Текст книги "Первый советский киноужастик"

Автор книги: Андрей Потапенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Неофициальный герб района Покровское-Стрешнево 90-х годов

На протяжении последних восьмидесяти пяти лет уникальный усадебный комплекс недоступен для горожан. В качестве компенсации им оставался обширный парк, в границы которого уже в 1970-е годы, после объявления его памятником садово-паркового искусства, были прирезаны и старые усадебные пруды, да знаменитые родники, к которым всегда съезжалось, пожалуй, пол-Москвы, благо даже сейчас только здешняя вода признается эпидемиологами пригодной для питья, поскольку течет прямо из-под парка, причем почти с двадцатиметровой глубины, не оскверненной деятельностью человека – всевозможными предприятиями, автосервисами, наконец, просто свалками мусора.

Впрочем, на исходе июня 2016 г. пришло известие, которое, как хотелось бы надеяться, наконец, перевернёт нынешнюю драматическую страницу истории «титулованной сироты», коей является усадьба на протяжении последних тридцати пяти лет – усадьба передана московским властям. Будем верить, что её слишком уж затянувшиеся мучения близятся к завершению и сменившая уже в наше время четырёх владельцев многострадальная усадьба наконец, будет возрождена. Правда, главный дом до сих пор закрыт и на долю москвичей остаётся по-прежнему окружающий парк. Но зато с присоединением территории усадьбы к парку и передачей её в ведение Мосприроды в лице дирекции парка Покровское-Стрешнево возникла реальная надежда на «реанимацию» усадьбы, потому что новые хозяева твёрдо намерены заняться её воссозданием и уже предпринимают для этого конкретные шаги. Главное – впервые за двадцать последних лет на территории начались подготовительные работы.

А ведь один только, прямо скажем, диковинный антураж усадьбы, так не похожей на любую другую – будь то Кусково, Останкино, Черемушки, даже Братцево – уже вызывает буквально шквальное любопытство.

При этом о такой заметной достопамятности Москвы до сих пор было написано до обидного мало. Фактически тема даже не разработана. Если не считать более или менее кратких очерков в различных путеводителях начала прошлого века, в советское время об усадьбе появились только две обстоятельные работы, обе были написаны в те годы, когда в усадьбе существовал музей и обе были своего рода путеводителями по его залам. Это большая статья А.Н.Греча во втором выпуске серии «Подмосковные музеи» 1925 года (в сокращении повторенная в двух тиражах популярного справочника «Музеи Москвы») и отдельная брошюра К.В.Сивкова 1927-го. А с 1930-х годов наступило молчание. В те времена это было объяснимо – для усадьбы настала пора «запретной зоны» и она оказалась фактически вычеркнутой из жизни москвичей, хотя буквально накануне «закрытия» усадьбы авторы путеводителей дружно похвалялись: «Мрачная, заросшая, романтичная усадьба, обведенная высоким забором, из-за которого выглядывают старые деревья – она раньше была «запретным» местом для посторонних. Революция сделала усадьбу народным достоянием» («Советская Москва. Новый путеводитель по Москве», 1924 г.). Даже в послевоенной (1946 г.) книге «Прошлое Москвы в названиях улиц» почтенный москвовед П.В.Сытин пытается держать марку (впрочем, говоря уже только о парке): «Деревня Щукино и село Покровское-Стрешнево за Окружной железной дорогой вошли в городскую черту, и в последнем огромный сад Глебовых-Стрешневых стал парком для отдыха трудящихся». Как видим, со временем власть имущие пересмотрели своё решение о том, кто именно более достоин владеть прежним достоянием царской родни, оставив «трудящимся» только парк…

Уже в середине 1950-х годов об усадьбе даются только самые общие справки, причём с массой неточностей и приблизительностей, которыми почему-то всегда отличались краеведческие работы. Вот, например:

«ПОКРОВСКОЕ-СТРЕШНЕВО. Дачный посёлок и станция Калининской ж.д. От Москвы – 12 км. (Имеется также трамвайное и автобусное сообщение – автобус № 42 от станции метро «Сокол»).

Посёлок Покровское-Стрешнево числится теперь в черте города Москвы.

Как поселение Покровское было известно ещё в XVI веке. В конце XVII века им владели бояре Стрешневы, бывшие в родстве с царским домом. По их фамилии усадьба и получила своё название.

Особенно усиленно усадьба обстраивалась и украшалась во второй половине XVIII века; впоследствии её строения неоднократно переделывались. Главный дом сильно искажён позднейшими псевдоготическими пристройками конца XIX в.

Покровское-Стрешнево было излюбленным местом летнего отдыха москвичей. Здесь снимали дачу Берсы – родители Софьи Андреевны Толстой. Лев Николаевич до женитьбы неоднократно посещал их в Покровском-Стрешневе. Иногда он приходил сюда пешком из Москвы.

В Покровское-Стрешнево 1 января 1920 г. приезжал В.И.Ленин (ну как же без этого! – А.П.) с целью выбора дачи для устройства санатория. Вместе с Владимиром Ильичём были Н.К.Крупская, М.И.Ульянова, Д.И.Ульянов. А.И.Елизарова и доктор В.А.Обух.

Владимир Ильич со своими спутниками остановился на одной из дач Крестовникова – Грековской, чтобы отогреться и затем все осматривали намеченную под санаторий дачу и окрестности Покровского-Стрешнева» («Памятные места Московской области», 2-е изд., 1956 г.).

Понятное дело, что рамки путеводителей такого плана заставляют давать информацию сжато. Беда в том, что из книги в книгу повторяется один и тот же набор данных, практически не выходящих за рамки процитированных.

После более чем полувекового молчания, об усадьбе снова стали писать только в середине 1980-х. Одной из первых обратившихся к усадьбе после длительного перерыва, была уважаемая Нина Молева (очерк 1985 года «Забытый художник» о работавшем в стрешневской усадьбе Я.Лигоцком). Двумя изданиями, в 1984 и в 1988 годах, вышла книжка М.Д.Миловой и В.А.Резвина «Прогулки по Москве» с очерком о самой усадьбе. Тогда же об усадьбе написал в самом первом, ещё нелегальном (под вынужденным псевдонимом Семён Звонарёв) парижском издании своего главного труда – «Сорок сороков» рано умерший писатель-почвенник Пётр Паламарчук.

Последующие десятилетия принесли с собой настоящий взрыв краеведческих исследований, публикаций, целых книг по отдельным столичным местностям и посвященных даже конкретным усадьбам столицы. Между тем Стрешнево, словно заколдованное, вероятно, из-за своей заброшенности и недоступности для посещения, до сих пор большей частью остается за рамками исследований. Его название очень редко встречается даже в специальных работах-сборниках, посвященных московским усадьбам. Не попадают очерки о ней и в книги типа «Ожерелье московских усадеб», где ей было бы самое место. Всё это – несмотря на то, что усадьба принадлежала столь высокопоставленным владельцам, и пожалуй, превосходящих уже одним этим даже знаменитые имена Юсуповых, Шереметьевых или Строгановых (недавно вышла книга про последних с подзаголовком «Выше только цари», так вот: Стрешневы и их потомки по своему положению были как раз выше даже Строгановых, как мы видели – ровней и роднёй правящей династии). В результате из памяти выпала масса интереснейших подробностей, совершенно неизвестных в широкой печати…

В связи с этим – об одной распространённой исторической ошибке.

… Если спросить, какую киноленту можно назвать первым советским «фильмом ужасов», то большинство, пожалуй, назовут экранизацию гоголевского «Вия» 1967 года. И будут неправы. Это заблуждение вызвано, по всей видимости, тем, что его гораздо более ранний предшественник в том же жанре – «Медвежья свадьба», созданная в далёком 1925 году на сюжет новеллы П.Мериме «Локис» про графа Михаила Шемета с вампирскими повадками (литературную основу, между прочим, написал сам нарком просвещения Анатолий Луначарский), очень странно сгинул. Несмотря на то, что он сохранился в Госфильмофонде и даже был восстановлен на Российском телевидении в 1990-е годы, его не найти ни среди раритетов, выпущенных на DVD-дисках, ни даже у пиратов. Он до сих пор лежит «на полке» и практически неизвестен. Именно об этом и повествует наша книжка.

Княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева собственной персоной

Мы уже говорили, что на протяжении двух с половиной веков усадьба принадлежала одной и той же ветви рода Стрешневых, передаваясь по наследству потомкам Родиона Матвеевича, в общей сложности шести поколениям. Род два раза прерывался по мужской линии, но значимость фамилии была столь велика, что императорскими указами она дважды присоединялась к фамилиям мужей. Так появились в самом начале XIX века Глебовы-Стрешневы, а в 1860-е годы – Шаховские-Глебовы-Стрешневы.

В середине XIX века на историческую сцену выходит последняя представительница рода, Евгения Бреверн, названная по имени бальзаковской героини Евгении Гранде – это та самая Евгения Фёдоровна, последняя владелица Покровского. Впрочем, с датой ее рождения тоже не всё понятно. Называются и 1841 год, и дата 15 декабря 1846 года (наиболее авторитетная).

Интересный момент: если верна первая дата, то Бреверны назвали свою дочь на светский манер «с французского оригинала», потому что «Евгению Гранде» на русский язык впервые перевёл молодой Ф.М.Достоевский в 1844 году.

Слева – Портрет Е.Ф.Шаховской-Глебовой-Стрешневой. ок. 1860 г. (автор – Р.Каза).

Впервые опубликован в кн. «Три века русской усадьбы» (М,, 2003 г.)

Справа – вероятный портрет Е.Ф.Шаховской-Глебовой-Стрешневой.

В 1862 году Евгения Фёдоровна Бреверн вышла замуж за князя Михаила Валентиновича Шаховского. Его отец, Валентин Михайлович, известный друг декабристов,

в молодости, состоя адьютантом при одесском наместнике, генерале М.С.Воронцове, был знакомым Пушкина по южной ссылке, в 1826 переведён в Москву к генерал-гуьернатору Д.В.Голицыну. После выхода в отставку вместе с женой, сестрой декабриста П.А.Муханова, был волоколамским предводителем дворянства, а также владельцем усадьбы Белая Колпь в Волоколамском уезде Московской губернии, всего в каких-нибудь двенадцати километрах от уже упоминавшегося имения Глебовых-Стрешневых Раменье (наследником Белой Колпи после смерти Валентина Михайловича стал брат Михаила Валентиновича Шаховского Александр). В 1840-е годы был директором Государственного коммерческого банка, умер во время лечения в Германии в 1850 году, 48-ми лет. Был владельцем целого ряда деревень в Старицком уезде Тверской губернии, а также, как мы видим, и в Волоколамском Московской губернии. Мир тесен…

Так, в год 200-летия приобретения Покровского Стрешневыми и 100-летия того момента, когда Пётр Иванович Стрешнев осел там на постоянное житьё, Михаил Валентинович и Евгения Фёдоровна получили теперь уже тройную фамилию Шаховские-Глебовы-Стрешневы, которую мог наследовать только старший в роду по мужской линии. Титул княгини, и тройная фамилия, по всей видимости, звучала весьма впечатляюще для тщеславия Евгении Фёдоровны, тем более что она до замужества была просто Евгенией Бреверн. Был разработан и 5 октября 1866 года утверждён пышный родовой герб, по пышности не уступавший гербу Российской империи, на ленте которого без излишней скромности красовался девиз: «С Божьей помощью ничто меня не остановит», характерный для натуры Евгении Фёдоровны и, вероятно, созданный по её инициативе. Он объединил символику гербов двух семейств: от князей Шаховских он получил изображения медведя с золотой секирой на плече, ангела с пламенеющим мечом и щитом и пушки с сидящей на ней райской птичкой, а от рода Глебовых-Стрешневых позаимствовал серебряные лилии, подкову, увенчанную золотым крестом, бегущего оленя и натянутый лук со стрелой.

Герб рода князей Шаховских-Глебовых-Стрешневых

Описание герба (блазон):

Щит четверочастный, в первой и четвертой частях герб князей Шаховских. Поле, разделенное на четыре части, имеет в средине малый серебряный щиток, в котором изображен черный медведь стоящий на задних лапах с золотой секирой на плече. В первом и четвертом лазуревом поле ангел в сребротканой одежде, имеющий пламенный меч и серебряный щит. Во втором и третьем серебряном поле означена черная пушка на золотом лафете, с колесами в золотой оправе, на ней сидит райская птица. Во второй и третьей части герб Глебовых. Поле, разделенное на четыре части, имеет в середине малый лазуревый щиток. В первой и четвертой частях в червленом поле изображено по одной серебряной лилии, во второй части в лазуревом поле крестообразно положены золотой лук и стрела, в третьей части в лазуревом же поле находится серебряный олень с червлеными глазами и языком бегущий из золотого леса в правую сторону. В малом лазуревом щитке герб Стрешневых: серебряная подкова и над нею золотой равноконечный крест. Щит увенчан двумя коронованными шлемами. Первый княжеский серебряный с золотыми украшениями, второй дворянский стальной с серебряными украшениями. Нашлемники – первого – стоящий медведь, голова которого обращена к зрителю, держит в правой лапе золотую секиру, второго – стоящая серебряная борзая с червлеными глазами и языком и лазуревым ошейником. Щитодержатели: два варяга, первый держит опущенный меч, второй опущенный бердыш. Герб украшен червленой, подбитой горностаем мантией с золотыми кистями и бахромой и увенчан княжеской короной. Девиз: «CUM BENEDICTIONE DEI NIHIL MERETARDAT» черными буквами на серебряной ленте.

Описание герба из Общего Гербовника приводится по результатам переработки материалов И.В.Борисова.

Герб рода князей Шаховских-Глебовых-Стрешневых внесен в часть 12 Общего гербовника дворянских родов Российской империи, стр. 11

Примечание: часть 12 Общего гербовника никогда не издавалась и хранится в единственном экземпляре в Российском государственном историческом архиве, г. Санкт-Петербург.

Супруги Шаховские-Глебовы-Стрешневы: Евгения Федоровна (в девичестве Бреверн) и Михаил Валентинович (до 1864 – Шаховской)

–

Супруги стали совершать также путешествия по Европе, устраивали круизы на собственной яхте по Средиземному морю. В итальянской Тоскане, в одном из пригородов Флоренции им приглянулась вилла Сан-Донато.

Вилла Сан-Донато

Ещё в 1819 году Николай Никитич Демидов переехал в Рим для поправления пошатнувшегося здоровья. Здесь в 1825-м он покупает у монахов Санта-Кроче владение Сан-Донато и начинает строить виллу, которую его сын Анатолий превратил в настоящий дворец. Женившись на племяннице Наполеона Матильде Бонапарт, он получает по этому случаю от Великого князя Тосканского Леопольда 2-го титул князя Сан-Донато, покупает на острове Эльба наполеоновскую резиденцию, в которой тот жил во время ссылки, и основывает там наполеоновский музей. А на вилле Сан-Донато создает обширную художественную галерею, одевает дворец уральским малахитом, посмотреть на который, как писали современники, съезжалась вся великосветская Европа. Его наследник, племянник Павел Петрович Демидов, присматривает для себя бывшее имение Медичи виллу Праттолино, а Сан-Донато продает супругам Шаховским. Позднее они обосновываются на курортах земли Гессен в Германии, откуда были родом предки Евгении Фёдоровны по отцу. Заметим, что из тех же краев прибыли в Россию две сестры-принцессы Гессен-Дармштадтские, вышедшие замуж за двух представителей императорской фамилии: старшая, получившая в крещении имя Елизаветы Фёдоровны, стала женой московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, а младшая Александра – его племянника, императора Николая II. По всей видимости, Бреверны были с ними в родстве, и княгиня Шаховская оказалась в родстве с императорской фамилией как по матери, так и по отцу, что, разумеется, не могло не повышать ее самооценки.

Эти странствия «по Европам» были не только праздным времяпрепровождением и купанием в роскоши – пошатнувшемуся здоровью Михаила Валентиновича требовалось лечение. В Аахене, как мы помним, он и умер. Евгения Фёдоровна похоронила его в Висбадене, там же, где и своих родителей. После смерти супруга Евгения Фёдоровна, как мы уже говорили, большую часть времени проводила в своем загородном дворце, тем самым храня верность выбору своей прабабки.

–

Михаил Валентинович остался в истории разве только что не «просто мужем», своего рода князем-консортом своей жены – властной хозяйки Покровского, намного пережившей своего супруга. И в этом смысле она повторяла судьбу своей прабабки Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой, владевшей усадьбой в конце XVIII – начале XIX веков. Напомним, что Фёдор Иванович Глебов умер еще до постройки современного дворца, прожив 65 лет (1734-1799), а Елизавета Петровна пережила его практически на сорок лет. Евгения же Фёдоровна Шаховская, в девичестве фон Бреверн, придавшая Покровскому современный, столь экстравагантный вид, овдовела вскоре после перестройки дворца под средневековый замок и умерла в середине 1920-х во Франции, в весьма преклонные годы, пережив мужа более чем на три десятилетия (1892-1924). Более того, Елизавета Петровна, на которой оборвался род Стрешневых, была правнучкой первого владельца Покровского из этого рода – Родиона Михайловича, а Евгения Фёдоровна, на матери которой пресекся род Глебовых-Стрешневых, в свою очередь – правнучкой самой Елизаветы Петровны. Обе хозяйки владели усадьбой в общей сложности больше полувека, практически половину из которых – уже будучи вдовами. Велико искушение увидеть в натуре Евгении Фёдоровны и результатах ее деятельности, масштабы которой поражают до сих пор, – передавшуюся ей от отца немецкую практичность, а в теперь уже тройной фамилии, все составные части которой просто «насаживались» друг на друга, как на стержень – подобие немецкого же принципа словообразования, в результате которого образовывались знаменитые бесконечные слова-цепочки, «конструированием» которых в свое время развлекался Марк Твен. Трудно также отделаться от веры в переселение душ, в то, что в натуре Евгении Фёдоровны воскресла ее грозная прабабка Елизавета Петровна… Впрочем Евгения Фёдоровна намного превзошла её практически во всём…

Сама княгиня, как и её прабабка, за свою долгую жизнь не была обделена знаками внимания и почестей. Например, в 1869 году она была удостоена Ордена Терезы. Это был женский орден, учрежденный 12 декабря 1827 года королевой Терезой Баварской для незамужних малоимущих женщин знатного баварского происхождения, отличившихся своей деятельностью в области милосердия и благотворительности (пикантность ситуации была в том, что Евгения Фёдоровна уже была замужем), а 22 июля 1913 года она же была удостоена малого креста Ордена Святой Екатерины (это был орден Российской империи для награждения великих княгинь и дам высшего света, формально второй по старшинству в иерархии наград с 1714 по 1917 год; «малый крест», или кавалерственный – для претенденток из высшего дворянского сословия. Награжденные именовались соответственно «дамами большого креста» и «кавалерственными дамами»). Интересно, что этого же ордена ещё в 1797 году была удостоена супруга Фёдора Андреевича Остермана, сына знаменитого временщика; сам же Фёдор Андреевич был двоюродным братом Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой, ну и сама Елизавета Петровна не была обойдена наградой 12 декабря 1817 года…

Но оставим мистику и снова обратимся к истории.

Особняк становится замком.

Не удовольствовавшись унаследованными ею и ее мужем владениями, Евгения Федоровна выкупила со временем у своей сестры Варвары за 120 тысяч рублей имения, которые достались той при разделе фамильного состояния. Таким образом, все земельные владения Глебовых-Стрешневых оказались в руках у княгини. А сама покровская усадьба вновь оказалась в руках властной хозяйки, но на этот раз ещё более энергичной и уже откровенно экстравагантной в своих вкусах.

С редкостным рвением она взялась за дела. Из веками бездоходного имения она стала извлекать серьезные доходы. На месте зверинца была построена большая дача Гришино, которую вначале, с 1874 года, арендовал граф П.А.Зубов, а с 1886-го – банкир А.П.Каютов. Его женой была модельер Надежда Петровна Ламанова, ставшая впоследствии фактически модельером княгини. О ней мы еще расскажем, пока отметим только, что её работы до сих пор хранятся в музеях, а В.Пикуль написал о ней рассказ «Закройных лет мастерица».

Княгиня сдавала бывшие мельницы на правом берегу Химки, в Иванькове, под фабрики (об этом мы ещё расскажем), а земля пошла под строения. Фабриканты Прохоровы арендовали два участка в парке над Химкой (кстати, из рода Прохоровых была мать известного шахматиста Алёхина и его сестры – актрисы «немого кино», сыгравшей в фильме «Медвежья свадьба», который снимался в усадьбе в 1925 году, роль безумной графини Шемет). Вдоль Иваньковской дороги было построено в общей сложности более тридцати дач.

Как и всякий крупный собственник, Евгения Фёдоровна главной целью ставила оградить себя от «черни». Именно поэтому территория усадьбы была разделена на три части с разным режимом «защиты». Окрестности дома с регулярным парком и оранжереями и дорожки в Елизаветино предназначались только для личного пользования семьи и специально приглашенных гостей, «только по особому распоряжению»; а в местность над Химкой и за Иваньковской дорогой, громко названную «Карлсбад» и восточную часть парка, ближе к Никольскому и Коптевским выселкам, проще говоря, к теперешней Ленинградке, где можно было ловить рыбу в реке, кататься на лодках, собирать грибы, опять-таки можно было попасть только «по билетам». Теперь попасть в усадьбу могли только лица из высшего общества. Причем дачники тоже должны были покупать билеты. Дача коммерции советника П.П.Боткина находилась почти в центре парка. Он попробовал было возмутиться таким положением дел, но князь ответил, что если ему что-то не нравится, он «может очистить дачу». Тем не менее, на средства именно П.П.Боткина была перестроена в 1886 г. Покровская церковь.

Всю территорию княгиня огородила колючей проволокой, закрыв древнюю дорогу из Никольского. При этом у границы парка близ этой дороги лесопромышленником Ф.М.Наживиным, отцом известного в начале Хх века писателя, уже были построены 26 дач, обитатели которых прогуливались по этой дороге. Дело дошло до судебного разбирательства, затеянного княгиней, но в итоге она дело проиграла, поскольку даже адвокат, нанятый ею (а это был не кто иной, как знаменитейший Ф.Н.Плевако), был настроен против неё. А мастерство Плевако, впрочем, формально часто выходившее за рамки собственно процессуальные, вошло в историю.

Кроме колючей проволоки, со стороны парка княгиня распорядилась обнести территорию, примыкающую к дворцу, земляным валом. Какие-то его остатки, вероятно, сохранились до нашего времени. Во всяком случае, в задней части огороженной территории, по обеим сторонам от футбольного поля вдоль современной ограды сквозь ее прутья просматривается характерная неровность в рельефе – несколько отрезков вытянутого возвышения, поросшего деревьями. Наиболее заметный отрезок идет вдоль ограды от места, где стоял сгоревший подсобный домик, в одном месте переламываясь под углом в 90% (так же переламывается в этом месте параллельно валу и нынешняя ограда) в направлении оранжереи.. Это либо остатки «княгинина вала», либо того вала, который окружал усадьбу параллельно рву ещё в середине XIX века – во всяком случае, изображение на карте и характерный перелом под прямым углом совпадают с нынешним его расположением).

Предположительные остатки «Княгинина вала». Фото автора

Е.Ф. Шаховская была очень богата, но в обществе её не любили и не уважали. Мимо Покровского проезжали в свои имения многие аристократы, но никто из них не горел желанием наносить визиты его владелице. Переделывая классическую усадьбу в «терем бояр Стрешневых», она хотела в очередной раз громко заявить о знатности своего семейства, его древности, родстве с царской династией.

Уже после революции И.В.Евдокимов писал о княгине:

«Злая и ничтожная княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева населила парк ингушами, которые хватали каждого, осмелившегося преступить заповедную черту парка, и представляли перед «светлейшие очи княгини». Сто лет прошло недаром – били исподтишка, законно же брали выкуп за посягательство на «священную» частную собственность. Так продолжалось до самой революции 1917 года.

Княгиня была ненавистным пугалом для окружающего населения, с тяжелым чувством глядящего на красные стены, закрывающие чудное по красоте парковое насаждение из сосен, елей, лиственниц, пихт с перемежающимся березняком и ивовой зарослью у пруда».

В самом деле, после событий 1905 года и первой волны «красного петуха», пронесшегося по России, перепуганная княгиня обзавелась личной охраной – двумя дюжими кавказцами в черкесках и с кинжалами, всюду сопровождавшими её.

Словом, выходило так, как написал впоследствии Маршак:

Нам в этот сад закрыт был вход,

Цвели в нем розы, лилии.

Он был усадьбою господ -

Не помню по фамилии…

Сад охраняли сторожа.

И редко – только летом -

В саду гуляла госпожа

С племянником-кадетом.

Возник конфликт и с крестьянами. Со временем старая церковь стала мала для того, чтобы вместить всех желающих, и княгиня с 1876 года под тем предлогом, что «не желает» ее расширять, добивалась перевода прихожан в церковь села Аксиньина, во многих верстах от Покровского, возле нынешней станции метро «Речной вокзал». Но церковные власти разрешили прихожанам расширить церковь, и П.П.Боткин (которого супруг грозной владелицы готов был выжить с дачи за недовольство установленными порядками) охотно оплатил строительство по проекту архитектора А.А.Кайзера. В 1897 году в новом храме были освящены два придела: правый – во имя Петра и Павла в честь Петра Ивановича Стрешнева, а левый – во имя Николая Чудотворца, в память об упраздненной еще в 1830 году церкви в селе Никольском.

Проект Покровской церкви. Архитектор Г.А. Кайзер. 1897 год

Вот как об этом пишет «Пешеград»:

«Рьяно видоизменявшая и благоустраивавшая усадебный дом и парк Евгения Федоровна никак не желала перестраивать и расширять Покровский храм, давно уже переставший вмещать всех прихожан, число которых особенно возрастало в летний период за счет приезжих дачников. У нее даже возник затяжной конфликт с крестьянами на этой почве. С 1876 года она пыталась решить проблему наименее затратным для себя способом – добиваясь перевода части молящихся в Знаменский храм села Аксиньина, находящийся за много километров от Покровского. Но крестьяне протестовали против необходимости посещения дальнего храма, и церковные власти поддержали их, разрешив расширить церковь Покрова.

Местный состоятельный дачник П.П. Боткин охотно взял на себя все издержки по перестройке храма. При его финансовой помощи архитектором Г.А. Кайзером был разработан проект расширения церкви и осуществлено строительство. После проведения работ помещение храма увеличилось почти вдвое. Приделы, находившиеся когда-то в небольшой трапезной и в XVIII веке упраздненные ради экономии места, теперь снова появились в боковых частях храма. В 1897 году правый придел был освящен во имя апостолов Петра и Павла (в честь П.И. Стрешнева), а левый – во имя Николая Чудотворца (в память упраздненной церкви села Никольского, иконы из которой были перенесены сюда).»

Мало того, волею Евгении Фёдоровны и сама усадьба была перестроена в подобие сказочного средневекового замка. Вполне вероятно, что на эту мысль ее подвигли впечатления, полученные от поездок с покойным мужем по Европе. Она любила искусство, обладала неуёмной фантазией, творческой энергией и особой страстью ко всему новому. Правда, вкусы ее не отличались тонкостью, познания были весьма поверхностными, а отношение к предметам искусства порой граничило с вандализмом. Так, например, рассказывали, что приобретенные у европейских мастеров картины она, ничтоже сумняшеся, могла переделать по своему усмотрению, что-нибудь пририсовав к ним. Поездки по загранице и знакомство с европейской архитектурой пробуждали в ней неукротимый творческий пыл. Она могла, впечатлившись каким-либо средневековым замком, задумать в Москве грандиозную стройку по его мотивам или уже на этапе проектирования или строительства отправить своему архитектору открытку с изображением приглянувшейся ей европейской достопримечательности, сопроводив её распоряжением внести изменения в проект или воссоздать в натуре ту или иную часть сооружения.

Но решение о средневековом замке пришло не сразу. Когда Евгения Фёдоровна обосновалась в Москве и приступила к перестройке усадебного дома в Покровском, она вначале решила превратить его вначале в некое подобие сказочного терема, боярских хором древней Москвы. При этом княгиня не просто шла на поводу у архитектурной моды того времени, тяготеющей к древнерусским стилизациям. Здесь, в Покровском, это имело принципиальное значение как фамильная память. Чтя и тщательно оберегая фамильные традиции и прошлое семьи, она ещё и желала подчеркнуть свою кровную и духовную связь с историей Древней Руси, напомнить об истоках славы рода, о XVII веке.

Для этого она в 1880 году она приглашает архитектора А.И.Резанова, академика архитектуры, известного постройками великокняжеских дворцов в Петербурге, Москве и Ливадии. А.И. Резанов создал очень необычный проект перестройки господского дома в популярном в те годы псевдорусском стиле. Он предполагал практически без изменений пространственной композиции, но с переделкой элементов фасада существующей основы – ампирного особняка – сделать к нему боковые пристройки, создать новую асимметричную композицию расширенного здания и оформить все в единой стилистике, фактически наложив древнерусские формы на имеющуюся ордерную систему. Тем самым предусматривалась опредёленная стилистическая целостность дома, своего рода «палат бояр Стрешневых».

Сохранившиеся чертежи А.И. Резанова демонстрируют нарядный и своеобразный теремной дворец с башенками, шатрами, двойными окнами в арочном обрамлении, ажурными решетками на гребнях крыш, выразительным островерхим силуэтом… Островерхая башня, примыкающая к дворцу слева (если смотреть из сада), и правый корпус, оформленный в стиле древнерусского узорочья, существующие и сейчас, восходят как раз к проекту Резанова, несмотря на то, что он впоследствии был радикально пересмотрен.

На эскизе проекта видно, что практически весь существующий объём дворца предполагалось обрамить декором в стиле «а ля рюсс». Мансардный этаж предполагалось украсить стрельчатыми окошками и завершить высоким шатром в том же стиле, который бы перекликался с шатром на новом кирпичном корпусе, обращённом к воротам. Более значительные переделки предполагались по прежнему главному фасаду. В классической части особняка на оси между центральным входом и выходом в сад ещё при Елизавете Петровне были выведены низкие своды. Позднее Шаховская подпёрла их кирпичными бочкообразными колонками, в той же манере русских средневековых палат, и ещё пару таких же колонок вынесла на фасад, в обрамление главного входа. Но совершенно по-иному смотрелось в проекте первоначальное заполнение арки, да ещё и нарощенной по мансардному этажу. Должен был быть также пристроен корпус-теремок с торцевой, северо-восточной части дома, стыкующийся с островерхой башней и закрывший бы оставшийся второй торец дома. Так что главным недостатком проекта было то, что в результате его воплощения от классического стиля, от мастерства неизвестного архитектора (Н.А.Львова?) практически не оставалось бы и следа.