию. Что, мол, на самом деле в ней зашифрована кулинарная книга. Хотя, почему бы и нет? Допустим, существует другой язык, где этими же буквами обозначаются другие звуки, а значит слова и звучат иначе, и имеют другой смысл. И "Нет ничего нового под солнцем" на самом деле означает: "возьмите полстакана муки". Не поверит. А начну настаивать... кто его знает? Разоблачение святынь – дело неблагодарное и опасное."

– Бред, – тихо проговорил Алексей.

– Кого? – откликнулась хозяйка. Она лежала на боку, положив голову на локоть и наблюдала за гостем.

– А ты можешь объяснить, что сейчас происходит наверху? – спросил Зайцев. Он всмотрелся в Танькино бессмысленное лицо, поморщился и сформулировал вопрос проще: – Что такое "время божьего гнева?"

– Бог посылает на землю гром и огонь, – ответила хозяйка. – Сеет смерть. – Она очень грациозно откинула назад нечесанную голову и так томно потянулась, что Алексей опустил взгляд и принялся торопливо есть.

– А почему не слышно грома? – мрачно спросил он.

– Время Великого затишья, – проговорила Танька.

Так ничего и не поняв, Зайцев торопливо разделался с последней картофелиной, поколебавшись, вытер руки о брезентовые штаны и попросил принести ему воды. Хозяйка моментально схватила кружку и выскользнула из пещеры.

"Не тот, – усмехнувшись, подумал Алексей. – Очень хорошо, что не тот. А то сожрали бы к чертовой матери как кролика или изнасиловали всей кодлой под барабанную дробь. Ведь кому рассказать, не поверят." В ожидании воды, он растянулся на подстилке и закрыл глаза. То, что за этим таинственным, мифологическим названием "время божьего гнева" скрывалось нечто реальное, у него не было сомнений. Об этом явно свидетельствовали культи вместо рук и ног у всех, с кем Зайцев сталкивался в подземелье. Но несуразное объяснение хозяйки и это новое – "время великого затишья" – совсем сбили его с толку. "Сеет смерть, – вспомнил он. – Черт знает из чего рождаются религии".

Танька вползла в пещеру, протянула ему ещё мокрую кружку и тут же принялась стягивать с себя бесформенный мешок, под которым не оказалось больше никакой одежды. На животе у неё Алексей заметил что-то вроде кожистого панциря или огромной чешуйчатой кирасы. В сочетании с наростами на локтях, они напоминали рыцарское облачение, надетое на непропорционально широкое, какое-то расплющенное голое тело. С недоумением и одновременно любопытством Зайцев наблюдал за раздеванием и мысленно придумывал название этому зрелищу: "некростриптиз", "зоошоу", "склепосекс". Закончил он "скотоложством" и "некрофилией". А когда голая хозяйка заползла к нему на подстилку, он окончательно прозрел.

– Нет-нет-нет, – отшатнувшись к стене, испуганно выпалил Зайцев. Нет, я не могу. Я женат. И вообще... – Но Танька как-будто не слышала его. По-мужски настойчиво и очень деловито она попыталась подмять стояка под себя, полезла руками под куртку, и ему стоило не малого труда, что бы вырваться из её сильных объятий.

– Я же сказал, не могу, – отрывая её руки от куртки, раздраженно бормотал он. – Вот черт! Со своими этим занимайся! Со своими!

Алексей нырнул в темный узкий тоннель и пополз то ли вперед, то ли назад – спросить сейчас было не у кого. Хозяйка норы осталась позади, и Зайцев удивился, что вслед ему не несется отборная ругань обиженной земляной куртизанки.

Алексей полз по извилистому проходу почти в абсолютной темноте и тихонько чертыхался. Где-то впереди забрезжил свет, но тут же погас и наступила ещё более густая тьма, от которой у Зайцева в глазах образовались разноцветные круги.

– Человек ползающий, – бормотал он. – Как это будет на латыни? Homo... Homo... – Неожиданно что-то легко мазнуло его по лицу, сердце у Алексея екнуло от страха, он сжался и застыл на месте. И сразу за этим послышался то ли детский, то ли девичий, переливчатый смех. Голос быстро удалялся куда-то вбок, затихающим эхом пометался между стенками проходов, и Зайцев с отчаянием подумал: "Зараза, здесь же у них целый город. Надо было хоть спросить у Таньки, в какую сторону идти... тьфу, ползти. А эти уроды здесь уже научились ползать ногами вперед. Покойнички, сектанты чертовы. Кажется, сейчас начнется Время моего гнева."

Алексей уже порядком запыхался и обессилил. Ему не хватало воздуха, он натер и отбил локти и колени, а подземный лабиринт как-будто не имел конца. Иногда тоннель уходил вниз, и тогда ползти было легче, но затем обязательно начинался подъем, часто крутой, который отнимал у Зайцева много сил. Пока Алексей лежал в норе, ему было и жарко, и душно, но он не прикладывал никаких физических усилий. Теперь же Зайцев взмок и устал так, словно разгрузил вагон кирпичей.

– Эй! Кто-нибудь! – заорал Алексей. – Как отсюда выбраться?!

Повернув в боковой проход, Зайцев начал ощупывать правую стенку тоннеля. Он вспомнил где-то вычитанное правило прохождения лабиринта – все время строго держаться одной стены – и вскоре ещё раз повернул направо. На этот раз он ткнулся головой во что-то мягкое, ощутил острый запах звериной норы пополам с перегаром и осторожно пошарил впереди себя рукой. Это оказалось скользкое на ощупь, жирное голое тело больших размеров.

– Стояк, – услышал он женский голос, в котором явно чувствовалось поощрение. – Заползай.

– Вы не скажете, как мне выбраться на улицу? – резко отдернув руку, спросил Алексей. – У вас здесь так темно, я не могу найти дорогу.

– Нельзя, – ответила хозяйка норы. – Время Божьего гнева. Исть хочешь?

– Нет, спасибо, я уже, – нервничая, сказал Зайцев. – Это для вас время божьего гнева, а со мной ничего не случится. Покажите... или хотя бы расскажите, в какую сторону ползти.

– Мы тоже думали, ничего не случится, – вдруг послышался низкий мужской голос, и Алексей даже вздрогнул от неожиданности. – Ан нет, случилось. Ложись-ка спать, стояк. Вечер утра завсегда мудренее.

– Да вам-то какая разница? – разозлился Зайцев. – На меня! На меня будет гневаться ваш бог! Вам-то что?

– Не кощунствуй, стояк, – спокойно ответил мужик. – И свои порядки здесь не устанавливай. Клавка, принеси человеку поисть и выпить.

– Вы не понимаете.., – начал Алексей, но следующее слово застряло у него в глотке. Переползая через гостя, тяжелая Клавка так налегла на него, что Зайцев со всего маху ткнулся лицом в земляной пол, почувствовал, что разбил нос и замолчал.

– Был у нас тут один шибко умный, – зевая, сказал мужик. – Тоже все днем норовил выскочить, народ подбивал, уйти в другое место жить. Так ему мозги вышибло. Сейчас тряпку сосет.

– Хорошо, а вы-то почему все без рук, без ног? – шмыгнув разбитым носом, спросил Алексей. Он боком отполз подальше вдоль стены, чтобы на обратном пути Клавка снова не поползла через него. – Вы же не выходите во время божьего гнева.

– Жизнь, она длинная, – ответил мужик. – То на огород выскочишь, то за травой – подлечиться, а то так, по пьяни выползешь на плироду посмотреть, да и зацепит.

– Что зацепит? Вас что, бомбят что ли? – Разобраться, что здесь происходит, Зайцеву конечно же хотелось, но он предпочел бы это сделать на поверхности земли.

– Огонь Божий, – ответил мужик.

– Все понятно. Может, тогда расскажете, как добраться до трактира? пошел на хитрость Зайцев.

– А он не работает, – ответил мужик. – Не боись, Клавка притащит. Заползай сюда.

– Да нет, спасибо, я лучше здесь, – ответил Алексей. У него не было никакого желания дожидаться возвращения Клавки и сидеть в этой темной дыре до вечера. "Устроились, сволочи, – подумал он. – Господи, какая же, человек, неприхотливая тварь. Поводи его по болотам, потом засунь в отхожую яму, и он будет там счастлив. Главное, что бы успел забыть, как жил раньше. Это же даже не разумное животное, а какой-то вирус. Эволюционирует в любую сторону, куда обстоятельства затащат. Не дай бог, когда-нибудь отпадет нужда в головном мозге, так он просто рассосется. А скорее всего, уже рассасывается. Зачем мозги, когда их не к чему применять? Они только тормозят инстинкты и сбивают с толку здоровые рефлексы. Жизнь с мозгами под землей – медленное умирание."

Вернулась Клавка, и так же бесцеремонно проползла по ногам гостя. Зайцев сразу почувствовал убийственный запах сивушного, плохо очищенного самогона, но решил не отказываться от угощения. Ползать трезвым по этому гигантскому термитнику было куда труднее. Алексей боялся, что в самостоятельных поисках выхода либо от отчаяния озвереет и наделает глупостей, либо и вовсе потеряет рассудок. Кроме того, его не оставляла надежда, что за выпивкой и дружеским разговором хозяева норы проговорятся или расслабятся и покажут ему выход.

– Из чего гоните? – поинтересовался он, когда Клавка сунула ему в руку кружку с пойлом. Зайцев не видел ни самой хозяйки, ни хозяина, ни кружки, но странным образом уже привык разговаривать и действовать вслепую. Он лишь зажал нос пальцами, чтобы не слышать отвратного сивушного запаха и с отвращением подумал: "Не сблевать бы. Они-то, наверное, привычные."

– Из картошки, из чего же еще, – ответил мужик.

– А картошку-то где берете? – поинтересовалс Алексей.

– Ростим. А когда не урождается, воруем.

– У кого? – обрадовался Зайцев. Ему тут же представилось, что где-то поблизости от подземелья, наверху есть обычная деревня, но хозяин норы разочаровал его:

– Друг у дружки. У кого уродилась, у того и воруем. А в энтом годе хороший урожай, – сообщил мужик и, помолчав, добавил: – Значит опять молодежь забалует.

– Это как же? – спросил Зайцев.

– Да так. В прошлом годе жрать было нечего, так и порядок был, старших слушали. А в энтом чураются, – охотно пояснил мужик. – Время Великого затишья, картошка уродилась, вот и забаловали. Ничего, Мишка-дурачок окоротит кого надо.

– А как они балуют? – морщась от предвкушения вонючей самогонки, спросил Алексей. Он попытался представить, что такого может делать молодежь под землей, чтобы вызвать недовольство у старших, но мужик ответил:

– Так и балуют: не ползают, а ходят на карачках, прямо как скот срамота какая. Крамолу говорят, запретные книжки читают.

– А мне сказали, что у вас нет грамотных, – удивился Зайцев.

– Ну, не читают, так держат, – неохотно ответил хозяин норы. – Ты пей. Чего морду-то воротишь? Чай не отравлено. Сами делаем, сами кушаем.

"Они видят в темноте! – поразился Алексей, но тут же нашел этому объяснение: – А впрочем, поживи так..."

– А что это за запретные книжки? – справившись с лицом, поинтересовался Зайцев.

– Не освещенные ликом, – ответил мужик, и Алексей сразу вспомнил почти стертый тисненый профиль на переплете. – Ну, будем, – выдохнул хозяин норы. Зайцев услышал, как он громко проглотил самогон, а затем ещё громче чем-то занюхал и почти сразу же смачно зачавкал.

– А мне? – неожиданно послышался обиженный детский голос, но судя по звуку ребенку ответили затрещиной.

– Будем, – мрачно повторил за хозяином Алексей. Пить лежа на животе было неудобно, поэтому он перевалился на бок и чтобы не смалодушничать, быстро сделал два больших глотка.

Зайцев долго кашлял и плевался, пока чья-то рука не заткнула ему рот картофелиной.

– Пожуй-пожуй, – услышал он участливый голос Клавки. – Вино-то тяжелое, без привычки и обратно может выйти.

– Пожалуйста, скажите, как выбраться на поверхность? – прожевав половинку картофелины, ещё раз попросил Алексей. – Я вам заплачу. – Он прикинул, что может предложить своим невидимым собеседникам, ощупал карманы брюк и куртки и обнаружил лишь перочинный нож. Достав его, Зайцев покрутил ножичек в руке и даже причмокнул, изображая удовольствие: – У меня есть отличная вещь, такая складная штучка, ею можно все что угодно порезать...

– Ножик что ли? Да это не ножик, а баловство, – откликнулся мужик и звякнул чем-то тяжелым, вроде тесака или топора. – Не надо нам твоего, так расскажу. Что ж мы, не люди что ли? Значит, пройдешь три ряда, повернешь, потом ещё два ряда...

– Что такое ряд? – перебил его Зайцев.

– Ряд, это ряд. Потом в верхний лаз.

– Стоп-стоп-стоп, – заволновался Алексей. – Какой лаз?

– Обныкновенный, – ответил хозяин пещеры. – Дырка наверх, и ещё четыре ряда прямо. Потом в лаз, потом опять в лаз...А там рукой подать.

"Обныкновенный", – мысленно передразнил его Зайцев. Он понял, что без помощи местных выхода не найдет и заискивающе произнес:

– Может проводите?

– Давай дерябнем ещё по одной, – предложил мужик. – Потом, может, и провожу... а может, и нет.

Зайцев даже содрогнулся при мысли, что ему ещё раз придется проглотить эту гадость, но возражать не стал.

– А что это ты от Танькиной любови отказался? – вдруг серьезно поинтересовался хозяин норы. – Она баба хоть и подлая, но горячая.

– У вас здесь что, телефон? – спросил Алексей.

– Чего-чего? – не понял мужик.

– Понятно, там-там, – пробормотал Зайцев и тяжело вздохнул.

Они допили самогон, и во-второй раз эта процедура оказалась не такой мучительной, прямо по поговорке: "Первая – колом, вторая – соколом". Алексей доел картофелину, положил под голову кулак и закрыл глаза, но сделал это лишь по привычке – темнее от этого не стало, зато появилось уютное ощущение замкнутости пространства.

– Как же вы так живете? – обращаясь скорее к себе, тихо спросил Зайцев, но ему никто не ответил. Пока он закусывал, хозяева то ли уснули, а может не поняли вопроса или не пожелали отвечать на эту в общем-то бессмысленную реплику. "А в сущности, что такое дом... или родина? погружаясь в себя, равнодушно подумал Алексей. – Место, где ты родился. Дворец это или грязная нора, не имеет значения. Да и традиции – всего лишь правила, которые в тебя вбили ещё в детстве. Даже если они людоедские, все равно будешь жить по ним и цепляться за них, потому что они с рождения отпечатаны у тебя на подкорке. Наверное, условия жизни вообще не играют никакой роли, когда не с чем сравнивать. И помойка ничем не отличается от комфортабельной квартиры, если не знать о существовании этой квартиры. Известно ведь, птицы, рожденные в клетке, не покидают её, а виварные крысы, выпусти их на волю, сдохнут от стресса. Что ты им хочешь сказать? Что они неправильно живут? Они не поймут или легко докажут тебе обратное. Дети подземелья, ети их мать. Мир – это описание мира и не больше. Может быть даже когда-нибудь из них выведется этот самый Homo... как же это на латыни? Боже мой, какие же они все-таки вонючие!"

Глава 3

Проснулся Зайцев от храпа, причем храпели попеременно сразу двое, да так громко и протяжно, что у него засосало под ложечкой, как у больного печенью от жирного. Алексей не стал будить гостеприимных хозяев. Он ногой нащупал выход и, развернувшись, выполз в тоннель. Тошнота не отпустила его даже когда он удалился от берлоги метров на сто, и Зайцев сообразил, что это от самогона.

Тоннель плавно пошел направо. Алексей миновал поворот и почти рядом, впереди увидел на стене оранжевый отсвет, а затем и услышал странные звуки – что-то похожее на рычание или предсмертный хрип. "Корову что ли забивают?" – подумал он.

Зайцев пополз быстрее и вскоре очутился у входа в освещенную нору, точную копию той, где он очнулся утром. При его появлении язычок пламени затрепетал, заметался и едва не погас. Алексей хотел было поздороваться с хозяевами и спросить, в какой стороне выход из подземелья, но лишь раскрыл рот и тут же закрыл его. В глубине пещеры на травяной подстилке он обнаружил два голых человеческих обрубка, которые сплелись в жирный, словно бы агонизирующий клубок. У верхнего из четырех конечностей была всего лишь одна рука, у нижнего – одна нога. Кожа у обоих была почти прозрачной, как у личинок майского жука, и Зайцеву показалось, что он видит внутри этих бледных студенистых тел какие-то темные пульсирующие сгустки – внутренние органы.

Зайцева заметили, но оба обитателя норы, при виде случайного гостя ничуть не смутились. Их иссеченные лица ощерились в улыбках, и мужик изумленно произнес:

– Стояк!

– Мне надо на улицу, – наконец выговорил Алексей и отвернулся, но не из стыдливости, а скорее из эстетических соображений. – Я не знаю, как выбраться из вашего лабиринта, то есть, города или деревни.

– Исть хочешь? – отвалившись к стене, как-то невпопад, рассеянно спросила женщина, и Зайцев даже застонал от отчаяния и бессильной злобы.

– На поверхность как выйти? – на этот раз громко и довольно грубо повторил он. – Я знаю, что время божьего гнева, но мне очень надо. Я стояк, не умею ползать, отбил себе все руки.

– Неа, – ответила женщина. – Время Божьего гнева кончилось. Чичас Время сбора ранетых.

– А что же вы лежите? – Алексей едва не сказал "трахаетесь", но сдержался. – Идемте собирать ваших "ранетых". Заодно мне покажете, куда.

– Какие же чичас ранетые? Вечер уже. Время Великого затишья, – ответил мужик. – А ты прямо ползи. Там Мишка-дурачок живет. Его проси. Если отпустит... А мы обрядовые, нам не с руки.

Зайцев решил не лезть в семантические дебри языка кудияровцев и не доискиваться, что означает "время сбора ранетых" и "обрядовые". Не попрощавшись, Алексей пополз дальше по тоннелю. Он торопился выбраться из лабиринта засветло, яростно работал локтями, а потому довольно быстро выбился из сил.

Зайцев обливался горячим потом, тяжело дышал и до рези в глазах всматривался в кромешную темноту, но все равно ничего не видел. В красных кругах, которые плавали у него перед глазами, словно в магниевой вспышке, то и дело возникали какие-то неясные образы ландшафтов и причудливых архитектурных монстров. Иногда ему казалось, что его со всех сторон окружают живые существа, обитатели некой подземной мифической страны, и Алексей ненадолго замирал, чтобы прислушаться, действительно ли он здесь один. Наконец Зайцев остановился передохнуть. Он уронил голову на руки и начал успокаивать себя: "Черт с ним. Даже если опоздаю до темноты, переночую наверху, на песке, а завтра найду дорогу, тропинку или реку. Что-то же здесь должно быть." Он вспомнил фразу "если отпустит" и подумал: "Что это значит? А если не отпустит? Почему какой-то Мишка-дурачок решает, останусь я здесь или нет? Черт, даже здесь окопались сумасшедшие. Ну правильно, страна, где шизофреники воспитывают царских отпрысков, а потом приходят параноики, кончают шизофреников и перестраивают все на свой лад."

Жилище Мишки-дурачка Алексей обнаружил только когда подполз к нему вплотную. Оказалось, что Мишка завешивает вход в нору плотной циновкой из болотных трав, и слабый свет коптилки проникает в тоннель только через едва заметные отверстия. Зайцев чуть не прополз мимо, но заметил на стене множество светящихся точек и остановился.

– Есть здесь кто? – на всякий случай спросил он и тихонько постучал пальцем по плетеной занавеси. Ему никто не ответил, и тогда Алексей отодвинул циновку и заглянул внутрь. Там на подстилке лежал худой и очень грязный человек неопределенного возраста, с длинными спутанными волосами и прозрачной кожей. Половина лица у него была покрыта какой-то омерзительной рыжей шерстью, отчего нижняя часть от носа до подбородка больше напоминала взлохмаченный лобок.

У хозяина пещеры имелись в наличии все четыре конечности, и одной из них он что-то усердно процарапывал на полу. Как и все обитатели подземелья он был одет в бесформенный мешок, а локти и колени дурачка были так же обезображены наростами.

– Ты Мишка-ду..? – начал Зайцев и смущенно замолчал.

– Да, я Мишка-дурачок, – не поднимая глаз, ответил тот. – Заползай, стояк, я тебя давно жду. Исть хочешь?

Нет, спасибо, – отказался Зайцев. Предпоследняя фраза озадачила его. Алексей очень торопился изложить просьбу, но увидев вполне нормального, психически здорового мужика, сразу позабыл о ней. Зайцев вполз в нору, поправил за собой циновку и только сейчас заметил, что все стены испещрены какими-то символами. Одни из них напоминали пиктограммы, другие древнеегипетские и корейские иероглифы. Рунические значки и клинопись соседствовали со стилизованными латинскими буквами и кириллицей. Эта настенная роспись походила на попытку создать из всех существующих письменных систем что-то вроде графического эсперанто.

– Ого! – разглядывая письмена, невольно воскликнул Алексей, а хозяин, доцарапав очередную закорючку, наконец снизошел до гостя и посмотрел на него.

– Хочу свою грамоту придумать, – не без хвастовства заявил Мишка. Жизнь нашу буду записывать, все как есть: кто родился, кто помер, чего говорят.

"Так вот почему тебя называют дурачком", – подумал Зайцев и, не скрывая иронии, спросил:

– А на чем же ты будешь писать? На деревянных дощечках?

– На стенах и буду, – не реагируя на иронию, ответил Мишка. – Места много.

– Это точно, – сказал Алексей и наконец поинтересовалс: – Ты-то зачем здесь колупаешься? У тебя же и руки, и ноги есть. Мог бы жить как нормальный человек.

– А без рук, без ног разве нельзя жить как нормальный? – вопросом на вопрос вкрадчиво ответил Мишка.

– Можно, конечно, – растерянно ответил Алексей. – Но не здесь же. Зачем ползать под землей?

– Все ползают. Мы кудияровцы – богоносцы, за то и страдаем.

Даже тот незначительный интерес к этим несчастным, который был у Зайцева вначале, после этих слов сразу пропал. "Богоносцы хреновы, – с неприязнью подумал он. – А впрочем, почему бы и нет? Нормальный человек разве сможет здесь жить? А богоносец – он терпеливый, все вынесет"

– Хочешь, пойдем со мной, – предложил Зайцев и тут же подумал: "А куда я его, дикаря, потом дену? У него из документов одно имя – Мишка-дурачок. Наверное родился здесь и ходить толком не умеет."

– Благодарствуй, стояк, – сверкнув глазами, ответил хозяин норы. – Я так считаю, лучше здесь умереть лежа, чем там жить на коленях. Ты, стояк, зря народ баламутишь. У нас своя жисть, у тебя – своя. Был у нас здесь один такой же шустрый, все на четвереньках бегал, да народ подбивал, пока ноги не поотрывало. Тоже любил речи говорить. Сейчас многие болтают. Порядка совсем не стало. Ничего, кончится Время Великого затишья, всем припомнится.

– Время Божьего гнева, это когда стреляют? – стараясь попроще сформулировать вопрос, спросил Алексей.

– Это когда с неба падает очищающий огонь – кара за неверие и распутство наше, – назидательно ответил Мишка-дурачок. – Опять же, огонь людишкам шибко расплодиться не дает. А то ведь давно бы заполонили весь город и перегрызли друг дружку. Да, места у нас маловато, – с сожалением закончил он.

– А огонь этот какой? – не отставал Зайцев.

– Божий, – тихо пояснил хозяин норы.

– Ладно, хотите ползать, ползайте, – потеряв надежду получить вразумительное объяснение, сказал Алексей. – Кстати, вчера у меня в трактире стащили сапоги фляжку и ружье. Ружье – это такая палка.., подбирая слова, начал он. – Внизу деревянная, наверху железная...

– Там, небось, и валяется, – перебил его Мишка. – У нас не тащат. Мы честность блюдем. Чужое – никогда.

– А картошку? – вспомнил Зайцев.

– Картошка – святое.

– А фляжка? – не унимался Алексей.

– Побаловаться небось взяли, – начиная злиться, ответил Мишка. – Они же как дети. Наиграются, отдадут.

– Ну, дети, так дети, а мне пора, – усмехнувшись, сказал Зайцев. Ему очень не понравились слова "они же как дети". Эта фраза высветила и кем аскет-пещерник считает себя и, возможно, его действительный статус в обреченном на вымирание подземном минигосударстве. – Значит, ты здесь первый парень на деревне? – спросил он.

– Первый, не первый, а народ слушается, – хвастливо ответил Мишка-дурачок, чем напомнил психологу Зайцеву подростка из тех, кто не способен выделиться из среды своих сверстников, а потому окружает себя малолетками и верховодит ими.

– Покажи дорогу наверх, – помолчав, попросил Алексей.

После этих слов с лицом хозяина норы вдруг случилось нечто, не предвещающее гостю ничего хорошего. На губах у Мишки появилась полубезумная улыбка, он опустил глаза и, давя смех, проговорил:

– А тебя не отпустят.

– Почему? – удивился Зайцев.

– Не тот стояк. Забрел – все.

От неожиданности, словно вполне мирный на вид собеседник выхватил нож и приставил к горлу, у Алексея сперло дыхание. Он заволновался и посмотрел на циновку, как-будто проверяя, успели на выход из норы поставить решетку или нет.

– А на хрена я вам нужен? Что вы со мной будете делать? – стараясь сохранять невозмутимость, спросил он.