Текст книги "Магия искусств. Первая часть"

Автор книги: Андрей Рейвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Хранителя Первой Печати, скрывающей Вокализ, восхищает плавная поступь во время весеннего равноденствия.

Вторая Печать есть знатная кровь, которую в час ужаса воспламеняет избранный.

Каменные великаны, что подпирают небо, стерегут Третью Печать, и лишь щедрое подношение отворит тайник.

«Сказание о Вокализе»

Глава I

Маленький Леннарт завороженно наблюдал за разминкой мамы, одетой в чёрное трико. Оделия ухватилась одной рукой за поручень, изящно отвела ногу назад и легко подняла её выше своей головы. Потом танцовщица вытянула свободную руку, всей позой напоминая ласточку, скользящую по воздуху.

В саду, на который открывался вид через окна танцевального зала, оживлённо щебетали синицы. Хотят летать вместе с мамой – вообразил Леннарт, ненадолго отвлёкшись на пение птиц.

Закончив тянуться, Оделия кивнула пожилому мужчине, стоящему в противоположном конце зала. Убедившись, что танцовщица приняла начальную позицию, мужчина положил скрипку на плечо. Смычок заскользил по струнам, и спокойная музыка поплыла по залу, перекрыв птичьи голоса и шелест листьев за окнами.

Поймав внимательный взгляд сына, Оделия улыбнулась и провела носком по полу, очертив полукруг, а затем привстала на полупальцы. Магическая сила откликнулась на первые движения танцовщицы, знаменуя это ветром, ворвавшимся в зал, взъерошившим соломенную шевелюру Леннарта и колыхнувшим подол юбки няни. Воздушные потоки облетели помещение и взвихрились вокруг Оделии, задорно поигрывая её длинными золотистыми волосами, собранными в хвост.

Скрипач сменил мотив и ускорил музыку. Оделия сорвалась с места, семеня на цыпочках так быстро, что её поступь сливалась в одно движение. Танцовщица словно парила над полом. Леннарт спрыгнул с лавки и захлопал в ладоши, когда вокруг мамы загорелись искорки, мельтешащие, будто рой светлячков. Когда магия только-только собирается вокруг искусника, то далеко не всегда различима для глаз, но Оделия мысленно приказала ей проявиться, желая обрадовать пятилетнего сына.

Танцовщица закружилась и расправила руки. Стремительные па Оделии оставляли за собой яркие шлейфы, как если бы к её запястьям и стопам были привязаны сияющие ленточки, хотя Леннарт прекрасно понимал, что никаких ленточек нет и дело в волшебстве. Подражая маме, мальчик пустился в головокружительную пляску, чем вызвал у няни благосклонную улыбку.

Родители не раз предупреждали Леннарта, что нельзя приближаться к искуснику в момент чародейства. Но мальчик так самозабвенно отдался собственному танцу, что не заметил, как очутился рядом с мамой. Опомнилась няня и заспешила к Леннарту, тут же остановилась Оделия, словно её грациозные ноги налились свинцовой тяжестью. Потухли магические огни, и стихла музыка скрипки.

– Отведи Ленна, – повелела Оделия няне, схватившей мальчика за руку.

– Ну ма-ам, – обидчиво запротестовал Леннарт, – я хочу посмотреть на танец!

– Дорогой мой, дальше танец будет опасным, – терпеливо сказала Оделия. – Обещаю, в следующий раз потанцуем больше. Но сейчас мне нужно призывать грозную магию и тебе находиться здесь никак нельзя.

Сколь бы жалобно не хныкал Леннарт, мама осталась непреклонной.

– Когда вырасту, хочу танцевать как мама, – заявил Леннарт няне, когда они покинули зал.

– А хочешь быть скульптором, как папа? – поинтересовалась няня.

Если Оделия допускала мальчика любоваться разминкой и некоторыми танцами, то поглядеть на серьёзную работу папы почти не доводилось. Самое больше, что выпадало Леннарту, так это недолго постоять у порога мастерской и увидеть статуэтки причудливых существ, гнездящихся на табуретах; вдохнуть смесь резких запахов, идущих от красок и смолы. А затем разгоревшееся детское любопытство гасилось мягким, но неуступным требованием отца уйти. Как и Оделия, Арден опасался, что не уследит за сыном, и он прикоснётся к опасному магическому артефакту, или же сломает что-нибудь. К тому же когда творится волшебство, искуснику нужно быть предельно собранным и не отвлекаться на окружение.

Но, как и Оделия, Арден иногда всё же радовал Леннарта приятными мелочами своего Искусства, даря зачарованные фигурки сказочных зверей, которые передвигались и издавали звуки, как если бы были живыми. Вот только Леннарт нечасто видел сверстников, так что не перед кем хвастаться рукотворными зверушками. Арден и Оделия редко вместе с ним наведывались в гости, и ещё реже принимали гостей у себя, а потому друзей для игр у Леннарта не бывало. И это при том, что родители находились в доброжелательных отношениях с богатыми семьями, живущими по соседству, на той же самой площади, окружённой особняками и многоэтажными зданиями цехов.

Эта площадь была одним из немногих просторных мест в городе Вирма, с высоты птичьего полёта выглядевшим как паутина настолько узких улочек, что козырьки крыш почти соприкасались друг с другом, сохраняя между домами полумрак даже в самый яркий день.

– Можно как папа. Сделаю себе много фигурок! – Леннарт принял задумчивый вид. – Или буду играть как дядя Ансельм.

– Дядя Ансельм молодец, одно удовольствие слушать его скрипку. И хорошо играет для танца матушки, – поучительно сообщила няня. – Но, увы, родился Бездарным! Без Таланта музыка не подчиняет магию. Так что если станешь как Ансельм, то будешь годен только услаждать слух богатых господ, да помогать репетировать Одарённым.

– Зато мама не выгонит из зала! – парировал Леннарт, до конца не понявший всех слов няни, но возмущённый её уничижительным тоном в отношении дяди Ансельма.

Помимо отцовской мастерской было ещё одно место, будоражащее воображение Леннарта: в противоположном от танцевального зала конце особняка находился подвал. Папа всегда спускался туда один, и тогда мальчик, случалось, прислонялся ухом к запертой двери подвала, либо заглядывал в замочную скважину. Но ни слух, ни взгляд ничего не улавливали, кроме тишины и темноты. Когда же Леннарт заставал отца выходящим из запретного места, то последний имел очень усталый вид и отмахивался от детских расспросов. Если Леннарт интересовался у мамы о том, что хранится в подвале и чем там можно заниматься, то неизменно слышал:

– Ничего интересного.

Подметив разочарование в глазах мальчика, мама добавляла:

– Когда подрастёшь, то будешь помогать папе в мастерской. И в подвале…

Вечером того же дня, когда няня сказала о непримечательной доле Бездарного музыканта, Леннарт, как обычно, играл в детской. Прежде чем отлучиться по другим делам, няня заверила, что скоро вернётся, и наказала мальчику дальше «гонять зверушек» не выходя из комнаты.

Оставшись в одиночестве, Леннарт окинул взором волшебный зоопарк, суетящийся под ногами: единорог грациозно выстукивал копытцами чечётку; грифон широко расправлял крылья; неопалимый огонь изрыгал дракон, казавшийся грозным, несмотря на миниатюрный размер; и неподвижный лев – самая что ни на есть обычная деревянная фигурка без магических изысков. К этому часу Леннарту успели наскучить игрушки, а потому он хлопнул в ладоши и все зачарованные звери, повинуясь команде, замерли, как деревянный лев.

Пренебрегая запретом, мальчик прихватил детскую лютню и вышел из комнаты. Бесцельно блуждая по особняку и непрестанно цепляя пальцами бутафорные струны, Леннарт набрёл на вход в подвал. Бросив взгляд на дверь, Леннарт обнаружил, что она приоткрыта. Рука мальчика застыла, так и не успев в очередной раз дёрнуть струны.

Он долго всматривался в изношенную грубо сколоченную дверь, так не похожую на прочие двери особняка, – узорчатые и лакированные – словно её сорвали с ветхого сарая и почему-то приладили здесь. Леннарт прислушивался, стараясь уловить стук шагов отца, который наверняка где-то рядом, и гадал: «Он сейчас внизу? Или ненадолго ушёл?» Но время шло, отмеряемое ударами маленького сердца как маятником часов, и этот ритм так и не сбил топот отца. Тогда Леннарт отважился.

После толчка дверь протяжно заскрипела, медленно отворяясь и показывая лестницу, уходящую во мрак. От страха перед тьмой, скрывающей нижние ступеньки, Леннарт вцепился в лютню. Но всё же любопытство перевесило боязнь и Леннарт начал спуск, делая короткие паузы между аккуратными шажками. После нескольких пройденных ступенек воздух стал холодным и затхлым.

Спустившись, мальчик оказался в коротком коридоре с поворотом в конце. Из-за угла струился красноватый свет, и не похоже, что он исходил от факела или светильника. Леннарта уколол страх, так и подмывавший броситься наверх. Но Леннарт не сдвинулся с места. Представилось, что стоит лишь обратиться спиной к коридору, как мрак, разделявший лестницу и алое свечение, породит голодных чудовищ, которые схватят нарушителя и утащат в царство теней.

Вдруг так захотелось услышать, как папа спускается по лестнице, как громко бранится за пребывание в запретном месте. Правда, он редко повышал тон и никогда не прибегал к воспитанию розгами. Но сейчас Леннарт обрадовался бы самому строгому наказанию от папы, лишь бы он оказался рядом и одним своим присутствием разогнал чудищ темноты. Однако папа всё не приходил, и мальчик оставался один-одинёшенек против полчищ демонических тварей. Он готов был клясться, что видит монстров, щёлкающих острыми зубами и пригибающихся к полу перед нападением. На взрослых надеяться поздно: теперь либо бежать, но оказаться пойманным, либо свернуться калачиком и кричать. Исход одинаков, что не делай. Либо…

Леннарт раз-другой провёл пальцами по струнам лютни и вообразил себя могучим искусником, творящим боевую композицию. Он представил, как музыкальное чародейство вызывает огненный вихрь, проносящийся через коридор. Как обожжённые чудовища с воплями бегут прочь так же быстро, как и тени, изгнанные светом магического огня.

Воодушевившись, Леннарт без колебаний пошёл в конец коридора, не переставая позвякивать игрушечным инструментом и теперь твёрдо намереваясь дойти до конца, чтобы разгадать тайну этого места.

Но когда мальчик повернул за угол, то впал в ужас, перед которым детские фантазии о себе, как о боевом искуснике, оказались бессильны. Леннарт стоял на пороге комнаты, напоминавшей скульптурную мастерскую отца, но только искажённую до чудовищного вида. Единственным источником света был непонятный рисунок, занимавший большую часть пола, и окружённый причудливыми каракулями. Контуры рисунка излучали красноватое сияние, освещавшее ряды статуй, что в свою очередь отбрасывали гротескные тени. Но если в обычной отцовской мастерской скульптуры радовали взор величавым видом, то здешние скалящиеся горгульи вызывали отвращение и опаску. Леннарт приметил на столах склянки с прозрачной жидкостью, в которых покоились тушки животных.

Взгляд мальчика тревожно блуждал по уродливой мастерской, пока не остановился на голове одной из скульптур. Словно почуяв это, статуя ожила, с хрустом повернувшись к Леннарту. Их взоры встретились: расширившиеся от страха голубые глаза против огоньков, вспыхнувших в больших пустующих глазницах.

Это подрезало сети ступора, опутывающего Леннарта. Он кинулся обратно и мигом проскочил коридор. Мальчику казалось, что его слух улавливает частый скрежет когтей. Значит, тварь скачет следом и наверняка уже хищно протягивает лапу, чтобы поймать за ногу. То и дело спотыкаясь и падая на четвереньки, но не чувствуя боли в ушибленных коленях, Леннарт миновал лестницу, перепрыгнул через порог и захлопнул злополучную дверь. Но на этом бегство не прекратилось: мальчик поспешил в детскую, оглашая особняк плачем.

– Что случилось?! – встретилась няня. – Ударился?! Ох, Дирижёр, просила же не уходить! Что случилось-то?

– Ма-ма! Ма-а-а! – только и мог реветь мальчик.

Через минуту он был в родительской спальне, рядом с Оделией.

– Что тебя напугало? – спросила Оделия, усаживая Леннарта рядом с собой на кровать.

– Чудища! – хныкнул Леннарт.

– Где ты их видел?

В ответ Леннарт только всхлипнул, боясь рассказывать правду о спуске в подвал. Вдруг мама будет ругаться?

– Не плачь, – Оделия погладила мальчика по голове. – Я – волшебница. И папа сильный искусник. Вместе мы защитим тебя от чудищ!

Оделия не заподозрила в словах Леннарта чего-то необычного, посчитав, что его напугало разыгравшееся воображение, помноженное на детскую впечатлительность.

– Не плачь. Завтра будем долго танцевать вместе. Я сделаю так, что вокруг тебя засверкает мно-ого звёздочек.

Успокоившись, Леннарт положил голову на колено мамы.

– Семья всегда будет рядом, – вполголоса приговаривала Оделия, поглаживая светлые волосы сына. – Кроме семейных уз нас связывают узы высшего долга, возложенного императрицей давным-давно. Потому каждый из семьи Аруэрисов важен, каждый Аруэрис должен защищать родных. Ведь нашему роду императрица доверила великий секрет…

Притихший Леннарт ничего не понял из сказанного мамой о долге, но ощутил всю ту серьёзность, ту печаль и, одновременно, мечтательность, что несли в себе материнские слова. Мальчик подумал, что раз это важно для мамы, то должно быть столь же важным и для него.

Оделия убаюкивала Леннарта, пока воспоминания об ожившей демонической статуе не опустились в глубь памяти, словно позабытый кошмар. Когда Леннарт сомкнул глаза, мама тихо запела. Но не те колыбельные, которые вечерами мальчик слышал от няни. В песне мама желала, чтобы в грёзах сыну привиделась широкая река, неутомимо несущая воды через сказочную цветущую страну. Страну, где величественное Древо удерживает небосвод раскидистыми ветвями. А под пышной сенью древесного великана сияет город, в котором мудро правят мужчина и женщина, вечно обнимающие друг друга. Люди из ближних и дальних королевств приходят к гигантским корням, чтобы получить благословение неразлучной пары. Погружаясь в дрёму, Леннарт понадеялся, что во сне посетит ту прекрасную страну…

Песню Оделии прервал Арден, заскочивший в спальню. При виде взбудораженного отца Леннарт прижался к матери, готовясь услышать ругань за недавнюю вылазку. Арден подошёл вплотную и резко протянул руку к сыну. Леннарт зажмурился, ожидая взбучки, но вместо этого ощутил, как отец осторожно погладил его по щеке.

– Спи, сын, всё нормально, – Арден пытался говорить спокойно, но его дрогнувший голос выдал волнение.

– Что такое? – шёпотом спросила Оделия.

– К нам вот-вот заглянут братья.

– Известие от птахи?

– Да.

– Я подойду, только Ленна уложу спать.

– Ма, ты куда?

– Скоро вернусь, – Оделия накрыла его одеялом и задула свечу.

Одиночество в тёмной комнате оказалось настоящей пыткой для Леннарта. Так некстати вспомнился монстр из подвала. Воображение навязчиво рисовало чудовище, засевшее под кроватью. Леннарт закутался в одеяло с головой и внимательно прислушивался. В каждом шорохе чудился скрежет когтей. Представлялось, как костлявые лапы шарят по краю ложа, ища ноги, за которые не удалось схватиться в подвале.

С первого этажа донёсся топот. Появление гостей, упомянутых отцом, развеяло ночные страхи. Леннарт откинул одеяло и побежал в прихожую, чтобы притаиться за углом и подслушивать.

* * *

Семеро путников побросали дорожные сумки на пол просторной прихожей. Двое держали при себе оружие: у одного меч в ножнах, а у второго заряженный арбалет. У остальных имелись футляры для музыкальных инструментов.

– Кайл, надеюсь, вы были достаточно осмотрительными, прежде чем сунуться сюда, – холодно сказал Арден, обращаясь к мужчине с мечом.

– Не беспокойся, Арден Аруэрис, – ответил Кайл, откидывая капюшон. – Ребята убедились, что слежки нет. Иначе бы мы обошли твой дом стороной. Надолго не задержимся, нужна лишь короткая передышка.

Он ещё не закончил говорить, как в прихожую залетела ворона. Описав круг над людьми, птица приземлилась на плечо Ардена. Тот невозмутимо склонил голову к вороне, будто прислушиваясь. В глазах птицы мелькали оранжевые отблески, вызванные отнюдь не светом настенных светильников. Та самая птаха, о которой упоминала Оделия.

Гостей не удивило поведение вороны и её хозяина. Все в группе Кайла знали, что Арден сейчас принимает в свой разум зрительные образы из памяти околдованной птицы.

Но вот перемены выражения лица Ардена были для гостей в новинку: от лёгкого раздражения оно перешло в крайнее изумление, так что скульптор открывал и закрывал рот, силясь высказаться, но не находя нужных слов. Когда Арден вновь посмотрел на Кайла, тот отшатнулся, встретившись со взором, переполненным злостью.

– Глупцы! – рявкнул Арден на опешивших гостей. – Говоришь, слежки нет?! Вы привели сюда Стражей!

Ворона расправила крылья, чтобы удержать равновесие на плече Ардена, когда он замахал рукой.

– Невозможно, – буркнул потрясённый Кайл.

После короткого замешательства гости поспешили расчехлить музыкальные инструменты. Кайл обнажил меч, а другой «брат» сорвал со спины арбалет.

– Защити нас, Игнирок! – Оделия потеряла самообладание, но только на мгновение. – Я позабочусь о Леннарте.

Арден кивнул ей, и супруга выбежала из прихожей.

– Где они?! – спросил Кайл, озиравшийся по сторонам и будто ждавший, что враг в любой момент ворвётся в помещение через окна или двери. – Стражи знают, что мы у тебя? Спрячь нас! Заявятся к порогу, скажешь, что никто не заходил!

– Ох, если бы всё было так просто, – ответил Арден. – Стражи знают, что вы здесь. Моя семья разоблачена! И они не будут вести разговоров, готовятся к штурму. Окружили особняк, их много… Нет времени на болтовню! Если хотите выбраться, то слушайте мои указания. Будем прорываться.

– Куда? – уточнил Кайл.

– За городские ворота.

– Да ты спятил! – вырвалось у Кайла. – Хоть представляешь, какой переполох надо устроить для этого? Лучше прорваться в трущобы! Пускай попробуют сыскать нас там.

– Нет! В местных низах осведомители Стражей. Надолго в городе не спрятаться. Пробиваемся через ворота. О переполохе не беспокойся, я устрою.

Не дожидаясь новых возражений, Арден быстро заговорил приказным тоном:

– Творите композицию против дальнобойного оружия и магии. Я призову подкрепление для ближнего боя.

– Щит Тьмы, сукины дети! – услыхал Арден голос Кайла, когда побежал в глубь особняка.

Ворона спрыгнула с плеча и перелетела на люстру в прихожей.

Арден подскочил к двери подвала, вставил ключ в замочную скважину, но обнаружил, что засов не задвинут. Уже спускаясь, скульптор порадовался, что забыл закрыть дверь. Оплошность оказалась очень кстати, ведь не пришлось тратить время на старый засов, который не всегда поддавался с первой попытки.

Влетев в мастерскую, Арден случайно пнул ногой какой-то предмет, и он отлетел к светящемуся рисунку.

– Леннарт, – изумлённо прошептал Арден, подобрав с пола игрушечную лютню.

Но не было времени на лишние размышления, и скульптор отбросил детский инструмент. Встав в центр рисунка, Арден развёл руки и отдал мысленную команду. Откликаясь на его зов, рисунок с каждым мигом разгорался всё ярче, пока не затопил мастерскую ослепительным сиянием. Из-под пола будто поднималось маленькое солнце.

Предстояло бросить в безвозвратный бой всё, что создано за последние годы.

В тот момент командир тех, кого Арден назвал Стражами, услышал музыку, доносящуюся из особняка. Стражи поняли: их присутствие раскрыто. Прогремел приказ штурмовать.

Ранее всю территорию вокруг особняка Аруэрисов окружили, а жителей соседних домов без объяснений отвели подальше от оцепления. Тех богачей, что отказывались выходить наружу и грозили деловыми связями, Стражи попросту выволокли на улицы прямо в ночных рубашках. Арбалетчики засели на верхних этажах и приготовились стрелять в любого врага, что высунется наружу.

На площадь выбежали три дюжины солдат, которые построились в два ряда и взяли наизготовку щиты, копья и палицы. Однако вместо того, чтобы пойти на штурм особняка, солдаты сомкнули щиты в сплошную стену, по-видимому, собираясь охранять от любых посягательств пространство позади себя.

Едва они выстроились в защитную линию, как на плацдарм за их спинами выбежала группа безоружных мужчин и женщин, облачённых в одинаковую синюю одежду – достаточно просторную и лёгкую, чтобы не сковывать движений. Показав не меньшую выучку, чем солдаты, безоружные люди быстро встали ровными рядами, но не тесными – у каждого человека хватало свободного места на расстоянии вытянутых рук.

Любой стратег Альтеронии, окажись он свидетелем начала штурма, понял бы, что главную опасность несут отнюдь не солдаты на площади, и даже не скрытые арбалетчики. Наибольшей силой обладали именно люди в синем, хотя неискушённый наблюдатель мог счесть их присутствие на поле боя излишним, а то и вовсе нелепым. Но только до той поры, пока они не нанесут удар.

Громыхнули барабаны, разнося гулкое эхо по улицам и знаменуя начало магической композиции. Из тени переулков вышел десяток музыкантов, держащих разные инструменты. Люди в синей форме начали синхронный танец сразу, как только стук по барабанам сложился в бодрый ритм. Ноги танцоров замелькали, звонко ударяя каблуками по мостовой при каждом шаге или прыжке.

Те жители, которых городская стража вытолкала из домов, и зеваки, шатавшиеся за внешней стороной оцепления, прекратили болтовню, как только их слуха достигла барабанная дробь. Не видя происходящего на площади, горожане с интересом слушали ритмичную музыку, хотя концерт посвящался вовсе не им.

В грохот влилось тонкое звучание струнных инструментов, иногда разбавляемое гудением труб. В музыкальном мотиве марша ощущалось нечто тяжёлое и воинственное, нарастающее с каждым мгновением и грозящее взорваться с последней сыгранной нотой. Ускорились танцоры, проделывая руками витиеватые движения, и скачками разворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Групповой танец был настолько синхронным, что казалось, будто пляшут зеркальные отражения одного единственного мастера. Солдаты имели приказ неотрывно следить за особняком на случай прямого нападения или выстрела, – враг мог попытаться прервать композицию Стражей – но даже они не смогли удержать себя от того, чтобы хоть разок покоситься назад и мельком увидеть великолепный танец.

Магической силы набралось столько, что она уже не могла оставаться незримой и неслышимой. В музыку вмешался шум ветра, поднимающего дорожную пыль. Стопы танцоров засияли волшебным светом, так что их бодрая поступь слилась в сплошное мельтешение золотистых шлейфов. На всей улице заметно посветлело, ночная тьма скрылась в проулках, хотя нигде не было видно источника сильного света. Композиция близилась к завершению.

Но и группа Кайла не бездействовала: его квинтет исполнял собственную музыку, разительно отличавшуюся от красивого гармоничного творчества Стражей. Один «брат» раз-другой ударил пальцами по струнам расстроенной лютни, не особо заботясь о чистоте звучания. Второй вразнобой долбил барабан ладонями как обезьяна, колотящая по инструменту ради забавы. Третий задул во флейту так усердно, будто хотел уподобиться кузнечным мехам, аж лицо раскраснелось от напряжения и нехватки воздуха. Последние двое заелозили смычками по скрипкам, производя звуки, схожие с пронзительным скрежетом тяжёлой двери, болтающейся на ржавых петлях.

Будь группа Кайла Бездарными артистами, выступающими на ярмарке, народ закидал бы их грязью, а после ещё наградил шквалом тумаков. У неподготовленных слушателей эта какофония могла вызвать лишь душевные, а то и плотские муки. Тем не менее, беспристрастный слушатель, способный хоть на время подавить в себе эстетическое чувство, уловил бы в искажённом музицировании подобие ритма. Квинтет не просто насиловал инструменты, а именно играл, творя композицию по правилам, отличающимся от общепринятой теории музыкального волшебства. И главным доказательством того, что творчество группы Кайла имеет структуру, было отчётливое проявление магической мощи.

Под потолком прихожей заклубились сгустки тьмы, похожие на чернила, смешивающиеся с водой. Пока квинтет музицировал свою фантасмагорию, тьма неторопливо плыла вокруг люстры. Сидевшая на ней ворона каркнула, но не выказала беспокойства. Она будто ощущала, что это чародейство имеет ту же природу, что и тёмная магия хозяина-скульптора, а потому опасаться нечего. Чёрные клубы всё нарастали, пока не приняли форму сплошного купола, объявшего всё помещение.

Тем временем Оделия металась по особняку в поисках Леннарта, пока, наконец, не наткнулась на него на втором этаже, в коридоре, ведущем в гостиную.

– Стой! Стой на месте! – потребовала Оделия.

Ей хотелось крепко обнять сына и никогда-никогда больше не оставлять его в одиночестве. Но прежде необходимо сделать кое-что другое.

– Леннарт, не двигайся. – Уже спокойнее заговорила Оделия. – Увиденное может устрашить тебя, но всё равно никуда не ступай, пока не разрешу. Ладно?

Не дожидаясь ответа растерянного мальчика, мама начала шататься и постукивать каблуком, точно попадая в рваный ритм композиции, творимой в прихожей. Оделия собиралась танцевать, но совсем не тот красивый грациозный танец, который обычно восхищал Леннарта.

Оделия выгнула спину и свесила голову; развела руки и расслабила кисти так, что они болтались как тряпки; свела колени друг к другу. Такую искривлённую фигуру человек принимает разве что только после смертельного падения с большой высоты, когда конечности ломаются. Затем Оделия исступлённо задёргалась, будто попав под власть падучей болезни.

– Мамочка! – крикнул Леннарт.

Он хотел прильнуть к матери, ухватить её за колени, чтобы остановить эти жуткие судороги. Но, в тоже время, мальчика так испугали кривляния Оделии, что он едва сдерживал желание отбежать подальше. В итоге Леннарт не сдвинулся с места, со слезами на глазах наблюдая, как мама трепыхается, словно марионетка под рукой пьяного великана.

Даже самого бравого вояку сковало бы оцепенение, увидеть он те силы, что притягивает уродливый танец. Заколыхались огоньки свечей ветвистого канделябра, стоящего рядом. На стенах коридора появились кровавые разводы, и тёмные капли наперегонки заскользили к полу. Тень Оделии более не драгалась, став неподвижным рисунком, на котором Леннарт разглядел поблескивающие глаза.

Мама стиснула зубы и зарычала. За спутанной чёлкой, прыгающей от резких движений Оделии, Леннарт увидел яростную гримасу – выражение, которое мальчик никогда не наблюдал на лице мамы. Даже когда она очень раздражалась, что само по себе бывало редко, Оделия не кривила подобную рожу. Леннарт скорее поверил бы в то, что мама попросту надела устрашающую маску.

Но словно этого было мало, кожа, а затем и мышцы Оделии обрели прозрачность. Исчез утончённый нос, явив костяной бугорок и носовое отверстие. Пропали очертания губ, показав сомкнутые челюсти. Оголились скулы и надбровные дуги, а вот глаза сохранились, придав и без того ужасающей Оделии чудовищный вид.

Выдерживать это было уже выше сил Леннарта. Он спрятал лицо ладонями и глухо зарыдал. Если мама и заметила плач сына, то виду не подала, продолжая демоническую пляску.

Вокруг Оделии и Леннарта лениво заклубился тёмный вихрь, похожий на тот магический мрак, что творился в прихожей. Через полминуты он окутал пару непроглядным коконом.

Когда стихла какофония из прихожей, Оделия дёрнулась последний раз и замерла. Развеялись чёрные облака; тень позади вновь повторяла позу танцовщицы; кровь исчезла со стен, не оставив пятен; а пламя свечей горело безмятежно.

– Мой мальчик.

Оделия старалась говорить как можно ласковее, хотя её голос звучал хрипло после надрывного рычания во время танца. Она отвела назад свои спутанные пряди, взмокшие от пота, и присела на корточки рядом с Леннартом. Мальчик вздрогнул, когда Оделия аккуратно прикоснулась к нему.

– Прости, дорогой, – прошептала она, утирая слёзы сына. – Так надо было, чтобы защитить тебя. Не плачь. Иди ко мне.

Взяв на руки Леннарта, Оделия поспешила в прихожую, где по-прежнему находился Кайл со своими соратниками.

Едва Оделия присоединилась к группе, Стражи завершили композицию. Уши заложил пронзительный свист ветра. Затрещали оконные рамы. Пол заходил ходуном, и закачалась люстра, грозя упасть на головы людей. На сей раз ворона упорхнула искать более устойчивое место. Стулья и маленький столик бросило в стену. Массивную входную дверь едва не вырвало из проёма: она распахнулась настежь и покосилась, удержавшись всего на одной петле. От встряски Оделия чуть не уронила Леннарта, а группа Кайла попятилась, но все в прихожей остались на ногах. Воздушный порыв, каменные осколки и даже взметнувшаяся пыль обошли людей стороной – Щит Тьмы сработал.

– Ударили Воздушным Тараном, – сказал флейтист.

– Не похоже, что бьют на поражение, – в свою очередь заметил Кайл, оглядев разруху в помещении. – Сдерживают силу…

Кайл хотел сказать что-то ещё, но его прервала прибежавшая няня, одетая только в длинную ночнушку.

– Что ж такое творится, миледи, что творится!? – запричитала служанка, подходя к Оделии.

Не тратя время на слова, она схватила няню за шиворот и потащила её к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Сиди тут и не высовывайся! – приказала Оделия, заталкивая охающую женщину под лестницу.

Снаружи донёсся тяжёлый топот и лязг. Музыканты отступили ближе к стене, а Кайл и арбалетчик загородили их. В дверном проёме показался громила ростом не ниже косой сажени. Без видимых усилий одной рукой поигрывая палицей, которую с трудом подняла бы и пара молодцев, второй рукой великан придерживал массивный щит. Кожа новоприбывшего поблескивала и носила медный оттенок.

– Голем! – крикнул Кайл.

Стражи не решались бросить на штурм живую силу, верно рассудив, что противник пока способен отразить прямой натиск. А потому скульпторы повели в бой свои прочные творения.

Арбалетчик нажал на спусковой рычаг. Болт со звоном пробил лоб гиганта и застрял внутри головы. Однако голем только пошатнулся… и продолжил наступление, как ни в чём не бывало. Кайл запаниковал, сознавая своё бессилие: клинок оставит на броне скульптуры разве что царапину. У квинтета уже не хватало времени для сотворения боевой композиции, нечем противостоять голему, а значит остаётся только бежать в глубь особняка.

Но в этот момент в соседних помещениях раздался уже знакомый топот и лязг: големы пролезли внутрь через окна и окружали прихожую, перекрывая пути для бегства.

– Нет! – Оделия ещё сильнее прижала к себе затихшего Леннарта.

Только сейчас объявился Арден.

– Сме-ерть!! – заорал он, указав рукой на медного гиганта.

Из-за спины Ардена выпрыгнула тварь, смахивающая на помесь большой лягушки и волка. Существо было слеплено из глины, что, впрочем, не стесняло его движений: магия создателя придала ожившей скульптуре пластичность и лёгкость. В два скачка рукотворный монстр преодолел расстояние, разделявшее от голема. Третий прыжок медный воин встретил ударом щита. С гулким звоном статуя монстра разлетелась на осколки.