Текст книги "Малышкина и Карлос. Магические врата"
Автор книги: Андрей Денисов
Соавторы: Елена Старкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Миха упрямо мотнул головой и сказал, что нужно отличать поступки и дела, которые можно исправить, от действий, которые могут вызвать необратимые последствия. И тут Алиса и Юля принялись наперебой уверять его, кричать, что это все пустяки, все будет в порядке! Ведь баба Ванда такой сильный маг, что ей все по плечу.
– Ну Швырик, ну пожалуйста, – противно заныла Юля, схватив Миху за руку. – Ну соглашайся, что тебе стоит. Хочешь, я тебя за это поцелую? – Она встала на цыпочки, обняла рэпера за шею и нежно-пренежно поцеловала его в подбородок. – А после оживления дяди Яши я тебя поцелую еще раз.
Швыр густо покраснел, по нему было видно, что он приятно поражен ее поступком. Зато Алиса чуть было не задохнулась от возмущения. Нет, какая наглость! Целовать ее Швыра вот так нагло, в ее присутствии! Хоть бы постеснялась, а еще подруга! Алиса с осуждением уставилась на Юльку, а та отступила от Михи на шаг с видом напроказившей школьницы и спрятала руки за спину.
– Ладно, только потом не нойте, если что. Я вас предупредил. Собираемся сегодня вечером в десять у профессора. Ну я пошел, Алис, проводи меня. – Он окинул подруг осуждающим взглядом и направился к двери.
– Мих, а ты сейчас куда? – крикнула ему в спину Алиса, прежде чем захлопнуть входную дверь.
Михаил обернулся и очень серьезно произнес:
– В преисподнюю.
Алиса медленно вернулась в свою комнату и, глядя Юле в глаза, укоризненно покачала головой…
Двадцать первого июня, ровно без пяти десять Алиса, Юля и Швыров стояли в похожем на вокзал вестибюле сталинской высотки на площади Восстания. Чем-то недовольный Швыр был спокоен, как пульс покойника. Это он сам о себе так сказал. Впрочем, он почему-то все время поправлял на голове желтую бейсболку с длинным, как лопасть весла, козырьком, причем без всякой на то необходимости. А девочек просто била нервная дрожь. Из-за этого они вели себя неадекватно, а в лифте начали глупо подхихикивать.
– Это у меня от волнения, – сообщила Юля в ответ на недовольный Михин взгляд.
– Успокойтесь, мэмз, служенье магии не терпит суеты, – процитировал Швыров тетку, когда они остановились перед профессорской дверью.
Девчонки сделали серьезные, торжественные лица, но как только взлохмаченный Серебряков возник перед ними на пороге своей квартиры, Алиса и Юля снова глупо засмеялись. Все-таки им было очень страшно.
– Это я такой смешной? – спросил немного растерянно профессор. Он с недоумением оглядел свой лучший черный костюм и сдержанных тонов галстук, которые надел по этому случаю.
– Ой, нет, что вы, Вилен Стальевич, – начала оправдываться Алиса, – просто смешинка в рот попала…
– Добро пожаловать, молодые люди. – Серебряков посторонился, пропуская гостей вперед.
Пройдя вслед за девочками в комнату, Швыр подумал, что квартира профессора Серебрякова сильно напоминает кунсткамеру Брюса: те же физические приборы, колбы, пробирки и реторты, только аппаратура у Серебрякова была современная. Хотя и старинные предметы тоже имелись – у окна стоял большой телескоп, инкрустированный золотом и перламутром. Наверное, лет триста-четыреста назад им пользовался какой-нибудь звездочет-астролог вроде Тихо Браге или Коперника.
Алиса сразу заметила, что орангутанг куда-то пропал. От него остался только пустой постамент, а черная мантия висела рядом на углу стеллажа. Зато в гостиной, в большом уютном кресле, поджав под себя ноги, с иголкой в руке сидела баба Ванда и пришивала светло-розовые кружева к рукавам странного покроя белой сорочки. Рядом с креслом стоял портняжный манекен с распятым на нем красным камзолом, украшенным серебряными галунами. На полу под манекеном, как двое часовых, стояла пара коричневых тупоносых башмаков с позолоченным пряжками и красными каблуками.
– Здорово, вот это памятник обувестроения! – восхитилась Алиса. – Они настоящие?
– Прикид и шузы из Камерного театра, – объяснила Ванда. – У меня клиентка служит там костюмершей. Мы тут с профессором прикинули на глаз размерчик, но, блин, слегка промахнулись. Ну очень большой размер получился…
Серебряков принялся с помощью хмурого Швыра освобождать длинный рабочий стол от книг и аппаратуры, а между делом продолжал рассказывать гостям о своей неудачной попытке восстановить скелет Брюса. Оказалось, что многих деталей не хватает: например, нет обеих ключиц, отсутствуют многие ребра, лучевые и плюсневые кости и прочая мелочовка, утерянная давным-давно во время эксгумации и многочисленных перевозок останков. Вот и пришлось укомплектовать человеческий скелет костями орангутанга. Поэтому Брюс будет выглядеть не совсем так, как при жизни, а станет гораздо более крупным.
– А я сразу удивилась: куда ваш Орангуташа подевался? – заметила Юля.
– И от камзола Брюсова мало что осталось, – продолжал профессор, – вот баба Ванда и приготовила для Якова Вилимовича обновку.
– Все вплоть до шейного платка по моде его времени сбацано, – довольная проделанной работой, сказала баба Ванда.
Алиса застыла перед портретом Брюса и загляделась на черную собачку у его ног.
– Ой, ну как все-таки Грызлов на свою бабушку похож! Просто одно лицо, то есть мордочка. Где-то он сейчас? Бедный, не кормлен, не поен. А вдруг мертверы на него опять напали?
Баба Ванда рассказала, что видела по телевизору репортаж, из которого следует, что домовой застрял в подземелье.
– Как застрял? – удивилась Юля. – Он же маленький!
– Был маленький, стал большой, – парировала баба Ванда, а про себя подумала, что это на него перстень так подействовал…
– Несчастный Разлай Макдональдович, – расстроилась Алиса, – надо его выручать!
– Обязательно, – согласился Серебряков. – Только не сегодня, сегодня у нас очень важный момент, я хочу, чтобы вы, девочки-мальчики, это поняли! А теперь давайте присядем и обсудим наши дела. Необходим мозговой штурм. Суть в том, что каждый из нас должен знать свой маневр. Для оживления мы используем магическую технологию бабы Ванды и атмосферное электричество. Это увеличит шансы удачного исхода эксперимента. – Голос профессора дрогнул от волнения: еще бы, он находился в одном шаге от исполнения главной мечты своей жизни.
Серебряков пригласил всех к столу. Ванда и Швыр сели по одну его сторону, девочки по другую. Профессор подошел к рыцарю, приподнял меч и, держа руками за лезвие и рукоять, осторожно опустил его на столешницу точно посередине между участниками предстоящего обряда…
Глава 2
День начался чудесно. Давно уже у Ниночки Водорябовой не было такого хорошего настроения. Собираясь на работу, она даже тихонько напевала себе под нос. Выйдя на лестничную клетку, Ниночка обнаружила, что за ручкой двери примостился миленький букет ромашек. Никакой записки не было, но Ниночка отлично поняла, кто его принес. Она на минутку забежала домой, поставила цветочки в вазу зеленого стекла, полюбовалась ими несколько секунд, на ходу глянула на себя в зеркало и, улыбаясь, вышла на улицу…
На студии все отметили, что она сегодня хорошо выглядит, а ее стройной фигурке телевизионные девушки вообще всегда завидовали. Если бы они только знали, откуда берутся такие вот тощенькие женщины! Дело в том, что Ниночка росла в очень малообеспеченной семье. Отец бросил их, а у мамы не было ни профессии, ни образования, и найти нормально оплачиваемую работу ей никак не удавалось.
Как на грех, у Ниночки не нашлось ни бабушек, ни дедушек и вообще ни одного участливого родственника, кроме болезненной и вредной тетки, старшей сестры матери. Некому было поддержать маленькую семью, и Нина часто слышала, как мама тихонько плачет над тазом грязного белья или миской нечищеной картошки. Маме казалось, что шум текущей воды заглушает ее всхлипывания, но Ниночка отлично все слышала.
Соседки звали ее недокормышем, и действительно, она была такой худенькой и бледненькой, что всем казалось, будто девочка серьезно больна. Врач детской поликлиники на каждом приеме говорила Ниночкиной маме, что девочка плохо развивается, отстает в росте и весе от средних показателей, что ей нужны витамины, хорошее питание и отдых на морском берегу. Мама кивала докторице, пряча глаза, а потом покупала дочке яблоко или апельсин, этим все и ограничивалось. Она надрывалась, убирая и моя чужие квартиры, обслуживая банкеты, а потом стонала от боли, погружая распухшие руки в тазик с горячей водой.
Эта вечная нужда закалила Нину, выковала у нее борцовский характер. Как степная травинка, она гнулась, но не ломалась, боролась как могла. Маму свою она очень любила и никогда не расстраивала ее глупыми просьбами о новых нарядах и конфетах. Она привыкла к тому, что одета хуже сверстников, но старалась, чтобы ее старенькие платья были всегда аккуратно выглажены и отличались безупречной чистотой. А еще она очень хорошо училась, практически лучше всех в классе.
На выпускной Ниночка не пошла, не хотелось показывать одноклассникам уродское праздничное платье, перешитое мамой из своего старого. Выпускница в одиночестве побродила по улицам и тихонько вернулась домой. На вопрос матери, что это она явилась так рано, ответила, что там неинтересно. В этот вечер они обе плакали, Ниночка в ванной, а мама на кухне.
А потом мамы не стало, Ниночка осталась совсем одна и с трудом пережила эту потерю. Тщательно взвесив все за и против, она продала свою двухкомнатную квартиру, сняла маленькую однушку, а на вырученные деньги существовала, пока училась в институте. Профессию приобрести удалось. Не хватало ей в жизни только одного – везения.
Ее много раз приглашали на пробы в хорошие программы, однажды даже записали пилотную передачу, но дальше этого дело не пошло. Ниночка так и крутилась на вторых и третьих ролях, иногда замещая заболевших телеведущих, а потом укоренилась в должности помощника режиссера. Она уже привыкла к такому раскладу, но не смирилась, поэтому остро страдала от любой несправедливости.
Проверив текст очередного эфира, Ниночка вложила его в черную папку и подошла с ней к застывшей перед ноутбуком в редакторской Корделии. Конечно, можно было бы бросить ей сообщение по электронной почте, но Водорябовой хотелось поговорить с ней лично.
– Корделия Петровна! Я вас поблагодарить хотела, ну, за бабу Ванду… – Нина положила папку на стол и пододвинула ее Малышкиной. – У меня теперь все по-другому будет, я чувствую.
– Помогла тебе Ванда? – машинально спросила Корделия, просматривая один за другим листы сообщений.
– Это я все сдуру… Я больше никогда… Я еще прощения у вас попросить хотела…
– Да ладно, – отмахнулась телеведущая, – все, забыли об этом… – Корделия взглянула на Ниночку и поняла по ее расстроенному и виноватому виду, что простыми отговорками от серьезного разговора не отделаться.
Но сейчас не время для выяснения отношений – надо нервы поберечь. Телекамера всегда требует особой сосредоточенности и самоотдачи, поэтому Корделия решила предложить Ниночке встретиться после окончания ночной смены…
Наступила ночь с двадцать первого на двадцать второе июня – хмурая, неспокойная, смутная. Навалившиеся на Москву тяжелые темно-серые дождевые облака ползли над землей как раз на уровне островерхой башни, венчающей высотку на площади Восстания. В этом клочковатом влажном тумане на ее крыше полным ходом шли приготовления к ритуалу инкарнации.
Швыр под руководством Серебрякова в несколько приемов доставил наверх меч, большой никелированный хронометр, две пластиковые бутыли живой и мертвой воды, пять кадильниц, пять массивных бронзовых подсвечников и кучу каких то свертков, тюков и коробок.
Ванда, Алиса и Юля принялись наполнять кадильницы пучками высушенных трав, а затем установили по кругу пять подсвечников с пятью толстыми черными свечами.
Профессор, борясь с сильным ветром, расстелил внутри этого круга на битумном покрытии крыши черное бархатное покрывало с белой пентаграммой, воткнул в него со всего размаха меч и начал укладывать вокруг клинка кости скелета с таким расчетом, чтобы лезвие после воплощения Брюса оказалось в сердце покойника. Последним в этой адской композиции лег на свое место череп мертвого мага. Он уставился пустыми глазницами в редкие прогалины, появившиеся в это мгновение на задернутом тучами небе.
Немного поодаль от покрывала Алиса и Юля, отвечавшие за платье графа, положили на крышу аккуратно свернутый красный камзол, белую рубаху с розоватыми брабантскими кружевами, белые штаны-кюлоты и того же цвета шелковые чулки. Надетый на пустую трехлитровую банку, красовался тщательно уложенный длинный белый парик, украшенный черной бархатной лентой. Алиса и Юля еще раз все тщательно проверили и встали в сторонке, дрожа от холода и нервного напряжения.
По указанию бабы Ванды профессор и Швыр накрыли скелет черным саваном, положив на его края вместо гнета красные тупоносые башмаки и треуголку с таким расчетом, чтобы череп был открыт, а легкую материю не унесло ветром.
Юля и Швыр, естественно не подозревая об этом, уже в который раз мысленно ругали себя последними словами за то, что согласились участвовать в этой авантюре. Словно почувствовав это, Ванда обожгла их злым взглядом и подумала, что Алиса держится молодцом – из девчонки будет толк.
– Пора, начинаем обряд! – крикнул профессор, следя за резво бегущей по кругу стрелкой хронометра. – Напоминаю, все указания бабы Ванды выполняем беспрекословно и в ту же секунду. Все должно быть четко, как в операционной. Михаил, свет!
Серебряков и Миха быстро зажгли кадильницы и свечи: запахло ароматами жарких стран, пространство вокруг реаниматоров озарилось странным мертвенным светом, в котором предметы и люди не отбрасывали тени.
По команде Ванды все пятеро участников действа встали вокруг черного савана с таким расчетом, чтобы в нужную минуту они смогли бы взяться за руки и создать энергетическую цепь.
– Время! – хриплым от волнения голосом крикнул профессор.
Словно услышав его, природа ответила сильнейшим порывом ветра, но свечи не погасли, а, наоборот, вспыхнули, загорелись еще ярче. Баба Ванда, склонясь над скелетом, откупорила бутыль с мертвой водой.
– Мертвая вода, – похожим на рэп речитативом проговорила она, равномерно поливая саван прозрачной жидкостью, – просочись сюда, дай ему тело, чтоб не болело, срасти все кости, все жилы в росте, все мясо на кости, как на погосте, налей свежей крови, вычерни брови, верни волос, поставь ему голос, чтобы был он целым, румяным и белым! Стыкайся, срастайся жила с жилой, кость с костью, тело с телом…
В темно-сером куполе неба над шпилем высотки появилась черная дыра, из нее с громом и молнией вырвался узкий крутящийся вихрь, похожий на витую ножку смерча или гигантского кольчатого червя с раскрытой зубастой пастью. Это извивающееся нечто, немного рыская из стороны в сторону, начало быстро спускаться к воткнутому в крышу высотки мечу. Все участники ритуала невольно подняли глаза к небу и задрожали от ужаса. Алиса и Юля не закричали изо всех сил только потому, что баба Ванда заранее строго-настрого запретила им это делать. Любой посторонний звук мог оказать влияние на магические вибрации и сорвать исполнение пророчества.
– Очи вниз, вниз, вниз, – скомандовала баба Ванда и зашептала какие-то заклинания себе под нос.
И тут произошло невероятное: под черным саваном зашевелилась нарождающаяся плоть, поднимая вверх тонкую шелковую материю. Хотя этого не было видно, все представили себе, как высохшие кости начинают срастаться между собой, сверху их тут же покрывают мышцы, которые сразу обрастают кожей. На черепе проявилось лицо, отросли волосы, губы обрели фиолетовый цвет. Через минуту под черным саваном лежал рыжеволосый мертвый мужчина лет пятидесяти. Он был очень бледен.
– Только не закрывай глаза, – шепнула Алиса едва стоявшей на ногах Юле. – Держись.
– Держусь, – ответила та одними губами.
– Руки вверх, вверх, вверх, – тем же магическим рэпом проговорила Ванда.
Все пятеро сцепили руки и подняли их к небу, образовав пятиконечную корону-пентакль. Черные свечи зашипев, погасли, кадильницы тоже. У всех участников ритуала почернело в глазах. На них пала тьма, но не ночная, а, что называется, кромешная, страшная, вызывающая в душе суеверный, мистический ужас, осязаемая физически, всем телом. И она продолжала сгущаться…
Черный червь, едва видимый в этой грозной темноте, приблизился к ним на расстояние вытянутой руки и принялся раскачиваться над каждым по очереди, словно выбирая жертву. Сильные порывы ветра сдували его в сторону, но он упрямо возвращался в только ему одному ведомую точку над пятеркой дрожавших от страха людей.
Ванда встретилась взглядом с каждым из них и слегка кивнула. По этой команде все они крикнули в один голос:
– Наша Сила смерть победила!
Раздался невыносимо гулкий гром, блеснула молния, она ударила в рукоять меча, но не погасла, а засияла, зашипела вроде вольтовой дуги. По телу Брюса побежали волны электрических разрядов, оно начало вибрировать, выгибаться дугой, подниматься и резко опускаться на лезвии меча, который при этом начал медленно раскаляться. Раздалось громкое шипение, все почувствовали запах паленого мяса. Баба Ванда велела всем расцепить руки, и свечение тут же погасло. Ворожея схватила бутыль с живой водой, равномерно окропила ею бездыханное тело со словами:
– Живая вода, не оставь следа, преграды руша, вдохни душу, был другой, а стань живой!
И девочки, и Швыр, и профессор Серебряков, и Ванда согласно договоренности в этот момент отчаянно, всеми силами и фибрами души пожелали, чтобы Брюс ожил. Ванда одним движением вырвала раскаленный добела меч, уже утонувший до половины в крыше, из груди мертвеца и отбросила в сторону…
Раздался глухой стук, и все стихло, электрическая дуга погасла, даже ветра не стало. Некоторое время ослепленные реаниматоры ничего не видели в полной тьме. Вдруг из легких Брюса через черное отверстие в груди с шумом и свистом вырвался воздух, но глубокая рана тут же затянулась, и вслед за этим последовал глубокий вздох.
– Он ожил, ожил! Дышит! – громко закричала Алиса.
Юля зашаталась и, чтобы не упасть, встала на колени рядом ожившим покойником…
Стараясь не обращать внимания на яркий свет софитов, Корделия считывала с электронного суфлера текст срочного выпуска новостей.
– Сегодня, около трех часов ночи, в районе площади Восстания произошла небывалая по своим масштабам автомобильная авария. В ДТП было задействовано более ста машин. По счастливой случайности обошлось без жертв, пострадавшие отделались незначительными ушибами и травмами, а вот их транспортные средства не подлежат восстановлению. ГИБДД отказалась комментировать события, скорее всего инспекторы и сами не знают причин небывалого столкновения. С места происшествия наш специальный корреспондент Владимир Малышкин. Владимир!
– Я нахожусь на площади Восстания, и вы можете видеть, что здесь происходит. Сейчас к месту аварии прибудут эвакуаторы, чтобы транспортировать пострадавшие автомобили. Давайте обратимся к очевидцу происшествия.
На экране появился молодой парень с расфокусированным взглядом и торчащими во все стороны волосами.
– Расскажите, как все произошло…
– Да не знаю я, чего говорить, – растерянно проговорил парень, – моя машина как будто сама вперед прыгнула, а я на газ не давил, честное слово! Машина не моя! Вся, представляете, вся разбита! И капот, и багажник – все в лепешку!
На экране вновь возникла Корделия.
– Как нам только что стало известно, в радиусе километра от места аварии не работает ни один светофор, возможно, это и послужило причиной катастрофы. Подробности в наших следующих репортажах.
Красный огонек на камере погас, Корделия отцепила петличку с микрофоном и перевела дух. К ней подошла Ниночка Водорябова и поставила на стол чашку со свежезаваренным кофе.
– Вот, Корделия Петровна, выпейте кофейку, устали, наверное.
– Спасибо, – немного удивленно сказала Корделия. – Ты, Нина, вполне можешь называть меня просто Корделией, мы с тобой ровесницы.
– Я чуть-чуть старше, – улыбнулась Ниночка.
Корделия и не догадывалась, как много общего между ней и Ниночкой Водорябовой. Обе росли без отца, и семья Корделии тоже была не из богатых. Правда, они не бедствовали так отчаянно, как Водорябовы, но и достатка особого не было. Корделии повезло только, когда она вышла замуж за Володю Малышкина. Свекровь приняла ее с радостью, оказалась женщиной мудрой и доброжелательной. Только спустя много лет Корделия поняла, как трудно было удержаться от замечаний, глядя, как неумело она пытается приготовить ужин или выгладить себе юбку.
– Учись, учись, Корочка! Образование – это главное в жизни! – часто говорила ей свекровь. – Будешь образованная, сама себе хозяйка, и деньги будут, и все удобства.
А сама потихоньку стирала и гладила, готовила и убирала квартиру, экономя на каждой копейке, вела хозяйство. На первых годах жизни они с Володей часто бурно ссорились, а потом мирились, и ни разу свекровь не вмешалась в эти вулканические процессы. Мало того, она ни разу не приняла чью-либо сторону, и если ее доставали окончательно, пытаясь привлечь в арбитры, она сухо говорила:
– Разбирайтесь сами, пожалуйста.
Так же как и Нина, Корделия потеряла мать, которая умерла сразу, совсем не болея. И Корделия часто упрекала себя, что уделяла ей меньше внимания, чем могла. А вскоре их покинула и свекровь, и они с Володей совсем осиротели.
Продав квартиру матери Корделии, они учились, потихоньку тратя деньги на необходимое. А потом Корделия резко пошла в гору, и ее карьера стала набирать немыслимые обороты.
Глядя на спокойное лицо Ниночки, Корделия неожиданно для себя самой почувствовала к ней симпатию и мысленно пожелала ей удачи. А вслух сказала: – Отличный кофе, спасибо.
На востоке должен был забрезжить свет очередного утра, но оно все не наступало. Крышу высотного дома на площади Восстания снова окутали влажные облака. Баба Ванда велела Швыру, Алисе и Юле разжечь кадильницы и подвинуть их к самому телу Брюса. Вскоре пошел густой дым, запах был очень приятный, чуть-чуть сладковатый. Но быстро разогнать странный сумрак так и не удалось.
Брюс по-прежнему не шевелился, но грудь под черным саваном мерно вздымалась и опускалась. Губы порозовели, на впалых щеках выступил румянец.
– Ванда, что-то не так, почему он не просыпается? – спросил с озабоченным видом Серебряков.
Ванда ответила, что на первый взгляд все в порядке – ритуал был проведен безукоризненно. Она посмотрела на бледных, измученных Алису с Юлей и одобрительно произнесла:
– Вот, девочки, вы и стали магами.
Алиса и Юля переглянулись: они так мечтали об этом, но никакой радости сейчас не испытывали. Столько сил было отдано для оживления великого чернокнижника, а он лежит как колода и не шевелится.
– Он в коме, да? – поинтересовалась Юля. – Может, «скорую» вызвать?
– Сами справимся, не маленькие, – возразил Швыров. – Сейчас ты у меня очнешься, Франкенштейн ты наш.
Швыр наклонился и похлопал Брюса по щекам, но это не дало никакого результата.
– Точно, в коме, – заключила Юля.
– Может быть, хлопнуть посильней, вместо дефибрилляции? – посоветовала Алиса. – Все-таки столько лет человек был, так сказать, не в себе?
Швыр от души, со всего маху шлепнул Брюса ладонью по лицу. Тот медленно открыл глаза.
– Ну вот, с возвращением! – хмыкнул Швыров. – Доброе утро, Яков Вилимович!
Брюс удивленно оглядел склонившихся над ним людей, сел, при этом черный саван сполз у него с груди – мощной, покрытой рыжей шерстью, как у орангутанга, – и упал ему на бедра. Брюс попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он закашлялся, жестом показал, чтобы ему дали воды. К нему подскочила Ванда, в левой руке она держала стакан с прозрачной жидкостью.
– Выпейте, господин граф, – с учтивым поклоном сказала она, – это поможет вам окрепнуть.
– Что это? – шепотом спросила у нее Алиса. – Водка или зелье какое?
– Водка и есть зелье, – заметил Серебряков.
– Что вы, это обычная живая вода, – отмахнулась от него Ванда. – От нее даже младенцам хуже не бывает.
Брюс выпростал из-под савана длинную мощную лапу, поросшую оранжевой шерстью, взял стакан и осушил его в три глотка.
– Где я? – строго спросил он низким, каким-то нечеловеческим басом, возвращая стакан Ванде.
– В Москве, через триста лет после вашей смерти. Мы оживили вас согласно вашему завещанию, – сказала ворожея.
Брюс потрогал лицо ладонями, потом отвел их от себя и принялся с удивлением рассматривать. Они были узкие, а пальцы стали очень длинными, в два раза длиннее, чем раньше.
– Мы ваши друзья и единомышленники, если позволите, – попытался объяснить ситуацию профессор.
Брюс недовольно посмотрел на него, потом ощупал острым взглядом всех остальных. Он сразу почувствовал, что перед ним маги – двое очень сильных, двое начинающих – две монады, [4]4
Монада (от греч. – единица, единое). Все формы жизни являются монадами, поскольку обладают внутренним миром и способны отражать мир внешний и существующие в нем другие монады.
[Закрыть] две единички, которые еще не оперились, не определились в мире магии. Ничего, все, кто в него попадает, начинают с малого. А вот старик совсем слабенький маг, так себе, ремесленник, манусагер, [5]5
Манусагер – от лат. manus agere, т. е. делаю руками. Отсюда слово менеджер.
[Закрыть] а не искусник.
– Вот что, любезный, – сказал ученому, недовольно морщась, Брюс, – спина у меня что-то свербит, изволь-ка почесать, да побыстрее…
Серебряков задохнулся от возмущения. Как же так, он, ученый с мировым именем, изобретатель, профессор, да, в конце концов, просто старый больной человек должен, как мальчишка на побегушках, чесать спину какому-то орангутангу?! Пусть даже он великий маг. Нет, какая черная неблагодарность!
На лице профессора отразилась сложная гамма чувств: обида, униженная гордость, недовольство… А Брюс тоже готов был взорваться – непослушания он не терпел ни под каким видом. Глаза у него начали наливаться кровью, на скулах заиграли желваки.
Ванда бросилась к нему и, держа правую, обожженную о рукоять меча руку на весу, левой изо всех сил поскребла ожившего мага по несусветно широкой спине. Брюс закрыл глаза от удовольствия и сменил гнев на милость.
– Мы с девочками вас внизу подождем, стол накроем, – увлекая за собой Алису и Юлю, сказала баба Ванда Швыру и профессору, – а вы пока себя в порядок приводите… – Все трое быстро скрылись за круглой башней.
Как только дамы удалились, мужчины подали Брюсу одежду. Им сразу же стало ясно, что сам он одеться не сможет: видимо, в прошлой жизни ему помогали при этом слуги. Швыр, скрепя сердце и ругая про себя Брюса последними словами, помог ему натянуть кюлоты, чулки, широкую рубаху. Коричневые башмаки с красными каблуками пришлись магу впору. А вот камзол пошел трещать по швам и едва-едва сошелся на груди.
Профессор протянул Брюсу парик, тот с достоинством, как корону, надел его на голову, а сверху водрузил треуголку. Ходить ему пришлось учиться заново. Двигался он немного странно, неловко и как-то деревянно: очень медленно, время от времени опираясь на костяшки пальцев, как обезьяна. Потом подобрал меч с оплавленной рукоятью и пошел, опираясь на него, как на тросточку.
Брюс приблизился к парапету на самом краю крыши и ахнул от удивления. В сером мареве утра широко, как на ладони, раскинувшийся внизу город переливался морем разноцветных огней. Машины на Садовом кольце и прилегающих улицах хотя и не образовали еще сплошной поток, но уже ехали одна за другой.
Брюс с тревогой и недоумением вглядывался в панораму незнакомого города: ему не было видно конца. Над горизонтом уже появился край солнца. Высоко в небе над шпилем телевышки в Останкино, оставляя за собою белую полосу разреженного воздуха, летел реактивный самолет. Изумленный этим чудом Брюс попятился к шатровой башне высотки и прислонился к ней спиной.
– В чем дело, зачем я здесь? – спросил он, грозно сдвинув брови.
– Это, господин Брюс, будущее, – пустился в объяснения Швыров. – Будущее через триста лет после вашей, так сказать, неудачной кончины.
– Полно вздор молоть, вьюноша, – брюзгливо проворчал Брюс. – Какие триста лет? Где Фриц Блюменталь? Подать мне его сюда, да побыстрее. Я с него с живого шкуру спущу.
Швыр хотел было сказать, что теперь он вместо него, Блюменталя, но, услышав, что с бедного Фрица хотят спустить шкуру, промолчал.
– Михаил правду говорит, ваше высокографское сиятельство, сейчас двадцать первый век на дворе, – как можно любезней сказал профессор. – Ваш слуга Фриц Блюменталь давно умер, а мы исполнились вашею волею и помогли вам восстать из мертвых… – Профессор от волнения перешел на высокий штиль и сам диву давался, откуда берутся у него такие высокопарные слова и выражения.
Брюс, бросив на Серебрякова холодный взгляд, опять заковылял к парапету крыши. Раздвинул взглядом магический занавес, обошел шатровую башню высотки по кругу и обозрел все семь московских холмов, покрытых древними финскими кумирнями, славянскими капищами и православными церквами. Недалеко внизу он увидел здание, выбивающееся из привычной панорамы, – это была московская соборная мечеть рядом со спортивным комплексом «Олимпийский». Магический Кремль сиял вдали своими начищенными зарей куполами. Совсем рядом возвышалась призрачная Сухарева башня: его дом, его крепость, разрушенная кем-то в реальном мире. Во взоре Брюса появилась печаль, по щеке скатилась одинокая слеза.
Профессор подошел к нему и сочувственно произнес:
– Прошу прощения, господин граф, к нашему времени сохранились только подземелья под вашей башней.
– Понял есмь, – мрачно сказал Брюс и подумал, что теперь непременно должно исполниться предначертанное.
Не случайно он вернулся сюда из царства мертвых. Пора, пора приниматься за дело, которое он наметил в прошлой своей жизни, – великое дело инфернизации [6]6
Инфернизация от лат. inferno, т. е. ад, преисподняя, пекло.
[Закрыть] этого мира…
Баба Ванда вовсю хозяйничала в доме профессора, раскладывая по тарелкам и блюдам угощение, а девочки под ее присмотром накрывали на стол. На белоснежной накрахмаленной скатерти уже теснились бутылки, графины с наливкой и кувшины с соком, рюмки и бокалы, на большом блюде покоился превосходно запеченный кусок свинины, на большой плоской тарелке лежали куры-гриль, в мисках устроились соленые грибы и огурчики, а с краю расположился большой каравай белого хлеба. Вокруг стола расставили удобные профессорские стулья и принялись ждать высокого гостя.
Через несколько минут после завершения всех приготовлений раздался равномерный стук металла по камню и шаги, похожие на шаги командора. Дверь в квартиру распахнулась – на пороге возник великан в красном камзоле. Он шел еле-еле, словно заново учился ходить, опираясь на меч вместо трости. Его узкие человеческие бедра резко контрастировали с неимоверно широкими плечами и могучей обезьяньей грудью. И выглядел он так страшно, что Алиса и Юля с опаской попятились к стене.
Серебряков мягким жестом отобрал меч у гостя, прислонил его к стене, и под руку повел Брюса к почетному месту в торце стола. Все остальные с каменными лицами заняли свои места, Швыров и профессор оказались совсем рядом с гостем по правую и по левую руку. Брюс с удивлением рассмотрел современный интерьер квартиры, приборы неизвестного назначения – телевизор и компьютер, но спросил совсем о другом:
