Текст книги "Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2"

Автор книги: Андрей Судоплатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Нильс Бор, Игорь Курчатов, Соня Кучински, Лев Ландау, Джулиус и Этель Розенберг, Энрико Ферми, Клаус Фукс, Анатолий Яцков и Павел Судоплатов… Кому-то эти фамилии ни о чем не говорят, а для кого-то они и сегодня еще являются чем-то вроде сигнала: внимание – атомная бомба. Именно эти и многие-многие другие лица так или иначе причастны к атомной бомбе, созданной в нашей стране. Некоторые из них, как, скажем, Нильс Бор или Игорь Курчатов, давно известны всему миру. Имена других только-только разгораются на небосклоне известности. Это – наши разведчики, некоторые из которых, рискуя жизнью, добывали секреты атомного оружия. Чьих имен мы еще не знаем?

Советская разведка действительно очень активно работала в послевоенные годы, особенно в период обострения «холодной войны». Нужно было не просмотреть подготовку к внезапному атомному нападению на СССР, следить за совершенствованием стратегических наступательных вооружений, вскрывать планы и намерения западных стран по ключевым международным проблемам. Отдельно следует остановиться на разведке в области науки, техники и экономики. Характерный пример – добыча секретов по атомному оружию. Сейчас много появилось открытых публикаций по этому вопросу. Высказываются разные версии о том, почему Советскому Союзу удалось в сравнительно короткий срок создать свою атомную бомбу, лишив тем самым американцев возможности шантажировать СССР, а то и нанести безнаказанно атомный удар, о чем у Пентагона были конкретные планы.

К 1939 году ученые Германии, Англии, США и Франции вплотную подошли к проблеме расщепления атома и получения нового источника энергии. Исследования в этом направлении до начала Великой Отечественной войны велись в СССР. Я. Зельдовичу, И. Харитону и другим удалось достичь определенных успехов. По линии внешней разведки поступали сведения, что в Германии, Великобритании и США интенсивно ведутся исследования по созданию нового сверхмощного оружия, что заставило советское руководство отнестись к данной проблеме с предельной серьезностью.

Первоначально исследования по урановой проблеме велись разрозненно, в различных лабораториях и институтах. Только в апреле 1943 года была образована центральная лаборатория № 2 по атомной проблеме при АН СССР во главе с профессором И. В. Курчатовым. К нему стали поступать все работы по атомным исследованиям, включая секретную разведывательную информацию из США и Великобритании, полученную агентурным путем от разведывательных служб ГШ РККА и НКВД-НКГБ.

3 июля 1943 года ГКО рассмотрел вопрос о состоянии разведывательной работы. Было принято решение о разделении функций и направлений деятельности ГРУ и Первого управления НКГБ СССР. В частности, внешней разведке Наркомата госбезопасности отводилась головная роль в добывании информации по созданию атомного оружия (проект «Энормас»). В соответствии с постановлением ГКО, военная разведка обязывалась передать НКГБ всю информацию, а также агентуру по атомному проекту. В свою очередь отделение НТР Первого управления получило статус самостоятельного отдела.

Перед органами внешней разведки по атомной проблеме были поставлены конкретные задачи:

определить круг стран, ведущих практические работы по созданию атомного оружия;

оперативно информировать Центр о содержании этих работ;

через собственные агентурные возможности приобретать необходимую научно-техническую информацию, способствующую созданию подобного оружия в СССР.

В феврале 1944 года для перевода и обработки информации по атомному проекту, полученной оперативно-агентурным путем, в составе НКВД была создана специальная группа «С» (Судоплатов). Так мой отец вплотную был завязан на наш атомный проект.

6 августа 1945 года первая в истории атомная бомба взорвалась над японским городом Хиросима. Наличие оружия массового уничтожения в руках нового потенциального противника поставило перед советским правительством задачу первостепенной важности – создание в наикратчайшие сроки собственного атомного оружия.

20 августа 1945 года для координации усилий по решению этой задачи был образован Специальный комитет по проблеме № 1 при ГКО, а затем при Совете Министров СССР, который возглавил заместитель Председателя СМ СССР Л. П. Берия. Рабочим аппаратом Спецкомитета стало Первое главное управление при СМ СССР, начальником которого был назначен нарком боеприпасов СССР Б. Л. Ванников.

Работа Спецкомитета шла по двум направлениям – научному, руководимому академиком АН СССР И. В. Курчатовым, и разведывательному, которое курировалось непосредственно бывшим главой НКВД. 27 сентября 1945 года на базе группы «С» в системе НКВД СССР был создан самостоятельный отдел «С», занимавшийся переводом, обработкой и обобщением разведданных по атомной тематике, полученных от внешней разведки. 10 января 1946 года отдел был передан в состав НКГБ, а затем – МГБ СССР. Подчиняясь непосредственно министру госбезопасности, начальник отдела «С» являлся одновременно руководителем 2-го (информационного) бюро Спецкомитета. 30 мая 1947 года отдел «С» был выведен из состава МГБ СССР.

За время своей деятельности организаторы «атомной разведки» П. М. Фитин, мой отец – П. А. Судоплатов Л. П. Василевский, В. М. Зарубин, Е. Ю. Зарубина, Г. Б. Овакимян, Л. Р. Квасников, С. М. Семенов, А. С. Феклисов, В. Г. Фишер (Р. И. Абель), Г. М. Хейфец, А. А. Яцков, помощники советской разведки Клаус Фукс, Дональд Маклейн, Моррис и Леонтина Коэн, Гарри Голд, Дэвид Гринглас, а также многие и многие другие оказали советской науке, как писал впоследствии И. В. Курчатов, «неоценимую помощь», позволив ученым уже 29 августа 1949 года провести испытания первой отечественной плутониевой бомбы, а в 1953 году создать первую в мире термоядерную бомбу, перегнав США на очередном витке гонки вооружений.

За выдающийся вклад в обеспечение ядерной безопасности государства А. С. Феклисову, Л. Р. Квасникову, А. А. Яцкову, Л. Коэн в 1996 году было присвоено звание Герой России.

Появление у нас в 1949 году атомной бомбы удержало американскую реакцию во главе с президентом Трумэном от соблазна использовать против нас ядерное оружие, а значит, спасло нас от катастрофы, американских лидеров – от преступления, американский народ – от позора. В том, что все так благополучно закончилось, большая заслуга и разведки органов госбезопасности.

Это направление деятельности советских разведслужб мой отец в своих воспоминаниях описал достаточно подробно:

«В 1943 году всемирно известный физик Нильс Бор, бежавший из оккупированной немцами Дании в Швецию, попросил находившихся там видных ученых Елизавету Мейтнер и Альфвена проинформировать советских представителей и ученых, в частности Капицу, о том, что его посетил немецкий физик Гейзенберг и сообщил: в Германии обсуждается вопрос о создании атомного оружия. Гейзенберг предложил международному научному сообществу отказаться от создания этого оружия, несмотря на нажим правительств. Не помню, Мейтнер или Альфвен встретились в Гетеборге с корреспондентом ТАСС и сотрудником нашей разведки Косым и сообщили ему, что Бор озабочен возможным созданием атомного оружия в гитлеровской Германии. Аналогичную информацию от Бора, еще до его бегства из Дании, получила английская разведка.

Западные ученые высоко оценивали научный потенциал советских физиков, им были хорошо известны такие крупные ученые, как Иоффе, Капица, и они искренне считали, что, предоставив информацию Советскому Союзу об атомных секретах и объединив усилия, можно обогнать немцев в создании атомной бомбы».

Еще в 1940 году советские ученые, узнав о ходивших в Западной Европе слухах о работе над сверхмощным оружием, предприняли первые шаги по выявлению возможности создания атомной бомбы. Однако они считали, что создание такого оружия возможно теоретически, но вряд ли осуществимо на практике в ближайшем будущем. Комиссия Академии наук по изучению проблем атомной энергии под председательством академика Хлопина, специалиста по радиохимии, тем не менее рекомендовала правительству и научным учреждениям отслеживать научные публикации западных специалистов по этой проблеме.

«Хотя правительство не выделило средств на атомные исследования, – вспоминал мой отец, – начальник отделения научно-технической разведки НКВД Квасников направил ориентировку резидентурам в Скандинавии, Германии, Англии и США, обязав собирать всю информацию по разработке «сверхоружия» – урановой бомбы. Эта инициатива Квасникова связана с другими драматическими событиями, когда в Германии, США и Англии ученые-физики приступили к изучению возможностей создания ядерного оружия задолго до организации американским правительством спеццентра по созданию атомной бомбы в Лос-Аламосе».

Осенью 1939 года ведущие немецкие ученые-физики под руководством Э. Шумана (близкого родственника известного композитора) были объединены в «Урановое общество» при управлении армейских вооружений, куда, в частности, вошли Вернер Гейзенберг, Карл-Фридрих фон Вайцзекер, Пауль Гратек, Отто Ган, Вильгельм Грот и другие. Научным центром атомных исследований стал Берлинский физический институт «Общества кайзера Вильгельма», а его ректором назначили профессора Гейзенберга. К участию в научных разработках были подключены физико-химические институты Гамбургского, Лейпцигского, Грейфсвальдского, Гейдельбергского и Ростокского университетов.

В течение двух лет группа Гейзенберга провела отправные теоретические исследования и эксперименты, необходимые для создания атомного реактора с использованием урана и тяжелой воды. Также было установлено, что взрывчатым веществом может служить изотоп урана-238 – уран-235, содержащийся в обычной урановой руде.

Намеченные исследования в Германии нуждались в достаточных запасах урана, получении тяжелой воды или чистого графита. Для лабораторных разработок хватало руды, поставляемой с месторождения в Яхимове из Чехословакии, но в дальнейшем урана требовалось значительно больше. Еще сложнее было положение с тяжелой водой. Однако вскоре проблема разрешилась. После оккупации Бельгии весной 1940 года на обогатительной фабрике «Юнион миньер» немцы захватили около 1200 тонн уранового концентрата, что составило почти половину имеющегося мирового запаса урана. Другая часть запаса в сентябре того же года была тайно переправлена из Конго в Нью-Йорк. С оккупацией Норвегии в руках у немецких руководителей атомного проекта оказался завод фирмы «Норск-гидро» в Рьюкане, в то время единственный в мире производитель и поставщик тяжелой воды. Накануне оккупации 185 килограммов тяжелой воды были вывезены по запросу Жолио-Кюри в Париж, эта же продукция затем попадает в США.

В декабре 1940 года под руководством Гейзенберга завершилась постройка первого опытного реактора, а фирма «Ауэргезельшафт» освоила производство металлического урана в Ораниенбурге. Одновременно в секретных лабораториях «Сименса» начался поиск путей промышленной очистки графита для использования его в качестве замедлителя нейтронов в реакторе при отсутствии тяжелой воды, а также развернулось проектирование электроэнергетического обеспечения проекта.

Знаменательно, что почти в то же самое время решением Особого совещания НКВД в апреле 1940 года из СССР был выслан известный немецкий физик Ф. Хоутерманс. Он длительное время работал в Физико-техническом институте в Харькове, в частности, с известнейшим физиком Ландау, занимался вопросами ядерной физики. Хоутерманс был арестован в декабре 1937 года «как подозрительный иностранец, прикидывавшийся беженцем-антифашистом». В защиту Хоутерманса выступили крупнейшие физики мира: Бор, Эйнштейн, Жолио-Кюри. Находясь в заключении, Хоутерманс дал согласие на сотрудничество с органами НКВД после своего возвращения в Германию. Это обстоятельство было чисто формальным. Хоутерманса, как сочувствовавшего коммунистам, немедленно арестовало гестапо. Тем не менее по ходатайству немецких физиков он вскоре был выпущен из тюрьмы и включился в научную работу в Германии.

Поворот в судьбе Хоутерманса привел, однако, к резкой активизации всех исследований по возможностям создания атомного оружия в США и Англии в 1941 году. Хоутерманс поручил своему доверенному лицу немецкому физику Ф. Райхе, покинувшему Германию в 1941 году, проинформировать физиков о фактическом начале работ в фашистской Германии по созданию атомного оружия.

Резидент нашей разведки в Нью-Йорке Овакимян проинформировал руководство разведки в апреле 1941 года о встрече беженца из фашистской Германии с виднейшими физиками западного мира, находившимися в США, в ходе которой обсуждалось громадное потенциальное военное значение урановой проблемы. Однако накануне войны этим материалам не придавали существенного значения.

Мой отец отмечал, что «большой успех в этом приоритетном направлении нашей разведывательной деятельности был достигнут после того, как мы направили в Вашингтон в качестве резидента Зарубина (Купер) – под прикрытием должности секретаря посольства Зубилина – вместе с женой Лизой, ветераном разведки.

Сталин принял Зарубина 12 октября 1941 года накануне его отъезда в Вашингтон. Тогда немцы находились под Москвой. Сталин сказал Зарубину, что его главная задача в будущем году заключается в нашем политическом воздействии на США через агентуру влияния».

До этого времени разведывательная работа по сбору политической информации в Америке была минимальной, поскольку СССР не имел конфликтных интересов с США в геополитической сфере. Но в начале войны Кремль был сильно озабочен поступившими из США данными, что американские правительственные круги рассматривают вопрос о возможности признания правительства Керенского как законной власти в России в случае поражения Советского Союза в войне с Германией, и советское руководство осознало важность и необходимость получения информации о намерениях американского правительства, так как участие США в войне против Гитлера приобретало большое значение.

«Зарубин должен был создать масштабную и эффективную систему агентурной разведки не только для отслеживания событий, но и воздействия на них, – вспоминал по этому поводу отец. – Однако поступившие в Центр за полтора года материалы разведки из Англии, США, Скандинавии и Германии по разработке атомного оружия кардинально изменили направление наших усилий.

Менее чем за месяц до отъезда Зарубина британский дипломат Маклин, наш проверенный агент из кембриджской группы, работавший в то время под псевдонимом Лист, сообщил документированные данные, что английское правительство уделяет серьезное внимание разработке бомбы невероятной разрушительной силы, основанной на действии атомной энергии.

С 1939 года я был куратором разведывательных операций, связанных с использованием знаменитой кембриджской группы, в том числе разработок по Филби и Маклину. В июле 1939 года я принял решение о возобновлении связи с Маклином, Филби, Берджесом, Кэрнкроссом и Блантом, хотя они могли быть раскрыты Александром Орловым, бежавшим на Запад.

Когда Франция потерпела поражение в июне 1940 года, Маклин, работавший в английском посольстве во Франции, вернулся в Лондон в министерство иностранных дел. В Лондоне он действовал под оперативным руководством резидента Горского (один из его псевдонимов Вадим)».

16 сентября 1941 года британский военный кабинет (так назывался кабинет министров во время войны) рассмотрел специальный доклад о создании в течение двух лет урановой бомбы. Проект по урановой бомбе получил название «Трубный сплав». На эти работы крупному британскому концерну «Империал кемикал индастриз» были ассигнованы громадные средства. Маклин передал советской разведке шестидесятистраничный доклад британского военного кабинета с обсуждением этого проекта.

Далее отец уточнял:

«Другой наш источник – агент из «Империал кемикал индастриз» – сообщил, что руководство концерна рассматривает вопрос об атомной бомбе только в теоретическом плане. Одновременно нам стало известно, что комитет начальников штабов Великобритании также принял решение о строительстве завода по созданию атомной бомбы. Наш резидент в Лондоне Горский срочно попросил Центр провести экспертизу направленных нам материалов».

Первоначально ученые дали по этим материалам отрицательное заключение. Поскольку советские ученые рассматривали вопрос об атомном оружии только как теоретическую возможность, руководство разведслужб не было удивлено тем, что информация по урановой бомбе носила противоречивый характер.

Наша разведывательная деятельность в США в то время была направлена на противодействие Германии и Японии. Хейфец, резидент в Сан-Франциско, пытался завербовать агентуру в США для последующего использования ее в Германии, но не добился существенных результатов, поскольку имел связи в основном в еврейских общинах американского тихоокеанского побережья.

В задачи Хейфеца и Зарубина входила нейтрализация антисоветской деятельности белой эмиграции в США, представленной такими фигурами, как Керенский, бывший премьер Временного правительства, и Чернов, лидер партии эсеров, высланный из России по указу Ленина в 1922 году.

Дело в том, что в СССР начали получать помощь по ленд-лизу, и было крайне важно создать в глазах американцев самое благоприятное впечатление о нашей стране, тем более что правительство Рузвельта очень болезненно реагировало на критику его связей с Советским Союзом, раздававшуюся в конгрессе и на страницах газет. В Москве стремились выявить, в какой мере эта критика инспирирована белой эмиграцией.

Отец уточнял:

«Однако все это отошло на второй план, когда Хейфец и наш оперативный работник Семенов сообщили, что американские власти намерены привлечь выдающихся ученых, в том числе лауреатов Нобелевской премии, к разработкам особо секретной проблемы и на эти цели правительство выделяет двадцать процентов от общей суммы расходов на военно-технические исследования. Хейфец сообщил также, что связанный с нелегальной сетью Компартии США видный физик Оппенгеймер и его коллеги покидают Калифорнию и уезжают на новое место для проведения работ по созданию атомной бомбы.

До февраля 1942 года я занимал должность заместителя начальника зарубежной разведки и помню эти сообщения. Они содержали исключительно важную информацию, которая способствовала изменению нашего скептического отношения к атомной проблеме».

Решение американцев выделить такие крупные суммы на атомный проект в этот опасный для союзников период войны убедило нас, что он имеет жизненно важное значение и может быть фактически выполнен.

Первая встреча Хейфеца и Оппенгеймера произошла в декабре 1941 года в Сан-Франциско на собрании по сбору пожертвований в помощь беженцам и ветеранам гражданской войны в Испании. Хейфец посетил это собрание в качестве советского вице-консула. Он хорошо говорил на английском, немецком и французском языках и был незаурядной личностью. Еще в 30-е годы, будучи заместителем резидента в Италии, он заметил и начал первичную разработку Ферми и его молодого ученика Понтекорво, которые выделялись своими антифашистскими взглядами и могли стать источниками научно-технической информации.

Мой отец рассказывал, что он познакомился с Хейфецом в 30-е годы, когда тот приезжал в Москву, и сразу попал под его обаяние, которое сочеталось с высоким профессионализмом разведчика. Хейфец некоторое время работал секретарем Крупской. Его отец был одним из основателей Компартии США, когда работал в Коминтерне. Находясь на нелегальном положении в Германии, Хейфец окончил Политехнический институт в Йене и получил диплом инженера. Хейфец как еврей рисковал в Германии головой, но его темная кожа позволила ему использовать фальшивые документы студента-беженца из Индии, обучающегося в Германии.

Хейфец вращался в различных кругах Сан-Франциско, пользовался большим уважением коммунистов и «левых» (они называли его «мистер Браун»). Опекаемый им светский салон госпожи Брамсон часто посещали нелегально состоявшие в Компартии США Роберт Оппенгеймер и его брат Фрэнк. Хейфец рассказывал моему отцу, что дважды встречался с Оппенгеймером и его женой на коктейле. К тому времени до Хейфеца уже доходили слухи о начале работ над сверхбомбой, но Москва все еще сомневалась в важности и неотложности атомной проблемы.

Тогда же Хейфец сообщил, что Оппенгеймер упомянул о секретном письме Альберта Эйнштейна президенту Рузвельту в 1939 году, в котором обращал его внимание на необходимость исследований для создания нового оружия в связи с угрозой фашизма.

Оппенгеймер был разочарован тем, что со стороны властей быстрой реакции на письмо Эйнштейна не последовало и что работы разворачиваются медленно.

Опытный профессионал Хейфец прекрасно знал, как расположить к себе Оппенгеймера. Не могло быть и речи о том, чтобы предложить ему деньги, прибегнуть к угрозам или шантажу с использованием компрометирующих материалов. Благодаря личному обаянию он установил доверительные отношения с Оппенгеймером через его брата Фрэнка, обсуждая сложную ситуацию в связи с нападением японцев на Перл-Харбор и нависшую над миром угрозу фашизма.

В традиционном смысле слова Оппенгеймер, Ферми и Сцилард никогда не были советскими агентами. Это утверждал и Квасников, возглавлявший в 1947–1960 годах советскую научно-техническую разведку: «Ученых, работавших с нашей разведкой, агентами назвать было нельзя».

Информация Хейфеца имела исключительно важный характер. Центр поручил Семенову (кодовое имя Твен) проверить сообщения, полученные от Хейфеца. Семенов должен был выявить главных ученых-специалистов, привлеченных к работе над сверхсекретным проектом, и определить конкретную роль каждого.

Семенов пришел в органы госбезопасности в 1937 году. Он один из немногих имел высшее техническое образование, и его послали учиться в США, в Массачусетский технологический институт, чтобы в дальнейшем использовать по линии научно-технической разведки. Он эффективно действовал как оперативный сотрудник под прямым руководством Овакимяна, который работал под прикрытием советской внешнеторговой фирмы Амторг в Нью-Йорке. Именно Семенову и его помощнику Курнакову удалось установить прочные контакты с близкими к Оппенгеймеру физиками из Лос-Аламоса, работавшими в 20—30-е годы в Советском Союзе и имевшими связи в русской и антифашистской эмиграции в США. Так стал регулярно действовать главный канал поступления информации по атомной бомбе. Это Семенов привлек к сотрудничеству супругов Коэн, выполнявших роль курьеров. Лона Коэн передала СССР в 1945 году важнейшие научные материалы по конструкции атомной бомбы.

Семенов, используя свои связи в Массачусетском технологическом институте, определил, кто из видных ученых участвует в так называемом «Манхэттенском проекте» по созданию атомной бомбы, и независимо от Хейфеца сообщил весной 1942 года, что не только ученые, но и американское правительство проявляет серьезный интерес к этой проблеме. Семенов сообщал также, что в проекте участвует известный специалист по взрывчатым веществам Кистяковский, украинец по национальности.

Немедленно было дано указание использовать агентуру среди русских эмигрантов для обеспечения подходов к Кистяковскому. Однако два важных агента в США – бывший генерал царской армии Яхонтов, женатый на сестре жены наркома госбезопасности СССР Меркулова, эмигрировавший в США после Гражданской войны, и Сергей Курнаков, ветеран операций ГПУ по эмиграции в США, не смогли привлечь Кистяковского.

На связи у Семенова некоторое время находились супруги Юлиус и Этель Розенберг, привлеченные к сотрудничеству с нашей разведкой еще Овакимяном в 30-е годы. Научно-техническая информация Розенбергов не имела существенного значения – они со своими родственниками были подстраховочным звеном, далеким от основных операций. Позднее арест и суд над ними привлек внимание всего мира.

Семенову принадлежит, пожалуй, основная роль в создании канала поступления разведывательной информации по атомной бомбе, через который в 1941–1945 годах в ССР получили, как пишет Терлецкий в своих воспоминаниях, американские секретные отчеты, а также английские материалы с описанием основных экспериментов по определению параметров ядерных реакций, реакторов, различных типов урановых котлов, диффузионных разделительных установок, дневниковые записи по испытаниям атомной бомбы и т. п.

В марте 1942 года Маклин предоставил советским разведслужбам документальные данные об интенсивной работе по атомной проблеме в Англии. В том же году советская военная разведка привлекла к сотрудничеству Фукса.

Важные события произошли и в нашей стране. В мае 1942 года Сталин получил письмо от молодого ученого-физика, специалиста по ядерным реакциям, будущего академика Флерова, который обращал внимание на подозрительное отсутствие в зарубежной прессе с 1940 года открытых научных публикаций по урановой проблеме, а это, по его мнению, свидетельствовало о начале работ по созданию атомного оружия в Германии и других странах. Флеров предупреждал, что немцы могут первыми создать атомную бомбу.

Поступление этого письма по времени совпало с информацией советской резидентуры из оккупированного немцами Харькова. В частности, сообщалось, что бывший политэмигрант в СССР Ф. Хоутерманс прибыл в Харьков со специальной миссией, направленной военным командованием Германии с целью получения дополнительных данных в украинском Физико-техническом институте об использовании в военных целях советских исследований по проблеме урана. Хоутерманс в период немецкой оккупации Харькова фактически стал одним из руководителей украинского Физико-технического института. В сообщениях агентуры указывалось, что Хоутерманс прибыл в Харьков «в эсэсовской форме».

О появлении Хоутерманса в Харькове и Киеве в составе немецкой комиссии по демонтажу научного оборудования немедленно проинформировали академика Капицу, и тот придал этому факту важное значение, указав, что это подтверждает развитие работ в Германии по созданию урановой бомбы.

Выяснить все об атомных разработках в Германии поручили моему отцу, который в то время занимался организацией партизанского движения и сбором разведывательной информации по Германии и Японии.

Об этом новом для него задании отец рассказывал так: «Информация от агентуры, полученная в деловых и проявленных кругах Швеции, была противоречивой. В Германии и Скандинавии упорно циркулировали слухи о работах немцев над «сверхоружием», но никаких подробностей об этих работах мы не знали. Только после войны стало ясно, что под сверхоружием» имелась в виду двухступенчатая ракета на основе модели ФАУ-2, которая могла бы достигнуть побережья США.

Информация по атомной бомбе, поступившая из США и Англии, совпадала. Она подтвердилась, когда мы получили сообщение о возможности создания атомной бомбы со слов видного физика-ядерщика Елизаветы Мейтнер. Мейтнер была в поле зрения нашей разведки с тех пор, когда в 1938 году встал вопрос о возможности ее приезда в Советский Союз для работы. Потом ей пришлось бежать из фашистской Германии в Швецию, где Нильс Бор помог ей устроиться на работу в Физический институт Академии наук. Агентов-женщин, вышедших на Мейтнер, инструктировала по указанию Берия заместитель резидента НКВД в Стокгольме Зоя Рыбкина.

В марте 1942 года Берия направил Сталину всю информацию, поступившую из США, Англии, Скандинавии и оккупированного Харькова. В письме он указывал, что в Америке и Англии ведутся научные работы по созданию атомного оружия.

В феврале 1943 года, когда британские спецслужбы провели диверсионную операцию в норвежском Веморке, где был завод тяжелой воды, необходимой для атомного реактора, Сталин поверил, что атомный проект приобретает реальное содержание. О подробностях диверсии нам сообщили наши источники в Норвегии, Филби и кембриджская группа из Лондона. Я не придал особого значения этим сообщениям, потому что ущерб от нее показался мне незначительным, и был Удивлен, когда Берия приказал мне взять на заметку эту операцию. Его, естественно, насторожило, что, несмотря на имевшуюся договоренность с англичанами о совместном использовании наших агентурных групп в Скандинавии, Западной Европе и Афганистане для проведения крупных операций по диверсиям и саботажу, англичане не просили нас о поддержке своего рейда в Веморке. Это говорило о том, что диверсионной операции в Норвегии англичане придавали особое значение.

До начала 1943 года у нас никаких практических работ в области создания атомной бомбы не велось. Еще до нападения немцев Государственная комиссия по военно-промышленным исследованиям отклонила предложения молодых физиков-ядерщиков Института физико-технических исследований в Харькове и немецкого ученого-эмигранта Ланге начать работы по созданию сверхмощного взрывного устройства. Предложение было направлено в отдел изобретений Наркомата обороны, но его сочли преждевременным и не поддержали.

В марте 1942 года Берия предложил Сталину создать при Государственном Комитете Обороны научно-консультативную группу из видных ученых и ответственных работников для координации работ научных организаций по исследованию атомной энергии. Он также просил Сталина разрешить ознакомить наших видных ученых с информацией по атомной проблеме, полученной агентурным путем, для ее оценки. Сталин дал согласие и предложил, чтобы независимо друг от друга несколько ученых дали заключение по этому вопросу.

По проблеме создания в ближайшем будущем атомной бомбы высказались с одной стороны академик Иоффе и его молодой ученик профессор Курчатов, которых ознакомили с материалами разведки, с другой – академик Капица (его проинформировали устно о работах по атомной бомбе в США. Англии и Германии).

Иоффе привлекли к исследованиям по атомной энергии по совету академика Вернадского. Он был известен западным ученым, поскольку в 20—30-е годы совершил ознакомительные поездки в лаборатории Западной Европы и США. В 1934 году, находясь в Бельгии, Иоффе отклонил предложение уехать на работу в США, хотя в то время противоречия в наших научных кругах между физиками резко обострились. Особенно остро конфликтовали московские и ленинградские ученые. Непримиримую позицию к школе Иоффе занимали, в частности, и некоторые влиятельные профессора Московского университета. Это продолжалось не один год. Мой отец вспоминал, в частности, как московский профессор сказал ему: «Павел Анатольевич, зачем вы консультируетесь у этих деятелей из Ленинградского физико-технического института? Это же банда!..»

Иоффе оценил громадную важность информации об атомных исследованиях в Америке и поддержал необходимость начала работ по созданию советской атомной бомбы. В дальнейшем Иоффе сыграл видную роль в улаживании конфликтов между учеными Московского университета и Академии наук, и он был одним из инициаторов создания вскоре после войны трех главных цензов атомных исследований.