Текст книги "Роман о Ное"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Щупов Андрей
Роман о Hое

АНДРЕЙ ЩУПОВ

Р О М А Н О Н О Е

Глава 1

Что видели звезды? Шляпки серебристых гвоздей, вбитых в черный бархат, море мглы, сосульчатый, подпоясанный снегом холод и, разумеется, друг дружку. Еще, может быть, тараканов в виде комет, клопов и кусачих метеоритов. А что видел кот, воседающий на пестрой пирамидальной куче, навороченной поверх мусорного контейнера? Еще парочку таких же перспективных контейнеров рядом, желтоглазого собрата-конкурента вдали и выбегающих из подъезда поблевать и помочиться красномордых гуляк в белых, выбившихся из брюк рубахах, в галстуках через плечо, в полосатых носках.

Звезды, как водится, молчали, кот, внимающий ароматам кучи и того прокисшего, чем тянуло от подъезда, брезгливо фыркал. Гуляки не замечали ничего. Увлеченные вольной трусцой с третьего этажа вниз и обратно, они с кряканьем утирались, не без удовольствия смеялись над раскачивающимися вокруг домами и деревьями. Землетрясение в алкогольные пять-шесть баллов их ничуть не пугало.

Башенкин Ной Александрович не был исключением. Он тоже выбежал "подышать". Как все. Тем паче, что туалет заняла расстроенная дама. Она вовсю курила, копотью изгоняя из глаз соленую печаль, протяжно ширкала носом, на стук в дверь гнусаво отвечала "занято" и вновь надолго замолкала. Из-под дверей тянуло никотиновым туманом, покидать свою обитель новоиспеченная монахиня не торопилась. Кое-кто даже смело предположил, что дама там не одна, но Ною вникать в подобные нюансы не хотелось. Хотелось на волю, под опеку подслеповато моргающих звезд, на девственно северные заоконные газоны. Такая уж это была вечеринка. И, не затрудняя себя поиском родной обуви, мужчины шлепали по ступеням вниз, совершая нехитрый бартер: глоток прохладного воздуха в обмен на горечь закипающих желудков, на влагу лопающихся емкостей – тех самых, что как раз над душой.

Справив нужду, Ной запрокинул голову. Не без усилия распахнул глаза, как не распахивал, должно быть, уже лет пятнадцать или двадцать. Аж заломило веки. Мимолетно припомнил, что в детстве подобное упражнение давалось ему значительно легче. То есть тогда он, видимо, этим только и занимался, подобием черной дыры заглатывая новое и неведомое. Мир усваивался порционно – сладкими и шершавыми кусками. Для заглатывания требовались глаза – широко раскрытые, способные угадывать самые незначительные мелочи. Подобные глаза у детей имеются.

Башенкин смотрел вверх и видел, как кренится кирпичная стена дома, как неустойчиво покачивается свод. Ныли веки, пульсировало под темечком, и ему вдруг подумалось, что на самом деле он вовсе не на земле, а в глубоком колодце, как какой-нибудь Бумбараш, и небо вовсе не небо, а темный люк, перекрывший выход к свету и солнцу.

Стало совсем грустно. Открывать в тридцать с копейками немудреные истины вроде той, что мир – всего-навсего колодец, – занятие из невеселых. Потому что следом приходит другая безрадостная мысль – о том, что из означенного колодца рано или поздно придется выбираться – толкаясь ногами от скользких стен, руками перебирая ненадежную бечеву.

Жалюзи сомкнулись, веки встали на место, точно вправленная челюсть.

"Глупости! – успокоил себя Башенкин. – Просто я не тем закусывал. Не рыбой надо было, а пельмешками. Непременно пельмешками! Рыбные мысли – совсем не те, что пельменьи. Другая суть, иная стать. Скользкие, верткие, неудобоваримые, а зачем такие нужны человеку?"

Он шагнул к дверям и, разумеется, подскользнулся. Наверное, на собственных рыбьих мыслях.

"Я совсем пьяный. Странно... – Ной ухватился за косяк и тяжело вздохнул. – А мыслю, между тем, как трезвый. Может, это неспроста? Может, я особенный?.."

Оплодотворенное зернышко лопнуло, выпростав проворный побег. Бамбуковым стремительным лучиком идея пошла прорастать в Ное, наполняя чем-то доселе непривычным – скорее приятным, нежели пугающим.

"Раз я не пьянею умом, – продолжал он рассуждать, – раз способен думать о глобальном, что-нибудь это, верно, да значит. Ведь я – это я, а многие ли это понимают? В конце концов я не просто я, я – Ной. А Ноев на земле было во все времена негусто? Люди знают одного-единственного, а я... Я знаю двух единственных..."

Смех родился непроизвольно, и в унисон Ною тотчас рассмеялся выбравшийся подышать гость.

– Здорово, да? Как оно все!.. – коллега описал руками подобие круга и торопливо впился пальцами в неподатливые пуговицы ширинки. – Эх, не успею!.. Или успею?..

Пальцы коллеги лихорадочно мельтешили.

– Говорил ведь жене вшить молнию! Эх!..

Ной посмотрел на него снисходительно. Их веселили совершенно разные вещи.

Глава 2

Решение было принято, незримая печать беззвучно припала к первому клейкому листу нутряной поросли. На следующий день Башенкин стал подавать руку сугубо избирательно.

– Чего ты? – удивился Жорик, не главбух и не начальник, всего-навсего временный лаборант.

– Так, – Ной загадочно улыбнулся. Кивнув, на повисшую в воздухе ладонь, туманно пояснил: – Спрячь, Жорик. До поры до времени.

С начальником получилось и вовсе просто. Тот сам никогда не подавал руки Ною. Но раньше все так и обстояло: Ной готов был откликнуться, но начальник ограничивался панибратским кивком. С сегодняшнего дня кивал уже Ной. И не подавал руки ТОЖЕ Ной. Начальник кивал в ответ, но позиции тем не менее поменялись. Произошла рокировка, о которой сам начальник, может быть, и не подозревал, но Ной-то знал о ней твердо.

"Никаких шуточек и никакого смеха!" – решил он, и уже через пару дней на него начали посматривать. Зависть, непонимание, удивление – ничего подобного еще не было, но все это уже НАЧИНАЛО зарождаться. Ной торжествовал. Он вживался в странную роль, поражаясь, отчего раньше жил иначе, жил, как все, не отличаясь и не выделяясь.

– Какой-то ты стал странный, Башенкин, – признался ему инженер Паликов.

– А я и есть странный, – Ной безошибочно отыскал в пиджаке инженера неполадку, сурово ткнул пальцем в среднюю, провисшую на ниточке пуговицу. – А тут надо капроновой крепить. И обязательно крестиком.

– Капроновой? – изумился инженер.

– Именно!

Странные фразы, мутный смысл, двойственность! Это стало краткосрочным лозунгом, подобием девиза, выбитого на его мысленном щите. Когда придет время, появится и подоплека, и определенность, а пока...

– Милена, – говорил он, проходя мимо стола секретарши. Цвет платины – это убого.

– Что? – она окидывала себя взглядом, пытаясь определить в каком месте она платиновая. – А почему?

– Платина – цвет свежеотлитого танка! – он отворачивался и уходил, оставляя за собой шлейф досады и недоумения.

Самое занятное, что он вдруг наткнулся на закон, не открытый даже прозорливым Карнеги. Нет глупых фраз, есть глупые интонации. Чушь, произнесенная уверенным баритоном, есть джокер, способный превращаться во что угодно. Оттого, надо думать, и жировали диктаторы всех времен и народов. Питаемые страхом людишки изыскивали мудрость в самом куцем лаконизме. Изыскивали по той простой причине, что произносил означенный лаконизм не буфетчик дядя Вася, а непременно какой-нибудь генерал или секретарь генеральского уровня – и произносил так, как должно произносить генералам – с напором, загадочно, скупо. Генералом Ной становиться не собирался, но каждый вечер собственному отражению в зеркале, словно фразу из курса аутотренинга, он торжественно повторял:

– Мне не надо быть кем-то, потому что я – уже я. Я – Ной! Самый настоящий Ной!

И детской припрыжкой вновь набегал беззвучный смех благородный, как треск срываемого с песцовой шубы целлофана, торжествующий, как гармонь в руках деревенского ухаря. Ной Александрович засыпал под собственное взбулькивающее веселье, видел сны про себя и о себе, заряжаясь энергией от вселенной, чтобы однажды вернуть все обратно единой слепящей вспышкой.

Глава 3

Результатом номер два (первым было изменившееся отношение сослуживцев) стало поселение у него на квартире аристократически бледной особы под именем Надя.

Так уж оно создано природой, что иные люди за версту чуют кумиров. Они спешат навстречу, молитвенно воздевая руки, с расстояния примеряясь, как поудобнее встать, с какой стороны и под каким углом. Заглядывая в рот, жаждут жизненного смысла, подставляя спину и шею, заранее умирают от сладкого бремени. Поклонники и фанаты, рабыни и слуги. Отнюдь не по вине обстоятельств, исключительно по зову и велению сердца. Аристотелевские половинки с цифрами "два", "три" и далее – те, что без единички – первой и неизбежной – не могут спокойно жить, дышать и радоваться. Не могут и не умеют. Положение тем печальнее, что подспудно они все-таки чувствуют: истинный смысл всегда приходит с восторгом – в паре с экстазивным выплеском нутряного! И лучше других они знают, что человек создан не для счастья, а для восторга. Счастье – для мирно жующих коров, трепетная восторженность – для гуманоидов! И потому всегда и везде требуется первое и непременное – ПРЕДМЕТ ОБОЖАНИЯ. Для Нади предметом обожания стал Ной.

– Надя и Ной. Два "Н", – произнесла она, заикаясь, в их первую встречу.

Не произнося ни звука, он взял ее за руку, развернул ладонью к глазам.

– Что-нибудь не так? – девушка встревожилась, заранее ощутив стыд за все эти путанные, бессмысленно исчеркавшие ладонь линии.

– Пушкина знают все, – обвиняюще произнес он. – А кто знает Мицкевича?

– Никто! – покаянным эхом откликнулась Надя.

– А Сухарева с Самойловым?

– Никто...

– Стыдно? – вопросил он.

Уши и щеки Нади малиново накалились, словно их подключили к электросети. Робко кивнув, Надя потупила маленькую головку и тем самым окончательно решила собственную судьбу, поселившись под кровом у бога – то есть, у Ноя. Не в качестве сожительницы и прислуги, – в качестве спутника. Любой даже самой огромной звезде, требуется спутник. Это своего рода критерий состоятельности. Чем больше планета, тем большее количество спутников должно ее окружать. Человек, живущий один, как перст, не может быть светилом. Отсутствие спутников означает отсутствие гравитации. И пусть он богат, как Крез, пусть он пыжится и светится, как самое большое солнце, это ровным счетом ничего не значит. Ибо в тылу у него – вакуум, никого и ничего.

С пророчествами, впрочем, Ной не спешил, хотя и начинал чувствовать, что люди чего-то от него ждут. Со скепсисом, с усмешкой, с едва скрытой тревогой, но ждут. Загадочное всегда завораживает. Ожидание чуда – пусть легкого, несерьезного пылью притуманило воздух.

С тем же Паликовым начальник института как-то озабоченно поделился:

– Заметили, каким наш Башенкин стал? Совсем переменился.

– Это Ной, что ли?

– Ну да. По коридорам, как по клетке, ходит. Так и зыркает на людей! То ли обиделся, то ли зарплату потерял, не пойму.

– Это да. А главное, выражаться стал.

– В смысле – ругаться?

– Да нет. Именно выражается. Иной раз такое скажет, что и мысленно повторишь, а все одно не поймешь.

– Мда...

Ной слышал шепотки за спиной, угадывал чужое недоумение, и оттого уверенность в собственных силах росла и крепла. В конце концов и Распутин заявился в Царское село из глубинки. А он был не просто из глубинки, он был из Нижнего Тагила. А что такое Нижний Тагил? Что может сказать об этом городе человек, никогда в нем не бывавший? Да ничего! Между тем Нижний Тагил еще одно чудо света. Восьмое и заключительное. Город-Дым. Город героев астматиков, глубокий вдох в котором чреват тем, что может стать последним. И напрасно твердят и сплетничают! Сектор Газа – вовсе не у них, не у израильтян, это у нас в Нижнем. Суровую миссию спартанцев взял на себя каменный исполин. Выживать стали исключительно чудо-богатыри. Ной стал одним из них.

Глава 4

О грядущем потопе он никому не говорил. Кажется, пока и не собирался. Все получилось само собой, когда хлынули первые осенние ливни – с жестяным небесным раскатом, с пупырчатыми от мыльных пузырей лужами. Тогда все и началось. Удобренная и засеянная почва только ожидала нужной команды. Эта команда последовала с потемневших, набрякших от влаги небес. Самые чуткие команду услышали.

Рыжая секретарша Милена как-то кольнула лучистым взглядом, поправив прическу, поинтересовалась:

– А что, Ной Александрович, уж не потоп ли у нас затевается? Со вчерашнего вечера льет и льет.

– Что ж... Все может быть, – он загадочно улыбнулся.

– Значит, строите?

– Строю, милочка, строю.

Они впервые сомкнулись глазами. Как пара сцепившихся вагончиков. И Ной тотчас понял, что еще одним спутником у него стало больше. Напрягшись зрачками, он окончательно добил жертву.

– Вы уж мне поверьте, строить я умею. На совесть.

– И что же?.. Всех тварей по паре? – едва слышно пролепетала Милена.

– Зачем? Я беру с собой исключительно женщин. Рыжих, кудрявых – всяких. В них будущее и сила!

– А мужчины...

– Как это ни прискорбно, мужчины давно обратились в анахронизм и балласт. Я-то, собственно, не против, но ковчег не выдержит.

– Тогда... Тогда вы и меня впишите. Если, конечно, можно.

– Отчего же нельзя? Подумаем.

Они вроде бы еще шутили, однако лица их оставались серьезными.

– Что ж, до встречи! – сухо кивнув, он чеканно вышел из кабинета. В дверях столкнулся с начальником и впервые не уступил дорогу. Несколько растерянно начальник поздоровался, чуть посторонился. Ной лишь скользнул по нему безучастным взглядом, прошел мимо, не проронив ни звука.

– Что это с ним? – начальник озадаченно потер мясистое ухо.

– Он о потопе предупредил. – Милена все еще не пришла в себя. Голосок ее едва заметно дрожал. – Сказал, что готовит списки спасения.

– Что-что? – очки у начальника поехали вверх. В задумчивости он потянулся пальцем к стеклам и чуть не выткнул себе глаз. Милена ахнула. "Сглазил! – с трепетом поняла она. – Только раз посмотрел и сглазил!"

Отныне события тронулись под гору, все более набирая скорость. С теми, кто владеет технологией "сглаза", ссориться не рекомендуется, а о том, что Ной способен на аномальное, к вечеру в учреждении уже знали все. Самые трусливые жались по углам, стараясь не показываться в коридорах, иные напротив искали с Башенкиным встречи, с чувством пожимали руку, искательно заглядывали в лицо.

Вечером, черпая ложкой приготовленный Наденькой суп, Ной устало пожаловался:

– Иссякает, Наденька. Каждодневно и ежечасно. Я же чувствую. Хочется мир спасти, очень хочется, а как? Где, спрашивается, силы?

– Ты самый лучший, – Наденька почтительно стояла в углу кухоньки. Жиденькая ее косичка змеей выползала на грудь, желтым удивленным бантом смотрела в рот рекущему Ною.

– Теперь да, теперь так, – соглашался он. – Но почему? Потому что всем на плот хочется. Всем! – он погрозил Наденьке пальцем. – Но всех нельзя. Потому что остойчивость, понимаешь? Центр тяжести и архимедова сила. Перегрузим на одного-единственного человечка – и все! Потонем. Это ты понимаешь?

Наденька робко кивала.

– Непостижимо! – бормотала она. – Такая задача! Решать за всех!

– Не все спокойно в мире, Наденька. В список должны попасть избранные...

В дверь позвонили. Продолжая поглощать суповую лапшу, Ной не повел и ухом. Наденька проворно убежала в прихожую, через минуту вернулась с рыжей Миленой.

– Вот, – секретарша смутилась. – Рулет вам принесла. К чаю.

Башенкин неспешно отложил ложку, утерев губы, принял рулет, словно ключ от сдаваемого города, кивнул на табурет.

– А волосы все же крашенные? Признайся!

– Что? – Милена растерялась. – Нет. То есть да. Немного и давно.

Путаный ответ удовлетворил Ноя. Выложив на стол руки, глазами он совершил бросок к окну, но вырваться на волю не получилось, – не пустили цветастые шторы.

– Наденька! – строго сказал он. – Почему это?

Девушка понятливо метнулась вперед. Шторы со скрипом разъехались, взор Башенкина беспрепятственно пробил стекло, унесся в черное небо.

– Звезды, – глухо сказал он. – Они вокруг и около. Я вижу их даже во сне. На планете Плутоний нас ждут...

Голос его звучал заповедно, чуточку даже дремуче. Тела дам благоговейно содрогнулись.

Глава 5

На четвертый день сдался главбух, дама в золотых очках, напудренная до неестественной белизны, с золотой брошью над обширными холмами груди. Главбух ведала премиями и путевками, в институте ее побаивались даже больше, чем директора. И вот эта львица сама вдруг нагрянула к ним в отдел. Держалась она, впрочем, твердо – аршинные каблучки ставила с назидательным прищелкиваньем, румяным лицом изо всех сил изображала скуку и спокойствие. Пара дежурных фраз, несколько тренировочных вздохов. Вопрос, обращенный к Башенкину, главбух задала с должной порцией интонационного яда.

– Ну-с, Ной Саныч! Когда же нам ждать вашего потопа?

– Странный вопрос! – подчиненный одарил ее дерзкой усмешкой. – По-моему, УЖЕ. Или я не прав?

– Хмм... Что же получается? Теперь, значит, это растянется на семь дней и семь ночей?

Ной сурово покачал головой.

– Сорок, милая моя. Сорок!

Названная "милой" главбух остолбенела. Раскрыв и закрыв рот, шатаясь, вышла в коридор.

А за окном и впрямь лило как из ведра. Дождь требовательно стучал в стекла, в водосточных, туго наполненных трубах бурлили потоки. Дикторы телерадио наперебой вещали о городских заторах, о залитых подвалах. На иных улицах сметливые мальчишки уже перевозили пассажиров на резиновых лодках. Цены за провоз росли на глазах. Резиновые сапоги не спасали, тут и там посреди проспектов бессильно парили заглохшие машины. Могучие КРАЗы растаскивали транспорт буксирами, люди глазели в окна и дивились обилию влаги.

Не верить более Ною стало невозможно. Сработало некое таинственное реле, замкнув нужные контакты в сознании коллег. От прежнего скепсиса не осталось и следа. Отныне телефон у Башенкина разрывался от беспрерывных звонков. Спаситель человечества коротко опрашивал звонящих, записывал фамилии на листок, сам первый, не прощаясь, клал трубку.

Вечером не выдержал начальник. То есть сам он, возможно, сумел бы удержаться, но жена Танечка, нервно хихикнув, посоветовала:

– Ты бы тоже позвонил, что ли.

– Куда?

– ЕМУ. Сам видишь, что на улице делается?

– Ну?

– Вот и позвони. На всякий случай. Мало ли что.

Начальник не стал уточнять, кому именно звонить. Он все понял. После минутного колебания действительно полистал блокнот, найдя телефон Башенкина, позвонил.

– Ной Александрович? – тон он все же взял шутливый. – Я тут насчет погодки. Так сказать, проконсультироваться...

Сухой голос подчиненного огорошил:

– Ваш инвентарный номер?

– Что?.. Вы, должно быть, меня не узнали. Это Борис Федорович беспокоит.

– Вот я и спрашиваю вас, Борис Федорович: назовите свой инвентарный номер?

– Но у меня... Я не знаю никакого номера.

– Ах, не знаете! Тогда звоните после тридцатого.

– Подождите! Я хотел спросить...

– Что хотели спросить?

Пауза показалась начальнику бесконечной. Он чувствовал, как по лбу стекают капли пота. Или не пота? Может, уже протек потолок, и дождь накрапывает на макушку?

– Вы хотели спросить про ЭТО? – в голосе Ноя угадывалась насмешка. Борис Федорович сник.

– Хорошо, я подумаю о вашей судьбе. А пока запомните: вы – номер дабл-ю сорок четыре.

– Спасибо... – Начальник дрожащей рукой опустил трубку, бессмысленно оглянулся на супругу. – Вот, кажется, договорились...

Услышав щелчок отбоя, Ной удовлетворенно вздохнул. Последняя крепость пала. Народ поверил в него окончательно.

Глава 6

Правый бок ему согревала рыжеволосая Милена, левый Наденька. Обе спали крепко и сладко, не сомневаясь, что на спасительном плоту им сидеть в первых, крытых плюшем рядах. И этой же ночью, ближе к утру, Ной ощутил смутное беспокойство. Проснувшись, он некоторое время лежал, прислушиваясь к себе, пытаясь понять, что же его разбудило. Размеренно бурчал трубопровод кишечника, колесил по кругу и постукивал на стыках сердечный вагончик. Внутри все было привычно и правильно. Неправильное затевалось снаружи. Осторожно он повернул голову, с опозданием поймав слухом внешние звуки, осознал наконец причину своей тревоги.

ДОЖДЬ ШЕЛ НА УБЫЛЬ.

Торопливо выбравшись из постели, он на несколько минут приник к окну, потом зверем заметался по комнатам. Покусывая губы, выскочил на балкон. Увы, все было правдой. Потоп предательски иссякал, в бледное нечистое небо медленно поднимался золотистый шарик – не монгольфьер и не НЛО, – самое обыкновенное солнце.

Это был крах. Полный и безоговорочный конец! Спасти Ноя могло только возобновление ливня. Или чудо.

Еще добрых полчаса он нервно бродил по комнатам. Голова яростно чесалась, – должно быть, выпирали наружу первые седые волосы. Ной лихорадочно стискивал кулаки. В конце концов нужное чудо было сотворено.

Глава 7

Сонно подняв телефонную трубку, Борис Федорович получил от Ноя первую шайбу.

– Инвентарный номер дабл-ю сорок четыре?

– Не понимаю... То есть, пардон! Кажется, так.

– Ваша просьба рассмотрена и удовлетворена.

– В смысле?

– По-моему, вы хотели избежать потопа?

– Я... Ну в общем...

– Все разрешилось наилучшим образом. Вас переселили.

– Подождите, подождите! Куда переселили?

– Туда, где обошлось без потопа.

Сон – тягостная вещь. В потемках да с кружащейся головой Борис Федорович решительно ничего не мог взять в толк. Ясно понимал только одно: ему снова отчего-то становится не по себе. Интонации Башенкина напоминали синтетическую речь робота. На всякий случай Борис Федорович огляделся. Все было на месте – стены спаленки, торшер, плечо жены.

– Но ведь это...

– Да, это по-прежнему Земля. Правда, чуточку другая, но вас это не должно волновать.

– Что за ерунда?

– Позвольте! Вы вчера звонили? Звонили. Вашей просьбе пошли навстречу. Всех на плот поместить, увы, – задача нереальная. А потому большинство пришлось подписать на отселение.

– На отселение?.. Куда?

– Ну, разумеется, не в соседский чулан. Вы, мой голубчик, не на Земле, хотя и в очень похожих условиях. Те же континенты, тот же состав воздуха. Так что ничего страшного. Вы работаете там же и в той же должности. Правда, с сотрудницей "эн" уже не дружите. Напротив у вас романчик с некой Эллой.

– Как же так?

– Да вот так. Смотрите, не перепутайте. С супругой все то же, и темы в институте примерно те же.

– Ммм... А вы?

– Что я? Я такой же скромный сотрудник как раньше. Так сказать, до следующей миссии.

– Чушь какая-то! – Борис Федорович ожесточенно потер макушку. – А может вы это... Разыгрываете? Признайтесь, Ной Александрович!

– Простите. На розыгрыши у меня нет времени. Если не верите, выгляните в окно. Всего доброго.

Уронив телефон и перепугав проснувшуюся жену, начальник метнулся к окнам. Подняв жалюзи, ахнул. Сизое парящее небо вбирало в себя солнечный желток. Ни единой тучки ни справа, ни слева. Борис Федорович не узнавал родного города. Тронутые позолотой крыши домов, черные паутинки улиц. Веки начальника пару раз растерянно вспорхнули, чудо свершилось повторно: он поверил звонившему...

Примерно через час с небольшим, завершив серию телефонных звонков, Ной Александрович снова укладывался меж двух теплых тел.

– Все-таки вывез... – Бормотал он устало и дремотно. Всех вывез!

Надя уютно прижалась к его боку, обняла за руку. Милена, более мудрая, стиснула его ноги своими мягкими и жаркими, перечеркивая даже мысленную попытку к бегству. Впрочем, об этом он и не помышлял. Человек силен спутниками и спутницами. Возможно, это не единственный, но безусловно один из главнейших критериев состоятельности. Засыпая, он так и не заметил, что рыженькая Милена перестала быть рыженькой, а вечно бледненькая Надюша превратилась в янтарную мулатку. Навалившийся сон по-медвежьи смял Ноя, упрятал в наполненный смехом и детскими карамельками карман. Открытия грядущего дня – чудесные и даже чересчур – поджидали Ноя еще впереди.