Текст книги "Дело о легком убийстве"

Автор книги: Андрей Силенгинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Андрей Силенгинский
Дело о легком убийстве

Глава 1

У меня нет агорафобии. Я абсолютно ничего не имею против полей, степей или прочих сколь угодно бескрайних элементов пейзажа со сколь угодно бездонным небом. Главное, чтобы это небо было над планетой. Над любой планетой, я не привередлив.

Тот, кто считает, что астероид – это малая планета, просто никогда не был на астероиде. А вы слетайте. Тогда посмотрим, будут ли у вас основания смотреть свысока на трусливого полицейского, который боится выйти из своей машины на поверхность.

Планета, ха! Каменная глыба, беспорядочно крутящаяся в черноте космоса. Да, я говорю «беспорядочно», мне плевать, что там пишут в справочниках про орбиты и периоды. Над теми, кто заикнется про диаметр астероида, я просто буду смеяться. Потому что даже приблизительно не могу описать форму этой каменюки, а у меня очень живое воображение, честное слово. Так что нет никакого диаметра, могу сказать про наибольший габарит – около двадцати пяти километров.

Даже сейчас, глядя в окно своей машины, я не чувствовал себя приземлившимся на твердую поверхность. Какое там, машина стояла на вершине здоровенной пологой горы, висящей прямо в пустоте. Видневшееся передо мной здание базы не уползало за горизонт – для меня лично понятие горизонта здесь напрочь отсутствовало – база просто была прилеплена к склону, и в голове не укладывалась мысль, кому понадобилось строить жилое помещение в таком нелепом месте под ужасающим углом к вертикали. Уже позже, когда я заставил себя выйти из машины, мне довелось испытать тошнотворное чувство, как вершина горы путешествует вместе с тобой, постоянно оставаясь под ногами.

Но я забегаю вперед. Пока я смотрел в окно на приземистый параллелепипед базы с двумя одинаковыми пристройками по бокам – это не могло быть ничем иным, кроме оранжерей. Смотрел и гадал, за каким лешим нужно было располагать ее на таком гигантском – метров сто, не меньше – расстоянии от посадочной площадки. При мысли о том, что этот путь мне предстоит преодолеть пешком, начинало тошнить.

Над базой бледно-желтой луной уныло висел узкий серп Видара. Хотя на самом деле все было ровно наоборот – астероид, на который мне выпало несчастье попасть, вращался вокруг этой безжизненной планеты. Порядочные астероиды входят в какой-нибудь пояс, а не тщатся изображать из себя луну, со злобой подумал я. Имя астероид имел столь же дурацкое, что и внешний вид – Гном-2. С фантазией у обитателей местной системы совсем беда…

Посадочная площадка была совсем небольшой и сейчас практически полностью занята катером, принадлежавшим базе, моей машиной, машиной коронера, прилетевшей раньше, и самим коронером, стоящим возле нее и делающим мне какие-то идиотские знаки. В скафандре. В скафандре, черт побери! Двадцатый век какой-то. Что там говорить, на мне был такой же. Я тяжело вздохнул и опустил на голову прозрачный колпак шлема. Чувствовал я себя при этом Гагариным, Титовым и Армстронгом в одном лице. Что там надо сказать, «поехали»? Хотелось говорить совсем другие слова. Я еще раз вздохнул и щелкнул переключателем связи.

– С вами все в порядке, лейтенант? – без всякой паузы ворвался в меня противный голос коронера.

Я поморщился и убавил громкость.

– Если не считать того, что я чувствую себя по-идиотски, то все в полном порядке, – с траурной бодростью ответил я.

Труповед плавно развел руками.

– Ничего не могу поделать, вы сами выбрали себе профессию.

– Вас никогда не учили, что прежде чем переходить к оскорблениям, нужно хотя бы поздороваться? Здравствуйте, Ник.

– Приветствую, Руслан. Я и не думал вас оскорблять. Просто нужно смотреть правде в глаза. В отместку вы легко можете сказать, что думаете о моей работе.

Я покачал головой, хотя Ник меня и не видел.

– Не могу. Не так воспитан. Если вам, конечно, знакомо это слово.

– Лейтенант, – сказал Ник после небольшой паузы. – Вы собираетесь раскрыть дело, не выходя из машины? Я много слышал о вашей гениальности… прежде всего от вас… да что там – только от вас, но не думал, что она настолько масштабна.

– Выхожу, – процедил я сквозь зубы.

Мысленно попрощался с уютным одним g, поддерживаемым гравитатором машины, и действительно вышел.

Тошнота подкатила к горлу c новой силой и мгновенно. Ненавижу невесомость! Хотите мне сказать, что одна пятисотая g – это все-таки не невесомость? Подите к черту… Магнитные подошвы, довольно плотно сцепившиеся с металлом площадки, помогали, конечно. Но недостаточно, чтобы я чувствовал себя комфортно. Неужели нельзя поставить достаточно мощный гравитатор на весь астероид? Поскорей бы добраться до базы…

Мы с Ником пожали друг другу руки сквозь тонкую металлизированную ткань перчаток. Он неплохой парень, вообще-то. И специалист хороший. А если бы сбрил свою рыжую бороду, то и выглядел бы наверняка почти как человек.

– Тело пока на месте, ждет вас. Хотите взглянуть?

– Нет, – я твердо покачал головой.

Увидеть растерянность на лице Ника было приятно. Я еще пару секунд понаслаждался этим зрелищем, прежде чем уточнить:

– Не хочу, разумеется. Но посмотрю. Куда деваться.

– Так пошли, – Ник махнул рукой в сторону базы. Точнее, «махнул» – это сильно сказано. Плавно вытянул руку и столь же плавно опустил. Я взял себе на заметку тоже не делать резких движений. – Не пугайтесь, лейтенант, видите же, здесь совсем недалеко.

Я заскрипел зубами.

– Вы издеваетесь, Ник? Здесь везде недалеко – если мерить нормальными человеческими мерками! Но сотня метров по астероиду – для меня это слишком много.

Коронер засмеялся противным кудахтающим смехом. Как человек весом под центнер может так кудахтать?

– Да бросьте, Руслан. Поверьте, база буквально в двух шагах! – и он засмеялся снова, непонятно чему.

Ник развернулся и успел сделать не два, а целых три шага, прежде чем я его остановил, только что обратив внимание на одну весьма неприятную особенность предстоящего пути.

– Подождите, Ник! А где?.. – я глотнул. – Почему, черт возьми, до базы не проложена металлическая дорожка?

Это полный идиотизм, но дорожки действительно не было! База отдельно, площадка отдельно, а между ними – просто не облагороженная руками человеческими каменистая поверхность. Иногда я люблю природу в нетронутом виде. Но, как выяснилось, только не на астероидах.

– А что такое, лейтенант? – этот негодяй очень удачно изобразил, что не понимает моего смятения.

Я чуть повысил голос, изо всех сил стараясь, чтобы он не дрожал.

– Вы ведь не хотите сказать, что весь астероид состоит из ферромагнетика?

– Нет. Я бы соврал, если бы сказал такое. Камень как камень.

– И наши магнитные подошвы будут бесполезны?

Ник пожал плечами.

– Вы напрасно беспокоитесь, лейтенант. Кроме магнитного поля есть еще такая штука, как гравитация. Согласен, ее здесь не так, чтобы завались, но все-таки какое-никакое притяжение наличествует. Металлическая посадочная площадка служит своего рода психологическим шлюзом для новичков – дает возможность привыкнуть к местным условиям без излишней паники.

Он вышел за пределы посадочной площадки и осторожно повернулся ко мне лицом.

– Смотрите, Руслан.

Еле уловимым движением одних ступней он подпрыгнул… нет, неточное слово, вознес свое тело на высоту около двух метров. Сначала мне показалось, что он так и остался висеть в пространстве, но потом я убедился, что Ник все же опускается. Медленно, чертовски медленно. За то время, что он затратил на обратный путь до поверхности, я бы, наверное, успел пробежать стометровку. На нормальной планете, разумеется.

– Видите, здесь можно ходить и даже прыгать, не опасаясь отделиться от поверхности насовсем. На самом деле, чтобы покинуть астероид без помощи летательного аппарата, нужно приложить сознательное и притом немалое усилие. Сильно сомневаюсь, что у вас это вообще получится, даже задайся вы такой целью.

Я фыркнул.

– Вот еще. Я не собираюсь здесь задерживаться, но улететь планирую именно, как вы выразились, при помощи летательного аппарата. А вы недурно освоились на астероиде, Ник. Сколько вы здесь, час, больше?

Коронер помотал головой.

– Меньше, лейтенант. Но дело в том, что я не в первый раз на астероидах вообще. Увы, но несчастные случаи на них пока еще не так редки.

– От кого я слышу «увы», от вас, верного дуайена смерти?! – я поцокал языком. – Так может и здесь тоже?..

Ник медленно и размашисто погрозил мне пальцем.

– Это уже ваша работа, лейтенант. Но, если хотите знать мое мнение, на несчастный случай крайне мало шансов. Впрочем, пойдемте, я надеюсь, даже вы это поймете.

Я поморщился. Труповед своим искрометным юмором начинал действовать мне на нервы, а они и так находились не в лучшем состоянии.

– Пойдемте, Ник, – я с досадой махнул рукой и с большим трудом удержался на ногах. Пожалуй, если бы не магнитные подошвы, я бы отлетел в направлении, противоположном взмаху. – У меня нет желания слушать вас больше, чем это необходимо.

Ник снова развернулся и двинулся вперед забавной танцующей походкой. Я пошел следом. Сойдя с площадки я затаил дыхание, но ничего страшного не произошло. В общем-то, ходить по астероиду оказалось не такой уж сложной задачей. Только про походку Ника я больше не думал. Потому что не хотел бы, чтобы кто-либо стал оценивать мою собственную.

Только теперь до меня дошло, что имел в виду Ник, смеясь над «двумя шагами». В двух шагах на этом астероиде находилось практически все. При желании шагнуть можно было очень, очень далеко. И я прилагал максимум усилий, чтобы этого не сделать. Потому что мне сложно было заранее рассчитать, пролечу ли я десять метров или двести пятьдесят. Нет уж, лучше неловкими семенящими шажками…

И вот наконец шлюз. Именно там, под шипящий звук воздушной струи, во мне зародились сомнения. Сначала смутные, но уже через пару секунд ударившие меня с полной силой.

– Ник, – стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежнее, сказал я. – А где же гравитация?

Этот идиот снова изобразил непонимание.

– Вся местная гравитация в полном вашем распоряжении, никто не посмеет ее отнять. Вам мало? Простите, лейтенант, вы на астероиде.

– Какого черта, Ник, – я изо всех сил сдерживался, чтобы не закипеть. – Даже вы должны были слышать что-то о гравитаторах. Открою маленькую тайну, на вашей труповозке тоже стоит один из них.

Коронер вздохнул.

– Попробуйте включить свой мозг хоть на пять процентов его гениальности, Руслан. Поищите ответ, зачем вообще разбивать оранжереи на астероиде. Полагаете, на планетах закончилось место?

Мне действительно пришлось задуматься. Получив сообщение об этом убийстве, я просто мимолетом отметил факт наличия оранжереи на астероиде как очередной штришок глупой человеческой эксцентричности, один из бесчисленного числа во Вселенной. Но смысла в этом было в самом деле маловато даже для самых чокнутых представителей расы людей.

Я вопросительно глянул на Ника.

– Розоиды! – он наставительно поднял толстый палец кверху. Наверняка он пытался вывести меня из состояния душевного равновесия и только поэтому корчил из себя непонятно что. Я просто продолжал смотреть на него.

– Вы чертовски не любопытны, Руслан, – Ник укоризненно покачал головой. – Могли бы за время полета не полениться навести справки. Розоиды – это цветы, Руслан, какие-то особо ценные цветочки, которым категорически противопоказана сколь-нибудь значимая сила тяжести. Именно поэтому даже посадочная площадка отдалена от базы – чтобы поле гравитаторов машин не мешало этим нежным созданиям.

Я хотел было сказать пару слов обо всех цветах вообще и – с особой теплотой – о розоидах в частности, но, к счастью для них, шипение прекратилось и внутренние двери шлюза уехали в сторону, открыв нам недлинный прямой коридор. С наслаждением я избавился от шлема, хоть на малую толику почувствовав себя человеком.

Ник последовал моему примеру.

– За мной, лейтенант.

Одна радость – пол в базе был металлическим. Хоть одна уступка здравому смыслу. Мы дошли до перекрестка (коридор имел Т-образную форму) и повернули направо. Когда мы дошли до двери в самом конце, моего пространственного мышления хватило, чтобы понять: перед нами одна из оранжерей.

Я не ошибся. Буйство зелени ударило по глазам, успевшим привыкнуть к безликой серости астероида и почти столь же серому пластику коридора, а когда зрение пришло в норму, я различил ровные ряды кустов чуть ниже человеческого роста, украшенные редкими синими цветами. С небольшим запозданием я осознал, что «розоид» означает «розоподобный». Кусты выглядели настолько заурядно, что, увидев их на Земле, я и не подумал бы об их инопланетном происхождении. Не скажу, были ли они похожи на розовые кусты – к стыду своему, представления не имею, как те выглядят – но ничего чуждого в них не наблюдалось. Это если не считать цвета бутонов, потому что синих роз я никогда не встречал.

Но опять-таки, будь я дальтоником, за пять шагов назвал бы этот цветок розой. Если подойти поближе и приглядеться, разница, конечно, становилась заметной. Лепестки пожестче, покрупнее и какой-то чуть заостренной формы. Но в целом – ничего особенного.

Следуя за коронером, я прошел до края оранжереи, где за не доходящей до потолка перегородкой помещалось нечто вроде дежурки. Небольшая, примерно три на три метра, комнатка, вполне, впрочем, уютная. Экран, включенный в режиме окна (я скривился в гримасе отвращения), небольшой холодильник в углу, который украшал натюрморт из пустого стакана, пепельницы с окурками и начатой пачки бездымных сигарет. Мягкое кресло и солидный стол с выдвижными ящиками. Если меня не обманывали глаза, стол был из настоящего дерева, причем породистого, из-под полировки выступали изящные пурпурные разводы. Один из углов стола был темным от крови, и причина испорченной красоты находилась тут же, на полу.

Одетый в бежевый комбинезон мужчина – я знал про него только то, что звали его Генрих Шталлер, сорока двух лет, холост, был здесь главным садоводом – лежал лицом вниз. Затылок убитого представлял из себя зрелище не для слабонервных, кровавое пятно отчетливо выделялось на фоне светло-русых волос. Ник уже обвел контуры тела белой краской. Аккуратно перевернув покойника, я бросил взгляд на лицо. Ничего примечательного, обычное чуть худощавое лицо мужчины среднего возраста. Серые глаза распахнуты, рот чуть приоткрыт.

– Почему же все-таки не несчастный случай, Ник? – спросил я, пожав плечами. – Споткнулся, упал…

Во взгляде коронера, адресованного мне, читалась жалость. Он собрался было что-то сказать, но затем просто отошел от стола на шаг, повернулся к нему спиной и… начал падать затылком прямо на угол.

Да, именно начал падать, ибо процесс это был небыстрый. Я вспомнил его прыжок-полет возле посадочной площадки и подосадовал на себя. Действительно, падать на астероиде, когда твое тело весит в пятьсот раз меньше обычного, совсем не страшно. По крайней мере, не смертельно.

– Хватит валять дурака, Ник, – проворчал я. – Примите более или менее вертикальное положение и объясните мне, как же он умер.

Коронер, прервав свое падение примерно на середине, выпрямился и пожал плечами.

– Девяносто девять шансов из ста, что ему помогли, Руслан. Один шанс на несчастный случай я все же оставлю – исключительно из приязни к вам. Если Шталлер споткнулся, начал падать, испугался и резко дернулся… – Ник аккуратно махнул рукой, – почти невероятно для человека, уже три месяца живущего на этом астероиде. Нет, полагаю, его просто стукнули головой об угол стола.

Я почесал подбородок.

– Но как? Если его масса в пятьсот раз меньше…

Ник схватился за голову.

– Скажите, лейтенант, вы учились в школе? Нет, не отвечайте, не надо. Я не хочу слышать ответ, позвольте мне сохранить хоть какие-то иллюзии… Его масса осталась неизменной, килограмм восемьдесят, я думаю. Не путайте с весом, который здесь в самом деле ничтожен. Притяжение астероида слишком слабо, чтобы при свободном падении тело обрело серьезную скорость. Но если эту скорость помогли набрать, энергия удара будет столь же значимой, что и на планете с привычной силой тяжести.

В общем-то, я совсем не нуждался в этой лекции, я и сам уже понял, что произнес не самую умную фразу в своей жизни. В свое оправдание могу сказать, что меня все еще подташнивало, а в висках ударным образом вкалывала пара молотобойцев.

– Время смерти? – грубовато бросил я.

– Приблизительно за три с половиной часа до осмотра, значит, – Ник посмотрел на комм. – Три часа пятьдесят минут назад, плюс-минус минут сорок-сорок пять. Возможно, позже я смогу сказать чуть точнее, но особо на это не рассчитывайте.

– И в мыслях не было, – фыркнул я, фиксируя на своем коммуникаторе интервал смерти.

Ник прав, несчастный случай можно с чистой душой исключить. Про самоубийство таким варварским способом можно даже не думать. Значит, все-таки убийство, и мне придется его расследовать. А помимо погибшего Шталлера людей на Гноме-13 только пятеро… Если я схвачу первого, кто попадется мне под руку, и смотаюсь отсюда незамедлительно, целых двадцать процентов будет за то, что я арестую убийцу. Не так уж и мало, черт возьми!

Собрав волю в кулак, я подавил в себе это искушение. Возможно, Бог будет милостив ко мне, и у четверых подозреваемых окажется стопроцентное алиби. Или убийца проявит сознательность и во всем сознается. Тьфу ты, тавтология получилось. Хотя тавтология удачная, надо будет запомнить. Потому что это уже можно назвать каламбуром.

Я посмотрел на убитого – при жизни он был достаточно крепким мужчиной, жилистый, широкоплечий, выше среднего роста. Значит ли это, что и убийца был неслаб? Или просто сумел застать Шталлера врасплох? Все-таки, что ни говори, оторвать человека от поверхности здесь проще, чем на планете… Но рассчитать и ударить соперника головой именно об угол стола не так-то просто, наверное. Это ведь не манекен, а человек, со свойственным людям инстинктом самосохранения.

– Лейтенант, вы медитируете?

– Не мешайте мне работать, Ник, – огрызнулся я. – Я сейчас впитываю в себя мельчайшие детали места происшествия.

Ник хмыкнул. Ехидно и гадко, как умеет только он.

– Вы не могли бы продолжить впитывание без тела? Я бы уже откланялся.

– Так откланивайтесь, кто вам мешает. Труп мне без надобности.

– В таком случае, всего хорошего, – сказал коронер, склонившись над убитым.

– Всего, Ник. Вам помочь донести тело?

Ник снова зыркнул в мою сторону и преувеличено тяжело вздохнул.

– Господи, ну как он мог стать лейтенантом? – пробурчал он якобы себе под нос.

После ухода коронера я еще осмотрелся, но увы, никаких грандиозных находок судьба мне не подкинула. Поочередно выдвигал ящики стола – там не оказалось ничего интересного. Какие-то приборы и садовый инвентарь, в том числе, насколько я понял, нож для срезания цветов. С очень острым, но коротким и серпообразно-кривым лезвием. Использовать такой для убийства было бы проблематично.

В пустоте холодильника сиротливо стояла запечатанная пачка вишневого сока. Не успел, стало быть, господин Шталлер испытать жажду. Я повертел в руках стакан. Чистый. Если я и найду на нем отпечатки пальцев, то… что мне это даст?

Пачка сигарет. Пяти штук не хватает, и ровно пять окурков в пепельнице. Что ты будешь делать, никакой зацепки для детектива с фантазией – ни тебе таинственно исчезнувшего окурка, ни следов губной помады на фильтре, ни кучки постороннего пепла в пепельнице. Не тот убийца нынче пошел, не тот… Все сигареты явно выкурены одним человеком, да еще и до одинаковой длины окурка, как под копирку. Педантом, похоже, был наш Шталлер.

С полминуты в задумчивости постояв возле экрана, я пока включать терминал все же не стал. Рано. Возможно, там и находится какая-то ценная для расследования информация. Только ведь я на своем теперешнем уровне знакомства с делом могу и мимо ее пройти. Знаете, чтобы задать умный вопрос, нужно знать половину правильного ответа. Так что пойду-ка я эту половину наскребать. В общении с живыми людьми, а не бездушным железом.

Глава 2

– Я очень надеюсь, господин лейтенант, вы в первую очередь отмените свое идиотское распоряжение?

Взгляд быстрых темно-серых глаз буквально выстрелил в меня из под густой русой челки. Злое выражение несколько портило вполне симпатичное личико.

– Какое именно, госпожа Ласкариду? – вежливо осведомился я. – За свою карьеру я отдал такое количество идиотских распоряжений, что бросил даже записывать их в отдельный файл.

Не смутилась она ни на йоту.

– Не удивлена. Но мне нет дела до ваших прошлых глупостей, я прошу отменить ваш запрет входить в оранжерею. Ладно, я могу понять, непосредственно место преступления – это для вас святое. Но вся оранжерея-то чем провинилась? Если вам интересно, по вашей милости мы уже потеряли несколько тысяч кредитов. И продолжаем терять с каждой минутой!

Она порывистым, злым движением закинула ногу за ногу. Меня обуяла зависть – как ей при этом удалось не вылететь из кресла?

Я тоже сменил позу, но очень осторожно, держась руками за подлокотники.

– Теряем, теряем… – я сокрушенно покачал головой. – Теряем деньги, теряем людей. Вы говорите о потерянных деньгах, госпожа Ласкариду, но еще ни слова не сказали о вашем погибшем коллеге. Вы всегда так циничны?

Девушка вспыхнула, хотела было что-то сказать, но сдержалась. Нет, злость ей решительно не шла. Эти красные пятна на белых щеках, туго сжатые губы, взгляд исподлобья… А ведь, если убрать это все, она недурна собой. Не старше тридцати, пожалуй, миниатюрная, с ладной, хоть и несколько худощавой на мой вкус фигуркой. Впрочем, о чем я говорю, единственная женщина на планете по определению не может быть некрасивой.

– Вы несправедливы к Димитре, лейтенант, – мягким, обволакивающим голосом проговорил Люк Госсенс, рыжеватый мужчина лет тридцати пяти или чуть старше, слегка склонный к полноте. – Мы все переживаем из-за смерти Генриха. Но разве то, что работа станции наполовину парализована, его воскресит?

Мы расположились в довольно вместительной комнате, которую садовники называли гостиной. Диван, кресла, стол, барная стойка, большой экран – все очень мило и уютно. Только мебель примагничена к полу. Я обратил на это внимание, когда решил чуть переставить свое кресло и неожиданно встретил легкое сопротивление. Затем, потратив на преодоление этого сопротивления чрезмерное усилие, я, боюсь, выглядел не слишком элегантно…

Я встретился взглядом с Госсенсом и играл в гляделки до тех пор, пока он не опустил глаза.

– Разрешите вас поправить, Госсенс. Из-за смерти Шталлера переживаете не все вы, а только четверо. В лучшем случае. А одному… или одной, – я светски улыбнулся Димитре, – переживать было бы несколько странно. На случай вашей невероятной рассеяности напомню, что Шталлера убили.

– Но может, все-таки… – пролепетал Госсенс.

– Не может! – отрезал я. – Убили, это сомнению не подлежит. И убил кто-то из вас. Больше никого на астероиде во время убийства не было?

Госсенс молчал, сидя с приоткрытым ртом. Вид он имел жалкий и несчастный. Димитра такого вида не имела, но тоже молчала, глядя куда-то в угол. Возможно, она представляла себе, что поставила туда несносного лейтенанта. Слово взял еще один садовник, Пламен Тодоров. Этакий классический тип красавчика-брюнета. Его возраст я не рискнул бы определить. Подобные и в сорок пять стараются выглядеть на двадцать, хотя получается порой неважно.

– Не было, лейтенант, как ни печально мне это признавать. Люди сюда вообще практически не прилетают – срезанные цветы раз в двое суток забирает автоматическая беспилотная капсула. Продукты нам подкидывают раз в декаду, также автоматом. Мы иногда поочередно выбираемся домой, но пассажиров на обратном пути не берем. Сегодня никто не запрашивал наш маяк на посадку. Конечно, при наличии должных навыков сесть можно и вручную, но маяк в таком случае неизбежно подал бы сигнал оповещения. Нет, если вы исключаете возможность несчастного случая или самоубийства, нет сомнений, что убийца – один из нас пятерых.

Он тряхнул головой, возвращая на место непокорную прядь волос. Волевой подбородок смотрел вперед, в глазах светилось мужество, губы кривились в ироничной усмешке. Любой капитан разведывательного звездолета заплакал бы от зависти, глядя как бесстрашно встречает опасность простой садовник Пламен Тодоров.

– Тем не менее, господин лейтенант, – снова заговорила госпожа Ласкариду. – Чем может помочь тот факт, что мы не имеем права зайти в оранжерею, в то время как цветы гибнут?

– Да что может случиться с вашими цветами за несколько часов? – с досадой спросил я.

Госсенс заерзал в своем кресле.

– Позвольте мне ответить, лейтенант. Вы знаете, что мы выращиваем?

– Розоиды, – блеснул я эрудицией.

Госсенс поощрительно улыбнулся, но покачал головой.

– Мраморные розоиды, – уточнил он со значением. – Открыли их несколько лет назад совершенно случайно, как и многие великие открытия. Обычные розоиды растут внизу… – Госсенс замялся на мгновенье, потом снова улыбнулся. – Когда мы говорим «внизу», мы подразумеваем – на Бальдре.

Я кивнул. Бальдр – единственная пригодная для жизни планета в этой системе, довольно давно колонизированная людьми. Весь персонал базы естественным образом был набран оттуда.

– Розоиды действительно напоминают розы, цветы красивые, но ничего особенного, – продолжил Госсенс. – Вы ведь были в оранжерее, видели, наверное. Однако в условиях невесомости или квази-невесомости они проходят через удивительную стадию. Когда бутон достигает критического размера – около восьми сантиметров в диаметре – его лепестки покрываются мраморным узором. Невероятно красивое зрелище! У нас есть срезанные цветы, мы храним их в специальных вакуумных контейнерах, не желаете взглянуть?

– Возможно, позже, – буркнул я.

– Один цветок стоит около пятисот кредитов.

– Сколько?! – я поперхнулся.

– Да, лейтенант, именно так, – Госсенс покивал с таким важным видом, будто именно он сделал это «великое открытие» несколько лет назад. – И в цену заложена не только изумительная красота цветка, но и сложности в его выращивании. Сама среда обитания – это только один фактор. Второй – это длительность мраморной стадии. Когда цветок приобрел мраморный вид, у садовника есть всего около трех минут, чтобы срезать его. Срезанный цветок простоит от семи до десяти дней. Не срезанный вянет и опадает… За то время, пока в оранжерею нет доступа, полагаю, мы безвозвратно потеряли не меньше четырех-пяти цветков.

Я сглотнул. Надо расследовать это дело побыстрее. Не люблю, когда гибнет красота. Особенно по полтысячи за штуку. Но допускать этих садовников к месту преступления я пока не намерен. Среди них ведь практически наверняка есть убийца, мало ли какие следы он может там замести. То, что никаких особых следов я не обнаружил, ни о чем не говорит. Чтобы что-то найти, желательно знать, что ищешь. А я пока представления не имею, почему убили Шталлера…

– Четверо из вас вернутся к своим цветам, когда пятый покинет астероид в качестве обвиняемого, – непреклонно сказал я. – Поверьте, я сделаю все возможное, чтобы это случилось как можно раньше. Если вы заинтересованы в том же, потрудитесь отвечать на мои вопросы правдиво и полно. Давайте для начала определим время смерти, возможно вам удастся уточнить данные коронера. По каким часам вы живете?

Ответил Госсенс:

– По Перегуте. Это столица Бальдра. Сейчас у нас… – он поднес к глазам коммуникатор, но я остановил его нетерпеливым жестом.

– Справлюсь. – Я быстро настроил свой комм на время Перегуты. Так мне удобней.

Сутки на Бальдре были лишь немногим длиннее стандартных, и их делили на привычные двадцать четыре часа, хотя секунд в часе было чуть больше, чем на Земле. Хорошая в этом отношении планета, на иных людям приходилось привыкать к двенадцати-, тридцати шести– или сорока восьмичасовым суткам, чтобы понятие часа не становилось совсем уж абстрактным.

Произведя нехитрые вычисления, я выяснил, что Ник определил время смерти от двенадцати десяти до тринадцати сорока по времени станции.

– Когда вы в последний раз видели Шталлера живым?

– На ланче, – это снова Госсенс. – Ланч у нас в одиннадцать тридцать. Генрих пришел вовремя… он всегда все делает вовремя, но поел буквально на бегу – у него в синей оранжерее намечалось созревание.

– Синей? – переспросил я.

– Да, это та, в которой он был найден. В ней растут синие розоиды, а в другой – желтые, поэтому мы ее называем…

– Спасибо, я догадался, – проворчал я. – Значит, во сколько он ушел?

Госсенс развел руками.

– Мы специально не засекали, сами понимаете. Но, полагаю, выражу общее мнение, если скажу, что было не больше одиннадцати сорока.

Я кивнул.

– Кто обнаружил труп?

Тодоров прочистил горло.

– С вашего позволения, я, лейтенант.

– Во сколько?

– В тринадцать сорок шесть, – Тодоров скромно улыбнулся. – Вот тут уж я догадался сразу зафиксировать время.

– Молодец, – похвалил я. – Вы позвали всех?

– Конечно. Разве не надо было?

– Да нет, почему же. Надеюсь, вы ничего не трогали в дежурке?

– Ну что вы, лейтенант, мы же не дети, – Тодоров надул губы. – Убедившись, что Генрих действительно мертв… это было несложно, мы все вместе вышли из оранжереи и вызвали полицию.

– Больше туда никто не входил?

– Нет, потому что…

– Да, да, госпожа Ласкариду, потому что я отдал это идиотское распоряжение. Я рад, что вы его выполнили.

Я снова обернулся к Тодорову.

– Как вы обнаружили тело?

Тодоров начал было вопросительно вскидывать брови, но, не успели они пройти половину дистанции, суть вопроса до него дошла.

– А! Я понял. В половину второго или чуть раньше я позвонил Генриху, но он не ответил. Это не показалось мне особо подозрительным, мало ли… он мог как раз срезать цветок, например. Но когда он не ответил и на повторный вызов минут через десять, я решил навестить его в оранжерее. Нет, мне тогда в голову не приходило, что могло случиться такое. Скорее, я полагал, что Генрих, возможно, заснул, хотя раньше с ним такого не случалось. Я зашел в оранжерею и… – Тодоров красивым жестом развел руки в сторону.

Я подпер подбородок кулаком и задумался. Все это вполне могло быть правдой. А могло и не быть.

– Вы понимаете, что алиби у вас таким образом нет? – спросил я.

– Увы, лейтенант, – Тодоров снова развел руками.

– А что насчет остальных? – я обвел глазами гостиную. – Прошу вас, предоставьте мне прочное алиби, я заберу господина Тодорова и оставлю вас с вашими мраморными розоидами. Скажите, чем вы были заняты после ланча и до времени обнаружения тела? Начнем с вас, пожалуй, – я выразительно посмотрел на парочку садовников, держащихся несколько отстраненно. Звали их Шимон Лешчак и Корнелиус Мэйнард, и после знакомства они пока не проронили ни слова.