Текст книги "Здесь издалека (сборник)"

Автор книги: Андрей Десницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Подкатила маршрутка, приняла его в свое чуть теплое чрево, высадила недалеко от дома Чечек, и снова заскрипел под ногами правильный снег, засияли над головой правильные звезды.

Чечек уже давно была дома, она работала учительницей начальных классов, уроки у нее заканчивались рано. Помогла ему раздеться, повела на кухню поить чаем с мороза, поставила вариться пельмени. Что еще человеку надо после работы?

А девчонка ее сидела в своей комнате, то ли уроки делала, то ли ерундой какой-то занималась. Ну, пусть, детство ведь, оно один раз бывает. Потом закрутит – оглянуться не успеешь.

Напившись чаю, еще до пельменей, Артыш сунул большую ладонь в карман, достал Франклина, положил на стол, разгладил той же ладонью:

– Аяне на подарок.

Чечек обняла его, поцеловала:

– Спасибо, Артыш, добытчик ты мой, вот счастье будет той, которой ты достанешься…

Просто так сказала, от сердца, даже не ждала, что будет это – она.

А и вправду, Аяне в этом году исполнялось девять, самой Чечек, чуть попозже – двадцать семь. Еще хорошо, что сумела окончить педагогическое, родители помогали. Ну, а «биологический отец»… Биомасса, одним словом. Из тех, чей век недолог, как в песне одной красивой пели, но и на кавалергардов они совсем не похожи, и пьют не шампанское, а совсем другие напитки. Что же поделать, если есть в них мужское нахальство, а дурехам молоденьким попробовать хочется, и голова ничегошеньки уже не соображает к концу вечеринки?

А потом оглянешься – и нет рядом никого, кроме такой же биомассы. Хорошим женихам она уже не нужна, да и немного их, хороших, а остальным… хватит, напробовалась. Остается вот так, как с Артышем. Тоже, если рассудить, не так плохо, у многих и этого нет. А он ничего не требует, помогает, вот, и денег подкинул, и немаленьких. Ласковый, хозяйственный мужик.

И не ошиблась она, что тогда ночью, после ласки, вставая погасить у Аяны свет (вечно она зачитается, пока не заснет), возвратилась к нему под бочок и рассказала, гладя его волосатую грудь, как мечтает о компьютере для дочери, и даже вот подыскала один… Нет, она ни о чем не просила, и не могла просить, и даже рассчитывать не могла. Просто понадеялась, что есть наконец-то в жизни мужчина, который не бросит. Многого не даст, но что даст, того не отнимет.

Вот у Аяны все должно сложиться иначе, совсем иначе. Для того и компьютер – пусть растет в ногу со временем, выходит в большой мир. Интернет ей обязательно проведем, и не для развлечений этих глупых, как пацанам в компьютерном клубе, а для дела. Учиться, развиваться, познавать мир. И все у нее сложится хорошо! Просто обязательно, иначе не может быть. Она для нее ничего не пожалеет, для доченьки.

– Ой, пельмени-то!

Нет, не переварились, хотя о них и совсем забыли. Выложила на тарелку, полила сметаной, полюбовалась, как он ест – сильный, спокойный, верный. А потом побежала к телефону, набрала номер…

– Алё?

– Антон, этот по поводу компьютера, – заговорила уже по-русски, – я возьму, ага?

– Ну, долго думали, – рассмеялась трубка, – я уже, в общем-то, договорился…

– Я не думала, я деньги собирала. Вот, собрала.

– Ну а я с другим практически договорился…

Все-таки была в его голосе неуверенность, и Чечек нажала по-своему, по-женски:

– Антон, ну я же первая была, мне для дочери очень надо, где я еще возьму…

– Ладно, только завтра с утра – крайний срок. Я послезавтра улетаю.

– Да я хоть сегодня заберу, можно? Сейчас прямо?

– Сейчас? – трубка удивилась.

Да, да, пока не передумал, обязательно сейчас.

– Ага, адрес говорите!

Назвал адрес. Оказывается, совсем рядом. Но везти все равно на машине, ну, ничего, на такси полтинник найдется, ради такого дела.

– Антон, я вот еще спросить хотела…

– Да?

– Мне для девочки, девять лет. Вы там оставьте программы, какие нужны, и интернет, остальное сотрите, ладно?

– Ничего себе, – возмутилась трубка, – так вам оборудовать и настраивать надо? Это вообще отдельная работа.

– Не надо мне ничего оборудовать, – заторопилась Чечек, – и настраивать не надо, просто покажете, где там интернет включается, а где сочинения набирать, в школу.

– Ладно, – рассмеялась трубка, – где интернет включается, покажу.

Наскоро поужинали, пешком дошли до Антона – идти всего-то десять минут. Под ночь мороз усилился, но за своим, желанным, конечно, в радость. А щеки и потереть можно. Позвонили в дверь, открыл совсем молодой парень:

– О как вы быстро! Я даже разобрать не успел.

– И хорошо, – сказал Артыш, – я посмотрю, как он разбирается. И интернет покажешь.

– Покажу, покажу, проходите.

Разделись, разулись, прошли в комнату. Чечек достала из сумочки несколько Франклинов, передала Антону. Он деловито пересчитал, нахмурился на одного, слишком затрепанного, но ничего не сказал. Только рукой махнул на свой стол:

– Ну, вот.

Бывает же тоже – покажи им за пять минут, как выходят в интернет, и зачем он вообще нужен, компьютер. Ну что, показать-то можно. Включил, потыкал мышкой, показал, где менять настройки соединения.

– Запомнили?

Этот тувинец-крепыш кивнул, но что-то нет у Антона уверенности, что на самом деле запомнил. Взял бумажку, набросал телефонный номер:

– Вот мой приятель, Ваней звать, позвоните, если что, он сделает. И недорого возьмет, он знает, что это мой. Ну, бывший мой, в смысле, – и полез выдергивать провода из системного блока.

– Подожди, я посмотрю, – сказал крепыш, – что куда.

– Да там не перепутаешь, там все разъемы однозначные.

Крепыш важно кивнул, девушка ласково посмотрела на него, и спросила разрешения позвонить, вызвать такси. Конечно, разрешил.

Компьютер разобрали быстро, и оказалось, что никаких коробок они с собой не взяли, и Антон, конечно, давно их выкинул, компьютеру уже сколько лет! В общем, решили, что повезут прямо на руках, а Антон поможет им загрузиться.

– Да, чаю хотите? – запоздало вспомнил он. Ну да, у них же принято сначала чай, а потом уж о делах.

– Нет, спасибо, пошли лучше вниз отнесем.

Оделись, отнесли, неуклюже обхватив хрупкую технику в своей толстой зимней одежде. Как раз подъехала машина, загрузили все туда.

– Что, уезжаешь? – спросил на прощание крепыш.

– Ага.

– Далеко?

– Далеко, в Москву.

– Ну, счастливо тебе!

– И вам счастливо! – бросил Антон наскоро и побежал наверх: замерз уже, да и собрать много чего еще надо.

Как выбрать всего двадцать килограмм из всей твоей прошлой жизни? Квартира вываливала из тайных уголков то старые фотографии, то никому уже не нужные детские коньки, то книжку, которую, казалось, Ванька зачитал, а она просто за диваном лежала… Оставайся, тут твое прошлое – словно поскуливала квартира всем своим барахлом.

Но решение было принято. Прочь отсюда, туда, где есть, где развернуться, где делать карьеру. Здесь – чужая земля. Вот эта пара, которая так хочет завести себе дешевый компьютер, они пусть остаются. Он поедет туда, где есть для него будущее. Не дешевое. Есть приятель в Москве, давно уже там осел, у него и остановится Антон на первое время. А там найдем работу, жилье. Пусть эти снобы-москвичи смотрят на него свысока, он будет работать за половину зарплаты, вечерами и выходными, но он пробьется, он поднимется. Может неплохо программировать, в железе разбирается, ну и, конечно, другой работой тоже не побрезгует.

Не грусти, квартира, за тобой будет присматривать Ванька, ему как раз жить с молодой женой негде. Деньги, совсем небольшие деньги за аренду, будет присылать матери Антона, она после смерти отца вернулась на малую родину, в алтайскую деревню. А там… там посмотрим. Продать квартиру быстро не удалось, ну, да цены пока только растут. Приезжают из кужунов бывшие чабаны, ныне горожане, вроде этого крепыша.

А Антон поедет в Москву, и возьмет с собой немного фотографий, пару книг, кое-что из одежды (хорошо, что зима, оденет на себя побольше, а не багажом повезет). Ну и вот – Франклинов. Что мог продать быстро и за настоящую цену, продал. Немного получилось, всего пара тысяч (а еще ведь и билет пришлось покупать), но и этого хватит на первое время.

Так он толком и не собрался. Весь следующий день прошел в бестолковых встречах и выпивонах, с ребятами проститься, девчонок обнять, на работу, в компьютерный центр, забежать (позавчера только уволился, уговаривали остаться) – и когда за полночь, изрядно пьяным, раскрыл он свой чемодан, то побросал туда буквально что попало. А остальное сгреб на антресоли в коридоре, пусть пока полежит, там вернусь квартиру продавать – разберусь, думал Антон. А не вернусь, так и ладно.

Едва поспал, тяжелым, зыбким сном – запищали наручные часы, и не сразу сообразил, где он и что он. Снилось, что уже в Москве, что своя фирма, своя секретарша, с которой как раз… ну вот тут будильник и сработал, обидно. Мишка не подвел, сидел внизу в своей шестерке, с такой же помятой мордой – вчера ушел с последними. Но до аэропорта довез, обнял на прощанье…

В маленьком кызыльском аэропорту, похожем больше на советский автовокзал, бестолково суетились молодые тувинцы в камуфляжной милицейской форме, с ладными громадными рюкзаками: то багаж не взвесили, то на контроле зазвенели. Видно, в первый раз на самолете. Сопровождающий их солидный мужчина объяснял провожающим: «…а от Моздока – электричкой до Гудермеса». Кызыл – это все-таки тоже Россия, тоже в Чечню ездят.

Сняли милиционеры с себя весь метал, прошли через рамку – и тут же обратно, подхватили деревянный ящик, и в обход рамки понесли их к багажу. «Осторожнее, автоматы все-таки!» – заботился сопровождающий. Ну да, ремень с бляхой снимают, а ящик с автоматами в самолет просто так занесут. Его не проверяют. Абсурд.

Наконец, загрузились в малюсенький ЯК-42, похожий на старенький автобус, а не на самолет. Разбежались, оттолкнулись от взлетной полосы, взяли курс на Красноярск. Вдали розовели рассветные Саяны, внизу чернела земля, где так мало изменилось со времен Чингисхана, и немного, похоже, изменится в XXI веке.

Рядом с Антоном оказался какой-то столичный господин. На контроле в аэропорту долго разглядывали его диктофон, просили включать. Журналист, наверное. Сам Антон, по опыту прошлых полетов, сидел у прохода, пытался подремать и все время заваливался в этот проход. Креслица-то как в этой малой авиации как стульчики в детском саду. А неопытный господин сел у иллюминатора, где ноги поставить некуда, и тянет от обшивки самолета зверским холодом.

В другое время Антон, может быть, и постарался познакомиться, но сейчас было не до того. Три раза просил стюардессу налить еще водички, она морщилась, но наливала. И только задремал по-настоящему – Красноярск.

Там, хоть и севернее, было потеплее. Не зря говорят, что местные под город Кызыл (тогда еще Белоцарск) отвели русским то место, на котором сами селиться не хотели. Ну и что с того, что начало Енисея, и центр Азии где-то рядом? Котловина среди степи, не продуваемая ветром, летом плюс сорок, зимой минус, весной наводнение. Только осенью хорошая погода. Нет, не впрок это идет, на чужой земле селиться, думал Антон, выволакивая свой багаж из хвоста самолетика на заснеженный асфальт аэропорта Емельяново.

И только добрели до здания – сюрприз: регистрация на Москву закончилась. Как же так, рейс стыковочный, практически все до Москвы летят? А борьба с терроризмом, теперь досмотр тщательней, за сорок пять минут до рейса заканчивают регистрацию. А расписание не изменили. Вот такие дела. Но билеты у них взяли, отметили, посадочные выдали, велели идти сразу на контроль, вместе с чемоданами. Красноярцы уже прошли, одни они и оставались.

Шубы, дубленки, пальто, кофты, свитера, варежки, шапки, ботинки – все это надо снять, положить в здоровенные корзины, поставить на транспортер, снять с транспортера, одеть. Еще и багаж куда-то засунуть в промежутке. А машина одна, а пассажиров много, и вертелись девушки с этими шубами, не глядя уже ни на какие экраны.

Наконец, автобус подвез их к огромному ИЛ-86, кресла в три ряда, и свободных мест на рейсе нет – а они с чемоданами, и куда их девать? Стюардессы стали потихоньку затаскивать багаж в кабину пилотов. Вот бардак, удивился Антон, и повалился на свое законное кресло – вырубился почти сразу. Даже воды не попросил, уже и пить не хотелось. Что было по дороге, помнил плохо, только вот покормили, да соседи толкались, в туалет выходили.

Зато в Домодедово – новое приключение. Багаж кызыльцев выносили сами пилоты, через свою какую-то дверь, и только выглянули они в зал для пассажиров – к ним бдительно шмыгнула тетка в форме, пилотов обратно погнала, над багажом встала фурией. И – не отдавала, потому что не положено. Их было шестеро, таких несчастных, и тот самый столичный, что с Антоном рядом сидел. Он и шумел больше всех, и звонил куда-то по мобильнику, и удостоверением своим размахивал журналистским – ничего не помогало. Тетка сама уже почти плакала, но инструкцию нарушить не могла. И старшего не могла вызвать, отлучился он куда-то. Смешно, будь они террористы, сто раз бы взорвали все к едрене фене.

Но Антон не скандалил, просто присел у стеночки, наблюдая суетливую жизнь большого города. Неприветливо, да. Сурово. Ну, другого и не ожидали. Наконец, через час сплошного скандала, пришла милиция, отвела их с багажом в отделение, там какой-то смурной майор спросил, в чем дело, ничего не стал смотреть и всех отпустил.

Измученные, пошли они к автобусу (говорят, был еще какой-то скоростной поезд, но дороже), и уже на самом выходе из аэропорта налетел на Антона какой-то долговязый парень в дурацкой шапочке, чуть с ног не сшиб, схватился за его куртку, потом извинялся и хлопал по плечу. Придурок, одно слово.

А в автобусе, когда поплыли за окнами заснеженные деревья, дороги, такой русский и забытый пейзаж, понял Антон, что теперь он – на Родине. Не слишком гостеприимной, но своей, своей навсегда… Да, кстати, не худо бы проверить, паспорт, деньги – на месте? Паспорт да, деньги российские, на дорогу, тоже, а доллары…

Он обшарил карманы, и второй раз, и третий, и это было уже явно бесполезно: он же помнил, где они были. И теперь их там не было. И даже лица того долговязого не мог вспомнить, такое оно неприметное, еще и темные очки на нем были…

Фарт, он суеты не любит. Если повезло – радуйся жизни, и не проси себе лишнего. После Домодедова – гулять надо было, жизни радоваться. Нет же, потянулся…

Франклин вместе с собратьями, такими же Франклинами, лежал во внутреннем кармане Дюхиной куртки, а довольный жизнью Дюха выходил из такси у большой станции метро. Нет, на метро он ехать не собирался, просто жила тут одна. Вот как раз к ней. Позвонил ей по мобиле, еще из такси, готовься, мол, все такое, отметим успешный бизнес. В самом деле, бизнес некислый сегодня получился!

Идти здесь пять минут, но у метро киоски, не с пустыми же к ней руками. Или вот в супермаркет завернуть… Киоски быстрее, но шику больше в супермаркете. И вообще, что ли, поменять одного Франклина, а то рублей маловато?

Пока он топтался перед рядами киосков, выплыла эта бабулька. Не совсем еще старая, но такая уже, пенсионного вида. Печенье какое-то покупала, как раз перед Дюхиным носом. И деньги – вытащила, отслюнила полтинник и так небрежно сунула остальное в свою кошелку, у всех на виду…

Эх, Дюха-Дюха, ведь шептал же тебе голос: стой, хватит на сегодня! Но таких учить надо, это ему накрепко запало, и руки, руки сами пошли гулять…

– Ах ты! – заревело у него над ухом, и еще раньше того вздернуло левую руку вверх, да так, что искры из глаз посыпались, – у бабки, последнее!

– Бат-тюшки! да что ж деется-то! – заверещала бабка, ощупывая разрезанную свою кошелку, но не успел он вытащить деньги, нет, не успел, а вот бритва уже валялась на земле, и как ни выворачивали руку, успел, успел он пхнуть ее ботинком в сторону.

– Пусти, ты чего! – запоздало заголосил Дюха, все еще не видя обидчика.

– Деньги проверь, мамаша, – спокойно отозвался тот же голос над левым ухом, а справа ему ответил другой, похожий:

– И как ты его углядел, Андроныч?

– Да ведь с той командировки, привычка у меня – смотрю в толпе, кто где руки держит.

Дюхе стало нехорошо, и злился на себя самого, зачем полез к бабке.

– Ой, сынки, деньги-то вот они, хотел вытащить, гад, ридикюль вон порезал – заголосила бабка.

– Не я это, не докажешь, – привычно огрызнулся Дюха, но левая рука все еще была заломлена, тут особенно не повыступаешь.

– Пойдем, пойдем, – мрачно сказал невидимый Андроныч, и потащил его прочь от киоска, – и вы, мамаша, с нами пройдите.

– Не докажешь! – взвыл Дюха от боли и обиды.

– Пойдем, – Андроныч уверенно тянул его в сторону, и Дюха подумал, что где-то здесь, во дворах, должно скрываться неизвестное ему пока отделение милиции. Так-то оно все вроде бы ничего, но вот пачка купюр в кармане куртки… Не докажут, конечно, а вот отобрать – запросто.

– Ой, спасибо, сынки, – заголосила бабка, – ридикюль-то он спортил, пусть компенсирует…

– Ридикюлю твоему – три копейки цена, – прохрипел Дюха.

– А моральный ущерб? – не унималась бабка и даже забежала вперед, чтобы взглянуть ему в глаза. Бабка как бабка, совковая, противная.

– Ответишь, голубчик, за все ответишь! – надрывалась она.

– Не докажешь, – снова коротко бросил Дюха.

Его завели во двор, рывком поставили к стене, так что чуть не разбили лицо о кирпич, ударили по голени ботинком, чтобы раздвинул ноги, а руки распластали по кирпичу, и левая все еще была зажата в железных тисках.

– Больно, пусти! – дернулся Дюха, но Андроныч явно рассчитывал движения именно так, чтобы с избытком, чтобы больно, чтобы показать свою силу над беспомощным Дюхой.

– Пусти, ты что, ты кто такой ваще, ты не докажешь ни хрена… – заголосил он.

– Чего я не докажу? – спокойно спросил Андроныч, пока чьи-то ладони деловито охлопывали Дюху по рукам и ногам, приближаясь к заветному карману.

– Кражу, блин! Пусти!

– Кому не докажу? – тупил Андроныч.

– Ментам!

– А, – рассмеялся Андроныч, – так ты что, решил, что мы тебя в ментовку поведем?

– Наи-ивный, – присвистнул его собеседник.

И тут Дюха заголосил визгливо, по бабьи, неразборчиво, и только ясно было, что просил мужиков оставить его в покое, и что непорядок это, невинного человека вот так…

– Опаньки, – грубая, квадратная ладонь извлекла из кармана куртки пачку Франклинов, ту самую, и другая ладонь, увидев, как дернулся Дюха, мягко, но уверенно ткнула его под ребра, так что ноги сами подкосились, и в боку разлилась пульсирующая боль.

– Мужики, да вы что, это ж мои, ну возьмите себе… ну половину, ну…

– Не твои это, – уверенно сказал собеседник Андроныча, – мамаша, ста баксов за ущерб хватит?

– Ой, сынки, спасибо, век буду Бога молить, как зовут-то…

– Неважно, – отмахнулся собеседник, – ты иди, мать, у нас тут еще разговор есть…

Дюха услышал удаляющиеся бабкины шаги, и почувствовал, как запахло мочой, как мокро и тепло стало ногам, и понял, что пахнет от него самого.

– Боишься? Это правильно, – уверенно сказал Андроныч, и вдруг перехватил его ладонь, словно собирался снимать с нее мерку, – пальчики, ишь какие пальчики… на скрипке бы тебе играть.

– Ну да, инструмент его главный, – отозвался собеседник.

А Дюха уже просто выл, выл неразборчиво, но отчаянно, изо всех сил, и надеялся, что кто-то услышит, прибежит, спасет…

Вой почти что и заглушил хруст переломанных косточек.

А бабулька без долгих разговоров вернулась у метро, опасливо шагнула в стеклянную будку обменника и протянула Франклина в окошко, прижимая к себе порезанный ридикюль.

За квартиру платить уговаривались баксами, а последний гонорар выдали рублями, так что по дороге домой Игорю пришлось зайти в обменник. Как раз сегодня хозяйка собиралась заглянуть, и недоставало одной сотни. Новенькие российские купюры легли в железный ящик, скрылись в недрах обменного ларька, и ящик вынырнул к нему снова, на сей раз с улыбающимся Бенджамином Франклином. Игорь собирался уже было отправить его в бумажник, но вспомнил, как несколько дней назад разглядывал такую же физиономию, пакуя вещи перед командировкой, и невольно скользнул глазами по номеру…

– Девушка, откуда это у вас?!

– Что откуда?

– Купюра это?

– А чем она вам не нравится?

– Да всем нравится, только… только я ее обронил за пару тысяч километров отсюда!

Обменная девушка скользнула по нему тяжелым взглядом, и рука под столом уже явно тянулась к какой-то кнопке. Еще бы, на наркомана похож, подумал Игорь.

– Вы обронили, другой подобрал. Не задерживайте, пожалуйста! – строго сказала она.

– Ну ты даешь, старик! – выдохнул Игорь, отходя от киоска, – как ты назад-то добрался? Подожди, подожди, я ведь ту книгу… ну да, все сходится. Там и выбросил. Во дела! Несколько прохожих недоуменно обернулись на парня, разговаривавшего с Бенджамином. Не принято такое в наших краях, и в его краях тоже, наверное, не принято. Но Бенджамин только молчал и улыбался, ибо все самое важное было уже сказано и написано, а что повидал он во время своего путешествия, Игорю он поведать никак не мог, даже если бы и хотел. Игорь вряд ли бы его понял.