Текст книги "Ржавый меч царя Гороха"
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
На шум и грохот вбежали грозные стрельцы с саблями наголо, а поскольку ни я, ни Яга толком ничего объяснить не успели, то парни крикнули подмогу, и в горнице стало ещё веселее. Общий бардак в шесть раз увеличил бабкин кот, когда один из стрельцов случайно наступил ему на хвост. Виновник не признался, поэтому от взбесившегося Васи досталось уже всем четверым.
Я же тихо уполз под стол, к Мите.
– Пиши рапорт об увольнении по собственному желанию.
– А ежели я не желаю?
– Тогда докладывай, что полезное выяснил на задании.
– Стало быть, то, что я за отечество безвинно пострадавший, уже значения не имеет?
– Нет, – подтвердил я.
– От так всегда. Ну и ладно, тады расскажу. Мне ить и самому интересно было, чё за женишки иноземные вокруг нашей рыжухи Марьянки толкутся. Их бы проверить надо на благонадёжность, да и справку про то какую ни есть вытребовать. Так вот я и…
Памятуя свой прошлый филёрский опыт, наш младший сотрудник особо выёживаться не стал, ни во что экзотическое переодеваться тоже, поэтому шастал из кабака в кабак в неброском имидже простого деревенского парня. Тут ему изображать ничего не приходилось, подозрения он не вызывал и на скромное местечко в дальнем уголке, с одной стопкой водки, всегда мог рассчитывать. Искомые женихи нашлись в печально известном трактире «У языкастой тёщеньки»…
Будь моя воля, я б его закрыл ещё до открытия, но хозяйка в своё время подсуетилась со взятками, и заведение процветало на дешевизне, доступности, антисанитарии, подпольном самогоноварении и мелком криминале. Именно там представители трёх небратских народов нашли друг друга и даже попытались заключить некое противозаконное соглашение.
Сначала они играли в кости на то, кто станет мужем, а кто тайным (?!!) любовником сестры царя Гороха. Победили азиат и кавказец, прибалту досталась роль первого министра и советчика. После чего они плавно перешли к обсуждению прямой распродажи русских земель всем заинтересованным лицам, делёжке денег на троих с последующей эмиграцией «за море-окиян».
Полагаю, что речь шла о ещё толком не открытой Америке, но все трое, по словам нашего Мити, намылились именно туда. Дальнейшего посрамления и поругания веры, царя и отечества наш младший сотрудник не вынес. Зато вынес всю нетрезвую троицу в центр кабака и возил мордами по столам, покуда в общую драку не включились завсегдатаи. Стрельцы подоспели примерно через часок, в основном чтобы повязать павших…
– Трактир восстановлению подлежит? – в конце рассказа осторожно поинтересовался я.
Митя отрицательно помотал головой.
Йес! Ну и как после такого хорошего известия я мог его уволить?
– Хорошо. Ты остаёшься. Ещё один вопрос. Какие лично у тебя мысли о женихах?
– Непростые, – всерьёз задумался наш герой. – Одно скажу: царевне Марьяне они не пара.
Тут наш конструктивный диалог прервался, потому что расцарапанные, как линогравюра, стрельцы под руководством Яги начали наводить порядок и вытащили нас из-под стола. Комнату быстро привели в порядок, наш младший сотрудник был отправлен в баню, а я вернулся к служебным обязанностям. Надо доводить это дело до конца…
– Бабуль, как вы насчёт допроса трёх свидетелей?
– Обвиняемых, – хмуро поправила наша эксперт-криминалистка. – Уж ежели даже Митенька в речах ихних оскорбление отечеству углядел, дык я тем более не помилую!
– Ну, судебные и прокурорские функции в наши обязанности не входят, – напомнил я. – Степень их вины пусть царь определяет. Не забывайте, что главная цель у нас другая – мы должны все силы отделения бросить на кражу и вернуть указанный предмет.
– Да тьфу на тебя, Никитка! Что там с той кражей особенного? И не такие, поди, раскрывали…
Вместо ответа я молча достал блокнот, взял карандаш, нарисовал на чистой странице отпечаток свиного копытца размер в размер и сунул под нос бушующей бабке.
– Это ещё что такое? – фыркнула она.
– Улика. Один маленький след, отпечатавшийся на земле в том самом музейном хранилище, откуда и был похищен меч.
Яга охнула, перекрестилась и ушла в свою комнатку за своей фирменной настойкой от нервов. Самогон-мёд-пустырник-боярышник-валериана, смешать, но не взбалтывать, если не ошибаюсь. Действие убойное, на себе проверял.
Итак, Митя был отправлен топить баню, а стрельцов я попросил привести всех троих задержанных, по одному в произвольном порядке.
Никаких обвинений я им, разумеется, выдвигать не собирался, все эти кабацкие разговорчики под пьяную лавочку к серьёзному делу не пришьёшь. Однако припугнуть эту троицу стоило, лучше я напомню им о правилах культурного времяпровождения в столице, чем то же самое будут делать кулаками местные жители, потому что народец у нас попадается всякий. Разумеется, речи об их возможной причастности к царской краже не было, но что, если от пропажи кладенца кто-то один выигрывал больше, чем другие?..
– Бабуль, вы идёте? Я сейчас женихов допрашивать буду!
В ответ тишина, на миг прервавшаяся лёгким звоном хрустальных стопок. Ясно, пьют на пару с котом – Вася за валерьянку душу продаст. Ладно, сам справлюсь, не впервой.
В дверь постучали.
– Разрешите, батюшка сыскной воевода? Вот, первого доставили.
– Разрешаю. Заводите.
Я вновь раскрыл блокнот и сделал самое суровое выражение лица.
В горницу втолкнули упирающегося молодого человека в традиционном азиатском платье, то есть полосатый халат, колпак с лисьей оторочкой, непонятно какие штаны, короткие сапожки и дорогущий пояс с золотым шитьём. Сам невысокий, круглолицый, узкоглазый, загорелый, с подведёнными бровями и словно бы нарисованными усиками. Пошловатый тип, я бы так выразился…
– Гражданин Бельдым-бек, средний сын хана Бухатура, прибывший из степей солнечного полуострова Крым с целью заключения брачного союза и взаимовыгодного сотрудничества наших народов в свете долголетних экономических и политических позитивных отношений?
– Имя – правилна, про папу – тоже правилна, а больше моя ничего не понимай… – честно признался будущий наследник ханского престола, пытаясь прочистить грязным ногтем уши.
– Присаживайтесь.
– Э?!
– Садитесь, – повторил я, и догадливый жених тут же опустился на пол, привычно скрестив ноги.
– Сядьте чуть правее, там коврик, будет удобнее, – гостеприимно предложил я, пожав плечами. – Хорошо, теперь ответьте на пару вопросов.
– Ай, рехмет, начальник! Слушай, удобно так…
– Я же говорил. Но не будем отвлекаться. Итак, вчера вечером, ближе к ночи, вы были задержаны дежурными стрельцами и доставлены в отделение. Вину свою признаёте?
– Какую вину? Где вина? Давай вино!
– Не смешно! – строго прикрикнул я на радостно подпрыгнувшего сына хана. – Сколько помню, у вас алкогольная продукция под запретом. Папа не обрадуется.
– Э, мой папа сам пьёт! Многа пьёт! Толька ночью пьёт, ночью Аллах не видит…
– Аллах всё видит! – завёлся было я, но вовремя опомнился. – Так, отложим спорные вопросы религии, вернёмся к моменту вашего задержания. Пьянство, нецензурные выражения на татарском, приставание к официанткам, грубые выражения в адрес правительства нашего города и в финале – безобразная драка. Вы понимаете, что подвели себя под статью?
– Ничего не панимаю, я неграматный татарин, я всё папе скажу, э!
– Меч-кладенец? – наугад бросил я.
Молодой Бельдым-бек даже не почесался. Ну, если честно, то как гостю царя Гороха и гражданину другой страны мы пока ничего не могли ему инкриминировать. Хороший адвокат на раз-два-три бы «расщёлкал» все мои обвинения да ещё подал ответный иск за клевету.
– На первый раз ограничимся устным порицанием. Но имейте в виду, что при повторном аресте к вам будут применены самые строгие санкции вплоть до…
– Моя твоя не понимай?!
– Упс… Я и сам себя сейчас не очень понимаю. С кем вообще разговариваю, а? Пошёл вон с глаз моих!
– Э-э?
– Увижу ещё раз – расстреляю, засужу, кастрирую! Так понятнее?
– Всё понятнее, начальник! – счастливо разулыбался средний сын хана Бухатура и убрался с такой похвальной скоростью, что у дежурных стрельцов чуть шапки не сдуло.
Ладно, в этот раз я вполне справился без бабки, потому что ловить этого степного сайгака на вранье смысла не было никакого. Парень вырвался на волю из-под папиного крыла и отрывается у нас по полной программе. Пока никого не избил, ничего не украл, сажать его вообще-то не за что. Пусть гуляет. Мы проследим.
Хотя, конечно, на месте царевны Марьяны я бы лично от такого немытого красавца держался подальше…
– Следующий!
– Один момент, батюшка сыскной воевода, – раздалась невнятная возня из-за дверей. – Вырывается ещё, зараза горбоносая…
Минутой позже потрёпанный, но непобеждённый грузинский князь Сосо Павлиношвили кубарем влетел в горницу. Тощий, длинный, грудь по-петушиному вперёд, с кучей газырей на черкеске до самой подмышки, в страшно лохматой папахе, из-под которой и глаз-то не видно, один нос, и, как водится, с семиэтажным кавказским гонором…
– Всех зарэжу! Тебя зарэжу. Их зарэжу, царя зарэжу! А что делать, так хачу?!
– Быстро сел на скамейку, руки за спину, рот открывать по моему разрешению, дышать через раз! – грозно рявкнул я, потому как эти горные орлы достали меня ещё в Москве по самое не балуйся. – Имя, возраст, пол? Отвечать, быстро!
– Сосо. Нэ помню, нэ знаю. Какой такой пол, э? Дэревянный, да?
– У тебя да, – согласился я, делая запись в блокноте. – И не только пол, но и вообще…
– Да?
– Вопросы здесь задаю я. Итак, вчера вечером вы были в компании гражданина Бельдым-бека и гражданина Паулюсуса. Так?
– Нэт!
– Неужели?
– Да!
– То есть вы с ними не пили?
– Слушай, я тэбя всё равно зарэжу, – честно обозначил свои планы потенциальный жених царевны Марьяны. – Паэтому честно скажу: что с ними пить? Как с ними пить? Они савсем пить не умеют, да!
– Понятно. Записал. А потом вы ругали царя Гороха?
– Зачем ругал?! Назвал его одын раз ослом, одын раз козлом! Одын или два, нэт, два, назвал сабакой такой. Ну, которая на соломе лежит и её не кушает. Знаешь, да?
– Догадываюсь, – сухо подтвердил я. – Про меч-кладенец слышали?
– Про какой леденец?
– Ясно. Свободны. Ещё раз попадёте к нам в отделение, отправлю в Сибирь, ёлки шатать. Сами уйдёте или коленом выпроводить?
– Э-э, сыскной воевода, – доверчиво зашептал кавказец, подаваясь вперёд. – Я праблем не хачу, но ты панимаешь… Я – князь! Мне честь дэржать надо! Пазови своих, пожалуйста, пусть меня выведут. Как будто я дрался, да? Не абижай, мамой прашу…
Я тяжело вздохнул и кликнул стрельцов.
– Выкиньте гражданина за ворота. Ну, так, чтоб и зрелищно, и без лишнего рукоприкладства.
– Спасибо! – хором грянули и стрельцы, и сын гор Павлиношвили.
Слава богу, все друг друга поняли, и всё складывается к взаимному удовлетворению.
Парень вылетит от нас героем дня, а еремеевские стрельцы парой подзатыльников отведут душу. Остался третий. Яга по-прежнему отказывалась появляться, хотя у меня были подозрения, что она всё-таки нас подслушивает и после обеда непременно выскажет своё профессиональное мнение по поводу мужского вранья. Хорошо бы Митя уже успел растопить баньку, отмыться сам и оставить мне горячей воды. Что-то быстро я почувствовал себя усталым, видимо, последствия отравления ещё сказывались.
О том, что вышедшие из отделения женихи начнут болтать обо мне в кабаках, можно было не беспокоиться, кто им поверит? Я же для всех умер, и это информация официальная, полгорода в трауре, венки шлют, свечи в храмах ставят, соболезнования выражают всячески, а то, что трое иноземцев, попав в милицию по пьяни, «самого участкового видели»?! Да тьфу! Пусть мелют языками, пока не побили за враньё…
– Следующего подавать ли?
– Заносите, – откликнулся я.
И через минуту в горницу сам, без малейших понуканий, вошёл молодой крепкий блондин в потёртой европейской одежде времён какого-нибудь Айвенго или Ричарда Львиное Сердце. Неприветливо улыбнулся мне, но тем не менее начал первым:
– Здраффстфуйте!
– Здоровеньки булы, – не совсем правильно ответил я, но он меня понял.
– Присаживайтесь.
– Спасибба.
– Прибалтика?
– Не поннял…
– Ну как это… Эстляндия?
– Та! – уверенно подтвердил третий жених нашей царевны.
Почему-то он мне нравился меньше всех: глаза какие-то блёклые, бесцветные и мутные, как у замороженной сёмги в супермаркете.
– Это что же происходит, гражданин фон Паулюсус? Вы прибыли к нам в столицу с целью женитьбы, а задержаны в связи со вчерашними безобразиями в кабаке. Ай-ай-ай, товарищ эстонец! Нарушаете?
– Я не ппил, они фсё сами выппили!
– Дыхните? – перегнулся я через стол.
Потомок рыцарского рода послушно наклонился и дыхнул. Ну, зубы не айс, однако и перегаром не пахнет.
– Как оказались в одной компании с драчунами и алкоголиками?
– Случайнно.
– А поподробнее можно?
– Софсем случайнно.
Да, а этот тип, мягко говоря, немногословен, придётся тянуть клещами. В фигуральном смысле, разумеется, мы ж не в царской пыточной, у нас другие методы.
– В драке с сотрудником милиции участвовали?
– Не учаффстфофал.
– Тогда за что вас задержали?
– За компаннию, – так же терпеливо, словно малому ребёнку, продолжал объяснять белокурый гость с янтарных берегов.
Что ещё у него можно было спросить, я просто уже не знал.
– Про меч-кладенец слышали?
– Нетт.
– Претензии к органам правопорядка за неправомочные действия имеете?
– Нетт.
– Другие ответы знаете?
– Нетт, – даже не моргнул он, и я сдался.
Мне пришлось честно отпустить и третьего претендента в гороховские зятья. Правда, взяв с него подписку о невыезде. С первых двух не стал брать, а с этого взял. Чисто из вредности. Говорю же, не понравился он мне. И пусть в нашей милицейской работе апеллировать такими критериями и не положено, внутренне я был бы рад прищучить этого белобрысого хоть за что-нибудь…
– Батюшка сыскной воевода, – в дверях опять показались стрельцы, – так что, пятого заводить ли?
– Какого пятого?! – не понял я. – Погодите, у нас же вроде всего четверо задержанных. Три жениха и Митька. Чего вы меня со счёта сбиваете?
– Дык в ночь, под самое утро, ещё и дьяка Филимона Груздева доставили ребята, – смущённо пояснили еремеевцы. – Говорят, он по городу бегал в непотребном виде и речи орал крамольные…
– Какие?
– Что, дескать, царь преставился!
Ну этого типа я точно не мог принять. Он бы точно сдал меня с потрохами, и уж ему-то поверили бы! Пришлось вставать и идти на поклон к Яге, умоляя её разобраться с козлобородым нарушителем ночного спокойствия. А заодно и выяснить, чего он-то делал в неположенное время у царских подвалов? Причём крутился ведь, гад, вполне целенаправленно, именно там, где пропал меч. Так что вопросы и подозрения в его адрес самые серьёзные…
– Бабуль? – Я деликатно постучал в дверь её комнатки.
На стук неторопливо вышел мажордомистый Васька и вопросительно выгнул на меня бровь.
– Ягу можно? – прокашлявшись, уточнил я.
Кот поднял вторую бровь.
– Исключительно в служебных, а не в личных целях. Необходимо помочь с допросом важного свидетеля, а может быть, и подозреваемого.
Чёрный как смоль Вася подумал, поморщил нос и обернулся назад. Моя домохозяйка, тишайше сидевшая у себя у окошечка, так же молча встала и чинно прошла в горницу. Мне же было жестом предложено подняться за котом наверх, в мою комнату.
Собственно, совсем уж отлучаться от участия в допросе я никак не собирался, поэтому уселся на лестнице в надежде хоть что-то услышать.
Вскоре понятливые стрельцы за шиворот притащили грязно ругающегося дьяка.
– Деспоты сатанаиловы! Сатрапы диавольские! Палачи и душители гражданских свобод! – надрывался Филимон Митрофанович, разумно адресуясь в потолок.
Наезжай он конкретно на стрельцов, так мог бы и по шеям словить на раз-два, а он у нас в этих делах тёртый калач, зазря не подставляется. Не припомню ни одного расследования нашей опергруппы, чтоб скандальный дьяк тем или иным боком в нём не отметился. Поэтому, как следует себя вести при очередном аресте, он туго знает…
– Беспредельщики! Христопродавцы! Иуды в погонах! За что мя наказуеши, Господи?! За какие грехи в пасть львиную алкающую ввергаеши? Бо есмь дух мой в смятении, а тело хворое, бренное изъязвлено побоями злобнымя милицейскимя! А ще и хулу на мя возводишима, аки в пекле чисто херувиму, паки…
– Цыть, охальник, – кротко попросила Яга, и ушлый дьяк мгновенно заткнулся.
Бабушку у нас вообще практически все слушаются с первого слова, дураки кончились в прошлом полугодии…
– Присел бы ты, Филимон Митрофанович. Ноженьки-то небось не казенные. Может, чайку отведаешь да с ватрушечкой?
– Да уж не откажуся. Ещё потребую и…
– А ну встал! Кто тебе позволил тут рассиживаться, морда уголовная?! – мигом сменила тон бабка, одновременно отыгрывая и плохого, и хорошего полицейского. – Пойдёшь навстречу следствию, будет тебе чай с ватрушкой, а не пойдёшь… Кочергой словишь – и на каторгу Нерчинскую, по этапу, без права переписки!
– Ну вот что с вами, фараонами египетскими, делать будешь? – философски вздохнул дьяк, поправляя спрыгнувшую от страха ермолку. – Вопрошай, матушка следственная экспертиза, ответ смиренный как на духу держать буду. А коли хоть словом солгу, дак испепелит меня гром небесный…
– Грома посредь горницы не обещаю, – сурово поправила бабка, – но на пятнадцать суток оприходовать право имею. Давай ври, чего ты там про помершего царя плёл, чем народ смущал, а?!
Филимон Митрофанович перекрестился и начал:
– Вчерась накрыла меня бессонница. Дай, думаю, помолясь, полезным делом займусь, до терема государева прогуляюсь, бумаги проверю, порадею и ночным бдением за-ради нежно любимого отечества…
Эх, ну что тут скажешь? Фальшивые и надуманные объяснения гражданина Груздева могли бы кого угодно поставить в тупик, поскольку наш дьяк лжёт, как дышит. Честное милицейское, редко у кого это дело получается естественнее, чем у этого вечного борца за собственные корыстные интересы…
– И тут вижу, подозрительнейший злодей от калиточки через весь царский двор лыжи вострит. Пригляделся я к нему попристальней, да и ахнул – чистый призрак! Вот клянусь святыми угодниками, вылитый ваш покойничек. Дай бог ему царство небесное, Никите Ивановичу, душевнейшей теплоты был человек, радость-то какая… – вовремя поправился прожжённый аферист в рясе. – В смысле, говорю, трагедь-то какая, а?! Тока был он почему-то в бабском исподнем, и у меня от того ажно чуть сердце в пятки не упало, потом задержалось где-то выше колена, ниже пупка и ужо там забилося-а…
Не знаю, как Яга, а вот лично я краснел, как первокурсник на дискотеке выпускниц в общаге мединститута, куда парни не пошли, потому что курили в туалете, и девушки отрывались по-своему. Знаете, когда они не думают о том, что говорят…
– Хорошо, может, я и поверю, что тебе, коту нашкодившему, за орехи подвешенному, наш светлый участковый и привиделся в пьяном угаре. Но с какого ж бодуна ты, извращенец в ермолке, с бородёнкой козлиной да мозгом бараньим, государя-то там углядел, ась?!
Как я понял, дьяк в явлении царя Гороха так уж сильно уверен не был. То есть видеть-то видел, но вот умом поверить в то, что всеми любимый царь-батюшка шастал по собственному подворью в женской ночной рубашке, это уже слишком…
– Пил вчерась?
– Нет. Ни стопочки не пригубил.
– Врёшь, зараза!
– А чего сразу ругаться-то?! – вспыхнул гражданин Груздев. – Ну ежели и принял на грудь литр-другой… третий, так не за-ради чревоугодия, а причины избавления от бессонницы для!
Вопрос, с чего он вообще туда попёрся, даже не стоял. Дьяк задержался дольше, чем рассчитывал, разбирая царские бумаги. Прямым текстом это значило: занимался приписками, подтирками и подтасовками, выгадывая себе пять-шесть лишних монеток к жалованью. Ну и там, сами понимаете, чисто случайно углядел с высоты второго этажа нашу телегу опергруппы со стрельцами на борту. Вроде как решил вежливым образом спуститься, поздороваться, но вдруг увидел идущего от калиточки призрака в белой милицейской фуражке.
– Так вот, пошёл я за ним, грешником, тихохонько. Думаю, мается, видать, щас сзаду подкрадусь да как дуну в ухо, он и развеется. А тут участковый свечку зажёг с огоньком зелёным, по всему видать, сатанинское изобретение… Ай! Чего ж дерётесь-то, бабушка?
– Да так, рука случайно сорвалась, – даже не извинилась Яга. – Но ты продолжай, продолжай…
Поразительным оказался тот факт, что Филимон Митрофанович призраков совсем-таки не боится. Ну ни на грош! То есть вполне готов к общению с духами умерших, не испытывая ни малейшего страха к жителям потустороннего мира. Подозреваю, у него на это просто фантазии не хватает. Надо было хоть укусить его в прошлый раз для порядку, чтоб впредь не приставал к безвинно блуждающим душам усопших…
– Иду я за ним коридорами подвальными, слежу за ним, а он, супостат, возьми вдруг да и провались на ровном месте! Исчез, как не было, и серного запаху после себя не оставил! Я так, порядку ради, дверцу железную толкнул, да она вдруг открытой оказалась. Я туды нос тока сунул, а та-а-ам… цельных два привидения! Сыскной воевода да наш надёжа-государь! На полу сидят, в картишки дуются! И ведь чё особенно поразительно-то, оба в бабских ночнушках…
В общем, хвала всем богам (языческим, скандинавским, древнерусским и до кучи половине индусского пантеона), взбудораженный видениями дьяк ничего толком не помнил, щедро смешивая реальность с отсебятиной. Его можно было понять: от одного вида нашего весёлого Гороха с бородой и в пеньюаре серьёзные проблемы с психикой обеспечены на годы. У меня и то шок был…
– А тока меня ить ещё любопытство мучит, – вновь начал дьяк, видя, что Баба-яга несколько призадумалась, ища выход из некрасивой ситуации. – Гроб в сенях стоит, венки люди понатаскали, а где ж у вас сам покойничек? Глянуть бы…
– Тебе зачем?
– Дык хоронить-то на третий день положено, а чегой-то никто и не чешется.
– Милиционеров, не как нормальных людей, на четвёртый день хоронят, – сквозь зубы процедила бабка, максимально драматизируя сцену. – Да в закрытом гробу, в полночь, за церковной оградой, в неосвящённой земле, тока при своих. А всех свидетелей в погребальный костёр кидают и пляшут голыми вкруг огня…
– Ох ты ж срамотень какая-а, прости мя, Господи, грешного, – искренне, с придыханием, вдохновился старый скандалист. – А посмотреть-то можно? Ну хоть одним глазком, из кустов ракитовых, я опосля никому ничего не скажу…
– Ясное дело, коли подсмотришь, так уже не скажешь. – В голосе Яги проявились опасные нотки, и дьяк сразу всё понял.
– Убивают! Спаситя-а! Милиция экспертизная загрызает, аки хищники нероновские первых великомучени-ко-о-ов!!!
– Пошёл вон.
– Иду, – мигом прекратил орать гражданин Груздев.
– И чтоб у меня…
– Молчу, как петух в архиерейской ухе на Великий пост, – тишайше поклялся Филимон Митрофанович и, судя по хлопку воздуха, просто испарился из отделения.
На деле он, естественно, просто слинял с похвальной скоростью оповещать весь город о том, что милиционеров-де не по-христиански хоронят, а стало быть, милиция та не от Бога-а-а…
Мне даже показалось, что я это реально слышу, но, видимо, так, слуховая галлюцинация. Кто-то из дежурных стрельцов постучал в оконце, жестами докладывая, что банька готова. Моя домохозяйка, погружённая в мысли свои девичьи, так же молча принесла мне пару нижнего белья и большое расшитое полотенце. Со мной опять ни слова…
Надеюсь, её молчание не затянется слишком надолго, потому что я уже начинал нервничать. Вдруг бабка за что-то на меня крепко обиделась и теперь будет играть в молчанку аж до Нового года? С неё-то станется, но вся работа отделения насмарку!
Ладно, схожу в баню, размякну, приведу голову в порядок, а потом на всякий случай торжественно извинюсь перед старушкой пару раз, с меня не убудет. С этим и пошёл мыться…
– Митя, как парок? – с улыбкой спросил я, прикрывая за собой дверь и входя в предбанник.
Мой двухметровый напарник, голый, как Геракл, и красный, как конь Петрова-Водкина, встретил меня с шайкой кипятка в руках и подозрительно смущённым взглядом…
– Дык… ничё вроде парок. Заходите уже, Никита Иванович, всю баню выстудите.
– Это что?!! – едва не самым девчоночьим фальцетом взвизгнул я, замирая на пороге.
– Где?
– У тебя!
– У меня?! – Он зачем-то посмотрел на свою задницу слева и справа. – На чёй-то вы тут намекаете, нет у меня ничего такого…
– Не у тебя, естественно, а рядом с тобой! – наконец-то овладев нормальным голосом, прорычал я, тыча пальцем. – Вот это что?!
Митя обвёл невинным взором семь мёртвых кур, рядочком лежавших на лавке для мытья. Мокрые, грязные, с высунутыми язычками, вытаращенными глазками и в таких мудрёных позах, что любой сингапурский йог от зависти все ногти сгрызёт.
– Эти, что ли?
– Да, Митя, эти! Я именно эту домашнюю птицу и имею в виду. Что здесь произошло? Откуда цыпочки в бане? С каких пор ты стал маньяком-некрофилом-извращенцем-куроцапом, а?!
– Последние четыре слова повторите, Христа ради, ничё не понял… – попросил он.
– Что ты делаешь в бане с дохлыми курями?! – взвыл я, поражаясь его трогательному тупоумию.
Митяй сообразил, что сейчас словит от меня тем же тазиком по лбу, и перестал прикидываться шлангом.
– Всё по слову вашему исполнял же! Как только вы приказали баньку топить, так я и приступил к исполнению задания служебного со всем моим рвением! Дровец наколол, печь затопил, за водицей с вёдрами пошёл, да вдруг вижу, у колодезя курица на спине лежит, лапкой вздрагивает. Подошёл поближе, носком сапога в бок пнул аккуратненько, так она возьми да на пузо перевернись и сдохни! Думаю, вот уж Бабуленька-ягуленька огорчится, когда проведает. Глядь-поглядь по сторонам, а у забора-то, под вашим окошечком, энтих курей видимо-невидимо! И ведь все как есть дохлые…
– Хм, задачка, – призадумался я. – Одновременная скоропостижная смерть сразу семи кур. Кому оно надо? Может, их мор какой накрыл или массовое самоубийство? Ну там на почве обоюдной ревности к нашему петуху…
– Вот это запросто, – поддержал меня голый Митька. – Я самолично не раз видел, как он на соседний курятник заглядывался. А потом ещё на ворон посматривал, эдак из-под гребешка, многозначительно. Они уже и бояться его стали, летят с нашей крыши от греха подальше…
– Но вернёмся к теме. Ты на фига ж эту дохлятину в баню-то притащить додумался?
– Спрятать. Вдруг бабуля из терема выйдет да углядит, что куры её любимые нехорошей смертью померли, и ведь что подозрительно, аккурат под вашими окнами, а?
– Разговор был бы серьёзный, – кусая губу, признал я. – Но сам петух, зараза, цел?
– Цел, зараза!
– Нет в жизни гармонии.
– Увы и ах…
– Ладно, Мить, быстренько вынеси все трупы во двор, пусть за банькой полежат. А то устроил тут какой-то птичий морг. Я, между прочим, помыться хотел.
– Да за-ради вас в единую минуточку! – радостно подскочил он и, сгребя дохлых хохлаток в одну кучу, кинулся исполнять.
Конечно, мыться и париться в такой бане меня бы никто уже не заставил. Так, поплескал слегка на плечи горячей водичкой, кое-как вытерся полотенцем, надел чистое бельё и вышел из бани как раз в тот момент, когда четверо стрельцов заносили в терем распростёртое тело бабки.
– Что случилось?!
– А это ты у своего напарника спроси! – зло бросил мне Фома Еремеев. – Довёл, дурачина, пожилую женщину, вот она и откинулась…
– Умерла? – ахнул я.
– Да типун тебе на язык, участковый! Жива! В обмороке только. Беги в дом, помаши над ней платочком, глядишь, и оживёт. А парня твоего пороть бы надо!
– Мы порем, – бессильно соврал я, ища взглядом Митю.
– Мало порете, – уверенно подчеркнул начальник стрелецкой охраны. – Хозяйка твоя, потягиваясь, из терему вышла освежиться, к уборной прошла да вдруг как заорёт! Мы к ней, а она уже лежит на земле сырой, руки в стороны, пятки врозь, а из-за уборной эта коломенская верста зубы скалит. Главное, сам голый, а в обеих руках по дохлой курице.
– Да-да, я в курсе. Но их вроде должно было быть семь.
– Дак остальных он уже в уборной утопил! Ты б, Никита Иванович, ещё разок подумал, кого в отделении держишь? А ну как он с кур безвинных на людей перейдёт?! В общем, задержали мы его до выяснения…
Я от всего сердца поблагодарил за совет и участие, попросил доставить Митю ко мне в горницу и бегом кинулся выяснять, как себя чувствует наша впечатлительная эксперт-криминалистка. Какой-то сегодня нервный денёк, не находите?..
Яга, видимо, пришла в сознание быстро, поскольку, пока я сбегал к себе наверх, переоделся и вернулся в горницу, она уже сидела у окна, скорбно вытирая слёзы платочком. Чёрный кот Васька героически подливал ей валерьянку в кружку и утешающе гладил по плечу. Бабка подняла на меня слезливый взгляд.
– Вот за что он со мной так, Никитушка, а?
– Бабуль, вы не… – попытался ответить я, но кот показал мне кулак и сделал страшные глаза – молчи, мол, дай пожилой женщине выговориться.
– Я ить их с цыпляток взрастила, всех по имени звала: Хохлатушка, Марфочка, Репка, Соплюшка, Кокетница, Поганка, Софочка. А он их… убивец… за что?! И кормила его, и поила, и спать в сенях укладывала, и плюшками баловала, а уж коли когда и заколдовывала под горячую руку (мой грех!), дак ить и расколдовывала сразу же. Часок-другой спустя… но ить не по злобе! А тока в воспитательных целях, его же блага ради…
– Бабуль, – второй раз попытался вклиниться я.
– Вот что, Никита, судить мы его будем, – твёрдо сказала Яга, обращаясь даже скорее к самой себе, чем ко мне. – Щас стрельцов во свидетели кликну да и расстреляем подлеца у ворот. Я ему смерти моих курочек нипочём не спущу.
– Хорошо, – сдался я. – Суд так суд. Зовите Еремеева, будет у нас судьёй. Вы – обвинителем, я – защитником.
– Ты… так ты его ещё и защищать будешь?! – вспылила легковоспламеняющаяся бабка, но я стоял на своём.
– У каждого преступника должен быть защитник. Если своего адвоката нет, значит, предоставит государство. Государство у нас – царь, считайте, что он назначил меня.
– Да почему ж тебя?
– Ну не из боярской же думы кого-то звать.
– Так с чего ж ты? Вона пущай ему мой Васенька защитником послужит! А я не обвинитель, я сторона пострадавшая. Я туточки вообще на лавочке сидеть буду, слезами на пол капать, сочувствие у вас, чурбанов, вызывать…
В общем, суд над Митей кончился не начавшись, потому что у меня вдруг появилась неожиданная идея. Я метнулся во двор, пошарил под своими окнами и через пять минут положил на стол чудом уцелевший хвостик от яблока. Суровая бабка надела очки и подняла на меня недоумевающий взгляд.
– Улика, – пояснил я. – Тут такая ситуация… Вы только не кричите сразу. Похоже, не Митя, а я виноват в смерти ваших ку…
– А-а-а-а-а!!!
– Вась? – Я подмигнул коту, и он мигом засунул моей домохозяйке в рот ложку с валерьянкой.
– Короче, утром меня ни свет ни заря разбудит ваш петух. Я спросонья бросил в него яблоком. Но вы ведь мне его на подоконник не клали, верно? И я не клал. Откуда там снова взялось это яблоко?
