Текст книги "Отдел 15-К. Отзвуки времен"

Автор книги: Андрей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава вторая
Идолы (начало)

– Олег, что ты на них орешь? – осведомилась тетя Паша у Ровнина. – А? Ребята в разрезе текущего понимания ситуации и имеющегося у них опыта сделали все верно. Выше головы не прыгнешь, ниже задницы не сядешь.

– Павла Никитична, лично меня за такие ошибки в свое время ты не защищала, а в пол без отвертки вкручивала, – повернулся к уборщице начальник отдела.

– С тебя спрос другой был, – резонно заметила старушка. – Поскольку дни на дворе куда более лихие стояли.

– Дни у нас всегда невеселые, – встала на сторону руководителя Виктория, расположившаяся рядом со склонившимся на стол и дремлющим Михеевым. – Да, Паша? Паш! Проснись.

– Я за! – встрепенулся тот. – Или против. Как нужно?

– Нужно не отпускать двух молодых оперативников на городские свалки, которые никогда местами для беспечных прогулок не считались, – уборщица решила сменить тактику и подойти к вопросу с другой стороны, причем это неожиданное адвокатство поразило провинившихся ребят куда больше, чем то, что на них обычно спокойный Ровнин собак спустил. – Без пригляда и контроля.

– Ой, тетя Паша, вот это вообще ни разу не аргумент! – отмахнулся Олег Георгиевич. – Молодых… Ну ладно Мезенцева, здесь худо-бедно можно согласиться. Но Нифонтов? Какой он молодой? В смысле, как сотрудник? Несколько лет в отделе, нож давно получил.

– Так я с себя ответственность не снимаю, – совсем уж насупился Николай. – Только еще раз повторю, что мог, то сделал.

И он не врал, все именно так и обстояло.

Тогда, на свалке, только услышав, как замедлилась речь Георгия, он сразу заподозрил недоброе и глянул на его лицо. И да, догадка оказалась верной. Как раз в этот самый момент зрачки в глазах юноши как бы исчезли в никуда, давая дорогу мутной белесости, такой, какую можно увидеть, например, у некоторых глубоководных рыб. Вот только рыбы те относительно безвредны, по крайней мере до той поры, пока не сунешь им палец в пасть, а люди с такими глазами, как хорошо было известно Николаю, непременно создают неприятности окружающим. Отчего? Да потому что они себе уже не принадлежат и их поступками управляет кто-то другой. Ну а для хороших целей подобные вещи никто никогда не проделывает, что тоже доказано, причем опытным путем.

– Кха-а-ар-рг-г… – выдавил из себя Георгий совсем уж невнятное сочетание звуков, а следом за тем неожиданно резво прыгнул на оперативника, только-только велевшего напарнице бежать отсюда максимально быстро и уводить свидетеля. Резко так прыгнул, совершенно не по-людски, словно прямо какая-то обезьяна из диких джунглей.

Не то чтобы Нифонтов не успел среагировать на это неожиданное нападение, инстинкты сработали как надо, но равновесие он все же потерял, потому рухнул на груду резко пахнущего картона вместе с вцепившимся в него злодеем. А уже в следующий миг в глазах его вспыхнули искры – это Георгий со всей дури саданул своим лбом оперативника в лицо, прорычав при этом нечто нечленораздельное. И что любопытно, голос его резко изменился, он стал более хриплым и грубым. Ну а следом за тем его левая рука вцепилась Николаю в горло, при этом сила в ней ощущалась невероятная, потому доступ воздуха для оперативника был перекрыт моментально и почти полностью.

А вот после как раз и случилось то, за что Ровнин распекал в своем кабинете провинившуюся парочку.

Георгий текучим и очень ловким движением достал из наплечной кобуры, обнаружившейся под его темной короткой курткой, блеснувшую воронением «беретту» и несколько раз выстрелил в спину своему несостоявшемуся контрагенту, спешно ковыляющему прочь. Еще бы десяток-другой секунд – и улизнул бы от смертушки этот негодяй, поддерживаемый Мезенцевой, скрылся бы от костлявой за ближайшей кучей непереработанного хлама, подвывая от боли и страха. Ну, по крайней мере, на какое-то время точно. Не факт, что надолго, разумеется, за торговлю столь неприглядным товаром хорошего ничего ему точно не светило, но эту ночь он точно пережил бы.

А так – нет. Три пули – три дырки в спине. И все они, как выяснилось чуть позже при беглом осмотре тела, относились к тем ранениям, которые несовместимы с жизнью.

Следующей мишенью Георгия, несомненно, должна была стать Мезенцева, но до этого, слава богу, не дошло. Точнее, за это следовало сказать спасибо Нифонтову, который, несмотря на то что его голова все еще гудела от сильнейшего удара, а глаза вылезали на лоб от недостатка кислорода, все же смог сохранить присутствие духа и принять единственно верное решение, а именно – ткнуть ствол своего пистолета в живот убийцы торговца контрафактом и несколько раз нажать на спусковой крючок.

Тело Георгия вздрогнуло, рука чуть ослабла, и Николай наконец-то со всхлипом втянул в себя воздух, пару минут назад казавшийся ему вонючим и нечистым, а теперь сладчайшим и свежайшим. Все относительно, прав был старик Эйнштейн.

Выстрел. Еще один. Это в действие вступила Мезенцева, она всаживала в одержимого юношу пулю за пулей, причем тот и не думал умирать, только знай дергался при каждом попадании. Мало того, на его лице появилась очень и очень недобрая улыбка, которая крайне не понравилась Николаю, безуспешно пытающемуся столкнуть с себя противника.

А после все кончилось. Георгий издал горловой звук, примерно такой, какой можно услышать в момент пробивания засора в раковине вантузом, затем его тело обмякло, и он мешком повалился на землю.

– Что за хрень?! – заорала Мезенцева, подбегая к Нифонтову. – А?

– Заткнись, – просипел тот, цапнул с земли фонарик, с трудом поднялся на ноги, развернулся и обвел светом мусорные кучи. – Она тут. Или он. Рядом. Не бывает по-другому. Кха!

Так и есть: на одной из высоченных груд бытовых отходов, окружавших площадку, обнаружилась темная фигура, стоящая на самом, назовем его так, гребне и смотревшая вниз, прямо на оперативников. Луч выхватил ее из мрака, только вот ничего это стоящим внизу людям не дало, капюшон мешковатой куртки надежно скрывал лицо неведомого наблюдателя. Как, впрочем, и фигуру, потому понять, мужчина это или женщина, тоже было сложновато.

Кукловод. Тот, кто захватил сознание Георгия и, по сути, стал причиной его гибели.

– Надо брать, – вытолкнул приказ из саднящего горла Николай. – Быстро! Вот это настоящий покупатель.

Но какой там! Оперативники не успели двинуться с места, как тот, кто подчинил себе сознание покойного Георгия, канул во тьму свалки, где найти его возможным никак не представлялось.

Вот так и вышло, что окончательным результатом незамысловатой вроде операции выступили два трупа и три банки с такими ингредиентами, которые даже темные колдуны или самые отвязные ведьмы, окончательно склонившиеся на сторону мрака, не рискнут пускать в ход. Да что там! Просто хранить. Потому что за такие штуки никакого суда и следствия со стороны отдела не последует, а только допрос и последующее воздаяние по заслугам. Причем скорость и безболезненность воздаяния напрямую зависит от личной коммуникабельности и готовности к диалогу на допросе.

По сути, кроме как провалом случившееся назвать было нельзя, по причине чего, собственно, Ровнин и распекал провинившуюся парочку в своем кабинете, причем в присутствии остальных сотрудников отдела. Нет-нет, никакой показательной порки, ничего подобного. Просто случившееся событие даже с учетом специфики работы отдела 15-К являлось из ряда вон выходящим, вот и совместил Олег Георгиевич головомойку с производственным совещанием.

– Правы они оба, – подал голос Михеев, а после потер щеки ладонями, сгоняя остатки сонливости. – Колька действовал полностью по ситуации. И Женька тоже ни при чем, она пыталась этого стервеца спасти, как ей было велено. Но кто мог предположить, что покупатель одержимым окажется? Мало того, что он еще и палить начнет?

– Последнее меня более всего смущает. – Ровнин уселся за стол. – Может, даже больше чем то, что на теневом рынке снова всплыла эта дрянь. Одержимость. Давненько в столице никто таким не баловался, по крайней мере так нагло, в открытую. Втихаря, уверен, случалось, зная нашу клиентуру, можно в том не сомневаться, но вот так, напоказ, с потенциальной готовностью на убийство, чуть ли не демонстративно? Это кто же такой смелый?

– Или глупый, – поправила его Тицина.

– Вот уж нет! – возразила ей тетя Паша. – Наш некто кто угодно, только не дурак. В первую очередь потому что дураку ни к чему тот товар, который выступал предметом сделки. Не по ранжиру он ему. Что там! Он не всякому умнику по плечу. Сколько я смогу назвать имен тех, кто горазд на волшбу или ритуалы такого уровня, при котором понадобятся такие ингредиенты? Десятка полтора максимум, кабы не меньше. Ну а в том, что его собирались пустить в ход максимально скоро, даже не сомневайтесь. Для стояния на полке подобное не приобретают, оно непременно должно пойти в ход. Товар скоропортящийся, месяц-другой, и можно выбрасывать.

– Сдается мне, что список имен, который ты имела в виду, смело можно мартирологом назвать, – заметил Пал Палыч. – Поскольку все его участники мертвы, причем давно.

– Ван Дорк точно жив, собака такая, все никак не окочурится. Он опять меня с Новым годом поздравил и коробку с бельгийским шоколадом передал, – поправила его уборщица. – Но кого-кого, а его точно в Москве нет. И пока меня костлявая не приберет, он сюда не сунется, таковы условия нашей сделки. Плюс еще двадцать лет после моей смерти.

– А если мы все же неправы? – предположила Вика. – Может, это не для себя покупалось, а для перепродажи? Тому же… Э-э-э… Ван… Как его, теть Паша?

– Дорку, – напомнила старушка. – Да нет, не думаю. Слишком сложно. Купи, храни, потом еще через границу переправь, и я сейчас не о доблестной таможенной службе речь веду. Это все время и риски. Очень большие риски. Чересчур уж многослойная схема.

– Зато и доход хорош.

– На Шлюндта намекаешь? – проницательно глянула на девушку тетя Паша. – Ну да, этот здесь обретается и по-прежнему за копейку удавиться готов. Но – нет. Чересчур скользкая тема, даже для него. Очень уж за гранью закона находится. Хотя закон для него, как всегда, вторичен. Главное – следы. Он никогда их не оставляет, а тут вон целый ворох. Да, пока они никуда не ведут, но есть же? Так что, нет, Шлюндт тут ни при чем.

– Что еще примечательно, – кивнув уборщице в знак того, что ее доводы приняты, продолжила Виктория. – А тара-то для хранения изменилась.

– Вроде та же, – глянул на нее Михеев. – Или я что-то упустил?

– Упустил, – подтвердила девушка. – Вот, клеймо появилось. Смотрите.

Она перевернула емкость вверх дном и продемонстрировала собравшимся небольшой кругляш, вдавленный в стекло, на котором были изображены раскрытая книга и меч, как бы рассекающий ее на две части.

– Почти знак качества, – фыркнула Тицина. – Однако!

– Не почти, а он и есть, – мрачно сообщила ей тетя Паша.

– Во наглый! – не выдержала Женька. – Это до какой степени надо быть уверенным в своей неприкасаемости?

– Или неуловимости, – поправила ее Тицина.

– А я думаю, что это как раз очень хорошо, – произнес Николай. – Наглых и самоуверенных ловить проще всего. Они чаще ошибки совершают.

– И да, и нет. – Ровнин достал из ящика стола трубку и пачку табаку. – Чаще, конечно, да, но… Плюс я не уверен, что это личное клеймо нашего фабриканта. Это может быть и цеховой знак, причем с изрядной такой историей, уходящей корнями, например, в Средневековье. Надо будет в базе покопаться, поискать совпадения. Если прав ты, Коля, то на этот раз нам, может, и повезет. Если я, то все не так радужно.

– Почему? – тут же спросила Мезенцева.

– Вот же дурища, – вздохнула тетя Паша. – Олег говорит о том, что раньше этот паскудник один работал, а теперь, возможно, его под крыло взяли. За особые заслуги и высокий профессионализм. Одиночку ловить, конечно, труднее, но если уж на след встанешь, то все, никуда ему не деться. А вот когда твою цель всячески прикрывают работодатели, особенно с хорошими связями, возможностями и деньгами, то задача усложняется, и изрядно. Брали мы лет сорок назад одного такого, так вот за ним как раз большие люди стояли. Ох, чего только в ход против нас не пускали, как только не пытались остановить! Меня сначала машиной хотели сбить, а потом в квартиру «посевовские» издания подбросили. Ну, запрещенную в стране литературу, за которую можно было хорошо так присесть.

– Но раскрутили дело? – азартно уточнила Женька.

– А как же, – не без гордости подтвердила тетя Паша. – Про него и по сей день иногда программы по телевизору показывают. Документальные расследования.

– Да ладно? – теперь уж и Николай удивился.

– Ну, формально чекисты тогда все зашили под коррупцию в торговых сферах, потому про него и любят вспоминать, – пояснила уборщица. – «Икорное дело». Но это так, вывеска. А по факту все куда серьезней обстояло, поверь. Хотя и цеховиков тогда тоже прижали как следует, разумеется. Юрий Владимирович свою работу хорошо знал, что есть, то есть.

– Кто знал? – уточнила Женька.

– Дед Пихто, – отмахнулась тетя Паша. – Верно говорят: потерянное поколение. Иваны, родства не помнящие.

– Это все здорово, но надо начинать землю носом рыть, – пыхнул трубкой Ровнин. – По-другому не получится, удачи у моря в данном случае ждать не стоит. Паш, начинай теребить агентуру, причем сразу по двум направлениям. Нам мало найти изготовителя этой дряни, надо и того отыскать, кто ее в ход собирался пустить. Причем как бы второй похлеще первого не оказался. Продавец только бизнесмен, как бы это цинично ни звучало. А вот потребитель… Надо его за горло брать, и как можно быстрее. Валя, ты попробуй разговорить кого-то из теней, может, кто что знает. Вика…

– Я знаю, что мне надо делать, – не стала дослушивать девушка. – Но сразу предупреждаю: вряд ли эти зелья нас к кому-то приведут. Скорее всего, получится так же, как и в прошлые два раза, то есть никак. И это, кстати, аргумент к спору о том, кем является изготовитель данной дряни, гением или глупцом. Дурак так запутать все тропинки, к нему ведущие, не сумеет.

– А мы? – Женька показала пальцем сначала на себя, потом на Нифонтова. – Нам что делать?

– Спать ступайте, – велел ей Олег Георгиевич. – Не совсем же я зверь? Да и толку от вас никакого не будет, вы с минуты на минуту начнете носом клевать. А вот после подтянете на себя всю текучку, Михееву сейчас не до нее станет. Тетя Паша, тебе приказывать не вправе, но ты…

– Я этих двоих с собой вечером прихвачу, – тоном, не оставляющим места для спора, сообщила руководителю отдела уборщица. – Поеду навещу одного старого приятеля.

Последнее слово она так выделила голосом, что Мезенцева тут же влезла в разговор со своим мнением:

– Не похоже, что приятеля.

– Я этого старого хрыча полвека не видела, и еще столько же не встречать бы, – подтвердила ее подозрения тетя Паша. – Редкой сволочности особа, даже по нашим меркам. Но при этом к нему раньше слухи да сплетни со всей Первопрестольной стекались. Любопытен он без меры плюс не прочь у чужого огонька руки погреть, если получится. Оно, конечно, время идет, мы все не молодеем, но привычки есть привычки, вряд ли они у него поменялись.

– Этот ваш знакомый точно не помер? – фыркнула Валентина. – Полвека – изрядный срок все же. А то прокатаетесь только понапрасну.

– Если бы помер, я бы проведала, – уборщица мечтательно прикрыла глаза. – И отпраздновала бы как следует. Только жив он. Жив. Сидит на своих исконных землях, как раньше, дергает за паутинки всех, до кого дотянуться может. Правда, власти у него поубавилось и владений тоже, это факт, но остальное, думаю, как было, так и осталось.

– А я знаю, о ком ты говоришь, – выпустив колечко дыма, произнес Ровнин. – О Фоме Фомиче. Верно?

– Верно, – кивнула тетя Паша. – Хм. Странно. А ты когда это с ним успел знакомство свести? И почему я ничего о том не ведаю?

– Понятия не имею, – усмехнулся Олег Георгиевич. – Это применительно к твоему незнанию. Что до знакомства, меня с ним Морозов познакомил незадолго до смерти. У них какие-то дела совместные имелись, но кто и что – не в курсе. Привез, представил, а после я у машины ждал, пока они лясы точили друг с другом.

– И зря ты мне про это не рассказал еще тогда, – сверкнула глазами тетя Паша. – Следовало бы. Может, Морозов и погиб оттого, что с Фомичом связался? Этот гад подколодный запросто мог такое устроить. Его хлебом не корми, только дай кого-то сгубить.

– Ну, началось, – закатила глаза под лоб Тицина. – Сейчас пойдет изложение теории всемирного заговора от тети Паши.

– Экая ты сегодня резвая, Валентина. – Уборщица встала со стула и взялась за швабру, прислоненную к его спинке. – Хотя вроде на дворе и не весна.

– А при чем тут весна? – заинтересовался Николай. – Какая взаимосвязь?

– Так Валька на диету свою всегда по апрелю садится, – пояснила уборщица. – Как есть перестает, так у нее чувство юмора обостряется. Ну, не то чтобы прямо юмора… Так, потуги на оный. Ну, вы все только что слышали. Она вроде как пошутила, но чего-то не смешно никому. Так я о чем? А, вот! Но то ведь весной, верно, когда она голодает и маленько стройнеет. А сейчас вон гляди, как у нее с боков свисает! Значит, жрет все и без разбору. Вот и выходит несоответствие. С чего ей шутить? Не сезон!

– Фу, тетя Паша, – поморщилась Виктория. – Прямо вот фу! Зачем так-то?

– Я старая, мне можно. – Уборщица открыла дверь. – У меня маразм прогрессирует, потому ответственность за сказанное отсутствует полностью, равно как и моральные обоснования чего угодно. Эй, вы, двое, брысь спать. Вечером нас ждут великие дела, так что отдохните маленько.

– Ну, тетя Паша. – Щеки Валентины вспыхнули как маков цвет. – Ну, тетя Паша!

– И? – Уборщица оперлась на швабру, став немного похожей на статую «Девушка с веслом», разве что только выглядела не столь монументально. – Я тетя Паша. Чего сказать хочешь?

– Ничего, – буркнула Тицина и выскочила из кабинета.

– В самом деле, – укоризненно произнес Ровнин, выбивая трубку в пепельницу. – Валентина теперь неделю будет как в воду опущенная ходить. Ты же знаешь, как она к своей фигуре относится.

– Дура потому что, – Михеев зевнул и тоже направился к двери. – Все у нее нормально с фигурой. С башкой – нет, с ней беда, а с фигурой – нормально. Есть за что мужчине подержаться. И для голодного года она то что надо, ей долго питаться можно, если что!

– Михеев, ты не тетя Паша, потому тебе я честно все могу сказать, – заявила Виктория. – Ты – скотина!

– Редкостная, – согласился с ней оперативник. – Кто бы спорил? Олег, я уехал, если что – на связи. Коль, звонки по работе на тебя перевожу, уж не обессудь.

– Не вопрос, – кивнул Нифонтов. – Жень, пошли спать. Чую, времени у нас в обрез. Аникушка, тебе чего?

Домовой сурово заступил парочке оперативников дорогу и помотал головой в отрицающем жесте.

– В душ вам надо сходить, – сообщил молодым людям Тит Титыч, вылезая из стены. – Только уж по отдельности, вестимо, не вместе. Что вы так смотрите? Вы же не в розарии бродили, а на свалке, потому, должно, пахнет от вас. Я-то мертвенький, не чую, а вот остальным-то как быть? Да и мебеля стоит пожалеть, трупный да мусорный смрад самый цеплючий. Опять же, одежду надо бы сменить, а эту вон Аникушке отдать, он ее быстренько простирнет, отпарит.

– Представляешь, а я привыкла, – удивленно сообщила Николаю Мезенцева и понюхала рукав своей куртки. – Серьезно. Вот чего Вика жалом водила и от меня шарахалась!

В результате после водных процедур только пару часов ребятам и удалось покемарить на старых кожаных диванах, которые стояли в небольшой комнатушке, известной среди сотрудников отдела под кодовым названием «спальня», и помнящих те времена, когда Россией правил царь-батюшка, причем, скорее всего, даже не тот, которого большевики в Ипатьевском доме порешили.

До вечера они успели сгонять на Мещанскую, где провели воспитательную беседу с начинающим подъездным, взявшим моду подглядывать в ванной за молодыми и фигуристыми гражданками, проживающими в вверенном ему доме, после по приказу Ровнина заскочили в ОВД, на территории которого находилась вышеупомянутая свалка, и подписали бумаги, по которым значилось, что это именно они обнаружили тела двух неустановленных граждан, одного с ножевыми ранениями, приведшими к его гибели, второго с огнестрельными. От ножевых, как выяснилось, скончался Георгий. Причем они действительно на теле имелись, и орудие, которыми их пострадавшему нанесло неустановленное лицо, уже лежало в вещдоках. Ну вот не хотел Олег Георгиевич тратить время на служебное расследование, которое являлось неминуемым в том случае, если Нифонтов и Мезенцева напишут рапорт о применении табельного оружия, как того требовал закон. Опять же, по процедуре их обоих должны были от дел отстранить, а работать и так некому. Каким образом он этого добился, на какие рычаги нажимал – неизвестно, но результат был нагляден. Нет больше огнестрельных ранений. Не стрелял в Георгия никто.

Короче, хорошо так помотались ребята по городу, в результате вернулись в отдел не к шести, а почти к семи часам вечера, когда солнце уже почти село за крыши домов.

– Устала, как собака, – простонала Женька, вылезая из микроавтобуса. – И если я сейчас чего-нибудь не съем, то незамедлительно сдохну.

– Валяй, – бодро предложила тетя Паша, невесть откуда появившаяся рядом с сотрудниками. Не было ее только что, и тут раз – вот она появилась. – Помирай.

– Вы такая добрая сегодня, что прямо пипец, – чуть ошарашенно пробормотала Мезенцева. – Сначала Вальку приласкали, теперь меня. Какая собака вас укусила? Или у вас этот… Как его… Осенний сплин?

– Никто меня не кусал. Это вы с Валентиной слишком много о себе понимаете. Ну и еще не умеете отвечать за свои слова. Ты сказала, если сейчас не поем, то помру. В данный момент о еде можешь забыть, потому что прямо сейчас мы отбываем к Фоме Фомичу в гости. Так что либо бери слова назад, либо помирай.

– Беру слова назад, – вздохнула Мезенцева. – А может, завернем по дороге в какой-нибудь магазин, а? Купим сэндвичей или чего-то в этом роде? Я угощаю.

– Некогда. – Тетя Паша ткнула пальцем в стремительно темнеющее небо. – Мы и так опаздываем. Я хотела появиться там до заката, это лучшее время из всех возможных, но вы, мои юные друзья, совершенно не знаете цены правильности момента в частности и времени в целом. Плюс теперь мы все пробки соберем, поскольку ехать нам на другой конец города.

– А куда именно? – уточнил Николай, снова пристраивая свой смартфон в держатель, прилепленный к лобовому стеклу. – Какой адрес задавать?

– Битцевский лесопарк, – ответила старушка, ловко забираясь в микроавтобус. – А на месте сориентирую, с какой стороны подъезжать к нему следует. Понятно, что с конца шестидесятых там все изменилось, но, думаю, не заплутаю. В старые времена я там часто бывала. В каком-то смысле это была наша территория. Отчасти, разумеется, но тем не менее.

– В каком же смысле «наша»? – Женька уселась рядом с ней. – Отдельская?

– Место отдела – тут, и более нигде, – немного жестко ответила ей старушка. – От веку и до веку. Пока стоит Сухаревка, пока лежит в этой земле хоть один кирпич из основания «брюсовой» башни, быть нам здесь, ясно? Это наш дом. Судьба наша. Умирать каждый в том месте станет, которое ему судьба определит, это верно, но все одно напоследок хоть на миг сюда вернется, чтобы попрощаться с домом своим и семьей. Так было, и так будет.

– Никто и никогда, – понимающе кивнул Николай и повернул ключ в замке зажигания. – Это мы в курсе. А вот насчет Битцевского парка я с Женькой соглашусь. В смысле, тоже не понял, что вы в виду имеете. Почему «наш»-то?

Оказалось, что в двадцатые-тридцатые годы находился там некий санаторий, принадлежавший Центральной комиссии по улучшению быта ученых. Нет, все было так, как значилось на бумаге, то есть там и ученые имелись, причем самые настоящие, уставшие от трудов праведных, мыслительных, и массовики-затейники с баянами наперевес, столовая, в которой сметану в стаканах на завтрак официантки в фартучках и наколочках труженикам от науки подавали. Вот только почти все эти умники трудились не где-то там, а в бехтеревском институте изучения мозга. Очень непростом институте, в который не то что с улицы попасть никто не мог, но и даже по рекомендации, если та была недостаточно весома. Впрочем, оно ни разу не странно, ведь работу данного заведения курировал непосредственно Глеб Бокий, человек крайне непростой, возглавлявший 9-й отдел ГУГБ НКВД, о работе которого и сегодня мало чего известно, и знающий очень, очень многое о той стороне жизни, в которую обычным людям хода нет. В основном в прессе циркулируют сплетни про торт с ядом, которым Крупскую отравили, и прочие утки подобного толка, но все это так, мишура. А чем на самом деле занимались Бокий и его люди, не знает никто, кроме небольшого количества лиц, имеющих доступ к закрытым архивам.

Так вот, в подобном режиме просуществовал этот санаторий до самого 1937 года, а потом все резко прекратилось. Некому стало там отдыхать, разбросала жизнь и судьба ученых-бехтеревцев по разным местам. Кого в другие институты, кого в шарашки крепить оборону Родины, а немногих и в недальние от санатория Коммунарку или Бутово, на тот полигон, рядом с которым каждую ночь ревели моторы машин, глушащие звуки выстрелов. Хотя, если честно, большинству ученых в этой лотерее все же повезло побольше, чем сотрудникам Бокия, поскольку последних, за редким исключением, почти всех к стенке прислонили, причем в кратчайшие, даже по тем скорым на расправу временам, сроки. Ну а везунчиков, таких как тетя Паша, отправили туда, где ночь по полгода длится и северное сияние по небу красоту раскидывает. И еще неизвестно, кому пришлось хуже – живым или мертвым.

Что же непосредственно до санатория, с ним-то как раз ничего и не случилось, он просто перешел в ведение Академии наук, вот и все. Впрочем, нет, не все. Местечко для отдохновения ученых Глеб Иванович то ли случайно, то ли с умыслом выбрал непростое, с историей, причем серьезной, трехвековой, связанной с очень громкими именами. Создали санаторий на базе старинной усадьбы под названием «Узкое», которая в разные годы принадлежала Стрешневым, Голицыным, Трубецким. Короче, тем, кто стоял близ трона государева и решал, кому в государстве Российском жить, а кому умирать. Кто знает, о чем в той усадьбе разговоры в старые времена велись, какие планы строились, какие тайны доверялись и нарушались?

Да и кровь, поди, там лилась. Не может такого быть, чтобы без нее обошлось. Там, где есть власть, всегда поблизости угнездятся деньги, ложь, кровь и смерть. Они порознь не ходят.

Дом – он, конечно, не живое существо, но душа в нем есть, это уж точно. И она запоминает все и всех, кого видела.

А самое любопытное то, что путь свой тетя Паша с молодыми коллегами держала вовсе не в это, казалось бы, просто-таки созданное для них место.

– Там и раньше делать было нечего, – отмахнулась от насевшей на нее Женьки старушка. – Умники эти нудные были до жути. Вроде молодые ребята большей частью, кровь должна играть, штаны спереди бугром топорщиться при виде красивой и бесхозной бабы, а на деле пшик и только. И глаз у них тусклый, что у воблы сушеной. Я в тридцать пятом туда после ранения поехала подлечиться, мне один ухарь-одессит сдуру плечо продырявил при задержании, так меня на три дня только хватило. Скука смертная, даже водка не спасала. Сбежала я оттуда в результате, на Лубянке быстренько перехватила у Гриши Крамфуса одно любопытное дельце, связанное с наследием «Астреи», и уехала в Ленинград. Иначе было нельзя, Глеб Иванович очень не любил, когда его приказы нарушали.

Нифонтову было знакомо это название. «Астрея», масонская ложа, одна из самых влиятельных и старейших в России, сумевшая пережить треволнения времен Александра Первого, сберечь свои символы, несмотря на то что за ними гонялись не кто-то, а коллеги Николая и Женьки, тогда находившиеся в подчинении у графа Кочубея, которого император как раз на масонов и натравил, а после возродиться к жизни в начале двадцатого века.

– Нет, нам вообще в другую сторону надо, – продолжала тем временем свои речи тетя Паша. – Нужная дорога через лес идет. По нему до реки Чертановки дойдем, от нее возьмем направление к трем ручьям, а там, коли повезет да Фома Фомич нас видеть пожелает, и до цели нашего путешествия доберемся.

– А имя собственное у этой цели есть? – осведомилась у уборщицы Женька. – Просто как-то меня Чертановка насторожила немного. Не думаю, что просто так реке подобное название дали.

– Правильно думаешь, – подтвердила тетя Паша. – Молодец, иногда проявляешь смекалку. И потому тебе вряд ли понравится то, какое имя носит резиденция Фомича.

– И все-таки? – чуть выпятила нижнюю губу Женька.

– Лысая гора, – ответила ей старушка и мило улыбнулась.