Текст книги "Рискнуть и победить (Убить демократа)"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Хотел познакомиться с вами. Мало ли, как дело пойдет. Может, у вас ко мне вопросы возникнут. Или у меня к вам.

А теперь и майор уставился на меня, как космонавт на лунатика. Потом встал, одернул китель и доложился:

– Майор Кривошеев. Олег Сергеевич. Заместитель начальника областного управления внутренних дел. – Немного подумал и представил капитана:

– Капитан Смирнов. Иван Николаевич. Уголовный розыск.

– Очень приятно, – сказал я. – Пастухов. Сергей Сергеевич.

– Скажи, Сергей Сергеевич, ты всегда все делаешь через жопу?

– Когда как. Мне было нужно, чтобы Лев Анатольевич беспрекословно выполнял все мои предписания, – объяснил я.

– Какие? – спросил Антонюк.

– Может, мы обсудим это" наедине?

– Если можно, при нас, – попросил майор. – Учиться так учиться..

– Я не скажу ничего нового.

– Тем более.

– Пожалуйста. Первое: наглухо заварить дверь на чердак. Второе: поставить в квартиру бронированную дверь с кодовым замком. Завтра же. Третье. Никому никаких ключей. Никому. Вы меня понимаете, Лев Анатольевич?

– Да, – буркнул Антонюк.

– Каждый день менять маршрут и время возвращения домой. По вам часы можно проверять. Сейчас это не достоинство. Не прощаться с охраной в лифте. Больше того. Двое постоянно должны находиться с вами. Даже ночью. Пусть один спит в гостиной, а другой на раскладушке в прихожей.

– Ну, знаете! – запротестовал Антонюк.

– Хотите еще раз встретиться с киллером? На этот раз с настоящим?

– Сдаюсь. Что еще?

– Наймите охрану на дачу. Двух или трех человек. Сойдут и местные, только не пьянь. Когда едете на дачу, никаких телефонных предупреждений. Вообще о своих поездках по телефону не говорить.

– О моих предвыборных встречах знает весь город.

– Встречи и митинги – моя забота. И до конца избирательной кампании – никаких ресторанов, никаких дружеских посиделок и никаких утренних пробежек трусцой по парку.

– Черт знает на какую жизнь вы меня обрекаете!

– Вы сами себя на нее обрекаете. Станете губернатором – расслабитесь. После этого поздно будет вас убивать.

– А сейчас – не поздно?

– Вы лучше меня разбираетесь в ситуации.

– Кто может меня убить?

– Это вы у меня спрашиваете? На эту тему можно много рассуждать.

Но мне не удалось уйти от этого идиотского разговора.

– Так рассуждайте! – прикрикнул Антонюк. – За это вам деньги платят!

Тот еще будет губернатор. Обкомовская, видно, школа. Или он в свое время до второго секретаря допер именно потому, что от природы была в нем эта бульдожья хватка? Если так, то до губернаторского кресла вполне допрет. Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.

Ну, получи.

И я сказал:

– Тот, кто убил Комарова.

В кабинете воцарилось многозначительное молчание.

– Дела, твою мать! – констатировал майор. – Новые времена – новые песни. – Он обернулся к капитану:

– А ведь и верно, никаких америк нам москвич не открыл.

Все давным-давно известно.

– Я вам скажу еще кое-что из известного. Хотите? – предложил я.

– Было бы любопытно, – не без настороженности согласился майор.

– Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.

– Так ведь туман! – заорал капитан. – Туман, понимаешь? Мы бы час ехали!

Я развел руками:

– Ну, если туман, тогда да.

– Так где все-таки пушка? – спросил майор.

– В камере хранения на вокзале, – ответил я, не уточняя, на каком вокзале.

– Разумно, – подумав, кивнул майор. – Разобрались, выходит. Да, дела! У вас есть претензии к лицам, производившим ваше задержание? – перешел он на официальный тон.

Я потрогал распухшую скулу. Тот еще будет фингал. Особая примета. Но это был свершившийся факт. А его, как известно, не может отменить даже Господь Бог.

Поэтому я только рукой махнул:

– Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил бы каждый. Вот если бы еще «сейку» мою вернули, был бы полный порядок. Я к ней как-то привык.

– Какую «сейку»? – не понял майор. А капитан понял. Он быстро вышел, минут через пять вернулся и молча протянул мне часы, сдрюченные с меня в азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.

Тут и майор понял. И даже Антонюк.

– Так-так, – проговорил он.

– Примите наши извинения, – хмуро сказал майор.

– Нет проблем, господин майор.

– Ну и прекрасно.

* * *

Для Антонюка майор Кривошеев выделил оперативную «Волгу», а мой «пассат» уже подогнали к горотделу. Но перед тем как сесть в машину, Антонюк отвел меня в сторону.

– Как я понял, условие вашего контракта – сохранить мою жизнь, а не отнять ее.

– Вы только сейчас это поняли?

– И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?

– Мне уже заплатили.

– Кто?

– Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.

– И чтобы я стал губернатором, – добавил Антонюк. – Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все-таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.

– Если вы победите.

– А вы сомневаетесь?

– Семь процентов отрыва – не слишком много. Антонюк снисходительно усмехнулся:

– У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов «Яблока» не получит. Они призовут своих избирателей голосовать «против всех».

– Вы уверены?

– Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.

– Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?

– Неважно. Важен сам факт.

– Лев Анатольевич, машина вас ждет, – деликатно поторопил капитан Смирнов.

– А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, – отметил Антонюк.

– В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.

– Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. – Антонюк не без торжественности пожал мне руку. – Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.

– Сейчас я в этом не сомневаюсь.

Капитан Смирнов проводил «Волгу» с будущим губернатором и помахал мне:

– Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.

Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.

Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами.

Туман уравнивал «мерседесы» и «Жигули».

Бестелесный свет.

Огни на болоте.

* * *

«Обошлось».

Твою мать.

Это для тебя, капитан, обошлось. А для меня не обошлось. Потому что мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер «пассата», был тот самый.

Смуглый. С приплюснутым носом.

В зале ожидания автовокзала было немноголюдно. Редкие пассажиры, опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В камере хранения вообще не было ни одного человека.

Я набрал шифр и открыл ячейку.

В ячейке не было ничего.

Совсем ничего.

Пусто.

Пусто, как… Как. Никак. Просто пусто, и все.

Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.

И я уже догадывался кому.

Но это было не мое дело.

Не касалось оно меня.

Ни с какой стороны.

Ну, разве что… Суки.

Глава четвертая. Фигура умолчания

I

Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до высшего предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом. И он воспользовался этим способом. Он сказал:

– Я занимаюсь расследованием смерти вашего отца. Помочь в этом можете только вы.

Если вы скажете «нет», я немедленно уезжаю, но в том, что смерть вашего отца останется нераскрытой, будете виноваты только вы. И никто другой.

Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя на квартире, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив «пассат» за пару кварталов от дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:

– А вы к кому? К Комаровым, что ль?

Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее – начало шестого вечера.

Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей – свет, в котором идти-то было трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.

Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли. Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся.

Оставался открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого, заявивший, что Комарова убили по ошибке – должны были убить его, а не отца, убийца просто спутал. Они были примерно одного роста, оба грузные, основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а «дипломаты» у них и вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила жена Юрия – для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов же для покушения на Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом, покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.

Это заявление сына потерпевшего было подарком для следователя. Он с чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где томились «висяки» или «глухари» – дела зависшие, практически не имеющие шансов быть раскрытыми. Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к чему, так что можно было спокойно заниматься другими делами, которых здесь, в портовом балтийском городе, было Предостаточно.

Материалы следствия не помогли Пастухову представить картину происшедшего.

Во-первых, он далеко не сразу понял смысл милицейских протоколов, написанных таким языком, что болтовня его Настены на их фоне казалась поэмами Пушкина.

Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку – совсем крошечная: жить можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.

Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал: дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым Пастухов недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А это означало, что убийца – местный, свой.

На него никто не обратил внимания именно потому, что он был свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого интереса.

В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что киллера такой квалификации в городе нет.

Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с «мокрыми» делами, но там каждый раз присутствовали разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал. Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.

* * *

На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону, возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и уставленном картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова, маленькая остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату. По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.

Коробки, частью упакованные и обклеенные скотчем, а частью еще не закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.

– Уезжаем, – коротко объяснил он царящий в доме беспорядок. – Дочь уже отправили. А теперь вот и сами.

Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они уезжают, и внутренне напрягся, готовясь как можно убедительнее соврать, но Пастухов не стал ни о чем спрашивать.

– Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, – предложил он. – Нет – нет.

По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.

Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.

– Она не хочет ничего знать. Она боится.

– Тогда действительно ей лучше ничего не знать, – согласился Пастухов. – Покажите мне последние фотографии вашего отца.

Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на крыльце. Единственное, чем он походил на сына, – это была тучность. Причем у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие переедания или лени.

– Есть еще видеокассета, – вспомнил Юрий. – Одно время я увлекался съемками.

– Покажите, – попросил Пастухов. На кассете Николай Иванович был запечатлен с сыном, невесткой и внучкой, но больше всего – со своими сортовыми тюльпанами.

Юрий называл эти сорта, названия были похожи на названия духов или дорогих французских вин, но Пастухов ни одного из них не запомнил. Его интересовало совсем другое.

– Пройдитесь по комнате, – попросил он, когда кассета закончилась. – Просто пройдитесь. Взад и вперед.

Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.

– А теперь у меня к вам еще одна просьба, – продолжал Пастухов. – Сейчас мы выйдем и вы запрете входную дверь так, как обычно запирал ее Николай Иванович, уходя из дома. И как он запирал ее в тот вечер. Наденьте тот же плащ, возьмите в руки тот же «дипломат».

От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.

– И что теперь? – спросил он.

– Спускайтесь с крыльца, – скомандовал Пастухов, хотя это было явно лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он запирал дверь.

– Все. Достаточно. Спасибо. Они вернулись в дом.

– Вы из ФСБ? – спросил Юрий.

– Нет. Но расследование этого убийства входит в мои служебные обязанности, – ответил Пастухов, почти не соврав. – Вы не замечали последнее время странностей в поведении отца?

– За последние полгода или даже чуть больше в его поведении не было ничего, кроме странностей. Он был историком. И по образованию, и по профессии, и по складу характера, и по образу жизни. У него были свои радости, свои огорчения, но они не выходили за рамки его кабинета или библиотеки, в которой он работал. С миром его связывали только внучка и тюльпаны. Особенно после смерти жены. Мама умерла восемь лет назад от сердечного приступа. Грустно в этом признаваться, но мы не были с отцом душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта либерализация и так далее, я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец и понятия не имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что сколько стоит. Он отдавал в дом всю свою зарплату, как делал всю жизнь, остальное его не интересовало. Единственным предметом его расходов были книги. Когда его привлекала какая-то книга, найденная у букинистов, он без всяких сомнений влезал в долги, а потом месяцами давал грошовые уроки немецкого языка, чтобы расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая часть книг уже упакована, но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской библиотеке, не говоря про Ленинку. Чтобы у вас было представление о библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги, под залог библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.

– Зачем вам понадобились такие деньги? – поинтересовался Пастухов.

– Возникла необходимость, – ушел от прямого ответа Юрий.

– В чем же проявлялись его странности? – вернулся Пастухов к теме разговора.

– Во всем. Он словно бы вылез из своего архива и кабинета, изумился происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него не ожидал никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им последовал.

– Вы последовали?

– Да. И не пожалел об этом. Потом он занялся общественной деятельностью.

– Он захотел стать губернатором?

Юрий даже засмеялся:

– Боже сохрани. Отец – губернатор! Да он подал бы в отставку на второй день после выборов. Впрочем, шансы его на выборах были даже не нулевыми, а отрицательными. Экология – это, конечно, важная вещь, но город волнует сейчас совсем другое.

– Для чего же он влез в предвыборную кампанию?

– Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.

– У вас была возможность спросить об этом отца.

– Я спросил. Он ответил: сынок, есть вещи, которых тебе лучше не знать.

Занимайся своим бизнесом и ни о чем не думай. Я еще несколько раз заходил с разных сторон, но ответа так и не получил. Притом, что отец, в общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.

– С кем он был близок и мог быть откровенным?

– До конца, пожалуй, ни с кем. Можно сказать, что он дружил с Игорем Борисовичем Мазуром. Это председатель объединения «Яблоко» в нашем городе. Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в сравнение не идет с библиотекой отца. Последнее время они часто встречались и спорили о предвыборных программах «Яблока» и «Социально-экологического союза». На выборы они хотели идти в блоке, но потом что-то между ними разладилось, и они разделились. На мой взгляд, это не имело ни малейшего значения, потому что ни у «Яблока», ни у «Социально-экологического союза» не было ни малейших шансов пройти даже во второй тур выборов. И вообще, я считаю, что все это глупые игры, которыми тешат себя взрослые люди. Застарелая болезнь «шестидесятников». Не доиграли в детстве.

Теперь наверстывают упущенное.

– Почему разошлись «Яблоко» и «Социально-экологический союз»?

– Понятия не имею, – не без раздражения ответил Юрий. – Я знаю только одно. Отец хотел, чтобы «Яблоко» включило в свою программу один из его пунктов, а Мазур был против. На этом они и разошлись. После этого отец проявил совершенно неожиданную для него энергию, собрал необходимое количество подписей и зарегистрировался как кандидат в губернаторы от «Социально-экологического союза». Отец – губернатор!

Этого невозможно представить. Впрочем, все это было из области фантастики… Чаю?

Или кофе? Или чего-нибудь выпить?

– Спасибо, – отказался Пастухов. – Не нужно ничего. С меня достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.

– Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом. И только. У меня нет никаких иллюзий. Убийца не будет найден. Вы человек здесь чужой и просто не представляете, какие деньги и силы здесь задействованы. Сотни миллионов долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы, я бы разбогател, потому что со стопроцентной уверенностью могу сказать, кто станет губернатором.

– Кто? – спросил Пастухов.

– Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.

– Рейтинг у него – всего 21 процент.

– Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?

– Нет, – отказался Пастухов. – Я спорю только тогда, когда уверен в успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией. Сейчас же для меня все как в тумане.

Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?

– Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности нашего города, как и всей России, нужны иностранные инвестиции. Извините, что говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А если на выборах победах коммунист, наш город, и вообще Россия, не получит от них ни пфеннига. Я не считаю себя ни демократом, ни коммунистом, но на их месте я поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт. Но часть все-таки пустят в дело. А коммунисты часть разворуют, а остальное расфукают на социальные программы. Им же придется выполнять предвыборные обещания. А где на это взять деньги?

– Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?

Юрий задумался и ответил не сразу:

– Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.

– Какую программу он хотел предложить «Яблоку»?

– Этого я не знаю. Он не объяснял, зная мое нелюбопытство к таким вещам, а я не спрашивал.

– Давайте перейдем к последним дням, – предложил Пастухов. – Я знаю, что это самые тяжелые воспоминания, но вам придется вспомнить все до последней мелочи.

– Это мой долг перед отцом, – согласился Юрий. – Спрашивайте.

– Когда у Николая Ивановича возникла мысль баллотироваться в губернаторы?

– Незадолго до конца регистрации кандидатов. До этого он ничего об этом не говорил и даже, по-моему, не думал. Потом произошло одно событие, которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я никогда в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже несколько флегматичным человеком.

– Что это за событие?

– По форме оно очень простое. Утром он вышел к калитке, чтобы взять газеты.

Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге без обратного адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец всегда читал газеты у себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз и сказал мне:

«Кажется, сбылись мои самые худшие предположения». Я спешил на работу, поэтому не стал расспрашивать, а вечером отец ни на какие мои вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в нем – понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил – тоже. Я знаю только одно: в тот вечер он был у губернатора – у Валентина Ивановича Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому что они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.

– В каком состоянии он от него пришел?

– Я бы сказал так: в угнетенном.

– Пакет был с ним?

– Нет.

– Выходит, он отдал его губернатору?

– Получается так.

– Он не сказал вам, что было в пакете?

– Нет. Потом последовала серия оживленных переговоров с Мазуром. И только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.

– Кто принес пакет – неизвестно?

– Нет. Я расспрашивал почтальоншу, она говорит, среди газет никакого пакета не было.

– После смерти отца вы наверняка разбирали его вещи. Нашли вы этот пакет?

– Нет.

Пастухов внимательно посмотрел на собеседника. Не врет. Нет, не врет. Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.

– А теперь давайте вернемся к последнему дню. Извините меня за настойчивость, но только у вас есть ключ к убийству. Ни вы, ни я не знаем даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У вас большой бизнес в порту?

– Нет. Я арендую два лесовоза и два танкера. По сравнению с тамошними китами – сущая ерунда. Поэтому меня и не трогают. – Юрий подумал и поправился:

– Не трогали. Ну, и шесть процентов акций порта есть. Немного, но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.

– Кто держит порт?

– Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой – Кэп. В сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах выиграет Хомутов. Вообще-то с портом ситуация сложная. Пятьдесят один процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете, новый губернатор сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба за губернаторское кресло – акция не политическая, а прежде всего финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все же туда полез!

– Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?

– Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал, несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.

– И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? – спросил Пастухов.

– Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не нахожу никакого объяснения.

– Вернемся к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич, но вам придется его пройти.

– Я понимаю. Я готов. Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами орггруппы «Социально-экологического союза» – в этот день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в актовом зале института.

Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он попросил мою жену погладить его, лучший серый костюм и белую рубашку. Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок.

Звонила женщина, причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым.

Я крикнул отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился автомобиль – из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, «мерседес», я в этом мало понимаю. Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.

– Кто был этот гость?

– Этого я вам не скажу.

– Кэп? – попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не замахал:

– Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам, пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем, как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться, потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал «спасибо» и уехал.

– Что он переснимал? – спросил Пастухов.

– Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.

– Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?

– Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых, секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю, что день выдался просто сумасшедший.

– Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые получил утром?

– У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не оказалось.

– Их могли взять из кармана плаща, – предположил Пастухов.

– Могли, – согласился Юрий. – Если бы хотели убить его. Но хотели убить меня.

– Какой разговор был между гостем и вашим отцом? – продолжал расспросы Пастухов.

– С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.

– Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.

– Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?

– Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.

– Я вас не осуждаю, – сказал Пастухов. – Напротив. На вашем месте я поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности, чтобы поквитаться с врагами.

– У вас этих возможностей, вероятно, больше, чем у меня. У меня их попросту нет.

У вас есть еще вопросы?

Пастухов поднялся.

– Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам нравится здесь?

– Да, – ответил Юрий.

– Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому не нужны.

Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.

– Вы в этом уверены?

Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени – психофизика его движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный текст в детской книжке.

Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:

– Да, уверен.

– Почему-то я вам верю, – подумав, проговорил Юрий.

– Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять доказательствами.

Она говорит сама за себя. Проводите меня.

Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил гостя.

– Спасибо вам, – сказал он, протягивая широкую крепкую руку.

Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:

– Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?

Юрий помолчал и ответил:

– Да, Валентин Иванович Хомутов.