Текст книги "Нас много (сборник)"

Автор книги: Андрей Шманкевич

Соавторы: Юлия Доброленская,Борис Евгеньев,Михаил Булатов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Борис Евгеньев
ЮС

Жил в одном городе мальчик Юс. Настоящее имя его было Юрий, но все называли его Юсом.

В самом начале войны жизнь маленького городка мало изменилась. Война была далеко – где-то там, на западе. Много хорошей молодежи ушло из города на фронт. Молодых бойцов провожал весь город, с музыкой. И эти проводы были похожи на праздник.

Отец Юса, агроном, дни и ночи работал в совхозе. Мать устраивала госпиталь в новом здании школы. Юс мечтал, как и все мальчики в городе, убежать на фронт – бить фашистов.

В городок привезли первых раненых.

Теперь Юс вместе с другими мальчиками все время вертелся у школы, где разместился военный госпиталь.

Потом в городе стали появляться беженцы. Их было немного: городок лежал в стороне от большой дороги. Беженцев зазывали в дома, совали им в руки хлеб, деньги, одежду. А они уходили дальше, на восток, уходили молча, думая о чем-то своем, вспоминая что-то страшное. И у всех, кто видел их измученные лица, была одна и та же мысль: много горя принесла людям гитлеровская грабительская армия.

В городе прошел слух, что части Красной армии, сдерживая наступление немецких захватчиков, с боем отходят назад. Многие уехали из города. И городок притих, как перед надвигающейся грозой.

Однажды ночью через город проходила воинская часть. Всю ночь тарахтели повозки, гудели машины с потушенными фарами. Всю ночь слышался мерный топот сотен бойцов, идущих на восток. И всю ночь люди в городе не спали, выходили и молча стояли у ворот. Юс тоже не спал. Он стоял у калитки и дрожал – не то от ночной свежести, не то от неясной, тоскливой тревоги, впервые охватившей его в эту ночь, пахнувшую пылью, бензином, полную шороха, лязга, топота…

И вот настал день, когда жизнь Юса круто изменилась.

Впрочем, для этого и не потребовалось целого дня, все случилось в течение нескольких минут. Юс проснулся на рассвете. Его разбудил короткий, страшной силы удар. Дом содрогнулся, посуда зазвенела в буфете. В соседней комнате что-то упало и разбилось. Не успел Юс протереть глаза, как раздался второй удар, не такой сильный. Потом еще и еще удары. На дворе заливался испуганным визгливым лаем Дружок. Юс вскочил. Он был один в доме. Мать была на дежурстве в госпитале, отец заночевал в совхозе. В темноте Юс натянул штаны и выбежал в сад. Что такое? Он стоял на ступеньках лестницы, широко раскрыв глаза. Соседский дом, отделенный от его дома фруктовым садом, горел, как костер. Рыжее пламя плясало над верхушками яблонь. Черный дым столбом поднимался к ясному небу. Такие же столбы дыма вставали справа за фруктовым садом. В воздухе пахло гарью.

Вдруг в небе послышалось гудение. Оно перешло в невыносимый рев. Черная птица пронеслась низко над головой Юса. Раздался сухой треск, словно палкой провели по частоколу. Что-то с силой хлестнуло по окнам, по земле. Посыпались стекла. Дружок с воем завертелся на одном месте и повалился набок, вытянув лапы. Страх охватил Юса. Ему захотелось убежать, спрятаться. Он кинулся в сад. В ту же минуту он услышал свист, потом удар. Вернее, Юс даже не услышал удара, он почувствовал тупую могучую силу воздушной волны. Дыхание прервалось. Ему показалось, что он поднимается в воздух. Небо качнулось и рухнуло вниз.

Очнулся Юс под вечер. Он лежал на своей постели у открытого окна. Все тело мучительно ныло. В ушах стоял звон. Юс с трудом повернул голову и посмотрел в окно. День был ясный, солнечный. Было тихо-тихо. Ни один листок на деревьях не шевелился.

«Что со мной? Я болен», – подумал Юс.

К нему неслышно подошла худенькая девочка. Она протянула Юсу большую чашку и негромко сказала:

– Пей.

Он с жадностью выпил теплое молоко, не спуская глаз с девочки.

– Машенька? – сказал он удивленно.

Девочка молча, без улыбки посмотрела на него и кивнула головой.

Да, это была Машенька, соседская девочка.

Почему же Машенька здесь? И почему ее круглое веснущатое лицо кажется похудевшим, печальным? Вдруг Юс вспомнил жадное рыжее пламя пожара… Он снова посмотрел в окно. Ни в одной раме стекол не было. Он поднялся и сел на постели.

«Значит, это все не приснилось, – подумал он. – Что же это было?»

И Юс узнал все, что было.

Он узнал, что на их городок, в котором не было ни фабрик, ни военных заводов, налетели немецкие самолеты. Немцы забросали городок фугасными и зажигательными бомбами. Пролетая на бреющем полете над крышами, они косили пулеметными очередями людей, выбегавших из горящих домов. Большая часть веселого, нарядного городка превратилась в безобразную груду развалин. С особенным упорством фашистские летчики бомбили школу, над крышей которой развевался белый флаг с красным крестом. Под развалинами этой школы погибла мать Юса, самоотверженно спасавшая раненых, несмотря на жестокий обстрел.

Так в этот страшный день черные хищные птицы с фашистскими крестами на крыльях нарушили счастливое детство Юса.

Многие жители ушли на восток. Городок совсем опустел. Темный, без единого огонька, лежал он по ночам под звездным августовским небом, полыхавшим на западе заревом пожаров. Там был фронт. Оттуда доносились глухие частые удары пушек.

Приближалась осень. Дни стали короче. В опустевших садах печально шелестели деревья, будто о чем-то тревожно шептались.

Отец Юса теперь еще реже бывал дома. Мальчик понимал, что дома отцу тяжело и грустно бывать. Отец работал с утра до ночи. Из города и совхоза увозили все продовольственные запасы. Ночами под охраной вооруженных людей тянулись по дороге на восток обозы. Колхозники угоняли скот. Ничто не должно было попасть в руки ненавистному врагу. Юс и Машенька помогали, чем могли. Они собирали в садах яблоки, овощи в огородах.

Машенька и ее бабушка жили теперь в доме Юса, ведь их-то дом сгорел дотла. Старуха часто плакала, разговаривала сама с собой. Юс видел, как, бормоча что-то, часами бродила она по пепелищу своего дома. Она разгребала палкой золу, головешки и собирала в фартук какие-то черепки. Машенька подходила к ней, брала старуху за руку и, как маленькую, уводила в дом.

– Не нужно, бабушка. Ну к чему тебе черепки? – ласково говорила она. И старуха покорно шла за ней, бросив черепки в траву.

В одну из темных осенних ночей отец разбудил Юса. Он стоял у кровати одетый, в охотничьих сапогах, с мешком за плечами.

– Юс, – сказал отец, – я ухожу.

Он наклонился и обнял сына. Юс ни о чем не расспрашивал отца. Он не испугался и на удивился. Только сердце у него забилось сильнее, и он крепко обнял отца. Каждый день уходили люди из города. Одни пробирались дальше, на восток, другие укрывались в старом густом лесу, стеною стоявшем за городом.

– Я ухожу, Юс, – повторил отец: – не сегодня-завтра здесь будут враги. Ты понимаешь, я не могу взять тебя с собой… в лес. Оставайся пока здесь. При первой возможности я дам знать о себе.

Кто-то тихонько постучал в раму окна.

– Прощай, родной! Мы еще встретимся. – Отец в темноте прижал к своей груди голову мальчика. – Помни все, что видел, Юс. И никогда не забывай.

Он торопливо поцеловал сына и бесшумно вышел. Юс выбежал на крыльцо. Никого… Темная осенняя ночь. Вот звезда скатилась по небу. Легкая рука легла на плечо Юса. Он вздрогнул и обернулся. На крыльце стояла Машенька.

– Юс, не горюй, – тихо сказала она.

– С чего ты взяла… – начал было Юс и замолчал, опустив голову на грудь. Они стояли, держась за руки. Вдали, на краю неба, полыхало мутное багровое зарево.

Враги вошли в город на следующий день, к вечеру. Все утро где-то поблизости гремел бой. Потом все стихло. Жители спрятались в подвалы, в погреба.

По вымершим улицам промчался, вздымая пыль, отряд немецких мотоциклистов. Немного позже городок наполнился грохотом и лязгом. От железной поступи танков загудела земля. И вот уж всюду – на улицах, на дворах, в домах – замелькали серые немецкие мундиры, послышалась громкая каркающая речь. Уж где-то раздался женский крик. Где-то хлопнул выстрел. Юс, Машенька и бабушка притаились в подвале. Вот ворота их дома затрещали под ударами прикладов.

– Я пойду, – сказала Машенька.

– Нет, я, – сказал Юс.

Они вместе вышли из подвала. Двор и сад были полны немецкими солдатами. Юс и Машенька стояли перед коренастым, с бычьей шеей немцем. На рукаве у него были ефрейторские нашивки.

– Оружий ест? Болшевик ест? – спрашивал он, тараща и без того выпученные, рачьи глаза.

– Хир зинд киндер унд эйне альте кранке фрау (здесь дети и старая больная женщина), – сказала Машенька, вспомнив уроки немецкого языка.

Ефрейтор поднял бесцветные брови, почесал тупой нос и сказал:

– Зо!

Солдаты обшарили дом. Они, неизвестно зачем, разбили прикладом большое зеркало и побросали все книжки из окна во двор.

Немцы забрали весь хлеб, картошку, приказали Машеньке затопить плиту и согреть воду.

Потянулись темные безрадостные дни. Даже погода испортилась с приходом немецких захватчиков. Подул холодный ветер. Наползли серые тучи. Моросил тоскливый дождь.

В городе шли грабежи. А на площади стояла высокая виселица. Пять повешенных качались на ней, а около шагал угрюмый часовой. Этих людей повесили на второй день прихода фашистов. Солдаты согнали на площадь немногочисленных жителей городка. Один из повешенных был старичок-аптекарь, другой – известный всему городу веселый хромой сапожник. Троих повешенных в городке никто не знал. Их привели отдельно под сильным конвоем. Они были избиты так, что едва держались на ногах. Самый молодой из них, стоя с петлей на шее, крикнул: «Прощайте, родные! Бейте фашистских гадов! С нами Сталин, мы победим!»

Раздался выстрел. Он упал.

Каждый день Юс ждал, что отец исполнит свое обещание и пришлет весточку о себе. Чтобы не видеть ненавистных фашистов, Юс редко выходил на улицу. Чаще всего он сидел в полутемном дровяном сарайчике с книжкой на коленях. Он не читал, он думал. Он вспоминал, как отец сказал ему однажды: «Каждый день нужно спрашивать себя: что я сделал сегодня, чтобы помочь фронту?» Юс решительно ничего не мог ответить на такой вопрос. Это мучило его.

В сарае было холодно, сыро. Пошли затяжные осенние дожди. Плохо, тяжко жилось людям в городке. Единственной радостью были слухи о партизанах. Рассказы об их нападении на немецкий штаб в одной из ближних деревень, о взорванном ими железнодорожном мосте, о поджоге немецкого склада боеприпасов вое чаще и чаще передавались шепотом, украдкой. И у людей, слушавших эти рассказы, светлели лица, и все чувствовали себя бодрее.

Юс готов был с утра до вечера слушать рассказы о подвигах партизан, И когда он слышал о смелых ночных нападениях, о поджогах и взрывах, ему казалось, что это отец подает весть о себе, о том, что он жив, что он борется.

Фашисты расклеили по городу приказ. В приказе говорилось, что все, кто укажет, где скрываются партизаны, получат награду, а укрывающие партизан будут расстреляны.

С наступлением темноты выходить на улицу запрещалось. На всех углах стояли часовые. Днем и ночью по городу рыскали вооруженные до зубов патрули.

Однажды утром на двор заглянул старый-престарый старичок и попросил напиться. Немецкий часовой вытолкал его за ворота. Юс зачерпнул ковшом воду и вышел на улицу. Старик сидел у забора, вытянув ноги и опустив лысую голову на грудь.

– Пей, дедушка, – сказал Юс.

Старик поднял на него выцветшие глаза и быстро, негромко проговорил:

– Спасибо, голубок! Кланяется тебе один человек. Жив, здоров, чего и тебе желает.

Ковшик дрогнул в руке Юса. Вода расплескалась по желтой траве. Сердцу стало радостно, горячо. Старик взял ковшик, жадно допил воду. Не сказав больше ни слова, даже не взглянув на Юса, он поднялся и медленно побрел по улице, опираясь на тонкий посошок.

Через день за Юсом пришли два фашистских солдата и повели его в комендатуру.

Комендант, высокий белобрысый офицер, с ровным, прямым пробором, внимательно и холодно оглядел Юса. Не поворачивая головы, он что-то сказал человеку, сидевшему на стуле, сбоку у стола. Юс, как только вошел в комнату, узнал этого человека и, отвернувшись от него, стал смотреть себе под ноги. Это был городской фотограф, которого мальчишки прозвали «Рыбий Зуб». С приходом немецких захватчиков он стал служить у них переводчиком. Да и не только в этом состояла его подлая служба – много честных советских людей он выдал фашистам. Имя предателя произносилось в городке с ненавистью, презрением.

Рыбий Зуб поднял на Юса маленькие заплывшие глазки и сказал тонким голосом:

– Прежде всего запомни: никакая ложь тебе не поможет. Господин комендант желает тебе добра. Тебе нечего бояться, если ты будешь правдив и честен. – Он оскалил в улыбке редкие острые зубы.

«Рыбий Зуб!» – подумал Юс и невольно усмехнулся. Эта усмешка не понравилась Рыбьему Зубу. Он нахмурился и сказал:

– Нам известно, что твой отец находится в рядах партизан, преступно мешающих немецким властям установить порядок на завоеванной земле. Ты, конечно, знаешь, где скрываются партизаны. От тебя требуется только одно: сказать, где они. Не бойся: о нашем разговоре никто не узнает.

Юс молчал, опустив голову.

– Ну? – нетерпеливо сказал Рыбий Зуб.

Юс посмотрел ему в глаза и сказал:

– Я не знаю, где мой отец.

Так начался допрос. Длился он без малого час. Ничего ни Рыбий Зуб, ни комендант так и не добились от Юса. Рыбий Зуб, раздосадованный неудачей, взбесился. От уговоров он перешел к угрозам и брани. Он наскакивал на Юса с кулаками. Он хватал Юса за плечи и тряс его, как будто надеялся вытрясти из мальчика что-нибудь, кроме слов: «Я не знаю, где мой отец». Он дергал Юса за волосы, больно бил по щекам, угрожая расстрелом. Наконец Рыбий Зуб без сил опустился на стул. Он достал грязный платок и стал вытирать лоб и шею. Тогда из-за стола медленно поднялся сам господин комендант, медленно подошел к Юсу. Некоторое время, молча посасывая сигару, он рассматривал с высоты своего роста маленького взлохмаченного и растерзанного мальчика, похожего на затравленного волчонка.

– Ферфлухтер партизан! (Проклятый партизан!) – процедил он сквозь зубы. – Тебя завтра стреляйт! Думай! – Он спокойным, красивым жестом вынул изо рта сигару и ткнул ее горящим концом IOcy в лицо. Юс скорчился от невыносимой боли. Слезы брызнули у него из глаз. Он схватился руками за голову. Солдаты выволокли его из комнаты.

Юса заперли в каменной конюшне, у дверей которой ходил часовой. Оставшись один, Юс без сил опустился на пол и заплакал. Он закрыл лицо руками и плакал от боли, обиды и от бессильной ненависти. В конюшне было темно. Юс долго сидел, не двигаясь, опустив голову на колени. Вдруг он услышал шорох и стон где-то рядом с собой.

– Кто здесь? – испуганно спросил Юс.

Не получив ответа, он стал шарить руками в темноте. На полу у самой стены лежал человек.

– Кто вы? – прошептал Юс.

Ему отвечал слабый, хриплый голос, показавшийся ему знакомым:

– Не трожь меня, милый, не трожь… Все тело разбито… Смерть приходит моя…

В темноте Юс нащупал горячую жесткую руку.

– Не вижу тебя, голубок, глаза мне выкололи, изверги…

Старик! Тот самый старик, что позавчера приходил к Юсу с приветом от отца! Юс наклонился над ним.

– Дедушка, дедушка! Это я, Юс. Помнишь меня? Дедушка! – шептал он, сжимая руку старика.

Но старик ничего не слышал. Он тяжело, хрипло дышал. Что-то булькало у него в груди. Юс опустился на пол, удерживал рыдания. И он сидел долго, потеряв счет времени, слушал тихие стоны умиравшего. Он прижимал к своей груди руку старика до тех пор, пока эта рука не стала холодной, тяжелой.

Сколько прошло времени, Юс не знал. По тесовой крыше конюшни давно уж барабанил сильный дождь. Шагов часового не было слышно. Должно быть, он спрятался от дождя.

– Мяу… – послышалось тихое, хриплое мяуканье.

Юс вздрогнул, поднял голову. Прямо перед ним, на высоте человеческого роста, светились две зеленоватые точки.

– Мяу…

Кошка! Юс, конечно, сразу понял, что перед ним кошка, но ему вдруг стало страшно. Он вскочил с пола и крикнул сдавленным голосом:

– Пошла!

Что-то стукнуло, зашуршало. Светящиеся точки пропали. «Мяу!» услышал Юс еще раз где-то над головой, и потом все стихло. Только дождь шумел.

Юс стоял, не двигаясь, и смотрел в темноту. «Бежать, бежать, – думал он, – скорей бежать из этого страшного места». Он сделал несколько шагов вперед и наткнулся на какие-то бочки, пустые ящики. Наверное, на них-то и сидела кошка. Сверху в лицо Юсу полетели водяные брызги. Он смотрел на потолок, но ничего не видел в темноте. Как попала в конюшню кошка? Может быть, там окно или щель? От одной этой мысли Юсу стало жарко. Он торопливо ощупал в темноте бочки и ящики. Беспорядочной грудой они возвышались около стены. Расцарапав руку, Юс взобрался на бочку. На ней стоял ящик. Юс хотел взобраться на него. Ящик покачнулся, упал. Упал и Юс, больно ударившись обо что-то коленом. Затаив дыхание, он лежал на полу. Сейчас придет часовой и схватит его… Нет, все было тихо. Должно быть, фашисты не очень хорошо охраняли конюшню с беспомощным стариком и маленьким мальчиком. Юс встал, с трудом поднял большой пустой ящик, с трудом поставил его на бочку и снова полез. Стоя на ящике, он ощупывал кирпичную стену. Затем слез, поставил на большой ящик другой, поменьше. И опять вскарабкался на это свое сооружение. Окно! Встав на цыпочки, Юс мог дотянуться руками до окна, до маленького окна, в разбитые стекла которого летели дождевые капли. И только взгромоздив на бочку два больших ящика, Юс добрался наконец до окна. Добрался и увидел, что кошке-то легко было пролезть в окно, а ему не удастся. Мешала рама с частым переплетом. Юс стал трясти раму. Сначала он старался не шуметь. А потом его охватила какая-то яростная злоба. Он забыл об осторожности, забыл обо всем и изо всех сил дергал и толкал раму. И вдруг рама подалась и с шумом упала наружу. Юс услышал, как в темноте кто-то крикнул. Послышались быстрые шаги по лужам. Должно быть, часовой шел к конюшне. Юс протиснулся в окно, повис на руках и прыгнул. Он упал в заросли мокрых лопухов и крапивы, вскочил и побежал, прихрамывая и спотыкаясь. Совсем близко хлопнул выстрел. Юс побежал быстрее. Сырой ветер дул ему навстречу. Сильный дождь сразу до нитки вымочил его. Он бежал долго. Поскользнулся, упал. Поднялся и побежал опять. Еще раз упал. Он лежал на мокрой траве, чувствуя, что не может пошевелиться. Сердце колотилось в груди, во рту пересохло. Он закрыл глаза и лежал не двигаясь. Потом встал и пошел вперед. По шуму и свисту ветра над головой он догадался, что идет под деревьями. «Грачева роща!» – подумал он. Направо кладбище, поле, за полем лес… Не раздумывая, он повернул направо. Там лес, там партизаны, отец. Куда же еще итти ему? В лес! Скорее, скорее в лес!..

Ненастный рассвет застал Юса на опушке леса. К утру дождь перестал. Холодный сильный ветер гнал низкие рваные облака над голыми верхушками деревьев. Юс медленно брел по мокрой ржавой листве, устилавшей землю. Он чувствовал себя совсем больным. Он дрожал мелкой дрожью. У него кружилась голова. Черные мокрые деревья качались перед глазами. Юс шел и думал: «Вот сейчас я упаду…». Он добрался до большой ели, протянувшей низко над землей косматые ветки, и повалился на влажную подстилку из рыжей хвои. Вдруг увидел круглое злое лицо Рыбьего Зуба, протянувшего к нему руки. Юс крикнул, хотел встать, до не мог. Потом ему стало казаться, что он плывет на лодке. Лодка прыгала и качалась на волнах.

Юс очень удивился, когда однажды утром он открыл глаза и увидел над собой покатый бревенчатый потолок. Заботливо укрытый овчинным тулупом, Юс лежал на мягком ложе из еловых ветвей. В железной печурке весело потрескивал огонь. Над Юсом склонилось доброе лицо немолодой женщины в белом в черный горошек платке.

– Проснулся? – спросила женщина, смешно шепелявя. – Ну вот и слава богу! – У нее получалось так: «прошнулся», «шлава богу». Она улыбнулась, и Юс увидел, что у нее не хватает нескольких передних зубов. – Что смотришь? Зубы мне фашист проклятый вышиб. Пистолетом вышиб. Ничего! Зубы я себе новенькие вставлю. А вот фашист-то без головы остался, ей-богу! – Она засмеялась и пригладила Юсу волосы. – Болен был, все меня мамой звал. Мама да мама да Машенька.

– Где я? – спросил Юс, улыбаясь сам не зная чему.

– А в лесу. Выпей-ка, сынок, молочка.

В приоткрытую дверь Юсу были видны верхушки высоких деревьев. Солнечный зайчик дрожал на стволе винтовки, висевшей на стене.

Горячее молоко, которое выпил Юс, напомнило мирное, беззаботное детство, маму, дом… Юс откинулся на розовую в цветах ситцевую подушку и закрыл глаза. Слезы потекли по его ввалившимся щекам.

– Что плачешь? Плакать не нужно. – Низкий голос доброй женщины ласково гудел в землянке. – Я, сынок, столько горюшка видела, что у другого на всю жизнь спина бы согнулась. А вот смотри, радуюсь солнышку! Знаю, будет оно согревать вольную нашу землю…

– Вы… партизаны? – волнуясь, спросил Юс.

Женщина молча, без улыбки посмотрела на него.

– Мы-то? Нет. Какие партизаны! Просто в лесу живем, от фашистов проклятых спасаемся.

– А винтовка зачем?

– Волков бьем. Как же в лесу да без ружья.

Юс приподнялся на локте и, глядя на женщину, ворошившую палкой красные угольки в печурке, спросил:

– А вы давно в лесу? Скажите, вы не знаете, где мой отец?

– Отец? А кто твой отец?

Юс назвал имя, фамилию. Палка упала из рук женщины, и угольки рассыпались по земляному полу. Торопливо затаптывая их огромными, грубыми сапогами, она говорила Юсу:

– Не знаю, сынок, чего не знаю, того не знаю… Не слыхала такого… Вот ужо придет Демьян Иваныч, он тебе скажет, наверняка скажет. Он всех знает… А ты спи! Ишь разболтался! Спи, говорю…

И она ушла., плотно притворив за собою дверь.

Демьян Иванович! Это имя, имя смелого командира партизанского отряда, было хорошо известно в городке. И теперь Юс понял, что находится как раз там, где ему больше всего и хотелось быть, – в лагере партизан. Как же он попал в лагерь? Об этом он очень скоро узнал. Много разных людей побывало за день в землянке у Юса. Приходили молодые веселые парни и девушки, обвешенные оружием, приходили степенные бородачи-колхозники и городские люди, и все как-то особенно ласково разговаривали с Юсом.

– Это я тебя под елкой нашел, – сказал Юсу коренастый, невысокий паренек с веселыми светлыми глазами. – Иду по лесу, смотрю – что за чудо! – лежит под елкой мальчик, грязный, мокрый. Как быть? Не бросать же находку! Ну вот и пришлось нам с тетей Грушей тащить тебя километров восемь… к себе на дачу! – Он засмеялся и подмигнул Юсу.

Тетя Груша – так звали женщину, – первая из всех партизан подарившая Юсу свой привет и ласку, принесла ему обед в солдатском котелке – рассыпчатую, зернышко к зернышку, гречневую кашу. Она сказала, что Демьян Иванович вернулся и, наверное, скоро заглянет сюда. Юс с волнением поджидал командира отряда. Ему не терпелось разузнать о своем отце, да и хотелось повидать героя-партизана, слава о котором гремела по всей округе. За голову Демьяна Ивановича фашисты назначили большую награду. Юс ожидал увидеть могучего богатыря, с окладистой бородой, зычным голосом. И очень удивился, когда в землянку быстро вошел круглолицый, краснощекий молодой человек в очках, обмотанных на переносье суровой ниткой. Он присел на край постели, ловко скрутил папироску, прикурил от уголька из печки и спросил звонким тенорком:

– Ну, как жизнь, дружище?

Юс подробно и толково рассказал ему о жизни в городке, рассказал все, что знал о немцах, о Рыбьем Зубе, о всех своих приключениях и под конец спросил о своем отце. В землянке, кроме Демьяна Ивановича и тети Груши, было еще несколько человек. Все с живым вниманием и участием слушали рассказ Юса. Но стоило Юсу задать вопрос об отце, как в землянке стало очень тихо. Демьян Иванович потушил о каблук папиросу и бросил окурок в печурку. Внимательно, строго смотрели его серые глаза, увеличенные стеклами очков, на Юса.

– Имя твоего отца, славного партизана, известно всем нам, Юрий, – сказал Демьян Иванович, – но его нет с нами. Ни я, никто другой из нас не знает, где он в настоящее время.

Юс молча принял это сообщение. Но когда Демьян Иванович и все другие, кроме тети Груши, ушли, пожелав Юсу спокойной ночи, он повернулся лицом к стене и притворился спящим. Значит, он напрасно надеялся встретиться с отцом в лесу, у партизан… А как же старик? Кто мог передать Юсу привет, кроме отца? Может быть, отец в другом отряде? Где же, где же он?

В отряде Демьяна Ивановича было восемьдесят человек. Но Юс никогда не видел их всех вместе. Они приходили в лагерь небольшими отрядами, потом снова уходили. Днем в лагере оставалась только сторожевая охрана, стряпуха – старенькая бабка Егориха – да кто-нибудь еще из женщин, занятых стиркой и починкой белья или ухаживающих за больными, а то и за ранеными партизанами. Тетя Груша почти каждый день ходила в разведку. Закинув за плечи немецкий автомат, она говорила строгим басом трем молодым паренькам-комсомольцам и молчаливому бородатому колхознику: «Мужики, за мной!», и скрывалась в чаще леса, шагая большими мужскими шагами.

Юс собирал хворост для бабки Егорихи, таскал воду из лесного ключа – старался не сидеть сложа руки. Но он мечтал о том времени, когда его возьмут в разведку.

В одну из долгих ночей Юca разбудили шум, голоса. Он быстро оделся и вышел. Полная луна заливала лес ярким светом. Черные стволы деревьев казались колоннами, подпиравшими звездное небо.

В лагерь вернулся отряд разведчиков. Партизаны принесли двух товарищей – одного мертвого, другого тяжело раненного. Еще до этой ночи Юс слышал тревожные разговоры о пятерых партизанах из отряда, подорвавших в тылу у немцев железнодорожный мост и попавших в лапы врага. И вот двоим из них удалось бежать из плена. Они заблудились в непроходимой чаще, раненные, измученные. Один умер в лесу, другой хоть и был жив, но сильно ослаб от ран и голода. Партизанская разведка нашла их далеко от лагеря.

Убитого товарища партизаны хоронили в эту же ночь. Его опустили в могилу под высокой старой сосной.

Юс всю ночь не отходил от раненого. Он подавал ему пить, поправлял одеяло, которое тот все сбрасывал с себя.

Раненый метался, бредил. «Огонь! – кричал он глухим, сиплым голосом. – Бей гадов!.. Огонь! – Потом начинал бормотать – Держись, Аркадий Петрович… Держись, родной… Иду, иду!..»

И всякий раз, когда он звал в бреду Аркадия Петровича, Юс в страшном волнении наклонялся над ним. При тусклом свете мигающей коптилки мальчик не отрываясь смотрел на искаженное страданием лицо партизана, на его запекшиеся губы, шептавшие имя отца Юса.

Под утро раненый успокоился, заснул глубоким тяжелым сном. Как только рассвело, Юс подошел к землянке, в которой жил Демьян Иванович. Юс не сомневался теперь, что партизаны знают, где его отец, но почему-то скрывают это от него. Он решил сейчас же все узнать у командира.

«Они не имеют права скрывать от меня, – думал он, – что бы ни случилось, они не имеют права скрывать!»

Демьяна Ивановича в землянке не было. Юс хотел уйти, как вдруг увидел на полочке, прилаженной в углу, книгу в знакомом переплете. Это был томик стихов Пушкина, всегда лежавший на письменном столе у отца. Трясущимися руками Юс раскрыл книгу.

 
Пуля легче лихорадки;
Волен умер ты, как жил.
Враг твой мчался без оглядки;
Но твой сын его убил.
 

Юс вспомнил, что отец в последнее время часто повторял эти стихи. И в книге они были отмечены карандашом на нолях. Книга выпала из рук Юса на земляной пол. «Волен умер ты, как жил», звенело в его ушах. Ведь это значило, что лучше умереть вольным в борьбе с врагом, чем жить у врага в плену. Юс вышел из землянки и побрел в лес.

Демьян Иванович и тетя Груша, обеспокоенные долгим отсутствием Юса, нашли его в лесу у могилы партизана.

Юс сурово, неласково посмотрел на своих друзей.

– Зачем вы мне говорили неправду? – спросил он. – Где мой отец?

Лицо молодого командира покраснело. Он положил Юсу на плечо руку и просто сказал:

– Я не говорил тебе неправду, Юрий. Я не знаю, где Аркадий Петрович, не знаю, что с ним. Он ушел командиром той разведки и… не вернулся. Вернее всего, он в плену.

– Вы должны были сказать мне, – прошептал Юс, – я не маленький.

В этот день Юс решил про себя, что он отомстит за мать, за отца, за всех, кого враг мучает, убивает.

 
Враг твой мчался без оглядки;
Но твой сын его убил.
 

Он убьет врага.

Спустя два дня, встав еще до света, тетя Груша стала собираться в разведку. Она надела свои громадные сапоги, туго затянула поверх полушубка ремень, сунула за пазуху вороненый маузер, насыпала в карманы патроны и, закинув за плечо немецкий автомат, кивнула головой Юсу и вышла из землянки. Перед делом она всегда становилась строгой, неразговорчивой. Ее отряд – три паренька-комсомольца и бородатый, под стать ей, здоровый, как медведь, колхозник – уже поджидал ее.

– Мужики, за мной! – скомандовала она, как всегда. Стоя у порога землянки, Юс видел, как отряд скрылся в лесу за деревьями. Юс осмотрелся по сторонам и быстро пошел следом за отрядом, сжимая в кармане курточки рукоятку нагана, согретую теплом его руки. Он решил тоже пойти в разведку. А наган он взял у тети Груши из-под подушки, давно приметив, что она его всегда там кладет.

Партизаны шли долго, и за всю дорогу никто не произнес ни одного слова.

Рассвело. Юс устал, стараясь ступать как можно тише и в то же время не отставать от быстро шагавшего отряда. Но ему было хорошо. Какая-то новая, еще неиспытанная им бодрая радость вела его вперед.

Внезапно отряд остановился.

– Слышали? – спросила тетя Груша.

Все молча кивнули головой. Занятый своими мыслями, Юс до сих пор ничего не слышал. Но теперь, вслушавшись в лесную тишину, он услышал вдалеке неясные звуки – как будто кто-то стучал по дереву.

– Опять взялись за прежнее: мост наводят, – сказал один из комсомольцев.

– Упорные, гады! – пробурчал бородач.

– Прекратить разговоры! – строго приказала тетя Груша. Она обернулась и вдруг увидела Юса. – Ты… ты что, сынок? – спросила она совсем не командирским голосом. – А?

Юс молчал. Тетя Груша подошла к нему.

– Или случилось что? – спросила она с тревогой.

– Ничего не случилось, я с вами, – сказал Юс.

– С нами? – Тетя Груша растерянно посмотрела на свой отряд. – Да куда же ты? Тут враг близко… Иди, иди домой, сынок!

Юс отрицательно покачал головой.

– Я пойду с вами, – тихо сказал он.

Тетя Груша некоторое время молча смотрела на него, потом резким движением поправила автомат за плечами, тряхнула головой. Доброе лицо ее покраснело.

– Что за разговоры! – гневно прошептала она, уставясь на Юса округлившимися глазами. – Если ты в отряде, так слушай своего командира. Приказываю тебе как бойцу остаться здесь. И ни шагу дальше! Будешь прикрывать тыл отряда. – И повернулась к мальчику спиной.