Текст книги "Когорта"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Не бойтесь, – усмехнулся Макаров. – Пес здесь миниатюрный, для звука. Соседи спокойные… В общем, сами увидите.

Калитка оказалась не запертой. Двор был весь засажен яблонями, только в центре стоял деревянный стол и две скамейки. Вокруг не было ни души, лишь маленькая пестрая собачка, мелькнув в глубине сада, тут же спряталась подальше от нежданных гостей.

Поднявшись на веранду, Макаров достал ключи.

– Прошу, – пригласил он, отпирая входную дверь. – Здесь прихожая, а ваша квартира – сразу налево. Раньше тут жил какой-то железнодорожный служащий, но он сгинул еще в 18-м…

Квартира – две маленькие полутемные комнатки с небольшими окнами, выходящими в сад, – имела нежилой вид. От прежних обитателей осталась батарея пустых бутылок и пожелтевшие старые газеты. На подоконнике стоял засохший фикус, в буфете за треснутым стеклом синел затейливыми рисунками дешевый фаянсовый сервиз, а на стенах висели потемневшие от времени репродукции, среди которых сразу выделялся мрачный «Кочегар» знаменитого передвижника Ярошенко.

– Располагайтесь, господин Лунин. Ключи я оставлю на столе. Вот вам деньги на первое время. Кстати, рядом Сумской рынок, но он дорогой, лучше ездить на Благовещенский. Соседи предупреждены, да они и не будут лезть с расспросами.

– Спасибо, – поблагодарил Келюс, рассматривая свое новое пристанище. Квартира имела грустный, но по-своему уютный вид. Во всяком случае, сюда не доберется Сиплый…

– Б пределах Харькова можете перемещаться свободно. Ночевать советовал бы здесь – для вашего же спокойствия. Что поделаешь – война! Господа большевички изволят шкодить, давеча на станции взрыв устроили. Обнаглели эти красные шпионы! Поэтому, господин Лунин, мы к вам приставим охрану. Можете не беспокоиться, вы ее даже не заметите.

Все стало ясно. За город нельзя, шпики под окнами – и наглый большевистский шпион, отдающий приказы. Николай вздохнул.

– За охрану спасибо, прямо на душе потеплело! А вы знаете, господин капитан, кто я по профессии?

– Помилуйте, откуда мне знать-то? – удивился Макаров. – Господин Плотников говорил про какие-то книги… Вы издатель или редактор?

– Историк.

Келюс заметил, как на невозмутимом лице капитана что-то еле заметно дрогнуло.

– А диссертация у меня как раз по истории гражданской войны, так что насчет красных шпионов могу помочь. Читал всякие там, бином, мемуары…

– Вряд ли, – Макаров отвернулся. – В делах разведки ничего не понимаю, но где-то слыхивал, что эта организация никогда не выдает свои тайны. Все эти шпионские мемуары – сплошная липа, а то и провокация. Допустим, шпион работает под одним именем, а мемуары пишет от лица другого…

Макаров козырнул и попрощался. За окном взревел мотор. Николай, сняв такую нелепую в этой обстановке штормовку, осторожно присел на старую продавленную кровать с витыми железными спинками.

…В покинутой им Столице была августовская ночь 1992-го. Здесь же – июньский полдень, 20-й год, красный шпион Макаров и парни в танкистских комбинезонах. В будущем Политехническом институте на полную мощь работали два Канала, большевики так и не прорвались на Украину, Вертинский пел не в Севастополе, а в Харькове. «Интертемпоральная война» (выражение, так понравившееся генералу Тургулу) полыхала вовсю. Гибель Фрола, ценой своей жизни уничтожившего скантр Тернема, ничего не изменила…

В коридоре хлопнула дверь, послышались голоса – мужской и женский. Келюс решил было выйти и познакомиться с соседями, но тут же оставил эту мысль. Для тех, кто жил рядом, он был очередным «гостем» контрразведки. Оставалось одно – достать из шкафа потертое верблюжье одеяло и лечь спать.

Ему приснился дед. Старый большевик Лунин сидел у кровати, хмурясь и глядя куда-то в сторону.

– Дед, – позвал Николай, – ты мне снишься? Лунин-старший ничего не ответил и только покачал головой.

– Вот ты и у белых, – наконец, заговорил он. – Доволен, врангелевец?

– А что мне было делать? – удивился внук.

– Сейчас не это важно. Будь осторожен, мальчик.

Николай хотел было спросить, чего следует опасаться, но дед невесело улыбнулся и приложил палец к губам. И тут же послышался сильный стук. Келюс открыл глаза, привстал. Стучали в дверь.

– Да-да! – крикнул он, прикидывая, кто это мог быть. – Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге появился невысокий стройный офицер в новенькой щегольской форме.

– Не узнали, Николай? – послышался голос Ухтомского. – Ну конечно, вы ведь меня ни разу не видели в мундире.

– Темно здесь. – Келюс действительно не узнал князя. – Заходите, Виктор. А вам форма идет!

– Ну еще бы! Я ведь штатского, можно считать, и не носил никогда, разве что в детстве. А потом – сначала гимназическая форма, а с семнадцатого… Да бог с ним, лучше скажите, как тут у вас?

– Осваиваюсь, – Николай встал и принялся рассматривать доставшуюся ему утварь. – Надо бы чайку…

– Не успею, – с сожалением вздохнул Виктор. – Я на минутку, господин Лунин. Зашел проститься.

– То есть как? Вы ведь с Миком работаете!

– Работал, – уточнил Ухтомский не без удовольствия. – До сегодняшнего дня. Я подал рапорт с просьбой отправить меня на фронт. Мне предстояло торчать в Харькове и подсчитывать то, что идет к нам по Каналу, а я ведь не бухгалтер, слава богу! Так что, поеду-ка под Орел. Дадут роту, а там видно будет. Да, господин Плотников просил вам кланяться, он уже уехал.

– Спасибо… – растерялся Келюс. – Виктор, неужели вы не навоевались? Вам ведь двадцать лет, вам учиться надо!..

– Война, господин Лунин. Я ведь офицер. И кроме того… Ухтомский замолчал, лицо его сразу стало другим, словно за одну секунду князь постарел на много лет.

– Я совершил ошибку… Нет, не так! Спорол глупость!.. Когда мы были в Столице, я попросил господина Киселева узнать, что случилось с князем Виктором Ухтомским, 1900 года рождения. Пояснил, что интересуюсь судьбою прадеда…

– И… что?

– Штабс-капитан Ухтомский пропал без вести 3 сентября 1920-го под Каховкой…

– Но ведь… – Николаю стало не по себе. – Но ведь в сентябре 20-го, сейчас, боев под Каховкой не будет! Фронт, как я вонял, под Орлом!

– Да, конечно. – Ухтомский попытался улыбнуться. – Но На всякий случай прощайте, Николай!

– И слушать не хочу! Никаких «прощайте»! Виктор, вам нельзя на фронт!..

– Тогда другой штабс-капитан 1900 года рождения получит дулю. – Ухтомский встал. – Я ведь не дезертир, господин Лунин. Если все-таки… Передайте, прошу вас, Лидии, что я… Нет, не стоит!..

Он пожал растерянному Келюсу руку и вышел. Николай так и не решился его окликнуть. Даже в самой безнадежной ситуации человек верит в чудо. Мальчишки, ушедшие на фронт, на верную смерть, в глубине души все-таки надеялись вернуться. Последнему потомку Ранхай-гэгхэна не оставалось даже этой надежды…

Чайник Келюс нашел в углу, под старыми газетами. Он оказался медным, очень тяжелым и вместительным. В буфете обнаружилась жестяная коробочка с чаем, а также щепоть чего-то белого, похожего на сахар. Но это был сахарин – изобретение немецкого химика Фальберга, – заменявший исчезнувший в эти смутные годы сахар.

Печка находилась в общей кухне – маленькой комнатке в конце коридора. Там уже возилась соседка, пожилая дама, очень похожая на купчих с портретов прогрессивных русских художников. Николай, вежливо поздоровавшись, попросил разрешения поставить чайник, дама проговорила: «Конечно, конечно» – и поспешила уйти. Очевидно, прежние жильцы не оставили по себе хороших воспоминаний.

Вечером Николай вышел/на улицу. Горели неяркие керосиновые фонари, на деревянных лавках у калиток сидели старушки, по мостовой бегали кошки, а где-то за ближайшим забором слышалось кудахтанье кур. Из соседней калитки вышла молоденькая девушка в гимназической форме и, увидев, Келюса, докуривавшего сигарету, поспешила перейти на другую сторону улицы. Николай представил себя со стороны – небритого, в штормовке и старых джинсах, и полностью одобрил ее поступок.

Наутро за Луниным заехал все тот же «Роллс-Ройс», но на этот раз в автомобиле был не Макаров, а молоденький поручик, который так волновался, что даже забыл представиться. Первым делом он вручил Николаю пропуск на имя Лунина Николая Андреевича, 1893 года рождения, православного, студента Столичного Императорского университета. Затем передал большой пакет, в котором оказался вполне приличный костюм и несколько рубашек. По настоянию поручика Келюс примерил обновку, убедившись, что костюм сидит почти идеально. Довольный офицер пояснил, что всем этим занимался лично капитан Макаров. Наконец Лунину была вручена немецкая опасная бритва и все сопутствующие принадлежности.

Келюс привел себя в порядок, переоделся, после чего был усажен в знакомый автомобиль и отвезен в другой конец города, где на почти такой же тихой улице находился большой трехэтажный особняк – резиденция командующего. Визит не оставил ярких воспоминаний. Все это Лунин уже где-то видел – и приемную, забитую взволнованными посетителями, и молчаливых вышколенных адъютантов, и даже кабинет – огромный, роскошный, с большим портретом Суворова над столом. На фоне Князя Италийского командующий смотрелся бледно. Перед Келюсом сидел пожилой, очень тучный мужчина, с узкими, заплывшими, не то от недосыпа, не то с перепоя, глазами. Беседа не была долгой, командующий поблагодарил «многоуважаемого господина Лунина» за выдающийся вклад в борьбу с большевизмом и поинтересовался, хорошо ли тот устроился. Получив заверения, что все обстоит самым наилучшим образом, хозяин кабинета отпустил Келюса с миром и, похоже, сразу же забыл о нем.

Уже после беседы Николай понял, на что это походило. Все – и суета приемной, и адъютанты в парадной форме, и похмельный белогвардейский генерал – слишком смахивало на читанные им шпионские романы. Правда, в роли отважного красного разведчика был теперь он сам, что одновременно и смущало, и забавляло.

…Только одна встреча запомнилась. В коридоре с Николаем вежливо раскланялся высокий, средних лет полковник с огромной бритой головой и глубоко посаженными пронзительными глазами. В руках он держал не папиросу, как все прочие, а тонкую ароматизированную сигарету. Присмотревшись, Келюс сообразил, что полковник курил «Ронхил»…

После этого визита Николая оставили в покое. Несколько дней он почти не выходил из дому, отсыпаясь и лишь иногда забегая на ближний рынок за продуктами. Соседи по-прежнему его сторонились, но Лунин и не настаивал на близком знакомстве. Он подружился с Рябком, трусоватым псом, облаявшим его в первый день. Тот оказался добродушным, отзывчивым, а главное, ни о чем не расспрашивал и не лез в душу.

Постепенно апатия проходила. Келюс начал вечерами выходить в центр, на узкую многолюдную Сумскую, где лощеные франты и офицеры-тыловики в кителях генеральского сукна выгуливали дам в пышных белых платьях и огромных смешных шляпах. Николай ни с кем не заговаривал, а на случайные вопросы отвечал коротко, отговариваясь тем, что он приезжий. Наконец, где-то на восьмой день пребывания в этом странном мире Лунин купил у мальчишки-газетчика номер «Южнорусских вестей», залпом прочитал сообщения с фронтов и понял, что начинает приходить в себя. Его снова интересовало то, что творится вокруг.

Номер газеты вызвал недоумение. Николай знал, что, вопреки всему написанному о гражданской войне, фронт в июне 20-го стоял не под Мелитополем, а под Орлом. Но «Южнорусские вести» излагали последнее интервью Верховного Правителя России Александра Колчака, данное им американским корреспондентам в его резиденции в Омске. Заодно критиковались последние распоряжения правительства Лианозова, поощрявшего в освобожденном от большевиков Петрограде спекуляцию. Даже школьники во времена Келюса знали, что летом 20-го труп адмирала давно покоился на дне Ангары, а Красный Питер так и не достался армии Юденича, и правительство Лианозова, находившееся в обозе Северо-Западной армии, никогда не управляло бывшей столицей империи.

Николай мог зайти к полковнику Колтышеву, а то и к самому красному шпиону Макарову и расспросить о событиях последних нескольких месяцев, но он привык разбираться сам. Подумав денек, Лунин захватил пропуск и отправился на Университетскую Горку, где в большом двухэтажном здании находилась библиотека Харьковского Императорского университета. Билет Николаю выписали сразу, и он стал проводить дни в большом зале с высокими окнами, где на столах стояли медные лампы с изящными стеклянными абажурами. Правда, по вечерам лампы не горели – электричество подавали редко.

Большей частью Келюс работал в полном одиночестве. В эти смутные годы харьковчанам было не до науки, а студенты университета, обычные посетители библиотеки, находились на каникулах. Лишь изредка Николай видел в зале читателей, и чаще прочих невысокого худого мужчину средних лет в старом, заношенном костюме. Как-то они познакомились. Постоянный читатель оказался Евгением Георгиевичем Кагаровым, профессором университета, в прошлом году защитившим докторскую диссертацию. Чтобы не вызывать лишних вопросов, Николай назвался студентом из Столицы, бежавшим от большевиков и работающим над книгой о гражданской войне. Профессор лишь развел руками: предмет его занятий – греческая демонология – был далек от злобы дня.

В библиотеке, несмотря на смутное время, оказались полные подшивки местных газет, и Николай несколько дней делал выписки из военных сводок, пытаясь собрать воедино скудные данные, просочившиеся через военную цензуру. Вскоре кое-что стало ясно. До октября 19-го события шли так, как и описывалось во всех учебниках. 11 октября 13-я армия красных вместе с 1-м корпусом Буденного перешла в контрнаступление. 20-го пал Орел, корпуса Шкуро и Мамонтова в беспорядке бежали на юг. В конце месяца части Буденного и Сокольникова должны были наступать на Курск и Ливны. Газеты действительно сообщили о начале красного прорыва, а вот дальше… Адалыпе следовало сообщение, что ударная группа генерала Тургула разбила Буденного у Касторной. 5 ноября был вновь взят Орел, газеты захлебывались от восторга, описывая героизм Марковской и Дроздовской дивизий, и намекали на новое чудо-оружие. В начале ноября части Юденича вошли в Питер. Гришка Зиновьев, председатель Петросовета, пытался бежать, но был схвачен и растерзан озверелой толпой. К началу зимы Колчак остановил дивизии Тухачевского на подступах к Омску.

Красные, а затем белые несколько раз пытались вновь перейти в наступление, но каждый раз попытки срывались, и к весенней распутице фронт застыл. Газеты писали о зверствах большевиков, о применении красными каких-то новых, еще невиданных видов оружия. Одновременно печатались и официальные опровержения подобных вздорных слухов. К началу лета о войне писать почти перестали, и, судя по количеству официальных опровержений, обе стороны были близки к началу мирных переговоров.

…«Река времен», о которой когда-то говорил генерал Тургул, сделала неожиданный поворот. Келюс понял, что беспутный шалопай Мик не зря получил подполковничьи погоны. Его превосходительство генерал-лейтенант Деникин оказался, пожалуй, даже излишне скуп на награды…

ГЛАВА 6. ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ИНСПЕКТОР

Над станцией Стишь третий день шли дожди. Август 1920-го оказался неожиданно холодным, особенно здесь, в центре страны, у сожженного в ходе зимних боев Орла. Дороги раскисли, войска, зарывшиеся в землю, завязли в непролазной распутице. Даже тяжелые танки, к которым запуганные многолетней войной местные жители уже успели привыкнуть, вязли на орловских проселках. Авиация – и «Ньюпоры», и серебристые «МиГи» – бессильно застыла на аэродромах.

Бои прекратились. Больших сражений не было уже больше полугода, но в последние недели затихли даже мелкие стычки между разъездами Буденного и пластунами Улагая. По окопам все увереннее ползли слухи о близком мире, называлось даже место тайных переговоров между делегациями Кривошеина и Сокольникова – небольшой подмосковный город Серпухов. Об условиях соглашения говорили всяко, с порога отвергая лишь разъяснения белых и красных официозов.

Со станции и прилегающего к ней поселка жители были выселены еще весной. Воинские эшелоны обслуживались прибывшими с юга бригадами, по ночам улицами грохотали мощные моторы, рождая в близлежащих селах самые дикие слухи. Впрочем, к полетам серебристых «МиГов» быстро притерпелись, называя их отчего-то «гусками». Войска, да и местные жители считали, что на станции Стишь находится штаб Добровольческой армии. Эти слухи не опровергались, хотя командующий редко покидал Харьков. Впрочем, некий штаб на станции действительно размещался, но мало кто знал, что здесь находится командование ударной группы генерала Тургула.

Ночь на 23 августа была неожиданно теплой, хотя и сырой. Дождь ненадолго стих, и с аэродрома взлетело дежурное звено боевых вертолетов. Сегодня станцию прикрывали особо тщательно – в полночь ожидался литерный эшелон.

На самой станции было тихо. Заранее переброшенный саперный батальон, предназначенный для разгрузки, был отведен в казармы, оборудованные за главным депо. Огни были потушены, только на запасных путях неярко светились окошки одного из поездов. Здесь работал штаб Тургула.

Литерный прибыл в 11.33 ночи, опоздав всего на три минуты. Сразу же к эшелону направились саперные роты, и содержимое опломбированных вагонов начало переправляться на тайно оборудованные в лесу, недалеко от Стиши, склады.

Вагоны литерного, когда-то красные, теперь были накрыты маскировочными сетками и украшены многозначными номерами, которые на самом деле были тоже маскировкой, равно как и надписи «Фураж», даже случайными свидетелями не воспринимавшиеся серьезно. Лишь один, прицепленный сразу за бронированным паровозом, отличался от прочих. Роскошный салон-вагон, принадлежавший когда-то харьковскому губернатору, был обшит стальным листом, а на его крыше постоянно дежурили пулеметчики. Имевшие отношение к разгрузке знали, что именно в нем обычно ездит тот, кого называли Генеральным Инспектором.

Работа еще не началась, когда к дверям салон-вагона прибыла группа офицеров. Навстречу встречающим вышли несколько человек в английских френчах, которые становились в последнее время все более модными среди тыловиков. Лишь один из приехавших носил обычную офицерскую форму, зато из. богатого генеральского сукна. На его плечах светились новенькие полковничьи погоны, в руках ночной гость держал стек, а на носу тускло сверкали очки в легкой золотой оправе. Даже не все офицеры штаба знали настоящую фамилию Генерального Инспектора. Порою они опасливо подтрунивали над его молодостью и странноватыми манерами. Впрочем, говорили шепотом: нрав у приезжего был крутой, а характер – горячий. Старший среди встречающих, начальник штаба группы, успел хорошо изучить своего постоянного гостя и помнил, что тот любит, когда к нему обращаются не в привычной демократичной манере – по званию, а по всем правилам: «ваше благородие», а с недавнего времени и «высокоблагородие». Полковничьи погоны Генеральный Инспектор получил всего две недели назад.

Гость, неохотно ответив на обычные вопросы о самочувствии и погоде в Харькове, умолк. Хозяева не настаивали, и группа приезжих проследовала на запасные пути, к штабному поезду. В вагон Тургула Инспектор зашел один. Адъютант генерала, доложив о прибывшем, поспешил ретироваться.

Тургул сидел в помещении узла связи, считывая сообщение с телеграфной ленты. При виде вошедшего он отбросил длинную бумажную полосу и встал.

– Ваше превосходительство!…

Инспектор лихо поднес руку к фуражке. Впрочем, с точки зрения старого службиста Тургула, получилось это у него не особо ловко.

– Здравствуйте, Михаил, – улыбнулся Тургул. – Я же просил называть меня исключительно «товарищ генерал»!

Но Мик на этот раз не принял их обычной шутки. Вяло пожав генеральскую руку, он присел за длинный стол, уставленный телеграфными аппаратами, и, сняв золотые очки, начал протирать стекла батистовым платком.

– Что-нибудь серьезное? – кивнул он на аппарат, продолжавший исторгать из своего чрева бумажную ленту.

– Ерунда! – махнул рукой Тургул. – Улагай опять паникует. Будто бы к Буденному прибыли тяжелые танки и кто-то на передовой слыхал шум геликоптеров. На самом деле туда вернулись после ремонта две машины типа Т-74, причем у одной из них по-прежнему не работает лазерный прицел. А геликоптеров у Буденного вообще никогда не было. Вы же знаете, на агентуру нам пока жаловаться не приходилось.

Мик неопределенно покачал головой. Тургул хотел было прямо спросить, что, собственно, произошло, но сдержался.

– Господин особый уполномоченный, – заявил он, переходя на официальный тон, – разрешите ознакомить вас с обстановкой, а также с ходом подготовки к наступлению…

– Да-да, конечно, господин командующий. – Мик принял серьезный вид и надел очки. – Я весь внимание.

Должности Генерального Инспектора Мик никогда не занимал. Таковой вообще не существовало, и слухи о ней были обыкновенным штабным фольклором. Официально он числился особым уполномоченным по снабжению Добровольческой армии, но в действительности его функции были куда более обширны.

Доклад генерала Плотников выслушал внешне очень внимательно, но Тургул пару раз поймал его пустой отсутствующий взгляд. Даже известия об успехах особой пропагандистской группы, распространявшей среди красных слухи о близком мире, что было идеей самого Плотникова, оставили его равнодушным.

– Это хорошо… – вяло проговорил Мик, выслушав Тургула. – Я заезжал в Таганрог к Царю Антону. Он полностью согласен с вашим замыслом, Антон Васильевич, и просил передать все, что в таких случаях говорится.

…Царем Антоном величали за глаза тезку Тургула – Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России Антона Ивановича Деникина…

– Я говорил с ним по «Бодо», – кивнул генерал. – Он изрядно нервничает, не иначе, господин Романовский опять что-то нашептал. Увидите его приватно, Михаил, передайте, что я ручаюсь за успех. Одних Т-74 у нас почти сотня, я не говорю уже про «Грады». Ваши инструкторы как раз на днях выпустили группу юнкеров-танкистов. А красные, между прочим, уже второй месяц не получили от своих уважаемых потомков даже ломаного гвоздя.

– Спасибо Фролу Афанасьевичу. Все эти подробности Мик уже знал.

– Да… Жаль господина Соломатина, – тихо проговорил Тургул, – до сих пор не могу привыкнуть. Мой Ухтомский каждый раз его вспоминает… Кстати, Виктор хотел с вами увидеться, у него какие-то неприятности…

– Да-да. Конечно.

Мик опять замолчал, о чем-то глубоко задумавшись, и Тур-гул наконец решился:

– Михаил, извините, ради бога… Что случилось? Надеюсь, не личное?

– Нет. – Плотников встал, поглядел в занавешенное окно. – Хотя это можно считать и личным. Тернем сбежал. Два дня назад, уничтожил все чертежи и… Думали, перехватим…

– Канал? – Тургул побледнел. – Что с Каналом, Михаил?

– Мы приставили к нему одного парня из Технологички. Там все несложно, если бы не скантр… Он-то пока работает, но это не тот скантр, что Тернем изобрел… изобретет лет через двадцать. Он очень ненадежен, Антон Васильевич. Малейшая поломка, и мы отрезаны. Боюсь, навсегда.

Генерал с силой провел ладонью по лицу.

– Да уж… А этот скантр нельзя как-то разобрать… скопировать?

– Нет, – поморщился Мик. – Очень сложная система, без Тернема никак не осилить. Хорошо, что он не успел ничего испортить! Царю Антону еще не докладывали, не знаем, как и подойти.

– В таком случае, – генерал задумался, – как это ни печально, надо немедленно перебросить обратно ваших советников. Кое-чему мы уже сами научились. Вам также надо будет уходить, Михаил! А пока Канал работает, постарайтесь перебросить сюда как можно больше запасных частей и огнеприпасов…

– Есть иное решение. – Мик нерешительно оглянулся, хотя салон-вагон был абсолютно пуст. – Я советовался с… одним нашим общим знакомым.

Тургул понимающе кивнул.

– Он обещал что-нибудь придумать… Но он тоже предлагает поспешить и прежде всего ускорить осуществление Специальной программы.

– У нас все готово, – оживился генерал, – строительные работы закончены, документация разослана по частям. Надо сказать, реакция офицеров достаточно неоднозначная…

Мик пожал плечами. То, что он назвал Специальной программой, вызвало споры и в Таганроге, однако план был уже утвержден.

Наутро был назначен смотр частей ударной группы. Автомобили, проехав по заранее засыпанной щебенкой и гравием лесной дороге, свернули на огромную поляну, миновав стоявшее у въезда заграждение с двумя бронетранспортерами. Машины остановились, и офицеры штаба, не торопясь, выбрались на слегка подсохшую землю, опасливо поглядывая на небо – с утра погода снова хмурилась. Тургул и Мик ехали в одном авто и теперь вместе направились принять рапорт командира части.

Вся поляна была заставлена приземистыми, выкрашенными в темно-зеленый цвет чудищами – танками Т-74. На их фоне странно смотрелись штабные офицеры со старомодными аксельбантами и ухоженными усами. Те же, кто встречал их у танков, напротив, выглядели вполне под стать машинам: гладко выбритые, в новеньких черных комбинезонах и пилотках. Даже погоны у них были не золотые, как у всех в Добровольческой армии, а черные.

Плотников и Тургул не спеша обходили строй боевых машин. Мик знал, что среди экипажей есть добровольцы, прибывшие по Каналу и уже не первый месяц участвующие в боях. Но большую часть составляли молодые офицеры и юнкера, закончившие краткосрочные курсы в Белгороде, где обучались также ракетчики и авиаторы. Вскоре он научился различать, кто есть кто. На танках выпускников белгородских курсов красовались привычные для Добрармии надписи «Генерал Корнилов», «Русь», «Полковник Туцевич», «Дроздовец». Другие машины назывались иначе – «Саланг», «Герат», «Кабул» и даже «Генерал Громов». Головной танк был оформлен особо – по броне широко растянулась надпись: «21 августа 1991 года». Мик подошел ближе и заметил приклеенный изолентой маленький портрет

Президента.

– Может, снять? – Тургул с любопытством покосился на своего спутника. – Не слишком откровенно?

Мик пожал плечами. Состав красных экипажей ненамного отличался от танкистов Тургула. И те и другие старались находить на поле боя прежде всего своих современников. В плен брали редко.

У последнего танка Мик невольно вздрогнул, увидев ровные белые буквы на броне. «Полковник Корф»…

– На соседней поляне – ракетчики, – напомнил Тургул. – Если хотите, можем проехать и на аэродром.

– Антон Васильевич, да зачем? – удивился Мик. – Все и так в полном порядке.

– Плохо знаете военную психологию, – усмехнулся генерал. – Смотры подтягивает, да и в Таганроге станет поспокойнее, когда вы доложите, что лично посетили части. Но вы правы; в других частях тоже полный порядок. Вернемся на станцию?

На военном совете Мик откровенно скучал, делая вид, что читает свежую сводку. Его тянуло немедленно уехать, но предстояла встреча еще с несколькими офицерами, изъявившими желание получить личную аудиенцию у Генерального Инспектора.

Мика поражала привычка прадедов ходить к начальству по любому поводу. Его просили о переводе в другую часть, ходатайствовали об устройстве судьбы сестры или тещи, о служебном повышении, а порою и доносили на сослуживцев. Причем все догадывались, что полковник Плотников не сможет им в большинстве случаев помочь, но все равно просили – на всякий случай. Порою предлагали взятки – от пачки засаленных керенок до такого, что даже у не особо целомудренного Мика краснели уши.

В этот день он был не в настроении, быстро спровадив просителей и даже не пообещав «разобраться», как он это делал обычно. Адъютант доложил, что в коридоре ожидают еще двое.

Мик устало кивнул, но тут же вскочил со стула и чуть ли не впервые за этот день улыбнулся. В дверях стоял Ухтомский.

– Разрешите войти, господин полковник?

– Виктор! – Мик поспешил навстречу, показывая, что не намерен поддерживать служебный тон. – Очень хорошо, что вы зашли' Ну, как дела?

– Спасибо, Михаил. – Ухтомский натянуто улыбнулся в ответ и присел на краешек стула. – Не стал бы к вам напрашиваться, но мне не к кому обратиться. Меня не желают слушать. Даже Антон Васильевич…

– Да что случилось-то? С кем-нибудь повздорили? Виктор покачал, головой.

– Михаил… Господин полковник! Мне стыдно признаваться, особенно вам. Это ведь не ваша война, а вы все-таки здесь! Я и сам… Прибыл в Ростов еще зимой семнадцатого… Михаил, я не хочу больше воевать!

– И чего тут стыдного? – поразился Мик. – Это я от армии косил, а вы столько лет воюете, дважды ранены…

– Трижды… – бледно улыбнулся Ухтомский.

– Тем более! Так…

Плотников на секунду задумался, затем достал большой роскошный блокнот в кожаной обложке.

– Сегодня же поговорю с Антоном Васильевичем. Для начала отправим вас в отпуск. В Крыму сейчас плохо, лучше в Ниццу…

– Не надо. – Виктор положил ладонь на открытый блокнот. – Я не о том… Михаил, за что мы воюем?

Плотников на секунду растерялся, но затем ответил четко, не задумываясь:

– За право России самой выбрать свою судьбу. За то, чтобы не было семидесяти четырех лет позора!

– Конечно, – вздохнул князь. – Михаил, когда я узнал, что мы начинаем закупать у вас оружие – и какое оружие! – то чуть не умер от радости. Ей-богу! У нас ведь даже патронов не хватало! И вот первые танки, ваши добровольцы… Бои под Орлом, помните? Тогда я впервые поверил в победу. Впервые! Но потом…

Он помолчал, опустив глаза и стараясь не глядеть в лицо Мику.

– Когда первый раз отдали приказ об обстреле «Градами» жилых кварталов, я вначале просто не поверил. В том пригороде Орла жило десять тысяч! Остался только пепел, да что я говорю, и пепла не было!… А потом… Бомбежки, ракеты, этот… напалм… Разве так воюют?

– Война, – философски заметил Мик. – Лес рубят… Он не договорил, вспомнив, чью фразу повторяет.

– Да, щепки! – выдохнул Ухтомский. – Русские щепки! Мы оставляем после себя выжженную землю. Мы хуже СС! Да, я читал, я видел по телевизору, когда был в Столице! Мы вешаем пленных!..

– Красные поступают так же, – развел руками Плотников. – Вы читали последний приказ Троцкого?

– Да. Но мы-то не большевики! Кого мы освобождаем? Пустыню, пепел? Там даже стекло плавится… Я долго молчал. К красным тоже стало поступать ваше оружие, и я думал, что иного выхода нет. Но теперь их Канал не работает, танки у красных без запчастей и боеприпасов. Уже неделю их аэропланы не взлетают. А мы? Вчера один эшелон, сегодня другой. К ракетам привинчивают какие-то секретные боеголовки…

– Вы правы, – Мик улыбнулся-, – сейчас мы уже сильнее. Да что вам, Виктор, коммунистов жалко? Через недели три мы будем в Столице!