Текст книги "Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурица тридцать четвертая (СИ)"

Автор книги: Андрей Русавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Русавин Андрей Сергеевич
Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурица тридцать четвертая

СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА

Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)

Закомурица тридцать четвертая

ГРЕЗА ПРО КОЗУ ЛУПЛЕНУЮ

Посвящается Е. Е. Поздняковой

И приснился Иванушке-дурачку одурчащивый, одурчащий, одурчительный сон, ёшкина кошка! Кривой-прекривой, ой, ой, ой! Тринадцатизначно, понимаешь! А приснился ему, сему, понимаешь, дурачку, знаешь, кто? Ой, ой, ой, косой-прекосой: заяц ру́хленый*, половина зада в пу́хлине*, другая половина зада в синяках, ах! Ух, смотрите, посматривайте, дедушка с Иванушкой, Иванушкин кривой-прекривой сон в унитаз... – тьфу ты! – в унисон!.. На двых персон!..

Толды, колды... Колды, толды... Колды толды, толды и булды... Словом, колды Лунный заяц вляпался в луну – трах-бах-булды! – толды образовался огромный кряхт... крях... крах... кратер, засыпанный сизым по́пелом* сигарет, выкуренных с энтузизазмом предыдущими поколениями лунных жителей. Так ли, сяк ли, но вылез, кряхтя, из энтого кратера зайчишка, стряхнул с себя попел и окурки и огляделся. И обомомлел! Что ж, на луне как раз... раз... раз... раз рассвело, и увидел он окрест себя сплошное попели́ще, елки-моталки. Вот жаль толькя, на себя не догадался поглядеть в зеркало пришелец (впрочем, зеркала-то у него с собой и не было). А если б пришелец догадался поглядеть на себя в зеркало (которого у оплошливого пришельца с собой и не было), то увидел бы белый заяц, обомомлев, что в результате сшибки с луной он, понимаешь, страшно-престрашно весь искривился: у-у-у, у него образовались длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные раскосые темно-бурые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, а также короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой-прелысой макушке большущей-пребольшущей башки. Но заяц наш был недогадлив и, хочь и любил мудрость до безумия, будучи выпускником престижного университета и яростным поборником науки, одначе о фактах судил на авось: вкривь и вкось. Поэтому, криво оглядевшись, косой сплюнул решительно и вдруг пошел, точнее сказать – почапал на всех четырех лапах, утопая оными в попеле, исследовать планету тудыяк, кудыяк глаза глядят: строго тудыяк, на юг, причем почапал ну очень размашистыми зигзагами. И пошел он, точнее – почапал, наш любомудр, с энтузазизмом исследовать, верно ли утверждает наука, что in terra est vita, in luna non est*. Особливо разумная vita, елки-моталки. Ведь scientia potentia est*, понимаешь. Sic*, sic!

И так, и сяк, а идет, идет по луне, елки-моталки, пришелец строго на юг, причем ну очень размашистыми зигзагами, и вдруг... И вдруг перед ним – виселица! А на виселице висит – mamma mia, кто бы вы думали?! – повешенный! А на груди – фанерная табличка с надписью, сделанной грифельным карандашом: «Za vscritie goraja i ugon». Грифельный карандаш на веревочке висит тут же, подле таблицы, щобы все желающие могли сделать пришедшие им в головы приписки и не смогли б утащить карандаш. И многие прохожие действительно сделали к вышеупомянутой надписи краткие нецензурные приписки, которые здесь не приводятся в силу их удручающего однообразия и чрезвычайной многочисленности.

– Ну, эвто наверно, по лунной латыни: ни фига не понятно! – подумал Лунный заяц, взял карандаш и, не задумываясь, переправил в слове «goraja» первую букву «a» на букву «o».

И пошел, точнее сказать – почапал на всех четырех лапах, утопая оными в попеле, дальше. И так, и сяк, а идет, идет по луне, елки-моталки, пришелец строго на юг, причем ну очень размашистыми зигзагами, и вдруг... И вдруг навстречу пришельцу – серый лунный бирюк, повиливающий нечесаным хвостом: ах, враг или ух, друг? Бр-р-р! Ну, то был бирюк как бирюк, вот тольки у него были длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные раскосые темно-оранжевые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, а также короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой-прелысой макушке большущей-пребольшущей башки. Остановился лунный бирюк, встал на задние лапы и подтянул ремень лунных брюк, а больше на бирюке ничего и не было, кроме ну оч-чень-преоч-чень оч-чаровательных брюк, однозначно! М-м-м, но чьто это были за брюки! Повторяю, ну оч-чень-преоч-чень оч-чаровательные! Ох, ах! Да-а-а, энто, воображаешь, были рваные-прерваные, опаленные сзади и спереди и достающие токмо до колен брезентовые брюки сварщика с четырьмя накладными дырявыми карманами: двумя сзади и двумя спереди; цвет брюк – хаки. Одна мощная дыра была спереди меж штанин, а что через нея было пропущено, не треба уточнять; через другую мощную дыру сзади был пропущен бирючий хвост, а дыры в карманах были заткнуты засунутыми в карманы лунными, понимаешь, булыжниками. Ремень брюк тож был брезентовым и в дырьях, бр-р-р, бр-р-р! Наш зайчик обомомлел!

Остановившись, лунный бирюк вдруг страшно огорчился, что брюки его – без помочей. А огорчившись, бирюк вдруг удивился, что страшно чего-то хочет. А удивившись, зверь вдруг помочился прямо перед собой в попел. А помочившись, бирюк вдруг страшно возмутился: бр-р-р, бр-р-р, чем энто так резко заамбрело?

– Бр-р-р! Ой! Лунный бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... заяц! – грозно-прегрозно воскликнул лунный бирюк, с энтузизазмом хлопнув себя передними лапами по задним карманам брезентовых брюк, отчего остро-преостро заамбрело псиной.

Пришелец, понимаешь, обрадовался, что лунный обитатель признал его за своего. И наш зайчуган, понимаешь, наш гном... гнум... гумно... гуманоид, встал на задние лапки и радостно закричал, вихляя задиком, виляя хвостиком:

– Ты, лунатик, подойди – на мой хвостик погляди! За... за... за... за... замечательный хвостик! – и встал к бирюку задом.

Небось, энто топерь на луне сплошь и рядом, что пришельцы, скитальцы, становятся задом! Однозначно!

Лунный бирюк подскочил, пританцовывая, к зайцу, подтянул ремень лунных брюк и, с воплем «Бр-р-р! Бр-р-р! Сам лунатик!», дал изо всех сил пришельцу пинка в зад. Заяц подпрыгнул от неожиданности, потер зад и, решив, что энто у них, у лунатиков, такой местный способ приветствия, страстно-престрастно и страшно подобострастно про... про... пропищал:

– Бр-р-р! Бр-р-р! Благодар-р-рю за... за... за...за гор-р-рячее пр-р-риветствие!

– Бр-р-р! Бр-р-р! Ну, ежли нужно кого-то ощо́* горячо поприветствовать, парень, бр-р-р, бр-р-р, о-бр-р-р... бр-р-р... бр-р-ращайся! Бр-р-р! Бр-р-р! – бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рякнул зайцу бр-р-р... бр-р-р... бир-р-рюк, подтянул, бр-р-р, р-р-ремень лунных бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рюк и на четырех лапах, утопая оными в попеле, побежал своей дорогой, держа нечесаный хвост пистолетом.

– Спасибо! Всенепр-р-ременно! – крикнул вслед бравому бегуну заяц. – А ты, понимаешь, кто, бр-р-раток? Мабудь, бр-р-р... бр-р-р... бар-р-рон?

– Бр-р-р, бр-р-р! А я, понимаешь, бр-р-р... бр-р-р... бир-р-рюк: всю жизнь жил без бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рюк, а недавно я тут застукал одного – пытался, гад, вскр-р-рыть частный гар-р-раж! Ну, я тогды славно позавтр-р-ракал, заодно и р-р-разжился бр-р-р... бр-р-р... бр-р-р... бр-р-рюками! Вот эвто жесть... жизть... жизнь, однозначно!

Заяц потер зад и размашистыми зигзагами почапал на четырех лапках, утопая оными в попеле, дальше исследовать планету тудыяк, кудыяк глаза глядят: строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, елки-моталки. И пошел он, наш любомудр, с энтузазизмом исследовать, верно ли утверждает наука, что in terra est vita, in luna non est. Особливо разумная vita, елки-моталки. Ведь scientia potentia est, понимаешь. Sic, sic!

Идет, идет по луне, понимаешь, пришелец размашистыми зигзагами строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, и вдруг... И вдруг перед ним – виселица! Ах, а на виселице висит – mamma mia, кто бы вы мыслили?! – повешенный! А на груди – фанерная табличка с надписью, сделанной грифельным карандашом: «Za vscritie garoja i ugon». Грифельный карандаш на веревочке висит тут же, подле таблицы, щобы все желающие могли сделать пришедшие им в головы приписки и не смогли б уволочь карандаш. И многие прохожие действительно сделали к вышеупомянутой надписи краткие нецензурные приписки, которые здесь не приводятся в силу их удручающего однообразия и вопиющей многочисленности.

– Ну, эвто наверно, по лунной латыни: ни фига не понятно! – подумал Лунный заяц, взял карандаш и, не задумываясь, переправил в слове «garoja» первую букву «a» на букву «o».

И пошел, точнее сказать – почапал на всех четырех лапах, утопая оными в попеле, дальше. Идет, идет по луне, понимаешь, пришелец размашистыми зигзагами строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, и вдруг... И вдруг навстречу пришельцу – лунный кочет, в котором ярость ух и клокочет, ух и клокочет, елки-моталки! Кочет как кочет, вот то́личко у него были длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные коричнево-серые раскосые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, а также короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой-прелысой макушке большущей-пробольшущей головы. Короче, кочет тот – сам черный, голова алая, клюв – кроваво-красный и ничуть не короче, чем нос Буратино! Наш зайчик обомомлел!

Остановился лунный кочет, длинный-предлинный клюв об луну точит: вжик-вжик, вжик-вжик, ну явно чего-то хочет, а ярость в кочете так и клокочет, так и клокочет, ко... ко... конечно! Очевидно, что кочету отчего-то ну о-о-очень тяжело. Впрочем, кому в наше время на луне легко? Засим кочет присел и с энтузизазмом облегчился в попел. Раздался мощный запах птичьего помета. Кочет мгновенно привстал, возмущенно принюхиваясь.

– Ко-ко-ко-ко! Чё тут за чёрт-те чё? Ой! Ко... ко... косой! Лунный ко... ко... ко... заяц! – яростно-преяростно бормочет лунный ко... ко... ко... кочет.

Пришелец обрадовался, что лунный обитатель признал его за своего. И наш зайчуган, понимаешь, наш гомон... гумно... гуманоид, встал на задние лапки и радостно закричал, вихляя задиком, виляя хвостиком:

– Ты, лунатик, подойди – на мой хвостик погляди! За... за... за... за... замечательный хвостик! – и встал к лунному кочету задом.

Небось, энто топерь на луне сплошь и рядом, что пришельцы, скитальцы, становятся задом! Однозначно!

Лунный кочет подскочил к пришельцу и, с воплем «Ко-ко-ко-ко! Сам лунатик!», изо всех сил клюнул зайца в зад востро наточенным клювом. Пришелец подпрыгнул от неожиданности, потер зад и, решив, что энто у них, у лунатиков, такой местный способ приветствия, страстно-престрастно и страшно подобострастно пропи... пи... пищал:

– Благодарю за... за... за... за горячее ко... ко... приветствие!

– Ко-ко-ко-ко! Ну, ежели нужно ко... ко... кого-то ешчё горячо поприветствовать, обращайся! Ко-ко-ко-ко! – сообчил пришельцу ко... ко... ко... кочет и почапал своей дорогой, утопая лапами в попеле, причем ярость в ко... ко... ко... кочете так и клоко... ко... ко... кочет, так и клоко... ко... ко... кочет, ко... ко... конечно!

Очевидно, что ко... ко... ко... кочету опять отчего-то ну о-о-очень тяжело! Авось вскоре полегчает!

– Спасибо! Всенепременно! – крикнул вслед уходящему кочету заяц. – А ты, понимаешь, ко... ко... ко... кто, ко... ко... ко... кореш? Мабудь, ко... ко... ковбой?

– Ко-ко-ко-ко! А я, понимаешь ли, ко... ко... ко... кочет, ко... ко... который придраться да и подраться ко... ко... ко... кхочет, однозначно! Ко-ко-ко-ко!

Заяц потер зад и размашистыми зигзагами почапал на четырех лапках, утопая оными в попеле, дальше исследовать планету тудыяк, кудыяк глаза глядят: строго тудыяк, на север, а эвто вам не безделки, елки-моталки! И пошел он, наш любомудр, с энтузазизмом исследовать, верно ли утверждает наука, что in terra est vita, in luna non est. Особливо разумная vita, елки-моталки. Ведь scientia potentia est, понимаешь. Sic, sic!

Идет, идет размашистыми зигзагами строго тудыяк, на север, а эвто ведь не безделки, и вдруг... И вдруг перед ним – виселица! На виселице висит – mamma mia, кто бы вы мнили?! – повешенный! А на груди – фанерная табличка с надписью, сделанной грифельным карандашом: «Za vscritie grja i ugon». Грифельный карандаш на веревочке висит тут же, подле таблицы, щобы все желающие могли сделать пришедшие им в головы приписки и не смогли б умыкнуть карандаш. И многие прохожие действительно сделали к вышеупомянутой надписи краткие нецензурные приписки, которые здесь не приводятся в силу их удручающего однообразия и исключительной многочисленности.

– Ну, эвто наверно, по лунной латыни: ни фига не понятно! – подумал Лунный заяц, взял карандаш и, не задумываясь, вставил в слово «grja» две пропущенные литеры «o».

И пошел, точнее сказать – почапал на всех четырех лапах, утопая оными в попеле, дальше. Идет, идет размашистыми зигзагами строго тудыяк, на север, а эвто ведь не безделки, и вдруг... И вдруг навстречу пришельцу – летит ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-желтая лунная пчелка: ж-ж-ж, ж-ж-ж, ж-ж-ж, ж-ж-ж, елки-моталки! Пчелка как пчелка, брюшко в черную полоску, ж-ж-ж, ж-ж-ж. Пчелка, воображ-ж-жаешь, летела себе и ж-ж-жуж-ж-жала, вот толькя у нея были длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные черные раскосые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой макушке большущей-пребольшущей головушки. А еще у той пчелки янтарное ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-жало – чуть короче кинж-ж-жала, ж-ж-ж, ж-ж-ж! Остановилась в полете лунная пчелка, ж-ж-ж, ж-ж-ж, поправила лапкой торчкастую челку, ж-ж-ж, ж-ж-ж, протерла другой лапкой вострые, понимаешь, превострые гляделки, ж-ж-ж, ж-ж-ж, и завиж-ж-жала ж-ж-жутко-преж-ж-жутко:

– Ж-ж-ж, ж-ж-ж!

Наш зайчик обомомлел! Засим зайка вдруг деловито решил сделать что-нибудь эдакое дельное и тут же ж-ж-ж... ж-ж-жутко обделался прямо в попел!

Пчелка принюхалась, понимаешь, поморщилась и завиж-ж-жала:

– Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Ой! Лунный ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-жаяц! Однако ж-ж-ж, однако ж-ж-ж! Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Однож-ж-жначно!

Пришелец обрадовался, что лунная обитательница признала его за своего.

И наш зайчуган, понимаешь, наш гномон... гумно... гуманоид, встал на задние лапки и радостно закричал, вихляя задиком, виляя хвостиком:

– Ты, лунатичка, подлети-ка – на мой хвостик погляди-ка! Ж-ж-жа... ж-ж-жа... ж-ж-жа... ж-ж-жа... ж-ж-жамечательный хвостик! – и встал к лунной пчелке ж-ж-жадом.

Небось, энто топерь на луне сплошь и рядом, что ж-ж-жайцы, пришельцы, становятся ж-ж-жадом! Однож-ж-жначно!

Лунная пчелка подлетела к пришельцу и, с воплями «Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Негож-ж-же, негож-ж-же, ж-ж-ж, ж-ж-ж! Сам, сам лунатик!», изо всех сил уж-ж-жалила ж-ж-жайца в ж-ж-жад! Ж-ж-жаяц подпрыгнул от неож-ж-жиданности и, решив, что энто у них, у лунатичек, такой местный способ приветствия, страстно-престрастно и страшно подобострастно пропища... ща... ща... щал:

– Благодарю ж-ж-жа... ж-ж-жа... ж-ж-жа... ж-ж-жа горячее приветштвие, гож-ж-жпож-ж-жа!

Пчелка отлетела чуть в стороночку и очистила лапками свое ж-ж-жало, на котором остался чудовищный клок шерсти с мясом от зада пришельца.

– Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Ну, чьто ж-ж-же, ж-ж-ж, ж-ж-ж, еж-ж-жели нуж-ж-жно кого-то еще́ж-ж-жды* горячо поприветствовать, обращайся! Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Однож-ж-жначно! – сказала зайцу пчелка, ж-ж-ж, ж-ж-ж, поправила челку, ж-ж-ж, ж-ж-ж, протерла гляделки, ж-ж-ж, ж-ж-ж, и полетела своей дорогой, ж-ж-ж, ж-ж-ж.

– Спасибо! Всенепременно! – крикнул ей вслед заяц, с любопытством принюхиваясь к тонкому аромату меда в атмосфере. – А ты, понимаешь, кто, гож-ж-жпож-ж-жа? Авось ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-жирондистка? Небось, ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-журналистка? А мабудь, ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-жуж-ж-желица?

– Ж-ж-ж, ж-ж-ж! А я, понимаеж-ж-жь ли, пчелка, у меня чудесная модная челка и вострые-превострые гляделки, однож-ж-жначно! Ж-ж-ж, ж-ж-ж!

Тут выросла у зайца на заду небольшая пухлина, болит, чешется. Ну елки-моталки! Заяц – ну ее с энтузазизмом расчесывать! Расчесывал, расчесывал, да от энтого расчесывания выросла у зайца на заду большая-пребольшая пухлина, в ползада, и толичко сильнее стала болеть и чесаться. Пришелец обомомлел, но засим разрыдался да на пепельную лунную землю повалился и давай по ней кататься, поднимая густой, но кривой столб попела!

А мимо кривыми походками проходят, утопая чуть не по щиколотку в попеле, лунатики. Лунатики на пришельца никакого внимания не обращают, даже по сторонам не поглядывают: с энтузизазмом спешат на свои поля, вуаля!

Вот мимо проходил кривой-прекривой лунный мужик ну очень свирепого вида, рыжий-прерыжий, как Чу... Чу... – энтот, ну как его? – Чуба... Чуба... Чубакка! Мужик с энтузизазмом спешил на свое поле, утопая чуть не по щиколотку в попеле, одначе зорко, хотя, понимаешь, и криво, поглядывал по сторонам, где бы чего аль кого углядеть. Мужик как мужик, бородастый, усастый, с кустистыми бровями, вот толькя у него были длинные-предлинные кривые руки и ноги, огромные-преогромные карие раскосые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, а также короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой-прелысой макушке большущей-пребольшущей шишковатой башки. Одет-обут был лунный мужик как самый обыкновенный лунный мужик: на нем был грязно-белый космический скафандр с надписью «VASA» на груди, причем перед надписью зияла дыра. Над энтой дырой красовался ромбообразный знак выпускника университета. Скафандр был старенький, явно с чужого плеча, ибо коротковат – до локтей, до колен. Кроме того, скафандр во многих, чрезвычайно многих местах был пробит лунными камушками, выпущенными из лунных, понимаешь, рогаток разного-преразного калибра, многаждызначно. За кривой спиной мужика криво висел кривой сидор защитного цвета. На кривых ногах лунатика красовались весьма и весьма кривые лапти, сплетенные из кривого лунного лыка. Голова была ничем не прикрыта: ни шлемом, ни кепкой, ни пилоткой, ни бейсболкой, отчего приобрела свирепое, весьма свирепое выражение: из-за пониженной гравитации все волосы стояли дыбом, хочь и как-то криво. От лунатика сильно пахло лунным самогоном. Тут увидал мужик: ух, катается по земле, поднимая густой, но кривой столб попела, пришелец, заяц: половина зада в пухлине, а половина в синяках, ах!

– А-а-апчхи! Ой! Лунный зы... заяц! – свирепо-пресвирепо воскликнул лунный мужик, остановился и с энтузизазмом криво замахал кривыми руками, криво разгоняя столб попела.

Зайчик было обомомлел, но тут же вскочил на задние лапки, жутко обрадовавшись, что лунный житель признал его за своего. Однако наш зайчуган, понимаешь, наш гумми... гумно... гуманоид, наученный горьким опытом, не стал радостно кричать, вихляя задиком, виляя хвостиком, не стал становиться к лунному мужику задом, испугавшись, что мужик еще вздумает пришельца поприветствовать, елки-моталки!

– Приветствую тебя, Лунный зы... заяц! – криво пригладив волосы, радостно-прерадостно воскликнул лунный мужик. – Ик!

Зверок адски задрожал. Он мужественно терпел эту адскую дрожь целых тринадцать наносекунд. Но вот зайчик почуял, что больше нет никакой мочи дрожать, и тут же обмочился в попел! А засим, понимаешь, сказал, не вихляя задишкой, не виляя хвостишкой, однакося кося обоими глазишками темно-бурого цвета:

– Ой, мама!.. За... за... за... за... замечательная встреча! Приветствую и тебя, лунатик!

– Кто, я лунатик? – свирепо-пресвирепо прорычал мужик принюхавшись, и волосы его стали дыбом, однако весьма и весьма криво. – Ик, ик!

– За... за... за... за... замечательный вопрос! Да, ты лунатик! Однозначно!

– Ик! Нет, энто ты лунатик, sic, sic! – свирепо-пресвирепо заявил мужик.

– За... за... за... за... замечательное высказывание! Но почему?

– Вид у тебя такой, словно ты тольки чьто с Луны свалился! Sic! И обмочился! Sic, sic! Ик! Ик! Ик! Ик!

– За... за... за... за... замечательное объяснение! Да, я сегодня действительно свалился, но не с Луны, а с Земли! Сюда, на Луну! Однозначно!

– Вот видишь, ты сам признаешься, чьто сегодня действительно свалился, sic, sic! Но при энтом ты явно умом повредился, понимаешь, и всё перепутал, однозначно!

– Нет, эвто ты всё перепутал, лунатик! Двождызначно!

– Пожалуйста, не назы... зы... зывай меня лунатиком, Лунный зы... заяц! Ик! Ик! – свирепо-пресвирепо прорычал мужик, а волосы его стали дыбом еще дыбее, а также существенно кривее.

– Почему, лунатик?

– Потому чьто я не лунатик! Sic, sic! Двождызначно! – свирепо-пресвирепо объяснил мужик.

– А кто ты тогда... тогде... тогды, трождызначно?

– Я – зы... зы... землянин! Трождызначно!

– За... за... за... за... замечательное за... заявление! Почему эвто ты зы... за... землянин?

Мужик сперва обомомлел, а засим криво ковырнул кривым лаптем кривой окурок на неровной земле, на которой криво стоял чуть не по щиколотку в попеле сигарет, выкуренных с энтузизазмом предыдущими поколениями лунных жителей, и веско изъяснил, елки-моталки:

– Ик! Потому чьто я стою на зы... зы... земле!

– Ну и чьто?

– Поэнтому энта планета и назы... зы... зывается Зы... Зы... Земля, раз она состоит из зы... зы... земли! Ик! Ик! Ик! А я, ея житель, назы... зы... зываюсь зы... зы... землянином! Sic, sic, sic! Трождызначно!

– За... за... за... за... замечательное разъяснение! А я тогда... тогде... тогды как наза... за... зываюсь?

– Лунный зы... зы... зы... заяц, ик, ик! – свирепо-пресвирепо зы... зы... заявил мужик.

– Почему?

– Потому чьто ты – зы... зы... зы... заяц, свалившийся с Луны, которая, как общеизвестно, является спутником Зы... Зы... Земли!

– А-а-а! Стало быть, я по-прежнему остаюсь Лунным за... за... за... зайцем?

– Sic, sic, sic!

– За... за... за... за... замечательно, трождызначно! Ура-а-а!

– Так чьто позволь поприветствовать тебя, Лунный зы... заяц, ик, ик, на нашей Зы... Зы... Земле, sic, sic, sic! – криво пригладив волосы, радостно-прерадостно воскликнул мужик.

– Нет, толькя не энто, однозначно!

– Чь... Шо – не энто?

– Не надо меня приветствовать, лу... за... зы... землянин!

– Ик! Но почему?

– Меня уже поприветствовали эвти, как их...

– Ик! Ик! Кто? Кто?

– Кто, кто! Другие луна... – тьфу ты! – за... зы... зы... земляне, вот кто!

– Sic, sic! И шо?

– Шо, шо! Sic, sic! От эвтих их приветствий у меня половина за... за... за... зада в пухлине, а половина в си... си... си... си...

– Sic, sic! В си... си... си... си?..

– Нет, в си... си... си... си...

– Sic, sic! В си... си... си... си... сикарашках?

– Нет, в си... си... си... си...

– Sic, sic! В си... си... си... си... сиккативе?

– Нет, в си... си... си... си...

– Sic, sic! В си... си... си... си... синусоидах?

– В си... си... си... си... синяках!

– Ах вот оно шо, sic, sic!

– Вот, вот, sic, sic! А шо, шо?

– Шо, шо! Sic, sic! Так энто они тебя не приветствовали, а отлупили как си... си... си... си...

– Sic, sic! Си... си... си... си?..

– Нет, си... си... си... си...

– Sic, sic! Си... си... си... си... сикарашку?

– Нет, си... си... си... си...

– Sic, sic! Си... си... си... си... сиккатив?

– Нет, си... си... си... си...

– Sic, sic! Си... си... си... си... синусоиду?

– Нет, си... си... си... си... сидорову козу, однозначно, sic, sic! – свирепо-пресвирепо объяснил мужик, и волосы его аж стали дыбом, причем очень и очень криво. – Ик! Ик!

– Ах вот оно шо!

– Sic, sic! А шо, шо?

– Шо, шо! Sic, sic! Стало быть, я топерь за... за... за... заяц лупленый?

– Sic, sic! Зы... зы... зы... заяц лупленый!

– Ах вот оно шо!

– Sic, sic! А шо, шо?

– Шо, шо! Sic, sic! Стало быть, у меня половина за... за... за... зада в пухлине?

– Sic, sic! Половина зы... зы... зы... зада! В пухлине!

– Ах вот оно шо!

– Sic, sic! А шо, шо?

– Шо, шо! Sic, sic! А шо эвто означает в итоге?

– Ик, ик! Шо, шо?

– Не знаю, шо! Эвто ты мне скажи, шо!

– Ик, ик! Ах вот оно шо!

– Вот, вот! Sic, sic!

– Ик! Ик! Стало быть, ты топерь зы... зы... зы... заяц лупленый, половина зы... зы... зы... зада в пухлине, двождызначно! – криво-прекриво пригладив волосы, радостно-прерадостно изъяснил мужик. – Sic! Sic!

– Sic, sic?

– Да, двождызначно! Sic, sic!

– За... за... зараза... за... за, двождызначно! Sic, sic!

Ну, тут за... за... заяц за... за... зарыдал, пал на землю и принялся по ней с горя кататься, поднимая густой, но кривой столб попела.

Мужик обомомлел. Засим чихнул, криво почесал в лысом затылке и спрашивает:

– Зы... зы… зы… зайка, а зы... зы… зы… зайка, ик, ик!

– Шо? – зайка прекратил свое катание по земле.

– Почему ты такой зы… зы… зы… зызый*?

Зайчик тут же вскочил на задние лапки, чтобы в случае чего дать деру, и поинтересовался в свою очередь:

– А ты почему такой за… за… за… зазый?

– Sic, sic! И голос у тебя какой-то не такой!

– А какой? Кривой?

– Нет, зы… зы… зазывный!

– А у тебя – за… за… зазавный!

– Sic, sic! Зы… зы… забавно!

– Нет, за... за... забывно!

– Зы... Зы?..

– За... За!..

– Зы... Зы... Ну, в общем, мы друг друга поняли, sic, sic!

– Ага! За... За...

– Зы... Зы... Ага, я, кажется, понял, понял, sic, sic!

– Шо, шо ты понял?

– Шо, шо! Зы... зы… зы… зайка, ик, ик!

– Шо?

– Ты – зы… зы… заика?

– Да, я за… за… заика!

– Ах вот оно шо! Sic! Sic!

– Ага! А ты, як я вижу, тожде за… за… заика?

– Да, я зы… зы… заика! Sic! Sic!

– Ах, какая за… за… замечательная родственная душа! – подумал за… зайка и почувствовал горячую симпатию к мужику.

– Ах, какая зы… зы… замечательная родственная душа, ик, ик! – подумал мужик и почувствовал горячую симпатию к зы… зайке. – Sic! Sic!

Мужик сжалился над зы... зы... зы... зайкой, взял его с собой, принес домой и положил под сарай, ай. Ай, сарай был из некрашеных, посеревших от времени кривых досок и очень, ну очень кривой, ой.

– Ну, отдыхай тут! Sic! Sic! – сказал мужик. – А я на морковное поле работать пошел, вечером вернусь, ик, ик! Кстати, хочу тебя угостить чем-нито вкусненьким. Чьто тебе с поля принести в си... си... си... сидоре?

– М-м-м, чмок-чмок! Морковочку!

– Хорошо, елки-моталки! Sic! Sic! Кстати, меня зы... зы... зовут Си... Си... Си... Сидор! Sic! Sic! А тебя как зы... зы... зовут, Лунный зы... заяц?

– А меня – Лунный за... заяц!

– Sic! Sic! Ну, будем знакомы, Лунный зы... заяц! Ик! Ик! – сказал мужик, поправил на плече лямку сидора, чьтоб легла покривее, sic, sic, и ушел, понимаешь, кривой-прекривой походкою, елки-моталки!

А за... за... за... заяц из-под сарая прокрался на задних лапках в кривую, ну очень кривую избу из некрашеных, посеревших от времени кривых бревен, встал в полный рост и огляделся там хорошенько, бросая косые взгляды на обстановку. В избе увидал кривой стол, кривой, ну очень кривой холодильник, а на кривой стене – кривое-прекривое зеркало в полный, но кривой-прекривой рост. Глянул за... заяц в зеркало – и обомомлел! Увидел свое, понимаешь, отражение: длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные раскосые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, а также короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой-прелысой макушке большущей-пребольшущей башки, причем всё перечисленное – кривое-прекривое.

– Фу! – сказа... зал за... за... заяц, сильно кося глаза... зами. – В кривой избе и за... за... за... зеркало кривое, елки-моталки! Sic! Sic!

За... засим за... за... заяц за... за... за... заметил криво за... за... застеленную кривую-прекривую постель, откинул кривое одеяло с кривой подушки да и улегся, ферт, криво, ну очень криво на энтой подушке – отдыхать, понимаешь, в свое удовольствие, хозя... зя... зя... зяина дожидаючись. А пока отдыхал на подушке, подумал-подумал основательно да и за... за... за... засомневался в намерениях мужика: а чьто, е́жда* на кривом языке эвтих за... зы... землян, у которых ну всё – кривое, «угостить» означает «отлупить»? За... зайчик аж обомомлел! И за... за... засим он на всякий случай за... за... за... запер кривую-прекривую дверь избы на кривой-прекривой крючок, елки-моталки! Sic! Sic!

Вот возвращается вечером мужик с поля с двымя морковками в сидоре: большой-пребольшой морковкой себе на ужин, м-м-м, чмок-чмок, и маленькой-премаленькой – на ужин зы... зайчику, sic, sic! Глянул мужик под сарай – а зы... зы... зы... зайчика-то тамотка и нетути, однозначно-преоднозначно! Ну дела, ик, ик! Мужик – в дом, а дверь-то зы... зы... заперта! Sic! Sic! У мужика волосы – дыбом, причем довольно-таки криво, ну, он и стучит в дверь:

– Зы... зы… зы… заяц, а зы... зы… зы… заяц, ик, ик! Открой дверь, sic, sic!

Зверок криво спрыгнул с подушки на пол, встал на за... задние лапы, адски за... за... задрожал и сказа... за... за... зал, не вихляя за... за... задишкой, не виляя хвостишкой, однакося кося обоими глази... зи... зи... зишками темно-бурого цвета:

– А не то шо?

– А не то я тебя колотушками угощу, sic, sic! – заявил хозяин с кривой ухмылкой. – Отлуплю как си... си... си... сидорову козу, однозначно!

– Ну вот! – с дрожью в голосе воскликнул за... зайка. – Я так и знал: у вас, за... зы... землян, всё криво: на вашем за... зы... земном языке «угостить» означает «отлупить», однозначно!

– Ну, долго мне ишшо тут стоять? Ващще! Аз жутко-прежутко проголодался, ик, ик! Отворяй дверь! Sic! Sic! – свирепо-пресвирепо прокричал мужик, а волосы его стали дыбом ишшо дыбее и ишшо кривее.

– Ни за що не отворю, елки-моталки!

– Зы... зы… зы… зайка, а зы... зы… зы… зайка, ик, ик! – криво пригладив волосы, ласково-преласково молвил мужик, криво улыбаясь.

– Що?

– А у меня морковка в си... си... си... сидоре! Sic! Sic!

– М-м-м, чмок-чмок! Правда, в сидоре? – заяц принюхался, и ему смутно-пресмутно почудился знакомый-презнакомый запах эфирных масел.

– Правда, sic, sic!

– М-м-м, чмок-чмок! Правда, морковка? – заяц вдругорядь принюхался, и ему показалось, что он явственно-преявственно ощущает знакомый-презнакомый запах эфирных масел.

– Правда, sic, sic! Мр-р-р, мр-р-р, мор-р-рковка, сочная, однозначно! Ик! Ик! Хочешь, угощу? – ласково-преласково промурлыкал мужик, криво улыбаясь.

– М-м-м, чмок-чмок! Хочу, однозначно! Sic! Sic!

– Отворяй дверь!

– Чичас, елки-моталки! Sic! Sic!

Зайка отворил дверь, разъяренный мужик зашел в избу. Перед хозяином стоял на задних лапках заяц, адски дрожал, но при энтом вихлял задишкой, вилял хвостишкой, косил обоими глазишками темно-бурого цвета и тарантил:

– За... за... за... за... заходи, миленький хозя... зя... зя... зяин! М-м-м, чмок-чмок!

Мужик кривовато пригладил кривые волосы, пожалел зы... зы... зайку и не стал его бить, а стал говорить:

– Ну, зы… зы… зайка, ик, ик, садись зы… за стол, поужинаем: угощу тебя сладкой-пресладкой морковочкой, однозначно-преоднозначно! Sic! Sic!

– Одной?

– Да, одной, однозначно! Sic! Sic!

– За... за... за... за... замечательно, елки-моталки!

– Однозначно?

– Да, однозначно-преоднозначно, елки-моталки! Sic! Sic!

Мужик, ик, ик, криво-прекриво почистил две кривые-прекривые морковки, источающие аппетитнейший-преаппетитнейший запах эфирных-преэфирных масел, положил морковки в кривую тарелку, а тарелку поставил на стол. Вот сели мужик с зайчиком вечерять. Мужик принялся Лунному Богу молиться: