Текст книги "Небытие. Демиург"

Автор книги: Андрей Респов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Андрей Респов
Небытие. Демиург

Пролог

За десять миль до Тогенбурга кибитку накрыло пеленой ливня. Ненастье собиралось весь длинный летний день, воздух густел, превращаясь в мутный сироп. Но, когда, казалось бы, должно было прийти освобождение с вечерней прохладой, небеса Небытия разверзлись проливным дождём.

Небесные воды быстро загнали отпрысков мамаши Хейген под тент. Дремлющий всю дорогу Гуггенхайм, недовольно ругаясь, втянул свои морщинистые зелёные ступни внутрь фургона. Бруно накинул пропитанный маслом плащ на голову и спину, сидящей на облучке матери.

За несколько минут сухой и наезженный тракт превратился в широкий и мелкий ручей.

– Холиен, слышь, Холиен! А Грандмастер Воды может оторваться от мыслей о всемирном счастье и сотворить большой зонтик? – ехидно поинтересовалась Маттенгельд Хайгуринн, пихнув мокрой рукой зачитавшегося «Алхимией» Эскула.

Я поёжился. С дождём пришёл пронизывающий холодный ветер. Сидящие в фургоне постарались натянуть на себя даже старые шкуры, которыми укрывались по ночам. Мда. До города плестись будем ещё как минимум час-полтора. Дети точно простынут. Ману тратить всё равно придётся, хотя бы для излечения сопливых носов и больных голов. А вспомнив каким противным становится Гуггенхайм с разыгравшимся радикулитом… Уф. Нет. Я пробрался на место, рядом с мамашей Хейген и активировал Щит Воды малой интенсивности, подвесив его над фургоном и лошадьми. А чем коняшки хуже разумных?

Купол сдерживал как воду, так и холодный ветер. Но обмануть термодинамику не удалось. Холод продолжал пробирать до костей. Не хватало схлопотать пневмонию… Бессмертный Целитель, умерший от воспаления лёгких, – это уже какой-то фарс. Зато, кушайте, мастер Холиен, свою новообретённую реальность полной ложкой!

Спине неожиданно стало тепло, и кто-то горячо задышал в ухо.

– О, мастресс Золано, вы проснулись…

– Мастер Холиен, – Эскул услышал едва сдерживаемый зевок, – скоро ли Тогенбург?

– Скоро, мастресс Прима, скоро… – хриплый голос мамаши Хейген, успевшей раскурить свою любимую трубку, вмешался в нашу беседу.

Всё уже было тысячу раз обговорено и решено. Прима Обители Трёх Сестёр за эти дни отошла от ужаса, пережитого в Варрагоне. К монахине вернулось самообладание и даже какая-то аристократическая спесь. Она уже здорово надоела нашей компании своими нравоучениями и попытками помочь Хейген в готовке, а Гуггенхайму – в варке его эликсиров. И преуспела во всём этом настолько, что гоблин и гнома не могли дождаться великого часа расставания в Тогенбурге.

Из кибитки раздалось ворчание Гуггенхайма:

– Сколько раз говорить, Эскул. Не бросай ты так книги! Почитал – заверни в сухую тряпицу. Что за безответственность…

– Простите, учитель…

Интервалы между раскатами грома становились всё меньше. Мне показалось, что очередная вспышка ослепительной молнии закрыла небо от горизонта до горизонта. Мамаша Хейген высунула покрасневший нос из-под капюшона, изумлённо вытаращив глаза:

– Подгорнова борода! Это что за…

Небо над трактом, по которому ехала кибитка за несколько минут сменила цвет от лилового до золотисто-жёлтого. Сполохи молнии брызгами разбежались по небосводу, вспыхнула и медленно стала тускнеть гигантская золотая паутина. Щит Воды задрожал и распался, немедленно обдав мириадами холодных брызг пассажиров. Визг детей и ругательства Хейген потонули в рёве ураганного ветра.

Я поспешно попытался активировать Щит заново, отмечая краем глаза, что мана в Сфере Преобразования просела на добрую четверть. Ничего себе! Это что ж такое нас накрыло. Второпях новый Щит активировал с запасом. Да таким, что через него почти не стало видно пути. Он отрезал все звуки, а яркие сполохи светопреставления лишь тусклыми бликами играли на его поверхности, создавая причудливые радужные разводы.

– Ох, не знаю, Хейген… Первый раз такое вижу. Конец света какой-то…

– Вроде бы затихает? – вместе с любопытными рожицами близнецов, рыжей головёнкой Тоши и лохматой шевелюрой Бруно показался нос Гуггенхайма.

И действительно, пространство за мутным пузырём Щита просветлело. Я оглянулся на гоблина. Тот в недоумении пожал плечами, задумался и махнул мне ободряюще рукой. Щит Воды, повинуясь моей команде, растаял.

Вечерний небосвод был безукоризненно чист. Ни облачка, ни дымки, ни золотой паутины. Влажный воздух был почти не движим. Значительно потеплело. В раскисшей грязи тракта колёса кибитки и копыта лошадей создавали постоянную хлюпающую какофонию звуков.

Фургон замедлил ход. Обрадованная окончанию светопреставления, малышня спрыгивала на обочину дороги, с визгом и криками стала носиться в высокой влажной траве, обгоняя едва волочившихся лошадей.

– Тим! Том! А ну вернитесь! – мамаша Хейген стала править ближе к краю дороги, там потоки води уже поредели и грязь выглядела помельче, – вот сорванцы! До города всего ничего осталось…

– Да оставь ты их, Матильда. Засиделись пацанята… – проскрипел Гуггенхайм.

– Да? А стирать вечером их одёжку ты будешь, старый п… пройдоха? – Хейген делала вид, что сердится. Хотя продолжала умильно улыбаться, глядя на игры близнецов.

– Ой, да ладно тебе! Рубахой больше, рубахой меньше… Смотри, как радуются, козявки…

– А и то верно, мастер. Жизни радоваться надо. Что только она нам впереди приготовила. А, Холиен, не знаешь? В твоём мире тоже такие парады в небе бывают? Я вот четвёртую дюжину зим сменяла, а такого ни на Севере, ни на Юге углядеть не привелось. Разве, что Эйрик про сполохи, что у них с морозами над Кодебю приходят, рассказывал…

– Не сполохи это, Хейген, – я почесал затылок, – подобного я не только не видел, но и никогда не слышал о таком явлении. А к добру или к худу? Поживём – увидим, Маттенгельд Хайгуринн!

Глава первая

Тогенбург оказался маленьким, но чрезвычайно многолюдным городком. Его узкие улочки были полны грязи после дождя ещё больше, чем имперский тракт.

Все так утомились, что провожать Марию Золано, когда фургон подъехал к местной Обители пришлось мне одному. Короткие пожелания доброго пути. Вежливые кивки Примы, скупые улыбки – и вот я уже стучу в старые щелястые ворота приземистого одноэтажного здания, очень смахивающего на складской ангар в порту Варрагона, только намного более пристойный, с выбеленными стенами и узкими оконцами-бойницами.

Первая же открывшая нам Сестра, увидев Марию Золано, ахнула, прикрыла рот рукой и закудахтала на весь двор. На её призыв сбежались другие Сёстры. Приме было достаточно одного взгляда, чтобы унять переполох.

Привратница оставила створку полуоткрытой и вежливо отошла вглубь двора.

– Ну что, Мария, вот ты и почти дома. Обниматься будем? – я широко улыбнулся, заметив в глазах Примы лёгкое замешательство, – не переживай, маркиза, Эскул Ап Холиен – настоящий джентльмен, он тебя никогда не скомпрометирует. Даже ради того, чтобы посмотреть на твою реакцию…

– Два слова, Холиен, – Золано, как всегда, быстро справилась с внешними проявлениями своих чувств.

– Я весь внимание, мастресс, – не люблю мелодраматических прощаний. А интуиция мне подсказывала, что сейчас последует именно оно. Да и есть уже хотелось сильно. Я скосил глазом на фургон. Мамаша Хейген нетерпеливо крутила в руках вожжи.

– Мастер Холиен, спасибо тебе. Спасибо, что спас. Спасибо, что ты был у меня, Эс. Прощай и да принесёт тебе судьба любовь, надежду и веру. Да хранят тебя Три Сестры! – вот, значит, как, ошибся я. Обидно. Решила скрыть благодарность за вуалью послушничества. Ну-ну…

– И тебе спасибо, Маша! И прости, если что не так… – я развернулся, чувствуя спиной молчаливый взгляд Примы. А когда забирался в повозку, ворота Обители были уже плотно закрыты. Что ж, перевернул страницу. Я вздохнул. Не буду кривить душой, с облегчением…

– Но! Пошли, родимые! – мамаша Хейген сорвала фургон с места, прикрикнув на лошадей, – вот и хорошо, мастер Холиен, вот и ладно. К месту доставили, долг выполнили. Прямо гора с плеч, клянусь усами Подгорного. А то, не закуришь лишний раз или не пукнешь, да простят меня Три Сестры.

– Не любишь ты благородных хумансов, Матильда. Ой, не любишь! – я не стал забираться в фургон, а присел рядом с гномой на облучок. До постоялого двора ехать было совсем недолго, мы проехали его на въезде в город, по дороге к Обители.

– А я и у старших народов аристократов не жалую. У нас, у гномов, я считаю всё рациональнее устроено. Кто опытнее и надёжнее, тот и достойнее. Мы старост, глав, да что там, королей! Сами выбираем, всем обчеством. Во так!

– Демократия, значит, у вас?

– Не знаю, какая там дурократия, а ежели доверие народное не оправдал, так и выгнать могут. Совсем. А кому ты нужен-то, без своей земли, да без корней. Сухой побег. Ну, а ежели карман свой набить за счёт других пожелаешь, так прямая дорожка тебе в самую глубокую шахту. Да ещё и плюнут вослед попутно…

– Сурово у вас, Матильда…

– А ты как думал, Эс? Народ мы жёсткий, но справедливый. Чужого не возьмём, но и своего… лучше не подходи, – мамаша Хейген сурово сдвинула брови, но увидев искры в глазах готового прыснуть от смеха Эскула, не выдержала и улыбнулась, махнув в сторону квартерона потухшей трубкой, – всё тебе, мастер, смехуёчки… провокатор. Ты мне вот что лучше расскажи, герой-любовник ты наш. Прости, при Золано этой не спрашивала, постеснялась. Твоя северяночка про неё знает?

– Упаси Рандом, мамаша. Я не в том возрасте, чтобы невесте подробности про свои постельные приключения рассказывать.

– Молодец! Вот так дальше и… стой на своём. Мол, единственная и неповторимая, других только в мыслях, а тебя наяву! И дальше, в том же духе… Ну ты лучше можешь. Язык без костей. Ни про Марию, ни про Гудрун, ни про эту, как её… эээ всё во сне её имя твердишь. Лоос какая-то…

– Вот это да… – я просто не знал, что сказать, затем, немного помолчал, скрывая смущение, – а чего это ты Матильда заговорила об этом?

– А то, Эс! Котяра ты… тот ещё. Порадовалась я, что за ум начал браться. Невесту присмотрел. Вона куда отправились, чтобы, значит, разрешения просить! Половину земель пройти, да не самых безопасных… ради любимой. Уважаю. Да вот только и правду тебе здесь кто ещё скажет.? А? Отца-матери нет у тебя квартерон. Друзья-бессмертные далеко, по морям плавают. А я, старая гнома, глядишь, и сгожусь советом-то.

– Это ты-то старая, мамаша Хейген? Да тебя хоть сейчас в первую шеренгу хирда поставить, мало не покажется!

– Спасибо на добром слове, мастер. А и не молодёшенька. Такого кобелька, как ты уже и не заинтересую. Тьфу ты… Не о том я! Вот выбрал ты девушку, красивую, редкую, боевитую. В жёны позвал, с родом её сблизился, с матерью сговорился… Ну-ну, пусть и не крепко, но всё же пришли вы к решению, ведь так?

– Всё так, Матильда, только не пойму, к чему ты клонишь, мамаша…

– Ты не обижайся, Эс, но со стороны кое-какие вещи виднее. А дорога у нас дальняя, времени подумать будет много. А если останешься крепок в своём решении, значит, не права старая дура Маттенгельд Хайгуринн!

– Ладно, вижу не отвертеться мне от этого разговора. Что ты хотела мне рассказать?

– Ещё раз прошу, мастер не обижайся и не ершись. А только болит у меня сердце за тебя. Не всё ты ещё знаешь, а если и знаешь чего, то не придаёшь ему должного внимания. Всё в впопыхах, да на ходу… Ты с Натиенн о будущем когда-нибудь говорил, так, чтобы серьёзно: где жить будете, детишки там, хозяйство? Что? Не закатывая глаза горе! Ты ж посватался, квартерон…

– Гхм… как родная мама, честное слово, Хейген… Ты же сама сказала. Времени не было, – скрепя сердце, я решил всё же продолжить разговор. Зная характер гномы, понимал, не отвяжется, – не говорили ещё толком. Столько навалилось всего. Да и так понятно. Как в одной из наших книг написано: «…да прилепится жена к мужу своему…»

– Прилепиться жена? Это северянка-то, племянница юрла? Хе-хе… Самоуверенный какой! Вот скажи мне. Приехал ты в Ковен и всех там уговорил, убедил. Разрешили твоей единственной замуж за тебя идти. Совет освобождает её от обета, мамаша ейная, Сигурни прозываемая, радостно вверяет свою кровиночку тебе. Ты, конечно, парень красивый, видный. Но, заметь, не хуманс чистокровный. Хотя и маг, каких поискать. Любимая твоя теряет возможную судьбу возвышения по пути магии, а то и правительницей на Севере стать или мать в своё время на посту Вельвы сменить… Ради кого? Пришлого любимого? Да ещё и бессмертного! Молчишь?

Странно, но от слов гномы неприятный холодок начал пробегать по спине. Внутри всё клокотало от возмущения. Что эта маркитантка понимает в истинных чувствах? Но умом я всё же понимал, что не желавшая мне зла Хейген, правдой пыталась достучаться до мыслей, которые я гнал от себя последнее время. А ведь и правда? Вот поженились мы с моей Нати и зажили долго и счастливо. Дурацкая фразочка из сказки для детей младшего возраста. И только. А за ней-то самое интересное и начинается… Бездна!

– Вижу, зашевелились мозги у тебя, квартерон… Гергудрун тебе не говорила, почему она, Ведьма Ковена, видная, молодая и красивая орчанка довольствуется случайными связями с мужчинами и до сих пор не свила себе гнёздышка?

– Да я как-то не…

– Не прячь глаза свои кобелиные, Эс. Ничего тут постыдного нет. Согласись, думал, что характер у неё такой… гулящий. Бывает и такое, не скрою. А только не из такого теста Гудрун! Все Ведьмы, принявшие силу в Ковене, причастившиеся от Первоисточника и взявшие обет служения Долине Справедливости, становятся бесплодными.

– Вот тебе на…

– Не знал? Ещё одна причина, почему твоя любимая не очень тянется в Ведьмы… Женщина, самими Богами предназначенная оставить продолжение своё на земле в плоде любви беззаветной… Идёт с Ковеном против природы своей. А твоя невеста ещё и смелая до безрассудства!

– Это почему же? До безрассудства-то? – мне стало обидно за Нати.

– Потому, квартерон, что не шибко любит Ковен, когда против канона идут. Невыгодно ордену, да и опасно оставлять без контроля такую, данную богами силу! А ещё, дорогой наш Холиен, девочке своей должен по гроб жизни быть благодарен… Бесконечным своим веком ты не заметишь, как переживёшь и её юность, и зрелость, и старость… Обречён будешь, квартерон, наблюдать, как гаснет рядом твоя любимая, а если дети, внуки пойдут? Всех переживёшь! А ей терпеть твои неизбежные измены. Да, да, не криви лицо, красавчик. Ты-то будешь всегда молодым и рьяным Грандмастером!..

– Ты говоришь действительно страшные вещи, Маттенгельд Хайгуринн… – у меня перехватило дыхание и лоб покрылся испариной.

– Вот ещё о чём подумай, мастер Холиен. Знаете вы с северянкой друг друга без году неделя. Даже ложки соли вместе не съели… Ты вот уже второй месяц в пути, с нами, голью перекатной. А она с матерью, Вельвой Севера, некоронованной правительницей всех хирдов, от Ритании до Кодебю… Что там ей напоют по-родственному на розовое ушко…

– Хватит, Матильда! Я услышал… И позволь мне всё же самому решать. Сначала обещанное надо доделать до конца. А сомневаться в Нати? Какой я после этого мужчина? Или не хозяин слову своему?

– Всё так, Грандмастер, не серчай и руны свои погаси, скоро народ коситься начнёт, – я не заметил, как над головой закружилась золотистая карусель. Да, сумела гнома достучаться до потаённых страхов моих!

– Скоро там постоялый двор? – я решил прекратить неприятный разговор, смахнув карусель рун.

– Да вон уже виднеется…большой какой. Наконец, отоспимся в тепле, а не на сеновале. Постираться бы ещё не мешало да колёса в фургоне подремонтировать. Не то до границы не дотянем, – Маттенгельд Хайгуринн вновь превратилась в милую ворчунью. Лишь лукавый взгляд в мою сторону напоминал о предыдущей беседе.

– Мда, действительно большой. Не то что тот, который неделю назад проезжали. Гадюшник, да и только! Мне тамошние тараканы ещё долго сниться будут… Брр… А рожа у хозяина, как у висельника.

– Это в землях Эдгара Жадного? Хех! Кривой Дрю и так висельник. Его братья три раза из-под королевского суда выкупали. Мрачное местечко, ни за что бы не заехали. Да оно единственное в тех местах на тракте, где всегда есть овёс и чистая вода для лошадей. Ну и альвы редко заглядывают, знамо дело.

Я вспомнил странных постояльцев придорожной гостиницы. Седой благородной наружности мужчина, одетый, как воин, но без меча. С девушкой, которую он звал darnenn, со странно блуждающим взглядом и бледным лицом. Оба обретались в странной неподходящей компании хватких головорезов, что постоянно сновали во дворе.

– А пиво у них хорошее было! – Гуггенхайм, молчавший последние полчаса, вступил в нашу беседу.

– Кто о чём… старый ты… – Хейген шутливо хлопнула по лысине Алхимика, – тебе дай только волю, остался бы в том трактире на неделю.

– Нет, Матильда… не остался бы. Нехорошо там. Кровью пахнет… – хлюпнул носом всё же простудившийся Гуггенхайм.

– Вы тоже заметили, мастер? Думал одному мне показалось. Постояльцы эти странные, что с королевскими гардами и егерями приехали. Помните взгляды этих хумансов с красными от недосыпа глазами и грязными рваными плащами на плечах. Я ещё решил, что они загонной охотой промышляют… – из остановившегося фургона первым выскочил долговязый Бруно, чтобы открыть ворота постоялого двора, к которому мы, наконец, подъехали.

– Ты бы держался, сынок, подальше от всякого отребья! Не доведут такие знакомы до добра, – материнский подзатыльник придал ускорение Бруно. Как только удавалось низкорослой маркитантке доставать до затылка старшего сына?

– Да ладно мам! Нормальные они, королевские егеря. А у гардов знаешь какое оружие? – у парня блестели глаза, он раскраснелся, возмущённый незаслуженной обидой.

– Ой, да хватит уже, Бруно! Знаю я какое оружие вы там рассматривали. В кости небось играли, да служанкам под юбки заглядывали. Вот допросишься ты у меня, женю на первой же приличной девушке…

Бруно взял одну из лошадей под уздцы и начал заводить фургон на широкий двор, выискивая место под навесом. Долговязый отпрыск Хейген попытался реабилитироваться:

– Всё вы напраслину говорите, мама. Егеря – люди серьёзные, по королевской надобности в тех краях были. Вон, мастер Холиен не даст соврать, он даже лечил одного… – Бруно осёкся, взглянул на меня виновато, поняв, что сболтнул лишнего. Хейген, отдав вожжи Гуггенхайму, спустилась с облучка и подошла ко мне:

– Это что такое, мастер Холиен? Почему я узнаю только сейчас про какие-то дела моего сына, да ещё и с квартероном в компании? – видимое спокойствие гномы не могло меня обмануть, а тяжесть её кулака я хорошо помнил.

– Эээ… ничего особенного, Хейген. Я и не думал о таком пустяке. Бруно и правда засиделся с этими егерями. А потом привёл ко мне одного из них. Тот маялся болями в… мужском месте. Лепетал что-то про случай на охоте, что, мол, мочится кровью. Ну я и потратил на него два Средних Исцеления. Они и расплатились даже… бочонком пива. Гуггенхайм оценил… – под укоризненным взглядом гномы я, кажется, понял, что в чём-то опять сглупил.

– Ох, мне, – маркитантка махнула на меня рукой и отвернулась, помогая спускаться из фургона младшим детям, – когда ты только Холиен поймёшь, что много денег не бывает, а за работу надо брать верную плату! Пива бочонок! Надо же! Выпить и поссать – вот и вся твоя плата, Целитель! Сам сказал, егеря по королевской надобности в тех краях обретались. А значит, при деньгах!

Мда, в такие моменты мне действительно было нечего сказать. Кругом права гнома. Не привык я ещё быть бережливым и помнить от том, что в этом мире, всё, что касается денег, побуждает хумансов тебя в первую очередь надуть, облапошить. А за проявленную жадность и скупость только прибавится уважения…

– Ладно, давайте устраиваться. Все устали, да и солнце садится. Холиен, не вздумай сам с трактирщиком об оплате договариваться! Соришь золотыми квартерон, как конюх опилками…

Нам достались две неплохие комнаты. Я, Гуггенхайм и Бруно заняли меньшую, с двумя широкими кроватями, а Хейген с младшими детьми – большую. Перекусили быстро, холодным мясо с овощами и завалились спать. Я сам умотался сегодня так, что впервые богатырский храп Гуггенхайма ничуточки мне не мешал.

Уже на грани сна и яви вернулся мыслями к разговору с гномой, в памяти всплывало то улыбающееся лицо Натиенн, то почему-то рыжая морда того королевского егеря с ушибленными яйцами, то телега с ящиком, похожим на гроб…

* * *

Ух! Выспался знатно! И что удивительно, ни клопов, ни тараканов. Надо будет у хозяина спросить, как он такого добился. Может, травки какие…

Вот она, дороженька средневековая довела… отсутствие клопов уже за счастье почитаю. Аккуратно встал, чтобы не потревожить спящего на большей части кровати Бруно, раскинувшего руки и ноги в вольном полёте сквозь царство Морфея. Летает, наверное, во сне ещё пацан… Гуггенхайм, наоборот, свернулся в клубок, стащив на себя все имеющиеся в наличии овечьи шкуры. Его храп из-за всего этого вороха напоминал эхо в глубоком ущелье.

Постоялый двор хоть и находился в черте города, а из удобств была только отхожая яма на заднем дворе с подозрительно скользкими краями. Плюнул. Сделал свои дела, отступив от края на шаг, а результат смыл Водным Бичом. Мда, есть и такие преимущества у Грандмастера Магии Воды, однако.

Город уже проснулся, по улице, на которую выходили окна трактира грохотали тележные колёса, тачки крестьян из пригорода. Хейген говорила, что Тогенбург последний хумансовый город на нашем пути, дальше имперский тракт сворачивает на запад, а наша дорога в Пограничье.

По совету маркитантки мы выбрали для переноса к южным отрогам Срединного Хребта тот из больших порталов, что держали половинчики в своей столице Эмеральде. Гному и гоблина не пугал путь в триста лиг, так как альтернативой был имперский тракт, шедший до столицы Королевства Марантии по самой границе земель Светлых альвов. Соседство с остроухими в связи с событиями в Варрагоне не способствует спокойному путешествию.

Мои спутники решительно настаивали на совместном перемещении до самого Подгорного Королевства. Насмотревшись на то, что творили почитатели Великого Альва на вновь отвоёванных у хумансов землях, Хейген решительно отвергла мои аргументы о том, что уж древних-то остроухие не тронут. Помнится, закурив трубку, она задумчиво пробормотала:

– Альвы, может, и не будут мелочиться, но за ними Орда. А уж клыкастые своего не упустят. Тем более Чёрные… Как ты там таких называешь, Эс? Обезбашенные отморозки… Поэтому едем в Эмеральд. И точка!

Я умылся у поилки для лошадей. Ночью ещё раз прошёл дождь, и вода была чистой, пахла деревом и немного овсом. Отсюда были хорошо видны открытые настежь городские ворота, в которые понемногу вползала жиденькая колонна городских гостей. Сонные стражники взимали положенную плату. Вдруг воины засуетились, количество их как-то сразу увеличилось втрое.

В воротах показалась группа всадников в серых плащах, почти сливающихся цветом с мастью их лошадей. Один из них откинул капюшон и наклонился к начальнику караула, выделявшемуся начищенной кирасой, сверкавшей в лучах восходящего солнца, как новая серебряная монета.

Сержант что-то говорил всаднику, затем отошёл, отсалютовав палашом людям в плащах.

Делать было до завтрака решительно нечего, и я решил понаблюдать за этой группой, загадав про себя, остановятся они или нет в нашем трактире… Ехали серые плащи друг за другом, смотря прямо перед собой, словно неживые куклы. Скачущий впереди незнакомец постоянно вертел головой, словно кого-то искал. Когда странные наездники приблизились мне удалось рассмотреть их поподробнее.

Едущий, точнее, едущая первой, всадница оказалась брюнеткой с коротко остриженными волосами. Под плащом на ней был надет глухой черный камзол с высоким воротником-стойкой. Она ехала с закрытыми глазами! Голова её поворачивалась на длинной шее, а выражение лица было расслабленным, даже умиротворённым. Лошадь её шла лёгкой рысью, закусив уздечку. Хлопья пены падали из её оскаленной пасти на мостовую…

Во двор вышел Гуггенхайм в своём смешном ночном колпаке с вышитым бархатным полотенцем:

– Доброе утро, Эскул! – махнул мне рукой Алхимик и направился к поилке для лошадей. Я же продолжал внимательно следить за проезжающей кавалькадой.

Женщина с закрытыми глазами, проезжая ворота нашего постоялого двора, вдруг с силой натянула поводья и повернула голову в мою сторону. Глаза её были по-прежнему закрыты. На неестественно бледном лице, на правой щеке была видна татуировка, напоминающая многолучевую звезду.

Позади меня что-то грохнулось на мощёный булыжниками пол. Я обернулся. Гуггенхайм с глазами, напоминающими два куриных яйца, и отвисшей до груди дрожащей челюстью смотрел на остановившуюся у ворот брюнетку.

– Вы чего, мастер? – я подскочил к гоблину, хватая его за запястье, считая пульс, – плохо? Голова кружиться? Дышать тяжело? Что?

– Ввиндикты Ковена… – едва различил я хрипящий голос Гуггенхайма, – старик всё-таки умудрился простудиться и его забитый нос делал невнятной речь. Я поспешно наложил руку на его переносицу и привычным толчком сознания активировал Малое Исцеление и Регенерацию. Нос Алхимика порозовел, а из глаз хлынули слёзы, которые он стал поспешно просушивать своим полотенцем и трубно сморкаться. Увлёкшись здоровьем Гуггенхайма, я на время позабыл о странных всадниках, кода позади меня раздался голос:

– Именем Ковена, Маг Целитель, предъяви патент Гильдии! – я медленно повернулся, отмечая, что повеление было произнесено неплохим грудным контральто.

Пока я возился с гоблином, во двор въехали все четыре всадника в серых плащах. Уже знакомая мне брюнетка, которая находилась сейчас немного в стороне. К счастью, с уже открытыми глазами. Передо мной, словно ангел во плоти, с безупречно правильными чертами лица, стояла Светлая альва. Я впервые видел в этом мире светлую эльфийку так близко… Хороша, чертовка! Не смотря на суровое выражение лица.

– Язык проглотил, квартерон? – из-за спины альвы выехали орчанка, с более тёмным, чем у Гергудрун цветом кожи, и женщина, очень напоминавшая своей внешностью Сонгара. Её белоснежные волосы были заплетены в три тугие косы, переплетённые фиолетовыми лентами.

– Да он в штаны наложил от страха! – шаранг ощерилась в хищной улыбке, – ты изгой, что ли, Целитель? Или глухой? Патент давай!

Я немного отошёл от неожиданности, постаравшись, чтобы Рунная Карусель не вырвалась на свободу. Что-то совсем мои нервы расшатались. Рядом хрюкнул Гуггенхайм, продолжая во все глаза пялиться на необычных гостей.

– Простите, мастрессы, с кем имею честь? И почему я должен вам предъявлять свой Патент? – я слегка поклонился, стараясь говорить ровно и размеренно, глядя в глаза стоящей впереди альве.

– Великая Пустыня! Ты хочешь сказать, что не знаешь кто мы, квартерон? Из какой дыры ты вылез? – шаранг подала лошадь вперёд, чуть не наехав на меня.

Передо мной выскочил Гуггенхайм и залопотал скороговоркой:

– О, достопочтенные магессы! Кто не знает грозной славы Виндиктов Ковена! Всегда стоящих на страже справедливости и закона. Мы сейчас же предоставим все необходимые документы. Сию же минуту. Мой ученик побудет здесь, а я поднимусь в свою комнату, – старик стал пятиться, постоянно кланяясь. Я изумлённо смотрел на изменившегося гоблина. Проходя мимо меня, тот зашипел: «Молчи и пореже открывай рот, Эскул, почаще кланяйся, я скоро!» – и скрылся в дверях трактира. Ковен, значит, так-так…

– Смотри, как припустил, носатый! – орчанку откровенно развеселил Алхимик.

– Что делаешь в Тогенбурге, квартерон? – альва решила использовать время ожидания с толком.

– Еду со своими друзьями в Эмеральд. Хотим воспользоваться порталом до южных отрогов Срединного Хребта.

– Неблизкий путь… – всадницы незаметно обступили меня на своих конях, поминутно мотающих гривами, отгоняя утренних мух, – а откуда следуете?

– Из Варрагона, беженцы мы… – скрывать было незачем, имперский тракт был полон людей, бегущих от войны в более спокойные края.

Ведьмы переглянулись. Я отметил, что альва незаметно кивнула брюнетке с татуировкой на щеке. Голову слегка сжали невидимые тиски, потом немного сильнее. Закололо в ушах и затылке. Потом резко отпустило. Я продолжал стоять, как не в чём не бывало, сохраняя одну из своих глупейших улыбок на лице. Альва, глядя на недоумённое выражение лица татуированной Ведьмы, нахмурилась. И тут я не выдержал, добавив в голос столько участия, сколько смог:

– Что, девчонки, не получается?