Текст книги "Защищая горизонт. Том 2"

Автор книги: Андрей Соболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Я рассказал всё, что знаю, – печально ответил я.

С той самой минуты, как меня с силой впихнули в кабинет высшего Стража, я встал посередине комнаты, не двигался и почти не дышал, но при этом старался держаться уверенно и прямо. Вергилий кружил вокруг меня белым волком, сопел, сжимал зубы и клацал ими время от времени, предвкушая вкусную жертву. Именно такие чувства у меня вызывал тогда мой непосредственный начальник.

– Проклятье, Стил! – Хранитель вцепился пальцами в свои волосы. – Ты хоть понимаешь, что до сих пор жив только по одной причине? Кое-кто на самом верху покровительствует тебе, и я не до конца понимаю его мотивов. Скажу честно, тебя не пристрелили… извини… не отключили от Системы только по личному распоряжению Верховного Стража. Не знаю, чем ты ему приглянулся, но в данный момент в твоих непосредственных интересах говорить правду и только правду! Ты понимаешь меня?

Хранитель с каждым словом повышал тон своего голоса, говорил всё быстрее, сумбурнее, проглатывал окончания слов и всё больше давал волю своим эмоциям, а его жестикуляция становилась всё более резкой и открытой.

– Повторюсь ещё раз, я обещал найти Кукольника, и я его нашёл, даже хотел его отключить, когда другие Палачи ворвались в здание склада. Разве это ничего не значит? – с раздражением спросил я.

– Никто не знает, что произошло между вами на том складе, почему вы вернулись туда, где однажды встретились. Зато Стражи знают, что ты стал эмоционально неуравновешен в последнее время, хотел защитить Отступника, отключённого «Хароном», знают о массовом насилии и разрушениях, что следуют по твоим пятам. А также знают, что ты сбежал из квартиры Сергея Икарова после нахождения его цифровой оболочки, скрылся и в тот же момент оказался вместе с главным врагом Системы. Все считают тебя Отступником, Стил.

– Даже вы? Наверняка тоже жалеете о том, что вам запретили казнить меня на месте, – ответил я очень грубо и дерзко.

Я прекрасно понимал, что в такой сложный момент мне следовало держать язык за зубами, проявить капельку смирения и вымаливать для себя прощение… но я не мог. Накопившаяся усталость вперемешку с гневом застелили мне глаза. Я стоял неподвижно, но внутри разгорался настоящий вулкан, мысли перемешались и кипели в моей голове, стремясь выплеснуться обжигающим ядом из моих уст. И я выстрелил, отчеканил острые на язык слова, и они достигли самого сердца Вергилия, отчего тот рассвирепел, оскорбился в самых лучших чувствах, отринул стоящее рядом с ним кожаное кресло и одним рывком подскочил ко мне. Всего пару быстрых шагов понадобилось ему, чтобы налитые злостью глаза остановились в метре от меня и в шаге от той черты, когда быстрым и смертоносным ударом Хранитель выбьет из меня эту дерзость и прервёт моё пребывание в стране кошмаров, даже вопреки воле Верховного Стража.

Но Вергилий оказался более сдержанным, чем я, он лишь ткнул в мою сторону пальцем и процедил сквозь зубы:

– Да как ты смеешь?! Ты… Ты… Я пытался помочь тебе, терпел все эти выходки, твоё отвратительное поведение, недостойное Стража! Я смотрел сквозь пальцы на все глупости и ошибки, покрывал тебя, давал новый шанс, снова и снова, поскольку видел в тебе своё отражение, понимал тебя, как никто другой. Я был таким же когда-то, но провёл уже, кажется, целую вечность на посту Хранителя, в одиночестве, в отречении от всех и себя, и бросил всё, что любил, когда согласился принять эту должность. Нет, я не жалею о своём выборе, это величайшая ответственность, святой долг и почётная обязанность, но после стольких лет жизни в башне, в полном забвении, в окружении двух молчаливых и нелюдимых Хранителей, всё, что у меня оставалось, – это мой пост на самой вершине башни и Система, простирающаяся далеко внизу. Когда меня назначили вместо Икарова, я был счастлив. Да, представь себе, впервые за долгое время я был счастлив вернуться сюда, к вам, пусть меня и считали каким-то монстром, недостижимым и непонятным небожителем, спустившимся с Олимпа. Пусть меня боялись и ненавидели, зато я был рад снова оказаться среди людей. Я такой же человек, как и ты, и даже пытался стать тебе другом, пускай неуклюже, но хотел. А ты? Ты…

– Другом? – изумился я и попытался вклиниться в его эмоциональный монолог.

Я никогда не видел Вергилия таким.

– Заткнись, Стил, прошу, заткнись! Ты уже сказал всё, что мог. Единственное, о чём я сейчас жалею, что доверился тебе. Я подарил тебе свой меч, я покрывал тебя, выслушивал твои бредни о призраках, о бесплотных людях, что выдерживают очереди из автомата, я видел, как ты теряешь контроль над собой, как постепенно эмоции порабощают твой разум, и посмотри теперь, кем ты стал? Отступником! Это было закономерно. Когда засыпает разум, то в буре страстей рождаются монстры, эти идейные уродцы, что извращают человека и заставляют выбрать путь отступничества. Как ты мог, Стил, как ты мог?!

Вергилий выдохся, закашлялся от пересохшего горла, опустил руки и обречённо побрёл к своему рабочему месту. Затем расслабленно упал в глубокое кресло и склонился над столом, обхватив голову руками.

– Когда я узнал о твоём предательстве, об этом сговоре с самым опасным Отступником в Системе, я не мог поверить своим ушам, – тихо пробормотал он, не отрывая взгляда от поверхности стола. – Тебя можно много в чём винить: в твоём неуёмном характере, неумении управлять собственными эмоциями, безрассудстве и недальновидности… наконец, в твоей невероятной способности устраивать хаос везде, где бы ты ни находился! Но это?! Кукольник? – Вергилий поднял голову и печально посмотрел на меня. – Предательство? Нет! Ты, скорее, недотёпа с наивной добродетелью в глазах, слон, мечтающий стать хорошим продавцом в посудной лавке… но не Отступник. Я ведь даже пошёл к Верховному Стражу, хотел выбить тебе ещё пару дней жизни, чтобы ты мог объясниться и мы могли во всём разобраться. Но меня опередили. Другие Хранители сообщили, что Верховный Страж знает об этом и даёт тебе своё покровительство, по одному ему ведомой причине. Возможно, это к лучшему, иначе сейчас мне было бы невероятно больно и обидно за свою минутную слабость в желании помочь тебе.

– Вергилий, извини, я… – В эту минуту мне стало нестерпимо стыдно за свои горячие и поспешные слова, которые я так любил раздавать всем подряд в порыве внутреннего ветра.

– А ты оказался просто злобным сукиным сыном! Возможно, я ошибся, и ты действительно тот, кем тебя все считают.

В комнате наступила гнетущая тишина, во сто крат усиленная пронзительным взглядом Вергилия в мою сторону, в котором уже не было той непримиримой злости от ощущения предательства или невыносимой боли разочарования, а скорее он источал сочувствие и сожаление. Весь его гнев иссяк вместе с его горячим, но искренним монологом, он выплеснул всё, что скрывал долгое время. Сейчас же наступила такая тишина, что если захотеть, то можно услышать, как тикают настенные часы, которых тут никогда не существовало, но их непременно следовало бы придумать, чтобы хоть немного разбавить этот кисельный туман из плотно натянутых между нами душевных струн. Спустя минуту тяжёлых раздумий, показавшейся мне вечностью в ожидании страшной казни, Вергилий нарушил это тревожное молчание.

– Всё, что ты рассказал мне сейчас, это правда? То есть все эти «призраки» на складе и прочее? – устало спросил Хранитель.

Я с виноватым видом в подтверждение кивнул, после чего он с тяжестью выдохнул, провёл двумя пальцами по металлической пластине на столе, и перед ним в загадочном оранжевом сиянии появилось небольшое окно Консоли. Вергилий выбрал там пару пунктов меню, и через некоторое время я услышал со стороны окна взволнованный женский голос.

– Да, господин Хранитель? – спросил знакомый мне голос.

– Марин, это Вергилий, – зачем-то уточнил он. – Пригласи ко мне Плотникова, да побыстрее.

– Конечно-конечно, сейчас, – затараторила Марина.

И экран Консоли растворился в воздухе.

Больше мы не проронили ни слова. Вергилий в томительном ожидании откинулся на спинку своего кресла и уставился в одну точку где-то в дальнем верхнем углу комнаты, глубоко о чём-то задумавшись. А в моей голове плясал целый парад глупых и несуразных мыслей. Они водили хороводы вокруг моей растерянности, сталкивались, сливались и крутились с бешеной скоростью. Слова Вергилия о друге всё никак не выходили из моей головы и не давали покоя. Высшие Стражи всегда оставались для меня чем-то непонятным, неким непостижимым образом великих защитников Системы, могучих воинов, настоящей элитой Стражей. Они всегда вызывали во мне подобострастный трепет и желание быть похожим на них. Всё это время я старался равняться на Вергилия, хотел быть таким же смелым, сильным и непоколебимым, я бежал от себя самого, видел в них непокорных и властительных небожителей, настоящих повелителей наших судеб. Я всегда хотел быть похожим на этот образ, что выдумал для себя сам. Но все наши стереотипы – только ширма, черта, которую мы сами проводим между собой и другими. Люди, кем бы они ни были, всегда похожи друг на друга. Простые горожане или Стражи, что спрятались от себя самих за стеной отречения, спрятали свои эмоции – все они всего лишь люди, которые хотят жить, любить, творить, ощущать себя нужными обществу, общаться и делиться. Каждый стремится разделить своё Я на сотни людей вокруг, вплести свою душу в этот общий комок человеческого бытия, быть единым и быть счастливым. Вергилий нашёл во мне то единственное, что любил сам, нашёл единомышленника и, сам не осознавая того, вцепился в эту первую за многие годы возможность разделить частичку своей души, поделиться с кем-то радостью. Подарив свой меч, он отдал частицу себя, связал нас невидимой нитью, которую в нормальном мире называют дружбой. Тем самым он обязался защищать меня, свой неосознанный выбор, оправдывать его и покрывать, ведь разочарование в собственном выборе ведёт к потере части самого себя, той самой, что мы безвозвратно вручаем человеку, когда доверяемся ему.

Пока я продолжал неподвижно стоять в центре комнаты, ожидая своей участи и думая о том, как же сильно затекли ноги, то не сразу заметил, как в кабинете очень тихо отворилась входная дверь и внутрь беззвучно и осторожно просочился Плотников. Он окинул нас с Хранителем немного сонным и озадаченным взглядом, затем обошёл меня, разглядывая со всех сторон, и встал неподалёку.

– Ты тоже по ночам работаешь? – зачем-то негромко спросил я у Плотникова.

И тот на секунду даже растерялся от такого вопроса.

– Н-не совсем… вызвали срочно, тут т-такое творится…

– О, Плотников, наконец-то, – перебил его Вергилий, очнувшись от собственного транса.

Старший Техник встрепенулся как ужаленный и моментально встал по стойке смирно.

– Вы что-то хотели, господин Хранитель? – отчеканил он бодро и резво.

Вергилий сам, следуя примеру Плотникова, сел прямо, расправил плечи, сделал серьёзное и суровое лицо, будто принимал деловых партнёров, а на кону были миллионы алчных инвестиций.

– Страж Стил, – обратился ко мне Хранитель с сухим, словно ветер пустыни, обращением. – Мы попали в крайне сложную и беспрецедентную ситуацию. Учитывая всё катастрофическое положение, сложившееся в Системе, а также ваши заслуги перед обществом, важность каждого кадра, особенно в высших эшелонах иерархии Стражей, Верховным Стражем Системы было приказано сохранить вам жизнь до полного разбора всей ситуации. Но пока, в связи с данными обстоятельствами, мы вынуждены отстранить вас от всякой оперативной деятельности и лишить вас звания Стража до завершения следствия. Ваше оружие будет изъято, вы будете понижены в правах до обычного жителя Системы и лишены всех причитающихся привилегий. Вам есть, что сказать?

Только я открыл рот и хотел проронить хоть слово, как Вергилий поднял ладонь в запретительном жесте и помотал головой.

– Не надо, Стил. Это я так, для проформы сказал… положено. Тем более молчал бы уж! – уже более расслабленно произнёс Хранитель и затем обратился к старшему Технику: – Плотников! Чего стоишь? Я для чего тебя позвал? Исполняй решение Верховного Стража!

– А, да-да, извините, – вдруг засуетился Костя.

Плотников быстро подошёл ко мне, схватил мою правую руку, замешкался на секунду и посмотрел виноватым взглядом.

– Ты это, п-прости, Стил, будет немного больно и некомфортно. Мне придётся отключить несколько связующих с Системой нитей, отвечающих за глубокое проникновение твоих функциональных способностей. Всё это напрямую связано с функционированием мозга, поэтому при обрыве нейронных связей могут возникнуть фантомные боли в разных частях тела. И, в общем, вот… это нормально, так что не пугайся.

– Не умеешь ты успокаивать, Костя. Делай уже, что должен.

Плотников грустно пискнул себе под нос, затем провёл пальцами по трём полоскам на моём запястье и открыл специальное окно технической Консоли, связанной с моим чипом. Задумывался ли я над тем, что чувствуют Призраки, когда их, словно больной зуб, вырывают из заботливого лона Системы? О чём я тогда думал, когда Шолохову вырезали чип из его запястья? Мог ли я представить ту боль, что ощущает человек, которого буквально отрезают от обыденной реальности, когда все его закостенелые связи рвутся, а в его разуме и душе разрастается дыра, поглощая его прошлую личность? Можно ли научиться жить без привычного мира вокруг, без ощущения связи с ним? Можно ли жить и знать, что ты только прах, временно собранный вместе, который развеется одним неосторожным движением, а после твоей смерти всё, что делало тебя человеком, моментально исчезнет, сотрётся из Системы? В глубине души я мечтал найти ответы на эти вопросы, пройти через эту невыносимую боль, почувствовать свободу от всего на свете, ощутить себя существом без поводка и условностей жизни. Чтобы заглянуть за эту завесу хотя бы одним глазком, я был готов пройти через любую боль. Но сейчас… сейчас была только одинокая бессердечная боль, без сладкой конфетки за спиной. Из меня постепенно вырывали всю жизнь, кусочек за кусочком, безжалостно и методично.

В связи со своим специфическим родом деятельности, я многое знал о всевозможных физических страданиях, нас готовили лицом к лицу встречать опасности, смотреть в глаза смерти и не страшиться отдать свою и чужие жизни во имя всеобщей Мечты. Вергилий прав, я слишком вспыльчив, недальновиден, я ввязывался в драки, исход которых был неочевиден, и слишком буквально понимал учение о бесстрашии, играл со своей жизнью, с судьбами многих людей, что окружали меня. Даже тогда, когда меня действительно сковывал страх, когда разум во весь голос вопил об отступлении, я старался закрывать глаза и бросался под пули Отступников. Ведь нас учили не бояться, призывали быть опорой для людей, их бравым заступником, незримым стражем, а поступать «правильно» для меня превыше собственного страха и даже выше голоса разума. Поэтому я не боялся боли, которой меня пугал Костя, я столько раз получал ранения и прощался с жизнью без шанса на спасение, что боль стала для меня главным спутником и напарником на этом пути.

Но Костя слукавил. Пока он быстро перебирал пальцами в плавающем окне Консоли, внезапный удар пришёл с неожиданной стороны, откуда получить его было больнее всего. Вся моя жизнь и все мои действия были направлены только для одной цели – служить Системе, защищать людей и вести их дорогой к светлому будущему, которое мы все заслужили после стольких лет блужданий по котлам ада. Я ценил свою роль незримого проводника больше всего в жизни. Пока я стоял в кабинете Вергилия и смотрел на его рассерженное лицо, пока ждал смерти, как мне тогда казалось, неотвратимой, я всё равно был скорее разочарован всем случившимся, чем напуган. Я столько раз смотрел в бездну и чувствовал на себе холодное дыхание смерти, что где-то там, на той стороне нашего существования, в мрачной холодной пустоте уже и не надеялись на жаркое рандеву со мной. Поэтому я был спокоен. Но когда Плотников стал отрывать от меня то единственное, что я любил и ценил в этой жизни, только тогда пришла настоящая боль, которая была намного хуже боли физической, и только тогда пришёл настоящий страх. Шёлковые цепи моего долга рвались в сознании, и с каждой порванной струной, связывающей меня со Стражами, во мне умирала частичка души, та единственная, что ещё могла любить. Это ужасное чувство, будто бездушный хирург засунул в меня свою руку и медленно, с жестоким садизмом вырывал из моей груди всё, что делало меня человеком. Они забирали то единственное, ради чего я жил: мой долг, моё служение и силу. Взамен они предлагали только пожирающую меня изнутри пустоту, к которой невозможно привыкнуть. Они сделали меня сиротой. Мой мозг, как безутешная кошка, что ищет своих утопленных котят, он буйствовал, алкал свою потерянную часть и молил меня вернуть утраченное. Да, я действительно осознал, что на самом деле чувствовал Икаров, и лучше бы я погиб, сражаясь за свои идеалы, чем вот так оказаться выброшенным на улицу ещё одной бесполезной единицей общества.

– Вот и всё, можешь выдохнуть, – сказал Плотников и отошёл в сторону. – Т-ты как, живой?

В глазах у меня всё плыло, голова обиженно гудела, а ноги налились свинцовым грузом, но при этом я старался выглядеть непоколебимым.

– Всё нормально, – прохрипел я от пересохшего горла.

– Вот и отлично, – с небольшой неловкостью сказал Вергилий со своего места и ободряюще хлопнул ладонями по столу. – Тогда не тяни, Стил, и расскажи старшему Технику про свои видения и новых призраков.

Плотников резко изменился в лице, округлил глаза от испуга и в изумлении поднял брови.

– Что, опять?! – воскликнул он.

Но я в это время мало понимал, что от меня хотят. Я плавал в киселе из собственных мыслей, охваченных настоящим бунтом против своего хозяина, пытался совладать с нагрянувшим тягучим и липким ощущением безудержного страха и беспомощности, я боролся с желанием сделать какую-нибудь невероятную глупость. Я поднял правую руку, посмотрел сквозь мутную пелену перед глазами на своё запястье, откуда исчезли три полоски, что были единственной отличительной чертой Палача, моим пропуском в будущее, и меня повело назад под грузом собственного отчаяния, я пошатнулся и чуть не повалился на спину.

– Стил! – Хранитель вскочил с кресла и затем рявкнул Плотникову: – Что с ним?

– Я сейчас, всё нормально… голова кружится, – в пустоту ответил я, пытаясь прийти в себя.

– Это, н-нормально, – заикаясь, подтвердил Плотников. – Так бывает после нейрораспределительного вмешательства. Мозгу нужно время, чтобы смириться с утратой части связей, свыкнуться со своим новым положением.

Старший Техник виновато отошёл в сторону и одёрнул воротник своего халата, чтобы скрыть замешательство и стеснение.

– Да всё нормально, говорю же, – прохрипел я, после чего попытался взять себя в руки, встрепенулся, размял ладони и встал обратно рядом с Плотниковым.

– Ну, коли так… – Вергилий несколько успокоился и сел обратно в своё кресло.

– Так что там с этими… с привидениями? – нетерпеливо спросил меня Плотников, сверкая глазами.

Я безучастно посмотрел на сгорающего от любопытства Плотникова, потом поймал на себе взгляд Вергилия, вновь ставший холодным и отрешённым, и тяжело вздохнул, перебарывая в душе стойкое желание выбежать из кабинета и уйти туда, где я буду один, где мне дадут время поразмыслить, осознать пережитое и смириться со своей участью. С другой стороны, мне рьяно хотелось покончить со всем этим, сбросить с себя тяжкий груз предательства, это тяжкое бремя человека, которого все ненавидят и порицают. Поэтому с маленькой искоркой энтузиазма в общем пожарище пренебрежения я решил рассказать всё, что знал сам.

– Когда я зашёл на склад, – тихо начал я, моё горло всё ещё хрипело от сухости, – то сначала застал там только Кукольника и был точно уверен, что на складе больше никого нет.

– Прости, а почему ты был так уверен? – поинтересовался Плотников, но потом осёкся, увидев мой ненавидящий взгляд в ответ. – Всё-всё, понял, п-продолжай. Что дальше?

– Дальше он сообщил, что со мной хочет поговорить кто-то, кого он представил как своего начальника или главного, не помню точно. Он сказал, что этот человек стоит за всем происходящим в Системе. После этого из темноты внезапно появился юноша, молодой такой, почти, как ты, Костя.

Плотников недовольно скривился.

– А почему он решил с тобой встретиться? Почему именно тебя решили представить своему главарю?

– Да не знаю я! – воскликнул я, потом повернулся к Вергилию и повторил снова: – Не знаю! Это же Кукольник, я сам не понимаю его игр и тайных замыслов. Возможно, он решил меня подставить, воспользовался моментом слабости.

– Так зачем ты один туда попёрся? – не выдержал Костя и выпалил главный вопрос, который его волновал всю дорогу до кабинета. – Почему не сообщил, не позвал на помощь?

– Этого я тоже не знаю, – ответил я и поник головой. – Может, хотел стать героем, доказать свою нужность, а может, эгоистично желал добиться чего-то сам, ощутить вкус собственного величия и самолично узнать все секреты.

– Ладно, ладно… так что это был за юноша, опиши его?

– Сложно сказать, Костя. С виду он как мальчик с обложки дешёвых девчачьих журналов. Ну этих, ты знаешь… Где обычно показывают улыбающихся мужчин в престижных костюмах, что манят заблудшие женские души. Вот этот парень был таким же, с постоянной улыбкой, вечно всем довольный, эти розовые щёчки, накрахмаленная рубашка, брюки, ботинки, вся эта снисходительная стать офисного короля. Такие бывают разве что в этих самых журналах о красивой жизни в офисной неволе или в фильмах про бытие планктона. Он был словно искусственный, неживой, как красивая картонная реклама у входа в бизнес-центр. Какой из него предводитель Кукловодов? Он скорее сам был похож на…

Я замолчал, обрывая свой монолог на полуслове, и задумался.

– На куклу? – осторожно предложил свою догадку Плотников.

– На куклу, да-а, точно… – в сомнениях протянул я, поднимая глаза на старшего Техника. – Но самое странное – это когда он заговорил. Это даже сложно назвать разговором, он скорее вещал, понимаешь, Костя?

– Вещал? Что ты имеешь в виду? – Плотников поднял от удивления брови.

– Будто радио. Когда он заговорил, то из его уст донеслись не его слова, а словно чьи-то чужие, частички чужих диалогов, жизней, вырванных из контекста. Он изрекал отдельные и малосвязанные фразы, менял тональность своего голоса, а то и вовсе пол. Он обращался ко мне то от лица взрослой женщины, то от какого-то респектабельного мужчины. Это было очень странно и жутко.

– Хм, этот твой… призрак, он пытался спародировать этих людей? – Костя внезапно побледнел и облизнул высохшие губы.

– Нет же, – возмутился я. – Говорю тебе, он шевелил губами, но при этом изрекал не свои слова, он звучал совсем иными голосами, а лицо его при этом оставалось безучастным, неживым. Он продолжал источать всё тот же глупый наивный вид. Тьфу!

– И что же он тебе сказал чужими голосами?

– Эх, если бы я знал. Какую-то бессвязную кучу слов, какофонию чужих жизней. Что-то про сбежавших детей и горюющую мать. Разве я мог запомнить? В тот момент я был настолько потрясён увиденным, что мало осознавал, что лепечет этот сумасшедший.

Плотников снова загадочно хмыкнул, затем уставился в одну точку и о чём-то задумался.

– А потом я в него выстрелил, – зачем-то добавил я, разбавляя тягучие размышления Кости.

Плотников моментально вышел из ступора и даже подпрыгнул на месте.

– Ты что сделал? – старший Техник резко повысил голос и сделал шаг в мою сторону. – Ты убил его?

– Как сказать «убил»? Пытался, да. Я выстрелил ему прямо в голову, но это непонятное существо даже не дрогнуло, не сменилось в лице, только его цифровая оболочка слегка замерцала. Потом он как ни в чём не бывало вытащил пулю руками из своей черепушки и растёр её в пыль. Он просто посмеялся надо мной и всеми Стражами. Это было очень жутко. Вот как это можно объяснить?

Чем больше я рассказывал, тем ярче Плотников источал тревогу и беспокойство, он окончательно побелел, занервничал, начал переминаться с ноги на ногу и чаще уходить в себя. Он будто отрешался от мира, общался с кем-то внутри себя, советовался, размышлял, а потом вновь возвращался в привычный мир. После слов о попытке отключения этого непонятного существа старший Техник задёргался и стал ходить кругами по комнате, что-то вереща себе под нос:

– Частичное нейронное проникновение… ментальный синтез… переходящий механизм… да, да, прямая проекция, но как же оно…

До меня долетали только обрывки его отдельных фраз.

Вергилий всё это время не вмешивался в наш диалог, с любопытством наблюдая за происходящим со своего рабочего места, но сейчас обеспокоенный реакцией Плотникова он привстал с кресла и обратился к увлечённому своими мыслями старшему Технику.

– Плотников, что случилось? Ты что-то понял? – с тревогой спросил Хранитель.

– Да-да, прямая проекция, точно! – громко воскликнул Костя, поворачиваясь то к Вергилию, то ко мне. – Если Стил не врёт, то это очень похоже на прямую проекцию, но… это невозможно.

– Что за прямая проекция? Говори чётче! – требовательно попросил Вергилий.

Плотников прекратил бегать по комнате и на секунду завис, глядя в сторону Хранителя.

– Т-тут вот какая штука. Все эти симптомы, так сказать, или скорее проявления очень похожи на так называемую прямую проекцию человеческого сознания в виртуальную систему. Если объяснить проще, то данную технологию связи человеческого мозга с центральным ядром пытались применять на ранних этапах проектирования нашей Системы. Я об этом читал как-то давным-давно, когда изучал теорию нейронных сетей и историю возникновения Системы. Так вот, изначально предпринимались попытки внедрить человека, а точнее его сознание, без глубокого проникновения в его мозг и без полного переподчинения всех его нейронных связей.

После этих слов Костя снова ушёл в себя и отключился от мира.

– Плотников, давай ещё точнее, – просил Вергилий.

– Иначе говоря, изначально тестировали подключение к Системе на простой основе, поверхностной, чтобы человек мог легко и просто входить и выходить из неё в любой момент. Это была как игра, виртуальная реальность, в которую можно ходить, как на работу, совершать простые вещи, играть в хорошую жизнь, а вечером возвращаться назад.

– Но Творцам-основателям эта идея не понравилась, так? – спросил я, перебивая Костю.

– Дело даже не в этом, Стил. Изначально это была лишь идея, первая намётка, технология подключения к миру грёз. Ей не дали хода, к тому же эта технология несла много издержек и сложностей, в ней оставалось очень много недоработок. Я уж молчу про общее желание построить новый мир, изменить людей, переселить их полностью, избавить от кошмара настоящего. Поэтому от идеи простой прямой проекции части сознания было решено отказаться в пользу полного и глубокого подключения тела к Системе и поставить его на полное самообеспечение, чтобы больше не было нужды выходить наружу. При этом было использовано ядро Системы в качестве посредника, которое полностью поглощало все сигналы мозга, заменяло их уже обработанными и возвращало назад. Тем самым полностью заменяя существующую для нашего тела реальность.

– Плотников, мы все учились в школе Стражей и отлично это знаем. Объясни, как это связано с рассказом Стила? – настороженно спросил Вергилий.

– А в-вот тут самое интересное. Из того, что я почерпнул о самых ранних попытках прямой проекции, я особенно запомнил о недостатках и побочных действиях, которые описывались особенно подробно. Человеческие образы, спроецированные только частью нашего мышления, были не больше, чем наши куклы, в этой реальности, мёртвые образы нас самих, одна только тень, осколок души, проникнувший за завесу реальности. Люди не жили в Системе, они лишь играли свои роли, и у них это получалось слишком отрешённо, неестественно, будто дитя играет в куклы, где всё натянуто и лицемерно. Но главная проблема оказалась в способности передать человеческую речь. Казалось бы, что проще? Но передать свои осмысленные действия, свою речь посредством мозговой активности оказалось невыполнимой задачей без полного проникновения в наше сознание. То, что мы говорим, – это сложная работа, разветвлённый механизм связных действий всего мозга. Вся обработка информации, составление осмысленных и связных ответов, по сути, результат этой всеобщей работы. При таком поверхностном подходе в прямой проекции, это оказалось невыполнимой задачей. Применялись даже попытки создать синтезатор речи, представлявший собой архив заранее записанных готовых фраз, которые соответствовали активности того или иного участка нейронной сети. При сканировании этих активных участков синтезатор подставлял готовые шаблоны. Но вы сами понимаете, общаться шаблонами у людей не очень получалось, да и выходила всё больше, как выразился Стил, какофония из разных фраз и кусков готовых предложений.

– Постой, – догадался Вергилий. – Ты хочешь сказать, что это привидение, которое видел Стил, похоже на эту самую прямую проекцию? Но как…

– Н-не знаю, господин Хранитель, – пожал плечами Плотников. – Симптомы очень похожи, но это, как я сказал ранее, невозможно. Для этого им понадобилось бы подключиться к Системе извне.

Плотников осёкся, испугавшись своей догадки, а Вергилий вытаращил глаза, чередуя на своём лице все эмоции от удивления до тревоги и страха, после чего рухнул обратно в кресло.

– Извне? – внезапно охрипшим голосом спросил Хранитель.

Но старший Техник не успел ответить, как дверь в бывший кабинет Икарова с грохотом и бесцеремонно распахнулась, и в помещение ввалился злой и взъерошенный Харви. Он мельком бросил на меня ненавидящий взгляд и потом повернулся к Вергилию.

– Господин Хранитель, – взревел Харви. – Там этот… эта сволочь не желает с нами разговаривать, ни в какую, он требует вот этого предателя! – прокричал он и указал пальцем в нашу с Костей сторону.

– М-меня? – пискнул Костя.

– Да не тебя, придурок, – зло гаркнул Харви. – А подельничка своего. Говорит, что общаться будет только с ним.

– Что, так и сказал: «Подельничка»? – укорительно и с интересом спросил Вергилий.

– Ну, это… нет, вроде. Просто сказал, что требует того Стража со склада, – промямлил Харви.

– Хм, ладно, – ответил Хранитель, потирая свой подбородок, а потом встал и вышел из-за стола. – Стил, пойдёшь с нами!

– А как же… – растерялся Костя.

– А ты, Плотников, срочно напиши мне отчёт со всеми своими мыслями и идеями. Про проекции эти поподробнее и как можно скорее. Спать не отпущу, пока не закончишь, – отрезал Вергилий, направляясь к выходу из кабинета.