Текст книги "Высокое напряжение"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Ничего, – сказал капитан. – Не твоего ума дело. Вон, консервы трескай. Любишь кильку в томате?

Татьянка робко кивнула и осторожно запустила щербатую вилку в банку с килькой.

– Да, – продолжал капитан, осторожно опуская нож в полиэтиленовый пакет и убирая пакет в сейф, – чем дальше в лес, тем больше дров… Это, – он кивнул на лист бумаги с остатками графитовой пыли, – конечно, не метод, но все-таки… По такой жаре, да пьяный, да побегавши, он должен был такие пальчики на рукоятке оставить, что любо-дорого глянуть. А глядеть-то и не на что. Странно это… Татьянка, а, Татьянка! Ты, часом, не знаешь, где твой Васька мог схорониться?

Вопрос был задан легким, почти шутливым тоном, но Татьянка вздрогнула, перестала есть и выпрямилась, опустив глаза в консервную банку.

– Знает, – сообщил капитан Юрию, беря в руку стакан с самогоном. – Гляди, как закраснелась! Да ты не бойся, глупая, ничего мы ему не сделаем! Видать, это не он Петровича зарезал. Вот я и хочу спросить, кому он нож свой отдал. А то, может, и потерял по пьяному делу… А?

Юрий поморщился и торопливо отхлебнул из стакана. “Ментяра чертов, – подумал он с раздражением. – Девчонка-то при чем? Ее-то зачем в это впутывать? Обманывать зачем? Эх, да что там! Мент – он и в Африке мент, а уж в тайге и подавно…"

– Не он? – с внезапно вспыхнувшей надеждой переспросила Татьянка.

– Ручаться не могу, – удивив Юрия, честно ответил капитан, – но похоже, что не он. Сдается мне, что его кто-то очень хочет под монастырь подвести. Вот мне и надо с ним повидаться, чтобы узнать, что это за гад такой у нас завелся. Ну, что скажешь?

Татьянка закусила губу. Одолевавшие ее сомнения и лихорадочная работа мысли так ясно отразились у нее на лице, что Юрий невольно улыбнулся. “Вот ведь святая простота, – подумал он. – Разве можно такую обижать? А ведь обижают, на, каждом шагу обижают. Она и родилась-то обиженной, без всякой надежды на то, что хоть когда-нибудь заживет по-человечески…"

– А он, – Татьянка кивнула подбородком в сторону Юрия, – с вами пойдет?

«Вот те на, – подумал Юрий. – Приехали… Они что, сговорились? Да не хочу я, хватит с меня, сколько, черт возьми, можно? Что я им, нанялся лбом орехи щелкать?»

Капитан покосился на него, едва заметно ухмыльнулся левой, обращенной к Юрию половиной лица и спокойно сказал:

– Пойдет, конечно. Куда ж он денется? Правда, Юрий.., э… Алексеевич?

Юрий посмотрел на него в упор, но капитан был занят тем, что ободряюще улыбался Татьянке. Тогда Юрий вздохнул, немного подвигал нижней челюстью, чтобы справиться с раздражением, и подтвердил:

– Да. Деваться мне некуда, это верно. Татьянка тоже вздохнула – длинно и прерывисто, поколебалась еще секунду и наконец заговорила.

– Как с нашего двора через заднюю калитку выйдешь, – начала она, – будет тропинка. По ней, если прямо идти, попадешь аккурат к ручью, где Петровича.., где он рыбу ловил. А примерно на полпути есть неприметный такой поворотик…

– Это к Горелой пади, что ли? – уточнил капитан.

– Ага, туда. Там старая заимка есть, Васька в ней отсиживается, когда набедокурит. Я ему туда часто еду носила, знаю…

Капитан с лязгом захлопнул дверцу сейфа, погремел ключами, запирая замок, и встал, привычным жестом нахлобучив фуражку. Поправив козырек и заученно приложив ребро ладони к кокарде, чтобы убедиться, что она расположена точно по центру, он выжидательно посмотрел на Юрия.

– Даже так? – изумился тот, бросив выразительный взгляд на бутылку.

– Допьем, когда вернемся, – сказал капитан.

– Конечно, – согласился Юрий. – Тем более что тому, кто вернется, достанется больше.

* * *

Георгий Бекешин вернулся в Москву загорелым и отдохнувшим. На следующее после приезда утро он явился в офис своей старой фирмы ровно к девяти ноль-ноль, вручил расцветшей при его появлении секретарше заморский сувенир и решительно прошествовал в свой кабинет, полный энергии и новых планов.

Его строительная фирма продолжала более или менее сносно процветать благодаря его энергии и умению вести дела. Бекешин просто не умел сидеть без дела, глядя, как живые деньги протекают между пальцев и уплывают в чужие карманы Раз уж старую фирму пришлось оставить в том виде, в каком она существовала до того, как его осенила идея заняться энергетическими сетями, то он не мог позволить конкурентам затоптать свое детище только потому, что оно ему наскучило. Тем более что в офисе новой фирмы ему было совершенно нечего делать. Там за директорским столом сидело надутое ничтожество, пустоголовый павлин с тремя высшими образованиями, не имевший ни малейшего понятия о том, на кого он работает и чем на самом деле занимается. Он разговаривал по телефону своим бархатным, хорошо поставленным голосом, он важно вносил свое солидное пузо в отделанные натуральным дубом кабинеты и, округло жестикулируя, достигал договоренностей с хозяевами этих кабинетов, понятия не имея о том, что все эти договоренности – липа и ничего, кроме липы, и что счет возглавляемой им фирмы, на который поступали кредиты и предоплата за заказы, которые никто не собирался выполнять, – просто перевалочный путь на пути переброски этих сумм за рубеж. Это было экономическое преступление в чистом виде, и Бекешин, думая на эту тему, все чаще испытывал смутное беспокойство – уж очень рьяно взялся за дело старинный приятель его отца, седоголовый Андрей Михайлович.

Впрочем, деятельность липовой фирмы требовала его непосредственного вмешательства очень редко, а доход приносила весьма ощутимый, так что бороться с тревожными мыслями было совсем несложно. В конце концов, ни на одном из документов не стояла его подпись, и только два или три человека догадывались о его причастности к этой афере. Бекешин чувствовал себя блохой, присосавшейся к шкуре динозавра: сколько бы крови он ни выпил из огромного энергетического монстра, на экономическом самочувствии огромного концерна это отразиться не могло, а значит, шансов быть обнаруженным и раздавленным тоже почти не было.

В это утро Бекешин чувствовал себя именинником. Накануне, вернувшись домой, он из чистого любопытства связался по Интернету с банком и поинтересовался размером своего личного счета. Каково же было его удивление, когда он обнаружил в разделе “Сумма” семизначное число! Конечно, он знал, что этот день не за горами, но вовсе не ожидал, что это случится так скоро. Получалось, что он действительно набрел на золотую жилу, и золото оттуда просто било фонтаном. Это был долларовый гейзер, и теперь, сидя в мягком кресле за своим просторным, идеально чистым столом, Бекешин откровенно благодушествовал.

Потом ему вдруг вспомнился лейтенант Фил, Юрка Филатов, сосед по койке в курсантском общежитии, который сейчас, ни о чем не подозревая, кормил комаров где-то у черта на рогах, лазая вверх-вниз по решетчатым опорам какой-то никому не нужной ЛЭП и натягивая провода. Бекешин хмыкнул и пожал плечами: что ж, каждому свое. У Филатова воинское звание, героическое прошлое и даже, наверное, какие-нибудь ордена – чтобы такой орел, да без орденов! – а у него, Георгия Яновича Бекешина, белый билет, деньги и блестящие перспективы. Он подумал, от каких, в сущности, мелочей зависит порой человеческая судьба: легкий поворот головы, ничтожное изменение угла зрения, и вот ты уже видишь все вещи в совершенно ином ракурсе, и оказывается, что ты смотришь вперед, в будущее, работаешь для него, уже наполовину живешь в нем, в то время как твой ближайший товарищ, не успев вовремя повернуть голову, так и остается в своем славном прошлом вместе со своими орденами, опытом ведения боевых действий и понятиями об офицерской чести.

«Ну, тут уж ничего не попишешь, – решил Бекешин. – Со своей стороны я сделал для старины Фила все, что мог. Ему нужно было затаиться на несколько месяцев, и я отправил его туда, где его не отыщет ни одна собака. Он был без гроша в кармане – я дал ему возможность заработать, причем заработать, по его понятиям, очень прилично. Семьсот, кажется, долларов в месяц – это не шутка. Такие деньги поди заработай, когда за душой у тебя ничего, кроме умения стрелять и прыгать, не числится…»

Он вспомнил, как Филатов сомневался: какой же, дескать, из меня монтажник? – и ему стало смешно. Как будто уровень профессиональной подготовки имел хоть какое-то значение… “Да ты что, Фил, – сказал тогда Бекешин, – чего ты боишься? С высотой у тебя проблем нет, а остальное приложится. Велика ли хитрость – гайки крутить…"

Было очень удачно, что лейтенант Фил оказался волком-одиночкой – без семьи, без работы, без родителей, практически без знакомых. Именно таких разыскивали по всем биржам труда и даже по вокзалам и помойкам пронырливые агенты Бекешина. Правда, идея отбора кадров именно по этому принципу принадлежала не ему, а Андрею Михайловичу. В каком-то смысле это было верно: человек, не обремененный семьей, легче переносит длящиеся по несколько месяцев командировки, да и платить ему можно не так много, как солидному, знающему себе цену, квалифицированному да еще к тому же и вынужденному кормить семью работяге. Это была, конечно, копеечная экономия, но в данном случае Бекешин был полностью согласен с поговоркой, утверждавшей, что копейка рубль бережет. Немного здесь, чуточку там – глядишь, и набежала очередная сотня тысяч, а сотня тысяч – это, дорогие граждане, уже такие деньги, которые вот так, запросто, на дорогу не выбросишь…

Бекешин перевел взгляд на стену, где в тонкой металлической рамке висела взятая под стекло художественная черно-белая фотография: закатное солнце, зубчатые силуэты поросших лесом сопок и решетчатые вышки опор ЛЭП, растопырившие железные руки. Это был своеобразный памятник его похороненной заживо выдумке, которая, как он теперь понимал, с самого начала была наивно-романтической, под стать лейтенанту Филу, этому большому ребенку с каменными мышцами. Бекешин представил себе, как должен смотреться старина Фил там, на самой верхотуре, в брезентовой робе с широким монтажным поясом, с каким-нибудь гаечным ключом в руке и со своей обычной мужественной миной, которая, кажется, намертво приросла к его физиономии. Картина получалась вполне гармоничная. Мужественная физиономия старины Фила была словно нарочно создана для таежных просторов, свежих ветров и, конечно же, гаечных ключей – куда же без них-то, в самом деле…

«Интересно, как он там, – подумал Бекешин. – Не сбежал еще? Да нет, такой не сбежит. Он как тот суворовский гренадер: принципиально не понимает, что такое ретирада, она же отступление… Если ему что-то не по душе, он будет драться до последнего, пока не сдохнет или не сделает так, как считает правильным. Орел! А что в итоге? Ни кола ни двора, даже из армии вышибли – кому-то он там в морду дал, что ли… Насчет в морду дать – это он мастер, тут ничего не скажешь. А в остальном не человек, а сплошное недоразумение. Ведь если бы его мама, земля ей пухом, не позаботилась в свое время переписать на него квартиру, быть бы ему бомжем, не иначе. Позвонить туда, что ли? У прораба наверняка должен быть сотовый телефон, вот только что я ему скажу, этому прорабу? Ведь он меня знать не знает. Сразу начнется: а кто такой, а зачем, а кто вам дал номер?.. А потом Михалыч: ты что же это, Жорик, друг дорогой, делаешь? Это кто же тебя надоумил на всю страну светиться? Думаешь, сложно разговор через спутник засечь?»

«Вот черт, – подумал Бекешин. – Не думал, не гадал, оглянуться не успел, как стал мальчиком на побегушках у старой партийной крысы. Если уж я хотел работать под чьей-то крышей, можно было выбрать местечко поспокойнее. Но ведь я же не хотел работать под крышей! Наоборот, вся эта затея возникла именно потому, что я хотел работать только на себя. Хотел зарабатывать сам и тратить сам, и сам выбрал направление работы, сам придумал план… Вот и надо было пробивать свой план самому, – сказал он себе. – Это чушь, что без него я бы не справился. С чем я только не справлялся! Справился бы и с этим. В конце концов, дал бы старому козлу на лапу вместо того, чтобы спекулировать своей фамилией. Нет, черт дернул пойти по пути наименьшего сопротивления!»

Бекешин крутанулся вместе с креслом, сделав полный оборот в левую сторону. Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Не было бы хуже, а с тем, что есть, как-нибудь справимся. И не надо портить себе настроение, сгущая краски и нагнетая атмосферу. Не надо, не надо и не надо! Все хорошо и обещает быть еще лучше. Процент с рубля – копейка, а с миллиона – десять тысяч. Миллион в швейцарском банке, свободный миллион, о котором никто не знает, который лежит себе в темноте и потихонечку растет, как гриб, как плесень, как самостоятельное живое существо, от которого можно время от времени отщипывать по кусочку, не причиняя ему никакого вреда, – это ли не повод для оптимизма!

Он потратил полдня на то, чтобы вникнуть в дела фирмы, которая когда-то была его любимым детищем, а теперь превратилась в обыкновенное прикрытие. С некоторым удивлением Бекешин вынужден был признать, что, несмотря на изменившийся статус, фирма за время его отсутствия сделала некоторые успехи – еще один конкурент пал в борьбе за выгодный заказ и уполз на периферию зализывать раны, а в распоряжение Бекешина и его строителей поступила стройплощадка в двух шагах от центра, где предполагалось возвести торгово-развлекательный комплекс. Одобренные еще до отъезда проекты тоже развивались без отклонений от намеченного плана, и за полчаса до начала обеденного перерыва Бекешин с назидательным видом сообщил своему заместителю, что хороший руководитель тот, без которого фирма работает так же и даже еще лучше, чем в его присутствии. После этого он расхохотался и предложил заместителю пропустить по рюмочке, от чего тот, будучи человеком общительным и компанейским, отказываться не стал.

Проводив заместителя, Бекешин собрался уходить. Он намеревался заскочить в одно уютное местечко, где подавали умопомрачительное мясо по-бургундски, пообедать там и вернуться, чтобы закончить кое-какие дела, требовавшие его личного вмешательства. Выйдя на улицу, он уселся за руль своего “пятисотого”, и тут у него в кармане мелодично запиликал телефон.

– Слушаю, – недовольно сказал он в трубку, уверенный, что звонит субподрядчик, еще до его отъезда в отпуск повадившийся изводить его звонками по самым ничтожным поводам. То у него лопалась какая-нибудь труба, то в очередной партии панелей обнаруживался брак, то ломался бульдозер – новенький, черт бы его побрал, с иголочки, мощнейший и надежнейший японский “камацу”… Бекешин десять раз объяснял ему, что он не сантехник и не автослесарь, что занимается он совсем другими вопросами – например, решает, с кем из субподрядчиков стоит сотрудничать, а кого следует гнать пинком в известное место, – но проклятому недотыкомке все было как с гуся вода: он благодарил, извинялся, а на следующий день звонил опять, чтобы сообщить о возникших трениях с экологической полицией. Причем время для звонков выбирал, как нарочно, самое неудобное. Однажды он позвонил ночью и сообщил, что неизвестные злоумышленники взломали инструментальную кладовую на строящемся объекте и унесли два электрорубанка, отбойный молоток и пневматический пистолет для забивания дюбелей в бетонные стены. Бекешин, у которого в тот момент гостила женщина и который как раз возился с мудреной застежкой ее бюстгальтера, извинившись перед дамой, покрыл субподрядчика семиэтажным матом, чем привел свою гостью в благоговейный восторг. С тех пор этот идиот не звонил до самого отъезда Бекешина, и вот теперь, похоже, все начиналось с начала. “Гнать, – подумал Бекешин. – Плевать, что берет недорого и строит на уровне мировых стандартов. Гнать взашей, чтобы духу его не было на пушечный выстрел от меня и моей фирмы…"

Впрочем, звонил вовсе не субподрядчик, а Андрей Михайлович. Услышав знакомый голос, Бекешин быстро вспомнил, какое нынче число, и понял, что этого звонка следовало ожидать: настало время вплотную заняться всеми этими проводами, опорами и трансформаторами. В основном, конечно, проводами, поскольку спрос на цветные металлы падать пока не собирался, а где спрос, там, как известно, и предложение-Андрей Михайлович в свойственной ему дружеской и одновременно покровительственной манере осведомился, как Жорик провел отпуск, выразил надежду, что теперь тот полон сил и желания работать, и намекнул, что было бы недурно встретиться по интересующему их обоих делу. Георгий понял, что его мясо по-бургундски сегодня придется есть кому-то другому, и выразил свою готовность встретиться со старшим партнером в удобное для него время в любом названном им месте.

Встреча была назначена в ресторане гостиницы “Украина”. По мнению Бекешина, это была чертова дыра – слишком большая, слишком старая, многолюдная и напрочь лишенная не только шика, но и какого бы то ни было уюта. У Андрея Михайловича, однако, были свои понятия о красоте, уюте и шике, сформировавшиеся, судя по всему, еще в те времена, когда по берегам Москвы-реки прогуливались динозавры. Перевоспитывать его было уже поздно, а спорить, во-первых, не совсем удобно, а во-вторых, попросту лень. В конце концов, встретятся они вовсе не для того, чтобы слиться в гастрономическом экстазе…

Разумеется, припарковаться возле “Украины” оказалось практически невозможно. “Трах-тарарах, – бормотал Бекешин, высматривая свободный пятачок асфальта в сплошном ряду стоявших у обочины машин, – сколько в этом городе бездомных и голодающих!"

Он увидел плоский черный багажник, далеко выступавший из ряда припаркованных машин, и узнал его с первого взгляда. Перед гостиницей стоял правительственный “ЗИЛ” образца середины восьмидесятых. Смотреть на номерной знак не было нужды: в Москве осталось не так уж много этих древних монстров, и на одном из них ездил Андрей Михайлович. Бекешин по этому поводу не раз думал, что старик купил эту машину неспроста: в свое время он, по всей видимости, просто не успел дослужиться до персонального лимузина и вот теперь наверстывал упущенное, причем приобрел не какой-нибудь “кадиллак” или “крайслер”, а именно “ЗИЛ”, по которому сох всю свою сознательную жизнь…

Андрей Михайлович уже сидел за столиком и даже успел, оказывается, сделать заказ. Бекешин издалека разглядел стоявшие на столе блюда и незаметно поморщился: старик был в своем репертуаре. Столичный салат – две порции, котлеты по-киевски – опять же две порции и, конечно же, графинчик водки. “Черт возьми, – подумал Бекешин. – Опять придется жрать это дерьмо. Как на Седьмое ноября, честное слово… В следующий раз в лепешку расшибусь, а приеду раньше его. Он у меня будет жрать лягушачьи лапки и улыбаться, старый кнур…"

Заметив его, Андрей Михайлович улыбнулся краешками губ и тут же подчеркнуто посмотрел на часы. Георгий издали развел руками, одновременно отвесив шутовской полупоклон.

– Виноват, виноват, – нараспев проговорил он, подсаживаясь к столику. – Проклятые пробки, по городу положительно невозможно передвигаться… Да пока припарковался… Вы ведь пол-улицы заняли своим бронепоездом, так что не обессудьте. Ммм, какая прелесть! – восторженно воскликнул он, озирая заставленный тарелками стол и плотоядно потирая ладони.

– Налегай, – с улыбкой сказал Андрей Михайлович, – Твой организм нуждается в усиленном питании. А здесь единственное место в городе, где можно поесть по-человечески.

Бекешин замаскировал почтительной улыбкой рвотный позыв и наполнил рюмки – сначала Андрея Михайловича, потом свою.

– Пробки, – задумчиво продолжал Андрей Михайлович. – Пробки, загазованность, проблемы с парковкой, бандиты, демократы, люмпены… Ты заметил, что в Москве постепенно становится невозможно жить? Работать, делать деньги – да. А жить невозможно.

Бекешин вежливо и неопределенно подвигал бровями и разрезал котлету, привычно стараясь уберечь манжеты от брызнувшего из нее масла.

Андрей Михайлович хлопнул рюмочку водки. Глаза у него замаслились, голос сделался низким и бархатным.

– Настало время поработать, Жорик, – заявил он. – Тем более что ты, как я понял, хорошо отдохнул и просто рвешься в бой.

Бекешин снова промолчал, ограничившись неопределенной гримаской и сделав вид, что увлечен салатом. Он был согласен работать на старого упыря, но танцевать вокруг него не собирался, хотя и видел, что его поведение порой коробит Андрея Михайловича.

– Итак, – продолжал старик, с непринужденной грацией опытного полевого хирурга разделывая котлету, – принципиальная договоренность с нашими зарубежными партнерами достигнута. Осталось лишь доставить им товар. Организацией переброски придется заняться тебе. Ты как-то говорил, что у тебя есть знакомства на таможне…

Это была чистая правда, но Бекешин не удержался от хулиганской выходки – слегка пожал плечами и развел в стороны вилку и нож. Андрей Михайлович задержал вилку с насаженным на нее куском котлеты на полпути к раскрытому рту, строго посмотрел на Бекешина и сказал:

– Не понял. Что означает сия пантомима?

– Да ничего не означает, – сделав глоток из фужера с минералкой, легко ответил Бекешин. – Знакомства, знаете ли, знакомствами, но все течет, все изменяется… Не обращайте на меня внимания, Андрей Михайлович. Я сегодня в игривом настроении – после отпуска, надо полагать. Никак не войду в колею. Так что там с нашей медью?

– Медь возьмешь на складе, – после короткой паузы сказал Андрей Михайлович. – Документы будут готовы через два дня, так что позаботься о транспорте.

– Простите, – перебил его Бекешин, – почему, собственно, на складе? Планировалось ведь реализовывать старый провод, снятый с линий в ходе реконструкции…

– Погоди, – сказал старик. – Опять ты за свое! Как маленький, ей-Богу… Давай-ка еще раз – в последний раз! – договоримся о терминах. Давай определимся, чем мы занимаемся. Либо мы делаем деньги, либо проводим, как ты выражаешься, реконструкцию. Меня лично твои ремонты абсолютно не волнуют. Со мной связались заказчики и спросили, могу ли я срочно предоставить в их распоряжение сто тонн медного провода в бухтах. Что я мог им ответить? Разумеется, я ответил, что могу, но что это будет стоить денег – хороших денег, настоящих. Пока твои ремонтники наберут сто тонн отработавшего провода, ты поседеешь, как я, а я и вовсе сыграю в ящик. И потом, у нас покупают не лом цветных металлов, а именно провод – как изделие. В бухтах. В фабричной, так сказать, упаковке. А ты предлагаешь мне подсунуть заказчикам какой-то смотанный вручную утиль. Несолидно, Жорик! Утиль прекрасно полежит у нас на складе, дожидаясь ревизии. Ревизорам-то какая разница – хранится он в бухтах или навалом?

– Да? – с сомнением переспросил Бекешин. – Ну, я даже не знаю…

– А тебе и не нужно ничего знать, – возвращаясь к своей котлете, заявил Андрей Михайлович. – Меньше знаешь – лучше спишь. Соглашение уже подписано.

– Но подождите… Как же так? Сто тонн… Да откуда у нас столько утильного провода? Мы же распродали все запасы!

– Ну, так уж и все… Скоро придет груз из Сибири, там, насколько мне известно, тонн десять наберется.

– Но ведь этот груз уже прошел по документации – Ну и что? Его, знаешь ли, похитили местные бандиты. Следствие ведется, шансов на то, что провод найдут, никаких, так что все в ажуре.

– Не понял, – сказал Бекешин, начиная чувствовать, что выбрал время для отпуска не совсем удачно. – Как похитили? Какие бандиты?

– Я же говорю – местные, – подливая Бекешину водки, с улыбкой повторил Андрей Михайлович. – Настоящие разбойники. Просто звери какие-то! Представь себе, проникли на подстанцию, застрелили прораба и включили ток как раз в рабочее время, так что работяги наши погорели все до единого. Невелика потеря, конечно. Даже наоборот – тысяч сто мы сэкономим только на их зарплате… Прорабскую со всей документацией сожгли, медь украли и склад сожгли тоже, так что неизвестно, сколько ее там было, этой самой меди… Может быть, как раз сто тонн, а?

– Да, – согласился Бекешин, вдруг обнаружив, что не слышит собственного голоса, – ловко. Ловко это у вас получается…

Он хотел было выпить, но рука, сжимавшая рюмку, так дрожала, что ему пришлось отказаться от этой затеи. Вот тебе и романтика таежных просторов, она же песня проводов… Привет, старина Фил. Как тебе живется в загробном мире?

Это было довольно странное ощущение: как будто проснулся утречком после хорошего секса, взглянул на свою партнершу и увидел, что переспал с… С кем, собственно? С крокодилицей? Да нет, жидковата крокодилица против уважаемого Андрея Михайловича. Пожалуй, не с крокодилицей, а с самой Смертью – классической бабулей в черном балахоне, с косой в одной руке и песочными часами в другой. Повернул голову и увидел на соседней подушке оскаленный череп, облепленный редкими пучками мертвых обесцвеченных волос…

– Ловко, – повторил он.

– Что-то не так? – подняв голову с идеально уложенной волнистой седой шевелюрой от пиалы со столичным салатом, искренне удивился Андрей Михайлович.

– Представьте себе, – постепенно приходя в себя после пережитого шока и так же постепенно наливаясь холодной злобой, процедил сквозь зубы Бекешин. – Представьте себе… Уж если вы решили втянуть меня в уголовщину, то могли бы, как минимум, предупредить.

– Во-первых, ты был далеко, – спокойно сказал Андрей Михайлович, – а это не телефонный разговор. А во-вторых, я ведь тебе уже говорил: меньше знаешь – лучше спишь, И потом, я ведь тебя предупредил. Вот только что. При первом же личном контакте, заметь. Да перестань ты трястись! Снявши голову, по волосам не плачут. Беспокоиться не о чем. Работал настоящий профессионал, так что все будет в полном порядке.

– Черт, – сказал Бекешин. Солнечный день прямо на глазах потускнел, и от переполнявшего его еще полчаса назад оптимизма не осталось и следа. Старый упырь мертвой хваткой взял его за глотку. Ах, не стоило, не стоило связываться с ним! И ведь обратного хода, скорее всего, нет. Андрей Михайлович наверняка позаботился об этом, обставив своего младшего партнера со всех сторон ловушками и волчьими ямами.

«Теперь так будет всегда, – понял Бекешин. – Так или даже еще хуже. Скоро эта тварь начнет посылать меня за пивом, а то и купит мне проездной билет на трамвай – по карманам лазить в часы пик…»

– Черт бы вас побрал! – перестав сдерживаться, с ненавистью сказал он. – Что же вы творите, а? Вы же их всех убили!

– Это были подонки, – холодно и спокойно ответил Андрей Михайлович. – Люмпены, шваль… И потом, убили, к сожалению, не всех. Один уцелел, но это ненадолго. А в тебе я ошибся…

– Уцелел? – переспросил Бекешин, не обратив внимания на последнюю фразу партнера, в которой содержалось грозное предостережение. – Уцелел?

– Чистая случайность, – лениво откликнулся Андрей Михайлович. – Можно сказать, чудо. Как-то ухитрился в последний момент спрыгнуть с опоры. С пятидесяти чертовых метров, представляешь? И – хоть бы что.

Бекешин закрыл глаза. “Ну вот, – подумал он. – И кто мне скажет: радоваться теперь или трястись от страха? Пожалуй, трястись было бы умнее…"

– Его фамилия Филатов, – без намека на вопросительную интонацию сказал он.

Андрей Михайлович удивленно поднял брови.

– Кажется, да. А откуда, собственно?.. Бекешин перебил его.

– У вас… – он запнулся, помедлил и поправился:

– У нас. Да, у нас. У нас проблемы, Андрей Михайлович. Большие проблемы.