Текст книги "Сон, ставший жизнью"

Автор книги: Андрей Сиротенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

А ещё в нашем магазине была самая настоящая сигнализация, часто будившая меня по ночам. Я не знал, кому надо было охранять товары. В деревне у нас не воровали. Пили по-чёрному, но не опускались до кражи, стараясь зарабатывать на самогонку своими руками. Вот и приходилось мне чуть ли не каждую ночь подскакивать в кровати под заунывные звуки сигнализации, возвещавшей о том, что кто-то покусился на содержимое магазина. Зачастую этим подлым вором оказывался чёрный кот по имени Васька, почему-то всегда решавший поточить когти о деревянный косяк железной двери этого сооружения глубокой ночью. Может, в нём поселилась душа бывшего разбойника или душегуба, как объясняли деревенские его поступки, я точно не знал. Заканчивалось всё каждый раз тем, что еле разлепившая глаза продавщица, жившая через дом от магазина, прибегала на место преступления в том, что успела накинуть на себя, и, всплеснув руками от досады, спасала испуганное животное от противной звуковой атаки. Кот мурлыкал и тёрся о её ноги. Продавщица гладила его по холке, грозила пальцем, просила так больше не делать и снова отправлялась спать. Но через пару ночей всё повторялось точь-в-точь.

За магазином располагался дом той самой старухи Анны, умершей уже с полгода назад. А ещё за ним находился прекрасный сад с яблонями…

Я шёл дальше, миновав уже и живописное сборище скирд, и картофельное поле, принадлежащее деду Коле и его сыну. Несмотря на то, что хозяева жили довольно далеко от этого места, поле всегда было ухоженным и давало лучший урожай в нашей деревне. На стеблях картофеля даже вездесущих колорадских жуков практически не было, в отличие, например, от моего огорода. Я едва успевал выносить их вёдрами с огорода на дорогу и сжигать, облив прежде керосином. Дед Коля был несказанно добрым человеком. Сотни, если не тысячи раз, он просто так возил меня на телеге в лес за грибами и до автобусной остановки, провожая тем самым в город и ожидая моего скорого возвращения. Платы никакой он за это не брал. Разве что какую-нибудь историю просил рассказать. Но у меня их было хоть отбавляй.

– Здоров, Максим, брат! – чей-то голос сбил меня с узенькой тропинки воспоминаний, вернув обратно на пыльную дорогу, ведущую в лес и проходящую мимо деревенского кладбища.

– Привет-привет! – я протянул руку вперёд, узнавая в человеке своего односельчанина и по совместительству друга Степана. – А ты откуда?

– Из леса. Ходил ограду чинить на могилке отца, – он показал мне грязные руки.

– Слушай, – слова не хотели лезть из моего горла, подчиняясь мозгу, вовсю кричавшему, что не стоит делиться такой чушью с первым встречным, пусть он и лучший друг. Ведь не факт, что кто-то поверит в подобное. Но я переборол серое вещество и подчинил себе непослушный язык. – А ты не видел по пути людей с гробом?

– Ты что, смеёшься?! Какие похороны утром?! – Степан придирчиво осмотрел меня. – Что у тебя с глазами? Всегда же карие были…

– А сейчас какие?

– Зелёные… зелёно-карие, – поправил сам себя Степан, подаваясь чуть вперёд ко мне. – Да и волосы у тебя темнее были. А сейчас светлые стали. Странно как-то… Краской, что ли, мылся какой? Как там женская штуковина такая называется?

– Да не мылся я никакой хной! – несколько раздраженно ответил я, растрепав правой рукой волосы.

– А с носом что? У тебя же он целый был, – он взял моё лицо в руки и повертел его из стороны в сторону. – Ну да, вот здесь немного набок съехал. И курносость ушла куда-то. Может, и не Максим ты вовсе?

Я убрал руку Степана и похлопал себя по щекам. Неведомая сила пытается изменить мою внешность? Но зачем?

– Хотя, наверное, показалось, – с сомнением в голосе произнёс Степан. – Свет неровно падает. Нос точно нормальный, но вот волосы светлые у тебя сейчас. Да и глаза малость другие. Впрочем, всё остальное в норме… Выше нос, Максим, – после паузы Степан хлопнул меня по спине и засмеялся. – Выдумал я. И про волосы, и про глаза. Все цвета на своих местах.

– Шуточки у тебя, конечно… – с обидой в голосе пробубнил я. – Значит, говоришь, на могилу отца ходил?

– Ага, ограду чинил, пока время свободное было.

От сердца малость отлегло. Отца Степана я помнил как сейчас. Задорный мужик был. Часто приходил к нам и приводил с собой своего сына. А ещё отец Степана приносил игрушки, вырезанные из дерева своими руками. Уж мастером он в этой области был первостатейным. У меня до сих пор где-то в коробочке лежат все принесённые им деревяшки. А потом он серьёзно заболел. Врачи, приезжавшие из ближнего крупного города, называли какие-то странные слова, которые не были понятны никому в деревне, кроме самих лекарей, и постановили, что отца Степана нужно забрать в больницу. Мол, им известна новая методика, которая эффективна на целых восемьдесят шесть процентов. За ту цену, что они назвали позже, можно было, как нам казалось, вылечить полдеревни, не говоря уже об одном человеке. Деньги собирали все вместе. Отца Степана положили в отдельную палату, где он вскоре и скончался. Хваленая методика не помогла даже на один процент. Врачи нашли в себе смелость и совесть, чтобы отдать деньги, которые мы собрали. Степан предлагал их всем обратно, но никто не взял, оставив их сыну умершего.

– А ты куда шёл? – прервал мои размышления о былом друг.

– Я? – была не была! Что я теряю, если хоть часть увиденного ему открою? – Мне почему-то показалось, что с утра кого-то хоронили…

– Не, Макс, на водку вечером тебе налегать не стоит. Вот и казаться ничего не будет, – он улыбнулся и неспешно пошёл в сторону моей хаты.

Я с некоторым облегчением последовал за ним, убеждая себя в том, что друг врать не станет. Значит, если гроб и несли, то его видел только тот самый художник, а с ним я как-нибудь разберусь позже…

– Вот ведь нехорошие люди оказались! Ограду какую-то хилую поставили. Поржавела она вся и покосилась. Даже года не прошло с того момента, как я у них работу эту заказывал. Зато могилка всё такая же высокая, даже не оседает, как другие, – Степан, казалось, разговаривал сам с собой, и лишь его короткие красноречивые взгляды в мою сторону говорили об обратном. – Ну всё, хватит, – он резко махнул рукой и стёр непрошеные слёзы со щёк. – А ты давненько ли приехал?

– Дня три назад. Странно, что ты ко мне даже не зашёл, я всегда в это время приезжаю.

– Я коров пас каждый день, попросили помочь с соседней деревни, некогда было, – шустро выпалил как будто заготовленное оправдание Степан. – Вчера только разобрался с делами. Сейчас могу зайти.

– Заходи, буду рад. Кстати, а ты чего так рано на кладбище пошёл?

– Говорят, в это время года души покойников возвращаются к своим могилам под утро. Думал, застану… – он хмыкнул и ускорил шаг. – Как там в городе?

– Всё так же: грязь, копоть, злость, нищета одних и достаток других… Устал уже…

– А у нас новостей навалом. Не слышал ещё, что пастуха бык насмерть задрал? Лежал он себе у берёзки, а бык возьми, да и на рога его подними. Ни с того ни с сего. Пастух его с руки всегда кормил и в пример другим быкам ставил. А оно вон как в жизни по итогу получилось…

– Это Мишку, что ли, задрал?! – удивился я, зная того, о ком говорил Степан.

Мишка был ещё совсем молодым. Ему, по-моему, шёл семнадцатый год. Жили они вдвоём с отцом. Мать уехала с другим куда-то очень далеко. Бедненько у них в хате было. Зарплаты отца едва хватало на то, чтобы купить еду, одежду и школьные принадлежности сыну. Зато какой большой и чистой души были Мишка и Гаврила! Кажется, деревня, а и говорить умели интересно и без ругательств каких бы то ни было, и помогали всем за просто так. Ничего не брали за свои старания, лишь обижались, когда «спасибо» в свой адрес не слышали. Говорили, что слово это, сказанное от души и вовремя, согревает лучше, чем деньги или одежда.

– Ага, – поддакнул Степан.

– Жаль…

– А то… Всей деревней провожали в последний путь. Плачу было… Ну, меня пастухом и назначили как самого умелого. А несколько дней назад в Лесовиште, ты знаешь наших соседей, Алёшка заболел. Вот я и помогал, – Степан развёл ладони в стороны и скривил рот в показной улыбке.

– Поаккуратней там, – я похлопал его по спине, продолжая поддерживать быстрый темп ходьбы, заданный другом.

– Степан-лесничий руку себе бензопилой отрезал. Дрова половинил и промахнулся. Как его так угораздило, до сих пор диву даемся. Он в сердцах даже старостой отказывается теперь быть. А мне жаль мужика – сноровистый он, умеет многое. Надоумить во всём может… Да, видно, судьба у него такая. Хотя все надеются, что он передумает…

– От судьбы не уйдёшь, – задумчиво пробормотал я и тут же вздрогнул.

От судьбы не уйдёшь… Степан-лесничий, как звали его все без исключения жители деревни, тоже часто бывал у меня в гостях. Помню, мне всегда новую сказку рассказывал – то о волках серых, то о землях тридевятых. А топором-то как орудовал! Говорил, что им даже бриться можно… Я, честно признаюсь, никогда не верил, пока сам не увидел, как Степан-лесничий совершает эту процедуру на спор. И, главное, даже обыкновенным станком себе порезов кучу оставишь, а у него от топора и раздражение на коже не появилось, не говоря уже о кровавых следах неровного бритья. И в итоге вот как всё повернулось. Степан ведь больше всего боялся без дела остаться. Как же он теперь без руки-то будет? Хотя не такие наши деревенские люди, чтобы сразу списывать жителей со счетов. Найдут и ему занятие по душе. Да ещё так найдут, что у него и времени свободного ни на что другое не останется. А когда руки и голова заняты, то и жить в сто раз проще.

– Старуху Анну помнишь? – Степан посмотрел на меня и, дождавшись положительного кивка, продолжил. – Недавно мимо её дома ночью проходил. Часа два было. Иду, смотрю, а в хате свечи горят, и дети все в кружке на коленях сидят. Молятся, что ли, – подумал я. Остановился, значит, наблюдаю. Не прошло и пяти минут, как дети вынесли какие-то плошечки небольшие и поставили между собой. Подозрительно, верно? И тут одна из них меня заметила. Подскочила со своего места, подбежала к старшей и показала на меня рукой. Такой страх меня обуял, что понёсся я по деревне так быстро, что в темноте, наверное, даже сверкающих пяток разобрать невозможно было. Не то что остановиться не мог, даже притормозить ноги отказывались. Добежал до хаты своей, сердце колотится, как мотор у разогнанной машины. Как вспомню, аж мороз по коже. Три дня после того дома сидел, не выходил вовсе. Похоже, они тоже дар чёрный умершей старухи переняли.

– Да уж, научила она перед смертью своих отпрысков… – я покачал головой и сорвал травинку, росшую прямо у дороги. – А ты-то сам как?

– А что я? Живу, вроде всего хватает, – Степан отвел глаза и немного замедлил шаг. – Ваньку знаешь?

– Это какого?

– Ну, того, который медведя у нас в лесу в одиночку завалил?

– Помню конечно!

– Так его дети в городе в медицинский институт вроде бы поступили. И это после нашей-то школы, которую ругают все, кому не лень! И пусть только теперь кто-то скажет, что у нас учителя плохие, знания не те дают, – он скептически усмехнулся и посмотрел на то, как я грызу сорванную прежде травинку. – А ночи у нас какие сейчас теплые стоят! Вот вышел сегодня в часа три на крыльцо, и не холодно вовсе. Даже парило немного. Безмятежность и спокойствие. Полной грудью вдыхаешь, и такая расслабленность по телу ползет. Только кузнечики в траве стрекочут да филин где-то громко ухает. Красота. Блаженство…

– А мне бредятина какая-то снилась…

– Это всё, Макс, от жары. Мозг мутится и начинает всякое лихо придумывать. Ты не бери близко к сердцу. Я вчера на Крутой ручей ходил. Вода там тёплая-претёплая, а раньше, бывало, ноги сводило даже в самые жаркие дни. И рыбины там с полруки порой через уступы переваливались. Кажется, подойди да возьми. Ан нет, вертлявые они. Пробовал – ничего не получилось, зря только штаны намочил с сапогами…

– А вот и хата моя, – сухо констатировал я.

Простой, но душевный разговор Степана увлёк меня до такой степени, что опомнился я лишь у своих ворот. Калитка отворилась без скрипа, как будто я недавно смазал её. Или, наверное, просто стараясь, чтобы гость не подумал ничего плохого о нерадивом хозяине. Степана я пропустил вперёд, закрыл за собой калитку и проследовал в дом. Только сейчас я заметил, что, увлекшись размышлениями о своих ночных кошмарах, оставил кровать неубранной.

– Степан, ты располагайся на диване около окна, я сейчас тут приберу…

– Сколько раз у тебя бывал, а не перестаю удивляться, как у тебя тут всё ладно, – он подошёл к стене и провёл рукой по ещё не выцветшим от знойного солнца обоям. – Не то что у меня. Убираюсь вроде бы каждый день, а пылюка всё равно опять по всем закуткам лежит. А у тебя словно и нет её вовсе, – Степан подул на холодильник и, не обнаружив там ни пылинки, одобрительно крякнул и дважды цокнул. И только после того подошёл к ещё одному свободному дивану, стоявшему около окна.

Его я привёз из города, когда на нем уже стыдно было спать из-за его возраста. Старомодные вещи в моём тамошнем окружении не очень-то жаловали. Смеялись долго и весьма язвительно, если ненароком видели в чьём-то доме такие произведения искусства прошлых лет. Я успел вовремя не только увезти этот диван сюда, но и приобрести взамен ему новую и красивую двуспальную кровать, вогнав в зависть всех соседей и родных. А для деревни и этот сойдёт. Стоял он у меня как раз около того окна, где я ещё утром трижды повторял «куда ночь – туда и сон». В самом углу. Над ним висела икона, прикрытая белой занавеской, которая постепенно приобретала серый цвет. Диван этот у меня всегда был прибран и предназначался для гостей далёких. Кого я знал малость поближе, всегда сидели на кровати, которую я сейчас и заправлял.

– Вот черт! – вскрикнул я и проворно отпрыгнул в сторону.

Степан в одно мгновение оказался рядом со мной и от удивления открыл рот. Всё, что я успел сделать, – это откинуть к стенке кровати одеяло. Под ним, свернувшись в клубок, спали… змеи. Самые разные: чёрные, жёлтые, красные. Их было так много, что я даже потерял дар речи и онемел, не в силах предпринять что-либо. Степан положил свою ладонь мне на грудь и стал отходить назад, уводя меня подальше от ползучих гадов. Стоило нам сделать пару шагов, как змеи неожиданно ожили и двинулись с шипением за нами. Сначала лениво, а затем всё быстрее и быстрее.

– Откуда они взялись? – зачем-то перешёл на шёпот Степан.

– Не знаю, может, как-то с улицы заползли.

Да, в деревне всегда было много змей, в основном ядовитых. Тот кошмарный сон отметил эту деталь. Но вот что-то я не припомню ни одного случая, чтобы пресмыкающиеся проникали в дома. В сараях и стогах сена жили, этого никто скрывать не будет. Помню, сам видел, когда копну вилами ворочал. Кусок сена приподнял, а там гадюка большущая спит. Я виду не подал, но в душе страху натерпелся порядком: могла бы и на меня сразу броситься. И теперь змеи оказались в моей хате…

Мы со Степаном продолжали торопливо отходить назад. В коридоре у меня всегда была припасена кучка дров. Очень редко, но даже летом бывает прохладно. И мне, ввиду своей мерзлявости, проще растопить печку, чем кутаться в свитера. Степан одним движением схватил первое попавшееся длинное полено и бросился к печи.

– Я вчера не разжигал. Там канистра керосина должна рядом стоять, – опередил я мысли друга.

Степан пошарил рукой на печке и через секунду достал небольшую ёмкость с вышеупомянутым топливом. Судорожно открыв крышку, он обильно облил керосином палку и поставил канистру обратно. Спички лежали в правом углу печки. Двумя трясущимися росчерками он зажёг полено и снова подошёл ко мне.

– Огня они боятся, – объяснил мне Степан свои действия.

А змеи тем временем практически преодолели расстояние, отделявшее их от нас. Они ползли дружным клином, ровной линией, не обгоняя и не мешая друг другу. Степан выставил горящую палку вперёд и замахал ею перед змеями, пытаясь отогнать их назад. Пресмыкающиеся остановились и о чём-то громко между собой зашипели, поднимая головы над полом и раскачиваясь на месте.

– Главное, не убить ни одну, иначе ещё приползут. Они чуют, когда сородича лишают жизни, – прохрипел Степан, увлёкшись размахиванием горящего полена.

Танец змей продолжался недолго. На клич пресмыкающихся из-под кровати и дивана, из погреба, даже из печи стали собираться другие сородичи. Словно гвозди, притянутые огромным магнитом, змеи сползались к той первоначальной кучке, которую я обнаружил у себя под одеялом. Их становилось так много, что уже весь пол перед нами был заполнен ими. Я не видел ни квадратика свободного места. Лишь позади проход к двери по-прежнему оставался чистым.

– Господи, откуда их столько? – Степан ещё раз махнул палкой перед головами змей и снова стал отступать от пресмыкающихся.

Змеи дружным строем качнулись вперёд и едва ли не вприпрыжку устремились за нами. Я схватил ещё одно полено из ровного столбца дров и запалил его от уже горящего орудия Степана. Змеи поочерёдно раскрывали свои пасти, показывая нам острые ядовитые зубы, с которых капала прозрачная жидкость.

– Дверь открывай! – крикнул Степан, отмахиваясь от наседающих врагов.

Я судорожно кивнул и ринулся ко входу в хату. Степан глубоко дышал, уставая орудовать горящей палкой, которая всё слабее сдерживала змей от решительной атаки. Я схватил железный язык, запирающий дверь изнутри, приподнял его и дёрнул ручку на себя. Мышцы в руке взорвались острой болью. Кожа на ладони оказалась содранной. Дверь была закрыта.

– Степан, я не пойму, что происходит, – я не мог оторвать взгляд от поврежденной ладони. – Я не закрывал эту дверь…

– Быстрее!!! – хрипло выдавил из себя мой друг.

Секунду, секунду… Я присел на корточки и осветил дверь пламенем горящего полена. Ах, вот оно в чём дело! Железный засов, который я всегда задвигал на ночь, чтобы ко мне случайно не ввалились подвыпившие односельчане, оказался смещённым влево. Схватившись правой рукой за него, я с характерным скрипом отодвинул прямоугольную железяку в обратном направлении. Неужели я сам непроизвольно задвинул его, войдя недавно к себе в хату?

Я снова взялся за ручку, приподнял язык и рванул дверь на себя… Мышцы опять жалобно застонали, напрягаясь до предела и едва не разрываясь под кожей. Из содранных мест на ладони засочилась кровь. А снаружи тихо и злобно зазвенел замок… Уж его-то я точно не вешал на дверь. На замок хату можно закрыть только с улицы.

– Степан, нас кто-то запер… – я повернулся к нему и увидел, как мой друг отшвыривает змей от себя уже не только горящей палкой, но и ногами.

Пресмыкающиеся плотной гурьбой заваливались в сени, минуя высокий порог, отделявший остальное пространство дома от маленького закутка у выхода. Степан дёрнул рукой, призывая поменяться местами, и бросился к двери. Первый мой взмах поленом раскидал четырёх змей в разные стороны, зажигая их чешую. Однако вместо них сразу же появились восемь других ползучих гадов. Если Степан решил выбить дверь, то это будет очень сложно сделать, так как она открывается вовнутрь… Но моему другу, по всей видимости, было не до этой «незначительной» подробности. Степан набрал побольше воздуха в лёгкие и с размаху ударил ногой прямо по двери. Моё полено постепенно догорало, превращаясь в чёрный уголь. Огонь неумолимо подбирался к кисти. Змеи чувствовали это и становились всё более и более агрессивными. Степан, войдя в раж, наносил неподатливой двери один мощный удар за другим. Отступив ещё на шаг от змей, я наткнулся плечом на плечо друга. Пресмыкающиеся радостно зашипели и перешли к попыткам укусить меня за ноги. Лишь чудом мне удавалось отбиваться от них обугленным поленом.

– Степан, что там у тебя? – я обернулся к другу, надрывая голосовые связки.

Он ещё раз чувствительно двинул ногой по двери, и та, к моему большому удивлению, словно реактивная ракета, вылетела во двор… Вылетела, расшвыряв на своём пути кучу разноцветных змей… Мы со Степаном протиснулись на крыльцо и разом разинули рты. Весь двор кишел сородичами пресмыкающихся, что сейчас бесновались внутри моей хаты. Их было так много, что, казалось, это не змеи, а густая трава подросла и колышется, двигаясь в нашем направлении. От доносившегося со всех сторон шипения у нас начало закладывать уши. Степан посмотрел на меня глазами, полными безнадёжного отчаянья. Выжить в нашей деревне от укуса змеи было практически невозможно. Скорая доезжала лишь за полтора часа, если нигде не задерживалась и сразу стартовала, когда яд уже полностью растворялся в крови и проходил тысячи раз через сердце. На моей памяти был лишь один случай, когда врачи успели вытянуть одну женщину буквально с того света. Нога её тогда опухла и посинела. Женщина держалась на какой-то самой последней грани, отделявшей жизнь от смерти. Кто-то говорил, что её уже кусали раньше змеи, и, возможно, кое-какой иммунитет остался. Другие уверяли, что видели, как она специально собирала поганки в лесу, а потом употребляла в пищу, чтобы заставить организм вырабатывать защиту от ядов. Верить этому или нет, каждый решал сам для себя. Скорая тогда тоже приехала почти сразу. Ввели противоядие и увезли в городскую больницу. А уже через неделю женщина как ни в чём не бывало снова прыгала. Это всё, бесспорно, имеет место быть. Правда, при укусе одной змеи, а не такого умопомрачительного количества, которое мы видели перед собой.

– Жги их! – выпалил я, опрокидывая канистру с керосином, стоявшую рядом с дверью на небольшой пристройке, на змей.

– Ещё сползутся… – прошептал Степан, пытаясь отговорить меня от такого решительного и, возможно, неправильного шага.

– К чёрту их! – ещё на более низкой ноте прокричал я, обильно выплёскивая керосин на змей во дворе. – Куда больше-то?!

Половина канистры уже была вылита, и я бросил своё потухающее полено в самую гущу наползающих гадов. Пёстрый ковёр незамедлительно вспыхнул. Змеи ещё громче зашипели, извиваясь в агонии. Я обернулся назад, чтобы посмотреть на пресмыкающихся внутри хаты. И тут же одна змея, улучив момент, резко подалась вперёд и, укусив меня за левую ногу, проворно отползла обратно.

– Вот сволочь! – я пошатнулся и схватился обеими руками за икру.

Степан успел подхватить выпущенную мной канистру до того, как она упала в полыхающее пламя. Если змеи во дворе горели и уже не помышляли об атаке, то вот те, что были в доме, деловито подползали к порогу, окончательно вытесняя нас на улицу. Степан с натужным вздохом глянул на пресмыкающихся, следом на канистру в руках и, недолго думая, выплеснул керосин на первые ряды ползучих гадов. Змеи не обратили на это ни малейшего внимания, продолжая раскачиваться из стороны в сторону и разевая пасти. Степан выкрикнул малопонятный гортанный звук и кинул свою догорающую палку в гущу врагов.

Мою ногу сводило судорогой, я буквально чувствовал, как яд медленно поднимается вверх по венам, подбираясь к сердцу. Мысли в голове правильно подсказывали, что в таких ситуациях нельзя паниковать. Почувствовав опасность, сердце начинает биться чаще, а вместе с тем и кровь ускоряет своё движение по организму, а значит, я сам всё усугубляю. Но не поддаться панике я не мог. Змеи ярко горели, изгибая свои тела под немыслимыми углами и прекратив любые попытки ужалить нас. Степан присел на одно колено рядом со мной и разорвал штанину. Два следа от змеиных зубов красовались и как будто даже пульсировали на ноге. Степан резким движением отломил продолговатую рейку от края той самой пристройки, на которой стояла канистра с керосином.

– Надо прижечь место укуса, – пробормотал он, зажигая деревяшку.

Я стиснул зубы и с невероятным трудом терпел хлынувший поток боли, едва балансируя на грани сознания.

– Всё, – Степан вытер пот со лба и отбросил в сторону горящую деревяшку, показывая мне на место укуса.

Я взглянул на свою ногу. Следов от змеиных зубов видно не было. Кожа оказалась сожжённой до мяса. Я поморщился от увиденного зрелища, но не отвернулся. Надеюсь, проделанная манипуляция поможет мне не умереть.

Двор уже полностью был охвачен ярким пламенем. Задул сильнее и ветер, помогая языкам огня запрыгивать на забор и сарай. Постройки озарились алым цветом.

– Уходить надо! – проорал на ухо Степан.

Я послушно кивнул и сделал шаг вперёд. Нога взорвалась ослепительной болью, заставляя меня до хруста сжать кулаки и поспешно перенести вес на здоровую конечность. Степан без лишних просьб и уговоров взвалил меня на плечо и быстрым шагом двинулся по пристройке к ещё не успевшему загореться участку забора. Змеи переплетались в странные клубки, пытаясь сопротивляться жаркому пламени, но никак не могли победить горящий керосин.

– Держись, – Степан кое-как при помощи «красного» словца и своей природной мощи перенёс меня через забор и аккуратно поставил на землю.

Я, приложив немалые усилия, проковылял десяток шагов от забора. Болевые ощущения в ране чередовались со жгучими укусами. То ли виной тому было жаркое солнце, трогающее икру своими лучами, то ли мой взбудораженный мозг, накручивающий изнутри переживаниями и страхами. Степан ловким движением перемахнул через забор и, отряхнувшись, подошёл ко мне. Я выдавил из себя кривую улыбку, желая показать, что всё уже позади. Вряд ли у меня получилось сделать это слишком хорошо: постоянно приходилось морщиться из-за ноющей раны.

Огонь, словно нехотя, накидывался вездесущими языками на мою избу, пытаясь проглотить её одним махом. Однако строение, местами покрывшееся мхом и плесенью, какое-то время давало отпор, не поддаваясь разозленному врагу. Правда, долго избе точно не продержаться…

Степан дёрнул меня за одежду и начал уводить от полыхающего участка.

– К колодцу пойдём… Промыть надо, – отстранённо проговорил он, никак не веря в то, что произошло несколькими минутами ранее.

– Степан, – сквозь силу проговорил я, то и дело борясь с болезненными судорогами в ноге, которая с каждым метром, как мне казалось, слушалась всё хуже и хуже, – что это было?

– А? – он сощурился, отбрасывая в сторону какие-то мысли, закрутившиеся в голове и отвлёкшие от происходящего. – Не знаю, не знаю, – боязливо пробормотал он. – Нечистый в доме твоём поселился. Сглаз, может, кто-то навёл. Не слышал я никогда о таком… Чтобы столько гадов в одном месте, да ещё и в избе жилой…

Он махнул рукой в сторону моей хаты, как бы отгоняя нахлынувшие картины произошедшего, которые действительно было ужасными. И ведь такого в самом деле не может быть. Не может быть наяву… Среди вечно снующих туда-сюда мыслей яркой вспышкой промелькнул точно такой же сон. Отличие было лишь в том, что змея меня не кусала за ногу. Я проснулся до этого момента…

– Я сон сегодня видел…

– Сны – это чушь, не забивай себе ими голову. Мне тоже много чего порой видится. Я, как только просыпаюсь, плюю через левое плечо и всё, – он повернулся ко мне и посмотрел очень строгим взглядом.

Дорога проходила мимо того самого магазина, сигнализация которого ночью то и дело поднимала тревогу, опасаясь вредного кота Васьки. Откуда-то доносились звуки работающей пилы, из чьего-то сарая мычала почему-то не выгнанная на пастбище корова, не переставали шипеть на прохожих вечно недовольные гуси… В общем, в деревне всё было как обычно. Лишь позади в небо поднималась, постепенно расширяясь, тонкая струйка чёрного дыма… И приводило в недоумение то, что ни один житель нашей деревни не спешил посмотреть, что же там происходит у незадачливого соседа, как будто все вымерли разом. А звуки, наполнявшие деревню, множились в геометрической прогрессии. К уже услышанным добавилось кудахтанье невидимых кур, блеянье овец, которые должны быть в это время далеко в полях, чей-то ехидный смешок в пустом дворе… Да и на небо резво набегали чёрные тучи, норовя опрокинуть на землю ушат холодной воды…

– Стой! – крик Степана в долю секунды пресек какофонию разношерстных звуков, словно и не было их вовсе. – Колодец видишь?

Я сощурился и посмотрел вперёд. Там, на своём привычном месте, располагался колодец. Воду из него набирала какая-то женщина, повернувшись к нам спиной и перегибаясь через верхнее кольцо, рискуя свалиться внутрь.

– Вижу, – непонимающе ответил я.

Степан придержал меня рукой, не позволяя сделать больше ни шага, и замолк. Женщина, прошипев темноте в колодце какую-то короткую фразу, которую мы не смогли разобрать, потерла ладони друг о друга и начала торопливо накручивать верёвку на рукоятку, поднимая вверх полное ведро воды. И тут я впервые насторожился. По её виду я бы отнюдь не сказал, что она настолько сильна, чтобы вот так ловко тащить тяжеленое ведро. Степан и вовсе застыл на месте, боясь даже пошевелиться. Только его глаза постепенно всё больше и больше увеличивались. Я прищурился и постарался повнимательнее приглядеться к женщине…

Сзади раздался звук обрушивающихся балок моей хаты. Быстро прогорела. Дом, милый дом… Мне тебя будет не хватать. Не зря у нас в деревне говорят, что душа хозяина за долгие годы жизни роднится со своей хатой и становится чем-то неразделимым, единым, если такое сравнение будет уместным. А кошмар с бесчисленным полчищем змей снился, когда мне было лет одиннадцать. Тогда я жутко напугался этого, как казалось, безобидного видения. Успокоила и привела в чувства меня мать. Сказала, что сны никогда не сбываются, они лишь символизируют то, что должно непременно случиться, если я не стану вести себя лучше. Змеи означали врагов. Вести лучше на той неделе я себя не стал: тайком съел все конфеты из вазочки, вылил суп, показавшийся мне невкусным, трижды дёрнул за хвост соседского кота и даже бегал купаться на озеро без родительского разрешения. А в пятницу меня избил уличный хулиган и отнял три рубля, на которые я хотел купить себе мороженое. Вот так я стал верить матери и слушаться её чуть больше, чем прежде… Точнее сказать, я просто стал пакостничать не каждый день. А змеи мне больше не снились, хотя хулиганы нападали ещё неоднократно. Однако слова матери прочно засели в моей голове… В общем, кошмаров я ждал всяких и разных, но такого дотошного в плане подробностей и ощущений – вряд ли…

– Это она, она… – Степан нервно теребил меня за плечо, вытягивая обратно из пропасти воспоминаний.

Я напряженно захлопал глазами, прогоняя солнечных зайчиков, почему-то решивших разбавить моё мировосприятие, и сосредоточиваясь на идущей нам навстречу женщине. Перекинув через плечи коромысло с двумя вёдрами воды, по дороге в нашу сторону направлялась… старуха Анна. Несмотря на то, что её уже давно закопали где-то около леса и труп, наверное, должен был сгнить до костей, она как ни в чём не бывало уверенно шла по пыльной дороге к себе домой. Степан начал размашисто креститься, попутно бормоча что-то нечленораздельное себе под нос. Гостья с того света методично переваливалась с одного бока на другой под тяжестью полных ведер воды и медленно приближалась к нам. Страх сковал мои руки и ноги.