Текст книги "Те, которые"

Автор книги: Андрей Жвалевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

А еще я начал принимать приглашения, которые раньше даже не рассматривал. Дело в том, что старая знакомая – телережиссер Танюша – давно пыталась заманить меня на какое-нибудь ток-шоу в качестве эксперта. Однажды, когда стало особенно тошно, я согласился. И получил немало удовольствия. Оказалось, что самое интересное происходит за кадром. На эти шоу приглашают, в общем-то, интересных людей. Я сразу сдружился с отцом Виталием – умнющим представителем Московской патриархии, который часто бывал у нас по каким-то своим делам, выдающимся логиком и очень добрым человеком. Некоторые деятели из чиновничества, к моему удивлению, блистали литературными познаниями и умением рассказывать анекдоты, не всегда приличные. А телезвездочки-блондинки, как выяснилось, были поумнее некоторых политических обозревателей.

В общем, мне там нравилось, и я бы стал завсегдатаем ток-шоу, если бы не одно странное событие.

* * *

В тот раз темой передачи стал здоровый образ жизни. Поначалу я думал, что все пройдет как по маслу: «гвоздем программы» был удивительно дремучий мужичонка, косматый и в клочковатой бороде. Адепт правильного отношения к здоровью был одет в дерюжного вида рубаху до пят, суконные серые штаны и китайские синие кеды. Звали его Витя. Он исповедовал сыроедение, уринотерапию, соблюдение постов, вычисление в уме квадратных корней из пятизначных чисел и закаливание в проруби.

Само по себе это все не вызвало у собравшихся протеста – разве что уринотерапия заставила поморщиться. Но когда он принялся излагать теоретические основы…

– Даже физики знают, – восклицал Витя, – что энергия неизменна и сохраняется!

– Постойте… – пробовал поправить его кандидат физматнаук, но Витя останавливал его решительным жестом.

– Дайте я скажу! Энергия неизменна и происходит она от Бога!

Отец Виталий открывал рот для уточнения, но также был остановлен.

– Дайте я скажу! Энергия от Бога попадает по энергетическим каналам в чакры!

Сидящий на диване для гостей лысенький сморщенный буддист только качал головой, но и ему доставалось от Вити:

– А вы вообще молчите! Вы извратили Тетрапитаку и неправильно перевели Четвертую Корзину с санскрита! Так вот, молитва, даже если она на санскрите, модулирована с определенной частотой, которая совпадает с гамма-ритмом мозга!

– Нет такой частоты! – успевал вставить доктор медицины, но в студии снова звучало громогласное:

– Дайте мне сказать! А схаркивать вообще грешно и нарушает биоэнергетику организма, как доказал еще святой Порфирий Иванов! На эксперименте доказал! Да дайте же мне сказать!

Обсуждения никакого не получилось. Мы покатывались со смеху, массовка улюлюкала, ведущий сохранял маску хладнокровия ценой нечеловеческих усилий. Словом, было весело.

Только к концу ведущему удалось утихомирить неистового Витю. Времени почти не осталось, поэтому он попросил высказаться меня. Наверное, потому, что я единственный даже не пытался остановить адепта всего на свете.

Я собрал волю в кулак и начал:

– Сегодня мы увидели интересный образчик веры. Не веры в Бога, а…

Тут случилось нечто совсем дикое. Витя выкатил водянистые глаза из косматых бровей и завопил:

– Демон! Отдай туловище, демон!

И бросился на меня. Эффект неожиданности дал ему секунд десять, и Витя потратил их с толком: бил меня по голове одной рукой и дергал за волосы другой. Его, конечно, оттащили, передо мной извинились, в окончательный вариант программы это избиение не вошло, но я все равно перестал посещать ток-шоу.

Потому что Витя действительно едва не вытащил меня из оболочки.

* * *

Вечером после записи шоу с безумным Витей я лежал на диване и таращился в потолок. Настя спала: завтра нужно было порвать всех на олимпиаде. Тоня где-то шлялась со своим Костиком. Или валялась.

А я снова освежал в памяти впечатления. Витя, во-первых, оказался не таким уж безумным. То есть безумным, конечно, но разглядеть меня в чужой оболочке… Тут нужен, как минимум, дар. Во-вторых, он почти справился с задачей изгнания демона. Ну, может не почти, но я почувствовал, что меня извлекают наружу. Как будто зубную пасту выдавливают. А еще лопатки начали чесаться и валерьянкой запахло.

Осторожно клацнула входная дверь – Тоня вернулась.

Куда он меня выдавливал? Где бы я оказался, если бы Витю не оттащили? Где он этому научился? И если научился, значит, была практика? Пусть не у него, пусть у его учителей. Значит, я не один? Есть все-таки другие такие же?

Приоткрылась дверь в комнату.

– Как Настя? – спросила Тоня шепотом.

– Нормально, – прошептал я в ответ, глядя в потолок. – Гонял ее весь вечер по вопросам.

– Легла когда?

– Часа полтора назад.

– Ага… – Тоня помялась на пороге. – Ну… спокойной ночи.

– Погоди, – я приподнялся на локте, чтобы лучше видеть Тонино лицо.

Она стояла вполоборота, смерила меня затравленным взглядом. Очень она в этот момент напоминала ощетинившегося дикобраза.

– Ты счастлива?

Тоня улыбнулась. И уже могла ничего не отвечать. Колючки тут же превратились в пушинки, а дикобраз, соответственно, – в милого кролика. Но она ответила:

– Я счастлива.

И почему-то провела рукой по губам. Раньше за ней такого жеста не водилось.

– Он такой… неловкий. Он совершает ошибки. Мы даже ругаемся…

Тоня подумала и села в кресло у двери.

– Иногда он дуется, как мальчишка. Но все равно мне с ним хорошо. И еще… я теперь делаю то, что считаю нужным.

Мы помолчали.

– Настя на тебя обижается, – сказал я.

Уж очень больно было смотреть на это счастливое лицо.

– Да, – Тоня нахмурилась, – я слишком резко с ней поговорила.

– А ты попроси прощения, – предложил я. – Она поймет. Она тебя очень любит.

Тоня кивнула.

– Только не сейчас, – добавил я, укладываясь лицом вверх. – После олимпиады.

Тоня кивнула и поднялась.

– Спокойной ночи. Завтра на танцы идешь?

– Спокойной ночи. Иду.

Она ушла, а я вернулся к сегодняшнему ток-шоу. Похоже, Витя знает, где у меня клапан, через который меня можно выпустить наружу. Но откуда? Откуда, если я и сам не знаю, где этот клапан?

* * *

Настя на олимпиаде заняла второе место. И очень из-за этого расстроилась.

– Ведь могла же первое! – повторяла она, пока мы праздновали это событие в ее любимом кафе. – Я же чувствовала, что там подвох!

– Все равно ты у нас самая умная, – сказал я и взял Настю за руку.

– И мы тебя очень любим, – добавила Тоня и взяла ее за вторую руку.

Настя дернулась было, чтобы вырваться, но передумала.

– Ты меня прости, – сказала мама.

И Настя расплакалась.

Вечером мы ужинали почти как нормальная семья. Настя предавалась веселью, поедая торт-мороженое и периодически обзванивая подруг, чтобы похвастаться:

– А меня в универ без экзаменов берут! Что? Ну и что, что звонила?! Я еще пару раз позвоню, готовься.

Мы с Тоней сидели по обе стороны от дочки и цвели так, как будто сами заняли призовое место на республиканской олимпиаде. Хотя, какого черта! На настоящей Олимпиаде! И теперь даем интервью по этому поводу.

Но вечером разошлись спать по разным комнатам.

А на следующее утро Тоня переехала к Костику.

* * *

Бракоразводный процесс прошел без сучка без задоринки.

У выхода из суда нас ждал Костик. Тоня сразу прижалась к нему, вызвав у меня приступ ревности. Костик чувствовал себя неловко и явно ждал, когда я оставлю их.

– Ну, – сказала Тоня мне, лучезарно улыбаясь, – пока.

– Двадцать лет, – ответил я.

Тоня сначала нахмурилась, припоминая, а потом виновато ойкнула. Костик обмер. Уж не знаю, чего он так испугался.

– У нас сегодня, – объяснила она Костику, – двадцатилетие свадьбы. Совсем из головы вылетело.

– Так давайте отпразднуем! – предложил Костик, который, кажется, совсем офонарел от происходящего. – У нас столик заказан… Правда, на двоих, но я уверен…

– Ага, – кивнул я, – а потом мы с Антониной станцуем танго. Мы специально репетировали к юбилею.

– Очень хорошо! – Костик то ли не ощущал тычков в бок, которыми его награждала Тоня, то ли не соображал, чего это она распихалась. – Я сейчас такси вызову!..

Я счел за лучшее перебить бедолагу, пока он не пригласил меня поучаствовать в первой внебрачной ночи.

– Не нужно, я пошутил, – я отвесил полупоклон бывшей жене. – Желаю удачи.

Честное слово, я не специально! Тело само почему-то выполнило поклон, которым кавалер приглашает даму на танец. И у Тони в глазах вспыхнули чертики. Те самые, за которые я… то есть будущий психолог Супонев и влюбился в эту замечательную девчонку. Она оторвалась от руки своего ухажера и изящно присела в реверансе.

Мог ли я после этого не пригласить ее?

Мы, не сговариваясь, вступили. Я повел ее в неслышном ни для кого ритме. Это было танго. Как учил тренер: «Шаг крадущийся, как будто кошачий – но не скользящий».

– Ты отлично танцуешь, – сказала мне Тоня, но не удержалась и продиктовала ритм. – Быстро-быстро-медленно…

«Отрывайте ноги от пола, как будто он намазан медом…»

– Спасибо. С тобой очень приятно танцевать. Быстро-быстро-медленно… С осени опять начнутся занятия. Придешь?

– Не смогу.

«Голову! Помните про голову!»

– Быт заел? Быстро-быстро-медленно…

– Нет. Я беременна. Восемь недель.

Я остановился как вкопанный. Она рассмеялась:

– Не волнуйся, мне можно.

– Мне нельзя, – серьезно ответил я. – Ты теперь совсем не моя.

Только тут я обратил внимание на несчастного Костика. Он стоял в стороне и с отчаянным видом грыз ноготь. Папаша…

– Спасибо, Сережа, – сказала мне Тоня. – Зря я на тебя накричала тогда. Ты все правильно сделал, я бы так не смогла…

Летом я никуда не поехал. Наверное, из-за того, что Тоня с Костиком укатили в Крым.

* * *

Следующие несколько месяцев я занимался различными делами, которые задумал еще прежний хозяин тела, да всё руки не доходили. Настя болталась по каким-то молодежным дискуссионным лагерям, дома объявилась только в августе и восхищенно зацокала языком:

– Фазер! Ты что, ремонт сделал?

– Ерунда, – ответил я с горделивой небрежностью, – обои переклеил. Люстру поменял. В шкафах порядок навел. Коврик…

– Аб-балдеть! – дочка бросилась ко мне на шею.

Она стала совсем взрослая, даже неловко такую обнимать. Но она долго обниматься и не собиралась.

– Пап! – сообщила мне она заговорщицки. – А что я знаю!..

– У мамы будет ребенок.

– Фу! – Настя изобразила обиду. – С тобой неинтересно! – и снова восторженно. – Прикинь, у меня будет братик! Или сестричка!

– Поздравляю, – криво усмехнулся я.

Теперь Настя всерьез расстроилась.

– Прости, фазер, я не сообразила, что ты… Что тебе… А можно я к маме съезжу?

Так мы и жили: дочка моталась к маме, поболтать о жизни и потрогать живот (хотя трогать пока было нечего). Мама передавала мне приветы через дочку. Я делал вид, что добился того, чего хотел.

– Это не твоя женщина, – убеждал я сам себя, расхаживая по квартире или сидя за рулем, – она принадлежала другому человеку. Ты занял его место, но она не вещь! Она не должна была тебе достаться по наследству!

Звучало неубедительно, и я развивал мысль:

– И потом… Ты в любой момент можешь покинуть оболочку. Причем – и это важно – ты даже не будешь заранее знать этого момента. И что было бы, если бы она от тебя не ушла? Осталась бы одна-одинешенька, без работы, без опоры в жизни. А так… Ты подарил ей свободу, счастье, любимого человека… Ты молодец.

Но молодцом я себя не чувствовал. Я чувствовал себя хирургом, который собственноручно вырезал себе печень и пересадил ее другому человеку. Да, возможно, этому другому печень нужнее, чем мне, но и я без печени чувствую себя слегка умирающим.

Мысль о смерти как выходе из ситуации постоянно посещала мой малодушный рассудок. Версию самоубийства я отверг. Вряд ли Тоне в ее нынешнем положении пойдет на пользу сообщение, что бывший муж от тоски наложил на себя руки. Подстроить самоубийство так, чтобы никто не догадался? Все равно нечестно. Да и сложно это. Оставалось надеяться только на то, что внезапно моей душеньке станет тесно в оболочке бравого психолога и она перепрыгнет куда-нибудь.

И тут я вспомнил про Витю, который едва не изгнал из меня беса. То есть меня самого.

* * *

Дома Витя выглядел не так, как на ток-шоу: волосы аккуратно прижаты шелковой ленточкой, борода любовно расчесана, и глаза не безумные, а просто очень светлые. И одежда вполне цивильная: майка с буквами NYPD и спортивные штаны.

Видимо, все дело в том, что я принципиально нагрянул без предупреждения. Предупредил бы – и встретил бы меня всклоченный колдун. Хотя нет, если бы он предполагал мой визит, то просто не открыл бы дверь.

А так открыл, потому что не узнал, рассматривая в дверной глазок. Зато вживую узнал быстро и даже попытался захлопнуть дверь. Но я успел втиснуть корпус в образовавшуюся щель и вежливо сказал:

– День добрый. Вижу, вы меня узнали.

Он кивнул, но дверью продолжал прижимать меня к косяку.

– Я не скандалить, – заверил я. – Я по делу.

– По бизнесу? – оживился Витя.

– По нему, по родимому.

Витя с готовностью распахнул дверь и протянул руку:

– Виктор Антипович. Только через порог переступите, пожалуйста. Через порог не здороваются.

Я вошел и пожал руку.

– А знаете, почему через порог не здороваются? – спросил хозяин квартиры, не отпуская мою ладонь. – Потому как именно под порогом древние славяне хранили прах предков и очень боялись их напрасно тревожить.

Я кивнул, обозначая усвоение жизненно важной информации. В памяти всплыл один случай, когда – давным-давно – отец отстегал меня вожжами за то, что я рубил дрова на пороге.

Витя отпустил руку и произвел приглашающий жест:

– Прошу в кабинет.

Кабинет у Виктора Антиповича был под стать его имиджу: полутемный, с грубой деревянной мебелью, завешанный сушеными внутренностями, с таблицей Менделеева на всю стену и массивным глобусом, к которому присоединен был какой-то прибор. Кажется, школьный амперметр. В углу пыхтел самовар.

– И что за бизнес вы собираетесь мне предложить? – поинтересовался Витя и тут же добавил: – Чаю хотите? На травках, целебный!

– Да, хочу, – согласился я, ожидая, что сейчас отведаю чайку из самовара.

Когда-то я очень любил самоварный чаек. Он совершенно другой, из электрического чайника вы никогда в жизни ничего подобного не извлечете. Или вода раньше другая была?

Но Витя, к моему огорчению, умчался на кухню. Я остался в кабинете, рассматривая убранство. Хмыкнул. Эклектика как идея декора. Вся мебель уставлена мелкими фигурками, по виду – вырезанными из кости. Похоже на нэцке, но с совершенно другими сюжетами. Элементы в таблице Менделеева вырезаны и переклеены на новые места. Я долго вглядывался, но так и не обнаружил системы.

– Надо вслух почитать, – раздался сзади голос шамана Вити.

Я обернулся. Хозяин стоял напротив меня с электрическим чайником и двумя пустыми кружками в руках.

– А самовар? – спросил я.

– Там другое, – уклончиво ответил Витя. – Вам черный или зеленый?

– Вы же на травках обещали, – мстительно напомнил я.

– На травках, – согласился хозяин, – значит, на травках.

Он поставил чайник с кружками на стол и полез в шкаф.

– А вы все-таки почитайте! Это открытие!

Я повернулся к таблице, успев заметить, что из шкафа Витя достает стандартную картонную коробку с надписью «Целебный сбор № 4». Попытался прочитать набор символов про себя, но получалась абракадабра.

– Надо вслух! – пояснил хозяин и тут же продемонстрировал. – «Намо – реос – пору – сиас»…

Я пожал плечами. Витя укоризненно покачал головой:

– Какой вы нечуткий! Это тот же ритм, что и во всех молитвах! Если бы Менделеев правильно расположил элементы…

– Стоп! – попросил я. – Давайте к делу.

Витя ничуть не обиделся. Кивнул на стул, сам уселся на сундуке напротив и взял одну из чашек. Я взял вторую. Сел. И понял, что не знаю, с чего начать.

– Помните, тогда…

– Вы обиделись? – искренне огорчился шаман. – Да бросьте вы! Я же просто играл роль! Это шоу, телевидение! Нужно, извините, эпатировать публику! Так что если вы в претензии…

– Нет-нет! Никаких претензий…

Я замялся. Моя идея прийти сюда казалась мне все более и более идиотской.

– Вы о бизнесе говорили, – подсказал Витя, отхлебывая чай. – Простите, а чем занимаетесь? Я запамятовал.

– Я психолог…

– Отлично! – хозяин дома энергично всплеснул руками, удивительным образом не окатив меня горячим чаем. – Мы составим шикарную пару! Наука и мистика рука об руку! Научная степень есть?

– Нет, – растерянно сказал я.

Как-то не ожидал я такого энтузиазма.

– Жаль, но не смертельно, – Витя вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате. – Организуем Академию космической психологии, сделаем вас академиком.

– Космической? – тупо переспросил я.

– Не догма! – Комната была маленькая, а шаман метался по ней стремительно, так что у меня начало рябить в глазах. – Пусть не космической… Пусть конвективной! А? Или когнитивной… Хорошо звучит! Правда, сложновато для обывателя. Лучше…

Я похлопал в ладоши, чтобы привлечь его внимание. Он с готовностью заткнулся и уставился на меня своими прозрачными глазенками. Нет, все-таки он не вполне вменяем.

– Я не имею к вам претензий, – четко сказал я. – Но и заниматься с вами бизнесом не собираюсь. Дайте мне сказать!

Волшебная фраза из лексикона Вити остановила его, хотя шаман, судя по всему, собирался снова меня грузить. Я продолжал рубить четкими фразами:

– Я хочу выяснить только одну вещь: что вы почувствовали, когда… изгоняли из меня бесов.

Тут случилось странное. Витя вдруг начал бегать глазками, повернулся ко мне боком и залепетал:

– Да ничего такого… Я просто… ради эффекта…

Я поставил чашку на стол и поднялся на ноги. Теперь я смотрел на него сверху вниз, как Гэндальф на Бильбо.

– Дело в том, – в моем голосе зазвучала неприкрытая угроза, – что во мне живет демон. И он очень хочет с тобой разобраться.

Витя испугался. Он прижался спиной к шкафу… и таки выплеснул на меня содержимое своей кружки. Пока я чертыхался и вытирался, хозяин вытащил из-за пазухи кучу нательных оберегов, из которых мне были известны только православный крест и звезда Давида.

– Изыди, – запел он на какой-то варварский мотив, – именем всех богов, единственных и могучих…

Я взял его за ворот и встряхнул. Обереги жалобно звякнули. Витя замолк.

– Ты мне еще таблицу Менделеева почитай! – рявкнул я. – Отвечать быстро и четко. Почему на меня тогда набросился?

– Не знаю, – тоненьким голоском ответил Витя. – Захотелось почему-то.

– Что почувствовал, когда меня бил?

– Я не бил…

– Отвечать! – я снова его встряхнул.

– Не знаю… Что-то необычное… Как два в одном, – он заискивающе хохотнул. – Как в рекламе, помните?

Мне захотелось убить этого придурка. Но оставался последний вопрос.

– Сможешь изгнать из меня демона? – спросил я грозно.

Он торопливо закивал:

– Конечно! Раз надо… А как?

Я посмотрел в его не замутненные мыслью, но очень испуганные глаза и отпустил ворот.

Что ж… Придется тупо ждать, когда снова зачешутся лопатки и запахнет валерьянкой.

* * *

Осенью стало полегче. Настя бегала в универ, клиенты повозвращались с каникул и бросились жаловаться на жизнь. Тонино направление процветало.

Вот странно: на танцы моя бывшая супруга ходить не желала, а тренинги проводила как ни в чем не бывало. Слегка обозначившееся пузико ей совсем не мешало. Я попытался зазвать Тоню на танцульки, но получил ответ отрицательный, обжалованию не подлежащий. По зрелом размышлении пришел к выводу, что она права. Ну заявились бы мы вдвоем, ну заметили бы девчонки ее живот, принялись бы нас поздравлять… Нет уж, спасибо.

Я пару раз ходил танцевать без Тони, но быстро разочаровался. Один раз мне не было пары, топтался по паркету один, изображая поддержку, как манекен. Второй раз партнерша нашлась – рыженькая девочка из новеньких… Но это оказалось совсем не то. Танцевала она неплохо, слушалась каждого моего движения – и все равно это была не Тоня.

Танцы я бросил.

Работа оставляла слишком много времени, которое я тратил в основном на самокопание. Теперь меня занимал вопрос: могу ли я покинуть оболочку по своему желанию? Я вспомнил «Пианино», которое позволило мне сопротивляться переходу из тела в тело. Значит, теоретически можно создать «терку» для стимулирования перехода? Я попытался. Ничего не получилось. Не смог даже воспроизвести то, что из рук слепого Петровича выходило без особых усилий. «Пианино», которое, казалось, помнил до последнего бугорка, – и то не сделал.

Несколько раз порывался написать Меценату, но духу не хватило. Или снова самолюбие взыграло? Мол, сам разберусь, без помощников? Психолог во мне склонялся ко второй версии. Он же подсказывал и причину неудачи с изготовлением тактильных картин – мои новые тело и мозг просто не приспособлены для этой работы. Пришлось оставить рукоделье для последователей Петровича. Их, кстати, как и предсказывал Меценат, появилось огромное количество. Я, смеха ради, сходил на выставку «Кинестетика», но сколько ни щупал тамошние поделки, ничего особенного не ощутил. Или художники оказались халтурщиками, или мои нервные окончания не заточены под их творения.

Время от времени я пытался повторить действия Вити, который чуть было не извлек мою душу из оболочки. Было бы здорово, если бы я просто умер. Не трагически, не головой вниз с балкона, а – шлеп на землю, и готово. Никто не виноват. И никто не знает, что я просто сменил тело.

Не получилось. Наверное, чтобы нащупать клапан, через который выходит наружу душа, нужно находиться снаружи. Но я продолжал мучительные попытки. Они создавали иллюзию, что я не просто жду очередного перехода, а приближаю его.

Иногда я себя ненавидел за этот самообман.

Единственными отдушинами были вечера, когда мы с Настей ужинали вместе и делились впечатлениями за день. Но скоро и эта отдушина закрылась. Однажды мне позвонила Тоня и после стандартного обмена приветствиями и новостями спросила:

– Ты не против, если Настя будет мне помогать в тренингах? Я скоро уже не смогу работать, а не хотелось бы бросать направление…

Конечно, я был не против. Кто был бы против, когда просит бывшая жена, беременная от своего любовника?

Теперь вечерами я возвращался в пустую квартиру. Настя в это время обсуждала с мамой проекты мероприятий, бизнес-модели и тонкости подбора персонала. Как правило, разговоры затягивались заполночь, так что дочка и ночевала у Антонины.

Чтобы хоть как-то развлечься, я занялся частной практикой – ездил на дом к тем невротикам, которые не могли или не хотели добраться до моего офиса.

Кто бы знал, что именно это поможет решить мою проблему…

* * *

Больше попадались параноики. Не опасные для окружающих, но все-таки больные люди. Обычно после первого же сеанса я честно признавался, что им нужен не психотерапевт, а психиатр. Родственники удивлялись. Как и большинство людей, они не видели разницы в профессиях, которые начинаются на «психо». Приходилось объяснять, что психотерапевт отличается от психиатра, как обычный терапевт – от хирурга.

Некоторые клиенты просто хотели с кем-нибудь поговорить, но идти, записываться на прием – это рвало их нежную душу на куски. С такими я работал с удовольствием. Одиночество – это ведь тоже болезнь, а я вполне могу ее если не излечить, то хотя бы облегчить. Эдакое приходящее болеутоляющее.

Еще раз убедился, как много в мире одиноких людей. Кстати, это неправда, что одиночество – болезнь XXI века. Всегда оно было страшной проблемой. Просто раньше люди жили негусто, одиночество списывали на объективные причины. Конечно, будешь одиноким, если до ближайшего хутора – двадцать верст. Последние лет двести народ стал сбегаться в города, селиться локоть к локтю. И тут выяснилось, что теснотой от одиночества не излечишься. Народу много, а поговорить не с кем.

Конечно, раньше соседи по деревне общались больше, чем теперь соседи по двенадцатиэтажному дому, но то было не столько общение, сколько утоление сенсорного голода, нехватки информации. Теперь информации – хоть купайся в ней, поэтому горожанин и не стремится поболтать с любым встречным-поперечным. А одиночество как было главной бедой, так и осталось.

А все потому, что люди не умеют говорить друг с другом. И раньше не умели, и теперь не научились. Никто не хочет слушать, все хотят говорить. В результате получается не диалог, а два встречных монолога. И еще два одиноких человека.

Я, конечно, пытался учить средствам коммуникации, умению понять собеседника, но… Сидит клиент, вроде слушает тебя, выполняет упражнения – а потом снова заводит бесконечный разговор о чем угодно. Лишь бы я выслушал, лишь бы дал сигнал, что понимаю его. Не нужна голодному удочка, ему нужна рыба.

Очень часто одинокие люди, особенно не обремененные финансами, используют в качестве чуткого уха врачей поликлиник. Приходит какая-нибудь бабушка-пенсионерка и начинает грузить затюканного участкового терапевта. А у него по нормам – три с половиной минуты на больного.

У меня пациенты были другие. Они или не испытывали проблем с деньгами, или имели такие проблемы, что никаких денег не жалко.

Родители Богдана явно относились ко второй категории.

* * *

Они приехали ко мне в офис заранее – большая редкость для родственников пациентов-надомников. Обычно они ждут меня в своей прихожей и там, сбиваясь и стесняясь, сообщают что-нибудь критически важное про человека, с которым я буду сейчас общаться. И я вынужден на лету, пока иду к комнате, перекраивать тактику.

Родители Богдана не стали делать такой глупости. Они вообще производили впечатление людей умных и умеющих сопротивляться ударам судьбы. Отец – поджарый, энергичный, говорит немного, но предельно точно. Пострижен почти под ноль, чтобы не демонстрировать лысину (а может, и седину). Мать – небольшая уютная женщина, с янтарными глазами и ямочками на щеках. Инициативу в разговоре она полностью отдала мужу, но не расслабилась. У меня сложилось впечатление, что она сверяет все, что он говорит, по какому-то внутреннему списку. В некоторых местах, когда супруг, по ее мнению, говорил что-то не то или недоговаривал, она немного сводила брови, становясь похожей на обиженную девочку. Муж, который, кажется, и не смотрел на нее, тут же поправлялся или добавлял что-то по существу.

Они с самого начала показались мне очень спаянной парой. Именно спаянной – какой-то суровый паяльник прошелся по ним, превратив двух индивидуумов в единое целое.

Очень скоро я узнал, что это был за паяльник.

Сын родился с серьезными нарушениями. Родители его вытаскивали в нормальную жизнь буквально зубами. И почти вытащили. Более того: в результате неких событий («Неважно каких», – сказал отец, и я не стал настаивать) Богдан вроде пошел на поправку. А потом началась полная чертовщина…

* * *

На первом же сеансе все пошло слишком гладко. Так не бывает. Мальчишка, подросток, натворивший черт знает что, едва не угробивший родную сестру, сразу раскрылся. Он рассказывал все, о чем я его спрашивал. Даже такие вещи, которые явно не рассказывал родителям. Полный контакт. Абсолютное доверие.

Так не бывает.

Я терпеливо ждал, когда он сорвется, когда выскочит то, звериное, о котором говорил его отец.

И дождался. Под каким-то предлогом он взял меня за руку…

…Это был не дурачок Витя. Он явно знал, что делает.

Богдан не совершал никаких видимых манипуляций, но у меня возникло ощущение, что ловкие пальцы ощупывают мою оболочку, пытаясь добраться до меня настоящего. Наверное, так себя чувствует девица, которую впервые раздевает опытный ловелас.

Я замер.

Он почувствовал это и остановился. Я шепотом попросил продолжить. Чувствовал – еще немного, и мальчик нашарит мой клапан. Мне оставалось только сконцентрироваться и запомнить, как он это сделает.

Богдан продолжил незримо шарить по оболочке.

И нащупал.

Не знаю, зачем был ему этот ниппель, зачем он хотел прикоснуться к моей душе, но Богдан словно обезумел. Он вырвал клапан чуть не с мясом, мне даже валерьянкой не успело запахнуть.

В следующее мгновение я оказался…