Текст книги "Личный досмотр"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– И последнее, – слегка сдавленным от духоты и тщательно подавляемого раздражения голосом продолжал он. – Сейчас хозяин на совещании, сразу после которого намерен отправиться в свой загородный особняк. Первая группа должна выехать на место через десять минут и тщательно все проверить. Все проверить, вам ясно? Чтобы не было сюрпризов... Вторая группа отправится непосредственно с хозяином, возглавлять ее буду сам. Напоминаю всем, что обстановка довольно напряженная, возможны инциденты, так что природой полюбуетесь как-нибудь в другой раз.

Он обвел аудиторию тяжелым взглядом, проверяя, до всех ли дошло. Морды были в основном равнодушные, а на паре физиономий майор Багрянцев без труда .различил самый обыкновенный испуг. Беда, подумал он. Хоть беги на все четыре стороны! Как выскочат эти джигиты из леса, как выпрыгнут – пойдут клочки по закоулочкам...

Да, думал он, провожая взглядом выходивших из комнаты людей, присаживаясь на край стола и закуривая. Да... Это, конечно, мой прокол, мой от начала и до конца, и удивительно еще, как это хозяин меня не закопал. Впрочем, что ж тут удивительного? Новый человек когда еще войдет в курс дела, а не ошибается тот, кто ничего не делает. Любимая, между прочим, присказка хозяина. Он весь набит этой так называемой .народной мудростью, она из него сыплется, как из худого мешка. Такое впечатление, что он полжизни зазубривал все это дерьмо наизусть, а теперь демонстрирует глубину своих познаний...

Он без удовольствия курил, сидя на столе и глядя в грязное окно, за которым тоже было серо, грязно и четвертые сутки подряд лил дождь, то ослабевая, то усиливаясь, но никогда не прекращаясь совсем. Думалось обо всем понемногу, но все это были мимолетные, случайные, фоновые мысли, они приходили и уходили, снова оставляя майора наедине с вопросом: что он еще проглядел? Он честно взвешивал возможности и просчитывал варианты, но каждый проведенный в томительном ожидании внезапного удара в спину день все больше убеждал его в том, что все вернулось на круги своя: прорыв был ликвидирован, брешь заделана, а что до кавказцев, так ведь не впервой же!

И каждый раз, помнится, он вот так же сомневался в способности своих подчиненных отличить приклад от дула, и каждый раз оказывалось, что сомневался он зря, напрасно сомневался, и гордые сыны разных братских республик и регионов отправлялись по домам несолоно хлебавши, и, как правило, – в неполном составе.

Главное, подумал он в который уже раз, что я уговорил тех двух козлов, земля им пухом пополам с битым стеклом... Козлы вонючие, чемоданные воришки...

Насколько все было бы проще, если бы не эти двое!

Одно слово – десантура, афганцы, мать их так и не так. Жалко, подумал Багор, что нельзя убить их еще раз – с чувством, с толком, с расстановкой, без этой спешки, без суеты, без посторонних в бронежилетах"

Это же они нас ментам сдали, больше некому! Ладно, туда им и дорога. Собакам – собачья смерть. Вот только куда же они чемоданчик подевали? Если отдали тем же ментам или, скажем, эфэсбэшникам, то почему до сих пор все тихо? Неужели припрятали до лучших времен? Что ж, вот они и наступили, эти лучшие времена, только нашим бравым десантникам их уже не увидеть...

Кривясь и обжигая губы, он сделал последнюю затяжку и выбросил окурок в дождь через форточку.

Выпить бы сейчас, подумалось ему. Да не просто выпить, чтобы горло промочить, а хорошенько, по-нашему, по-русски, как положено, – до полной потери пульсации. Хозяин это дело тоже очень уважает, но он может себе позволить, потому что – хозяин, а ты, майор, подожди выходного. Чтобы, значит, хозяин мог спокойно надраться до поросячьего визга и полночи хватать баб за всякие места – на большее-то он в пьяном виде не способен. Кабы не «личный досмотр», совсем пропали бы девки без мужской ласки...

Он лениво, боком, сполз со стола и вышел в гараж, чтобы проводить первую группу. В общем-то, это была пустая формальность, которой он частенько пренебрегал, но кто знает, чего можно ждать от этих новичков...

Он взглянул на машину и взялся за голову: вот тебе и формальность! Один из этих недоумком расселся на заднем сиденье, поставив автомат торчком между ног – не на пол даже, а на самое сиденье! – так что вороненый ствол «Калашникова» просматривался в окошко со всех сторон, как на витрине. Ну как же: личная охрана генерал-полковника Шарова, не урки какие-нибудь!

Сдерживаясь, чтобы не подбежать, Багор подошел к машине и несильно стукнул в дверцу согнутым пальцем. Стекло плавно поехало вниз, и к нему повернулись внимательные рыла – все пять штук одновременно, словно ими управлял тот же серводвигатель, что поднимал и опускал стекло.

– Никита, – с трудом припомнив кличку и изо всех сил стараясь говорить ровно и спокойно, сказал Багор, – у тебя разрешение на пушку есть?

– А? Да, есть. На газовую, – ответил охранник, даже не подумав убрать автомат.

– А удостоверение сотрудника ФСБ? – сам умиляясь своей ангельской кротости, продолжал спрашивать Багор.

– Н-нет, – промычал совершенно сбитый с толку Никита.

– А ментовские корочки? А членский билет общества охотников и рыболовов? Хоть что-нибудь у тебя есть, мудак?!

Перестав наконец сдерживаться. Багор заорал так, что запершило в горле, а несчастный Никита позеленел и стремительно спрятал автомат под сиденье.

– Нет, – массируя двумя пальцами саднящее горло, сказал Багор, обращаясь уже ко всем, – если кто-то соскучился по баланде, я не против. Делайте что хотите, только не в машине хозяина. Теперь все ясно?

Рыла послушно закивали, как китайские болванчики, и автомобиль наконец выехал из гаража.

– Сучье племя, – проворчал Багор и зашагал наверх, в свою каморку, которую все здесь почему-то повадились называть кабинетом, хотя самому Багру она больше напоминала собачью конуру или, в крайнем случае, сортир в крупнопанельном доме для плебеев.

С трудом протиснувшись между столом и стенкой, он упал в кресло и закурил. Курить не хотелось вовсе, но до возвращения хозяина делать было совершенно нечего. Как пес, подумал он. Как трижды долбаный шелудивый кобель, сижу в конуре и жду хозяина. Хозяин придет и угостит конфеткой.., а может быть, наоборот, дубиной по хребту, это у нас зависит от настроения.., нальет в миску помоев, потреплет по холке, а потом покажет на кого-нибудь пальцем и скажет: фас! Ох, не завидую я тому, на кого он покажет... А себе, спросил он себя, ты завидуешь? Конечно! Здесь такие густые помои, и даже шкурки от сала попадаются, не то что у овчарок в собачьем питомнике...

Телефон на столе коротко звякнул и вдруг залился пронзительной трелью.

– Легок на помине, – непочтительно сказал Багор и взял трубку.

Хозяин был краток: просто спросил, на месте ли Багор, как будто это вызывало у него какие-то сомнения, и сообщил, что сейчас приедет. Еще он сообщил, что у него есть к Багру разговор, и по тону его голоса Багор понял, что никакими конфетками тут, похоже, и не пахнет.

Шаров прибыл в рекордно короткий срок и сразу же вызвал майора Багрянцева к себе. Он так и сказал по внутреннему телефону – майор Багрянцев, и у Багра окончательно испортилось настроение. Сейчас, думал он, торопливо поднимаясь на второй этаж, сейчас он мне вломит. Сейчас завинтит такой фитиль, что глаза на лоб полезут... Только вот с чего бы это вдруг?

Живот у него, что ли, разболелся? Сейчас... Сейчас мы все узнаем...

Хозяин, против обыкновения, не сидел развалясь за своим огромным столом, старомодно обтянутым зеленым сукном, как какой-нибудь трахнутый бильярд, и не стоял у полукруглого, от пола до потолка, окна в позе глубокого раздумья, а поджидал Багра прямо за дверью кабинета, как засевший в тростниках голодный тигр-людоед. Он и прыгнул в точности, как тигр из засады, и Багор, готовый, казалось бы, ко всему, в первый момент даже растерялся: ему показалось, что хозяин хочет вцепиться ему в глотку своими фарфоровыми зубами.

– Ты, – прошипел генерал-полковник Шаров, обильно брызгая слюной, как взбесившийся пес, – ты, недоумок!

Он схватил Багра за отвороты пиджака и с размаху припечатал к стенке. Именно в этот момент майору почудилось, что ему хотят перегрызть горло.

– Виноват, – прохрипел он, пытаясь встать по стойке «смирно», – боюсь, я не совсем понял...

– Он не совсем понял! – повторил генерал-полковник Шаров, оторвал начальника своей охраны от стены и снова с силой припечатал его спиной к темным ореховым панелям. Теперь он уже не шипел, а рычал. – Ты совсем ничего не понял, дерьмец, поганец, сморчок недоделанный! Ты все поймешь, когда тебя возьмут за твою тощую задницу и повесят на солнышко для просушки! А вместе с тобой и меня, быдло ты, петух барачный!

Он с неожиданной в его почтенном возрасте силой отшвырнул Багра в сторону, как грязное полотенце, и, отдуваясь, прошел к столу. С трудом удержавшийся на ногах Багор смотрел, как он усаживается на свое место и ерзает в кресле. Он и сидел-то сегодня не так, как всегда, а так, словно ему в задницу всадили штык-нож. Геморрой? Сроду у него не было никакого геморроя... И потом, не из-за геморроя же он так бесится. Ну все, уселся. Теперь, кажется, все, сейчас начнет говорить...

– Я вами недоволен, майор, – лязгающим голосом сказал хозяин, и Багор понял, что его дела совсем плохи: обращение на «вы» означало у Шарова высшую степень раздражения. Хотя чего там, уныло подумал Багор, и так видно, что старик не в себе... – Я вами категорически недоволен. Имя Рублева Бориса Ивановича вам что-нибудь говорит?

– Рублев? – переспросил Багор. – Нет, впервые слышу...

Догадка вдруг продрала майора до самого нутра, до кишок, словно он хватил полстакана купороса.

– Не может быть, – почти прошептал он. – Тот?

– Тот! – грохнув кулаком по столу, выкрикнул генерал. – Почему вы меня спрашиваете, тот это или не тот?! Я не знаю и знать не хочу ни тех, ни этих! Почему эта сволочь до сих пор жива?! Почему эта сволочь свободно разгуливает по городу с тем самым кейсом, который, по вашим словам, сгорел вместе с этой сволочью?! Почему?! Я вас об этом должен спрашивать или вы меня?!

Багор гордился своим умением падать, как кошка, на четыре лапы, не расшибаясь при этом в лепешку.

С другой стороны, подумал он, молча и с уставной стойкостью выдерживая шквал риторических вопросов, кошка – тоже не эталон. Если кошку выбросить, к примеру, из самолета...

– Итак, – внезапно переходя на холодный, но вполне деловой тон, спросил хозяин, – что вы намерены делать?

Он неторопливо закурил и откинулся на спинку кресла.

Багор заметил, что товарищ генерал вовсе не так взволнован, как могло бы показаться вначале: руки у него не дрожали, и поза снова сделалась прежней, лениво-вальяжной, хозяйской. Он был взбешен, но не напуган. Побесился, сорвал злость и успокоился... Ну не совсем успокоился, конечно, но почти.

– Виноват, товарищ генерал, – по возможности спокойно и ровно сказал Багор. – Из того, что вы мне сейчас сказали, следует, что я плохой начальник охраны.

– Очень плохой, – подтвердил генерал-полковник Шаров, затягиваясь и с любопытством разглядывая Багра сквозь дымовую завесу как некое редкое и довольно неумное животное.

– ..Поэтому я прошу вас понизить меня в должности или вообще уволить – по вашему усмотрению, – продолжал Багор. Это было рискованное заявление: его действительно могли уволить, и не только с занимаемой должности, но и из жизни вообще. Посмотрим, подумал он. Я тебе еще нужен, приятель, так что посмотрим, как ты меня уволишь. – Независимо от того, что вы решите, – снова заговорил он, – я считаю своим долгом по возможности исправить допущенную мной ошибку.

– Как же это ты собираешься ее исправить? – проворчал генерал, снова переходя на «ты».

Ага, подумал Багор, добрый знак. Еще не все потеряно...

– Этот человек умрет, – ответил Багор. – Я считаю его смерть своим личным делом, – совершенно искренне добавил он. – Вот только я не совсем понял, что там с чемоданом...

– О чемодане не беспокойся, – ответил Шаров. – Чемодан находится в руках у моего человека, его сейчас, наверное, уже везут сюда... А этого мерзавца действительно надо убрать. Он слишком шустрый, мне такая резвость не нравится. Прямо как колобок – от бабушки ушел, от дедушки ушел...

– От меня не уйдет, – пообещал Багор. – Я разыщу его сегодня же.

– Не надо его искать, – сказал генерал. Он протянул Багру какую-то карточку. – Возьми, майор. Это адрес твоего приятеля. Сходи к нему в гости, чайку попей... Только я бы на твоем месте был предельно осторожен.

Багор взял карточку, прочел адрес и спрятал карточку в карман. Золотые твои слова, подумал он. Ни за какие деньги я бы не стал вступать с этой усатой сволочью в личный контакт. Мне еще жить не надоело...

Майор Багрянцев боялся Рублева и совершенно не стеснялся своего страха. Если человек считает нужным посторониться перед тепловозом и не сует пальцы под диск циркулярной пилы, перед вами не трус. Перед вами, подумал Багор, просто умный человек.

– Да, – сказал он, – конечно. Все будет в порядке сегодня же.., ну, максимум, завтра.

– Максимум, – подчеркнуто повторил генерал. – Вот тогда и посмотрим, что с тобой делать. Свободен.

Багор вышел из кабинета. Сделав первый шаг, он понял, что получил-таки основательную встряску: ноги стали ватными и слушались плохо. Окончательно он пришел в себя уже за дверью кабинета. Хотелось немедленно действовать, но он сдерживал себя: нужно было еще провести повторный инструктаж, назначить кого-то вместо себя старшим группы, которая будет сопровождать хозяина... Эти рутинные дела воспринимались сейчас как досадная помеха.

Есть такие вещества: адреналин и норадреналин, размышлял Багор, спускаясь на первый этаж и привычно не замечая развешанных вдоль лестницы приторно-красивых, в высшей степени патриотичных и наиболее соответствующих вкусам хозяина пейзажей с березками, водоемами и свекольно-красными закатами. Норадреналин в моменты стресса вырабатывается организмом хищника и делает того вдесятеро сильнее, быстрее, злее и вообще, так сказать, боеспособнее. Адреналин – гормон испуга, заставляющий жертву впадать в панику, бестолково метаться или бежать по прямой куда глаза глядят, пока сердце не разорвется. Так выпьем же за норадреналин, подумал майор Багрянцев, входя в гараж и направляясь к комнате охраны.

Выпьем же за то, чтобы это чудесное вещество вообще не уходило из нашей крови, делая жизнь прекрасной и, черт возьми, полной побед.

Разобравшись с повседневными делами, он вывел из гаража свою вторую машину, которую до происшествия на станции берег, холил и лелеял, – темно-вишневый «ягуар-император» – и отправился домой. Дома все было, как всегда: скудный минимум ветхой мебели, криво обвисшие горизонтальные жалюзи на давно нуждавшихся в мыльной воде и тряпке окнах, протертый и во многих местах прожженный ковер в гостиной, пустая ржавая мойка и полупустой холодильник – типичное жилище одинокого пенсионера-отставника, неуютная берлога, служащая только местом ночлега, да и то далеко не всегда. Приезжая сюда на «ягуаре», майор всегда оставлял машину в двух кварталах от дома: нечего соседям трепать языками и строить версии. Здесь, по месту своей постоянной прописки, проживал полунищий военный пенсионер, любитель рыбалки и прогулок на свежем воздухе, шутник и балагур, которого как облупленного знали все соседи, все до единой продавщицы из ближайшего гастронома и даже участковый мент. Здесь он был не Багром, а Валерием Дмитриевичем Багрянцевым, и это было очень хорошо, хотя и доставляло порой мелкие бытовые неудобства.

Он открыл холодильник и некоторое время с сомнением разглядывал скудное содержимое. Аппетита не было, а то, что хранилось в холодильнике, вряд ли могло его возбудить. Багор взял с полочки на дверце початую бутылку водки и задумчиво покачал ее из стороны в сторону, держа за горлышко. Вот выпить ему хотелось, и даже не просто хотелось, а требовалось, но... Успеется, решил Багор, возвращая бутылку на место и закрывая холодильник. Сначала дело.

Скрипя отставшими от лаг половицами, он вернулся в прихожую, открыл стенной шкаф и раздвинул в сторону висевшую в нем одежду. Шкаф был мелковат, распяленные на плечиках плащи и куртки висели боком и терлись о стенки, но Багор не сетовал на это: он сам модернизировал шкаф таким образом, что для одежды в нем осталось маловато места.

Потянув на себя штырек скрытого запора, майор сдвинул влево фальшивую заднюю стенку и, позвенев ключами, отпер показавшуюся железную дверцу. Оружейный шкафчик был совсем плоским, никак не более пятнадцати сантиметров в глубину, но в нем вполне хватало места для трех пистолетов, укороченного автомата «Калашникова», тупорылого израильского «узи» и дальнобойной снайперской винтовки с оптическим прицелом. Картонные коробки с патронами и несколько гранат лежали на дне тайника.

Тайник был примитивный, но Багра это не огорчало: личность военного пенсионера Багрянцева была такой незначительной и потертой, что вряд ли кому-то могло бы прийти в голову подозревать его в незаконном хранении огнестрельного оружия. Случайного обыска он не боялся, а неслучайного... Когда дело дойдет до обыска, связанного с его профессиональной деятельностью, майору Багрянцеву будет уже все равно. Все под Богом ходим, подумал Багор, разглядывая оружие.

Со стороны могло бы показаться, что он озадачен выбором, но это было не так: Багру просто доставляло удовольствие созерцание маслянисто поблескивающего вороненого железа и любовно обработанного гладкого дерева. В этих предметах была заключена мощь, ибо что на свете может быть сильнее смерти? Багор отлично знал за собой эту почти детскую слабость к оружию и относился к ней снисходительно: в конце концов, эти предметы были, помимо всего прочего, просто красивы, как бывают красивы крупные хищники.

Налюбовавшись всласть, Багор вынул из тайника винтовку, проверил обойму и закрыл шкаф. С легким сожалением он подумал о том, что винтовку скорее всего придется бросить, но таковы были правила игры, или вендетты, если говорить о данном конкретном случае.

Он сноровисто разобрал оружие, засунул ствол в чехол с удочкой, а то, что не поместилось в чехол, аккуратно сложил в сумку, с которой периодически уходил из дома, чтобы поддержать свою репутацию заядлого рыболова. Потом он заметил, что чуть было не отправился «на рыбалку» прямо в деловом костюме, и переоделся. Ему пришло в голову, что в этом растянутом свитере, линялых джинсах и потертой летной кожанке он будет странновато смотреться за рулем вишневого «ягуара», и майор решил как можно скорее подобрать себе вторую машину, поскромнее.

Подхватив чехол с удочкой и старенькую сумку, военный пенсионер Багрянцев отправился на рыбалку, едва заметно улыбаясь краешком губ: ему предстояло выловить здоровенного сома, и он уже предвкушал удовольствие, которое получит, влепив пулю в ненавистную усатую физиономию.

Глава 18

– Это надо бы отметить, – сказал Подберезский.

– Знаешь, Андрюха, – со скрипом почесывая заросшую густой жесткой щетиной шею, ответил Борис Иванович, – давай завтра. Я и правда не выспался, и в порядок себя привести не мешало бы. А завтра сделаем все по уму: стол накроем, ребят позовем... Давно вместе не собирались.

– Да, – задумчиво кивнул Подберезский, – давненько. Только что-то ты темнишь, Иваныч.

– Да не темню я! – отмахнулся Комбат. – Просто настроение какое-то.., не пойму даже какое. Не праздничное настроение. Как будто заноза какая-то...

– Какая заноза? – удивился Андрей. – Мы сделали все, что могли. Чего тебе еще? Войной нам, что ли, на этого Шарова идти? Дело, конечно, нехитрое, но тебя же, кажется, ясно предупредили...

– То-то и оно, – сказал Рублев. – Как-то уж очень настойчиво меня об этом предупредили.

– Ну, а ты чего хотел? Чтобы они тебе автомат выдали? Кончай, командир, расслабься. Неужели не навоевался?

– Да уж навоевался. – Комбат пожал плечами. – Не знаю, Андрюха. Ну не знаю. Не понравился мне этот красавчик в штатском. Уж больно он гладкий, больно ласковый, а красавец – ну не поверишь, что такие в жизни бывают. Кино «Офицеры» смотрел? Вылитый Лановой, даже чуб такой же, только седой совсем... Не генерал, а картинка из модного журнала.

– Работа такая, – пожав плечами, ответил Подберезский. – Не понимаю, чего ты взъелся? Мало ли у кого какая морда. Наши с тобой вывески тоже наверняка кому-нибудь не нравятся. Не замуж же тебе за него идти! Сделает все в лучшем виде, да ему и делать-то почти ничего не надо, мы ему эту гниду Шарова на блюдечке поднесли. Приглядятся, соберут побольше доказательств, чтобы наверняка не отвертелся, и прихлопнут. Антон Антонович за этого типа головой ручался.

– Твой Антон Антонович – мужик хороший и даже мировой, но все-таки не Господь Бог. А все эти чекисты – они, знаешь, такие верткие... Не люди, угри... Нет, не понравился он мне, этот ваш моложавый генерал.

– Ну вот, – огорчился Подберезский, – уже и генерал наш. Ты, вообще-то, соображаешь, что говоришь? Не хватало еще, чтобы тебе эфэсбэшник понравился...

– А что, эфэсбэшники – не люди? Люди, Андрюха, и работа у них, между прочим, очень даже нужная.

И генерал мне этот поначалу тоже очень по душе пришелся.., пока не начал насчет правового государства вкручивать и всяких политических аспектов. А ну, как они решат, что с точки зрения политических интересов лучше этого Шарова не трогать? С кем, мол, не бывает, а работник ценный и человек видный, авторитетный...

Что тогда, а?

– Да ну тебя, командир, – сказал Андрей. – Нарисовал картинку... Теперь уже и мне пить расхотелось.

– А чего захотелось? – заинтересовался Комбат. – Если не пить?

– Напиться до потери пульса. Если будет так, как ты говоришь, впору и вправду Кремль штурмовать.

– Ну-ну.., штурмовик. Я же говорю, это настроение у меня такое.., странное. Не обращай внимания, к утру рассосется.

Они сидели в машине Подберезского, припаркованной напротив входа в ресторан. Уже стемнело, дождь кончился, и цветные витражи в ресторанных окнах светились изнутри мягким рассеянным светом, разноцветными пятнами ложась на мокрый тротуар.

На крылечке ресторана покуривал вышибала в расстегнутом желтом пиджаке, подставляя сырому прохладному ветру разгоряченную сытую морду и сверху вниз поглядывая на прохожих. Мимо неторопливо прокатился милицейский «УАЗ», притормозил, и по пояс высунувшийся из кабины сержант обменялся с вышибалой парой фраз. Оба рассмеялись, и «луноход» покатил дальше. Кореши, подумал Комбат. Друзья-приятели. Поменяй их местами – что изменится? Да ничего.

Ни для меня, ни для них, ни для бабули, у которой на рынке украли кошелек. Странно все-таки мы живем.

Непонятно. То есть все, казалось бы, привычно и ясно, все давно само собой разложилось по полочкам, и каждое новое явление сразу же, словно по волшебству, укладывается в общую систему, да так ловко, будто только его там и не хватало, но вот как вдумаешься... Напиться, что ли, в самом деле?

– А помнишь, Андрюха, – сказал он, – лет десять назад молодежь все песенку одну крутила? Что-то насчет того, что надо бы, мол, добавить, чтоб стало светло хотя бы на миг.

– Ведь мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть, – подхватил Подберезский и фальшиво пропел:

– А-а-а, а-а-а. Это?

– Вроде это... Вот только голос у тебя как у больного медведя. Которому на ухо наступили.

– К чему это ты вспомнил, Иваныч? – заинтересованно спросил Подберезский, – Передумал?

– Нет, не передумал. Не хочу я сейчас пить, Андрюха. Просто вспомнилось. Темно как-то кругом, душно.

– Стекло опусти, сквознячком протянет. А что темно – так ведь осень на дворе, да и дело к ночи.

– Можно подумать, что днем светлее, – проворчал Комбат и завозился, выбираясь из машины.

– Давай подвезу, – предложил Андрей.

– Не надо. На такси доеду. Ты давай домой, тебе тоже отдых не помешает. Завтра созвонимся.

Они пожали друг другу руки, и Борис Иванович зашагал туда, где под фонарем скучал одинокий таксомотор. Шофер курил, выставив в окошко локоть, и вид у него был ночной, усталый и нездоровый. Под приборным щитком бормотала рация, время от времени взрываясь разрядами помех, на счетчике, подрагивая, горели призрачным зеленым светом квадратные нули, а из стереосистемы лилась тихая инструментальная музычка. Мимо, коротко просигналив, проехал Подберезский, и Борис Иванович поднял руку в прощальном жесте. «Воскресенье скоро, – с внезапной вспышкой радости подумал он. – Поеду к Сереге. Удочки возьмем и махнем на какое-нибудь озеро. Надоело все до чертиков. Неделю жизни у меня украли, сволочи. Так и не посидели с Бурлаком. Заехать бы к нему, да сейчас уже поздно...»

– Ну что, командир, прокатимся? – спросил Борис Иванович у таксиста и назвал адрес.

Таксист взглянул на него, поколебался и назвал сумму.

– Экий ты, братец, стяжатель, – со вздохом сказал Борис Иванович.

Таксист равнодушно пожал плечами.

– Как хотите. Рейс невыгодный, в вашем районе на обратную ходку никого не найдешь, порожняком придется возвращаться. И потом, риск.

– Это какой же риск? – поинтересовался Борис Иванович, усаживаясь на переднее сиденье. – Это в том смысле, что я могу тебя чем-нибудь по маковке треснуть?

– Что-то вроде этого, – ответил таксист.

– Вот чудак. Какая тебе, в таком случае, разница, за какую сумму ты подрядился? Что рубль, что сто – все равно ничего не получишь.

Таксист снова неопределенно дернул плечом: видимо, он ощущал разницу, которую никак не мог уловить Борис Иванович.

– Ладно, – сказал Комбат, – поехали. :

Ярко-желтая «волга» с шашечками вдоль всего борта оторвалась от бровки тротуара и нырнула в море ночных огней. По просьбе седока таксист увеличил громкость магнитолы, и Борис Иванович, откинувшись на спинку сиденья, прикрыл глаза. Смотреть по сторонам не хотелось, – хотелось просто вот так сидеть и ничего не делать. Не шевелить даже пальцем, мчаться сквозь ночь под переливы негромкой музыки. Неделя выдалась бурная и хлопотливая, и теперь он ощущал настоятельную потребность в отдыхе. Это немного удивляло Бориса Ивановича: совсем недавно он мог совершенно спокойно переносить и не такие нагрузки.

В конце концов Комбат пришел к выводу, что организм не обманешь: он сам знает, когда нужно мобилизовать все резервы, а когда можно и пофилонить.

Подъехав к дому Бориса Ивановича, таксист остановил машину поодаль от подъезда, но зато под фонарем, и Комбат усмехнулся, вынимая из кармана портмоне: продавец скорости явно страдал манией преследования и уделял преувеличенное внимание своему драгоценному здоровью. Ковыряться в заднем кармане брюк, сидя в машине, было неудобно, и Рублев вышел на дорогу, сразу же угодив ногой в лужу.

– Послушай, приятель, – сказал он таксисту, – личная безопасность – это, конечно, хорошо, но вот высаживать клиентов в лужу – это никуда не годится.

– Извиняюсь, – все так же равнодушно ответил таксист, всем своим видом давая понять, что ему наплевать на клиентов, на лужи и вообще на все на свете. – Не заметил.

– Надавать бы тебе по шее, – сказал ему Комбат, – да лень что-то.

– Вы лучше деньги отдайте, – быстро сунув руку под сиденье, сказал водитель.

Борис Иванович вздохнул. Ну вот, подумал он, опять двадцать пять. Сопляк и хам, прыщавая морда – видно, не больше года как из армии. Безнаказанный хам. Жалобу написать в автопарк? Чихать он хотел на эти жалобы. Что ему сделают? Ну премии лишат... Так он за смену четыре таких премии накалымит, что ему премия... Дать ему по ушам? Что у него там, под сиденьем, – монтировка, отвертка? Да хоть бы и пулемет...

Этак вы, Борис Иванович, далеко зайдете, прав был тот красавчик-генерал. Нельзя распускаться, особенно когда так устал и зол на весь белый свет.

– Ну, чего вылупился? – спросил таксист. – Деньги давай, как договорились, а то сейчас живо милицию позову. Вон она, рация...

– Конечно, подумал Комбат. Вон она, рация. Хамство у нас преступлением не считается, а вот мордобой – это да, это уже уголовно наказуемо. Доказывай потом пьяным сержантам, что этот придурок просто вывел тебя из равновесия. А сержанты при этом будут тебе не только хамить – могут ведь и дать разок-другой по плечам, и вся карусель завертится по новой. Пропади оно все пропадом...

– Держи, дружок, – сказал Борис Иванович, протягивая таксисту деньги. – Береги себя.

– Пить надо меньше, – проворчал таксист и оттолкнул Бориса Ивановича от машины, чтобы захлопнуть дверцу.

– А ну, стой, сопляк! – взорвался Комбат и ухватился за дверцу.

Таксист рванул с места, Рублев покачнулся, теряя равновесие, и в этот самый момент засевший на крыше соседнего здания Багор спустил курок.

Багор всегда стрелял без промаху, позиция была выбрана удачно, а уж таксист и вовсе остановил машину так, словно состоял у генерала Шарова на жалованье: прямо под фонарем, так что Багру даже не пригодился прихваченный на всякий случай инфракрасный прицел.

Некоторое время майор Багрянцев разглядывал своего врага сквозь перекрестие, постепенно проникаясь ощущением собственного всемогущества и правоты, – тем самым ощущением, которое возникало в нем всегда, когда он смотрел через прицел на человека, который должен был вот-вот перестать жить. Это было одно из самых любимых удовольствий Багра, и сейчас он мог без помех насладиться им. Это как секс, подумал он вдруг.

Как хороший, правильный, грамотный секс. В сексе нельзя торопиться, и здесь тоже. Даже вечер, проведенный на сырой, крытой битумом крыше, является необходимым условием получения настоящего удовольствия: ожидание секса порой так же, если не более, приятно, как сам процесс совокупления.

Сейчас, подумал Багор, лаская пальцем в перчатке спусковой крючок. Ощущение всемогущества достигло своего пика, распирая майора изнутри, делая огромным и неуязвимым. Сейчас он казался себе Юпитером, занесшим любовно отточенную молнию над головой слишком возомнившего смертного. А смертный-то, дурак, думает, что будет жить вечно... Сейчас, мысленно сказал Багор Комбату, я тебе засажу промеж глаз.

По самое некуда засажу... С шофером только расплатись, шофер здесь совершенно ни при чем...

У него мелькнула соблазнительная мысль: а не пристрелить ли заодно и водителя? Пока прибудет милиция, можно расстрелять всю обойму, и даже не одну, а потом спокойно уйти, сесть в машину и вернуться домой. Он часто грешил подобными фантазиями, представляя, как сидит в засаде, расстреливая прохожих и автомобили или, наоборот, строчит из тяжелого пулемета, поливая свинцом улицу из окна мчащейся с бешеной скоростью машины. Багор обожал оружие и отлично понимал, что его желания мало чем отличаются от сексуальных фантазий стареющего полового маньяка. Когда-то ему приходилось очень много стрелять, теперь же он постоянно ощущал что-то вроде ломки, как у наркомана. Там, на станции, была отличная возможность вдоволь пострелять, а вот возможности уцелеть, ввязавшись в перестрелку, не было: это уже получилась бы сильная передозировка, А виноват во всем был этот усатый амбал, чтоб он сдох.