Текст книги "Бросок Аркана"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Ну?

– Вот так мы и скажем маме – какой-то подонок в подъезде пытался тебя изнасиловать. Ты отбивалась изо всех сил, тогда он врезал тебе несколько раз, а когда ты начала кричать, он испугался и убежал. Как только ты добралась до своей квартиры, так сразу позвонила мне, чтобы я срочно приехал. Таким образом, все будет сходиться – и твои синяки, и вранье Павлу насчет маминой болезни, и нежелание появляться дома, пока синяки не пройдут. Ну как я придумал?

– Гениально, папочка! Только, чур, Павлику никогда про все случившееся не говорить ни слова. Ему нельзя об этом знать.

– Ладно... Ну, я поехал, Иринка. Маме скажешь, что я на работу отправился, что у меня там еще срочные дела есть. Я и на самом деле обязательно должен заскочить в свой кабинет.

– Зачем?

– Позвоню в Таджикистан, подгоню их еще раз...

* * *

Багирова Тихонравов обнаружил все в том же загородном ресторанчике.

Иногда у генерала складывалось впечатление, что уезжал отсюда Муса очень редко – лишь в крайних, экстренных случаях. Ранее присутствие в ресторанчике Мусы Багирова Борис Степанович безошибочно определял по фигуре Мансура, неотлучно маячившего у дверей, которые вели из зала в служебные помещения. Именно там принимал своих посетителей Муса Багирович, и вход в его апартаменты дозволялся лишь с разрешения Мансура – личности крайне колоритной, чрезвычайно удачно и гармонично ухитрявшейся соединять в себе черты и телохранителя Мусы, и его друга, и его брата, и его помощника, и его верной сторожевой собаки.

Сейчас знакомой спортивной фигуры Мансура у дверей не было, и Тихонравов еще раз с сожалением подумал о том, как не вовремя, получив партию наркотиков, погиб этот чеченец, унеся с собой в могилу свидетельство честности генерала перед своим партнером.

За столом у дверей сидели трое чеченцев, о чем-то вполголоса разговаривая. Никого из них Борис Степанович в лицо не знал и в охране Мусы не видел, а потому не смог понять, на месте ли главарь мафии.

Тихонравов сделал несколько шагов к заветным дверям и тут же понял – по тому, как напряглись чеченцы и как резко преградил ему вход один из них: Муса действительно здесь, сидит себе в своей потайной комнатке.

– Вы к кому? – довольно почтительно спросил преградивший ему дорогу чеченец, явно завороженный кителем и лампасами генерала.

– Муса Багирович на месте?

– А вы к нему?

– Да.

– Как мне доложить о вашем приходе? – так и не ответив, на месте ли Муса, корректно поинтересовался чеченец.

Борис Степанович задумался лишь на мгновение. Фамилии своей здесь, в этом ресторане, ему называть не хотелось ни в коем случае – мало ли кто мог оказаться среди немногочисленных посетителей? Ну а клички, или "погоняла", как называют свои прозвища уголовники, у него не было – до такого позора он еще не докатился.

– Скажите Мусе Багировичу, что пришел генерал, – нашелся наконец Борис Степанович. – У нас с ним есть общее дело. Он поймет.

Уже через несколько минут Тихонравова ввели в знакомую комнату, где за уставленным как всегда великолепными закусками столом восседал чеченец.

– Здравствуйте, Муса Багирович, – почтительно начал было Борис Степанович, но радушного приема на сей раз от Мусы не дождался:

– Чего приперся без предупреждения и без приглашения? Принес товар?

– Нет...

– Так что тебе здесь нужно?

– Поговорить, Муса Багирович, – сдержал ярость генерал, но эта ярость не укрылась от внимания хитрого чеченца. Чуть заметная улыбка тронула губы Мусы, и Багиров поспешил изменить тон:

– Извини, Борис Степанович, что-то устал я за последнее время. Сегодня вообще никаких гостей не ждал. А тут ты пришел так неожиданно...

– Вы хорошо знаете меня, Муса Багирович, я никогда бы вас не потревожил, если бы не...

– А что-то случилось?

– А вы будто не знаете! – с раздражением бросил Тихонравов, не сумев сдержаться.

– Нет, мне пока никто ничего про вас не докладывал. Что-нибудь с товаром?

– При чем тут товар! Мою дочь...

– Борис Степанович, вы мне не тесть, и ваша дочь меня интересует мало. В поле моих интересов находятся только наркотики, которые вы мне никак не можете доставить. А при чем здесь ваша дочь?

– Но ее чуть не изнасиловали сегодня днем какие-то подонки по вашему приказу! – рявкнул во весь голос генерал, сжав кулаки. – И пригрозили, что изнасилуют не только ее, но и мою внучку!

– Что вы говорите?!

– Не издевайтесь надо мной, Муса Багирович! Вы ведь все знаете, все делалось по вашему указанию. И я пришел, чтобы попросить вас вмешаться...

– Ладно, генерал, чего стоишь на пороге да кричишь через всю комнату? Раз пришел ко мне – проходи, садись вот тут, рядом, отведай чего-нибудь из моей скромной пищи, – Багиров любил резко менять тему разговора, сбивая собеседника с мысли и запутывая его.

– Да нет, – вмиг растерялся генерал, – я ведь только на секундочку...

– Ну как знаешь, Борис Степанович... Так говоришь, дочь твою чуть не изнасиловали? А почему, собственно, не изнасиловали по-настоящему? Я же им четкий приказ отдал, как же они посмели ослушаться...

Тихонравов остолбенел.

Он знал, что чеченец – гад, каких поискать, но все же не ожидал, что Муса поведет себя с ним так бесцеремонно и нагло. В какое-то мгновение кулаки Тихонравова сжались и он готов был броситься на Багирова, чтобы месить его ненавистную морду изо всех сил без остановки до тех пор, пока последние признаки дыхания не покинут тело подонка.

Однако не зря Борис Степанович был в недалеком прошлом военным летчиком – он все же умел управлять своими нервами и эмоциями. Генерал успел остановиться, успел подумать о том, что ничем хорошим ни для него самого, ни для его семьи эта минутная вспышка не закончилась бы.

Глубоко вздохнув и приказав самому себе оставаться спокойным, генерал произнес, горько усмехнувшись:

– Муса Багирович, но мы же с вами цивилизованные люди! Зачем прибегать к подобным методам?

– А чтобы ты понял, Борис Степанович, что я не шучу. Чтобы быстрее шевелился.

– Хорошо, если так, то я все прекрасно понял. Я и без этого понимал, что вы человек серьезный.

– Да? В самом деле? Так что же ты порошок до сих пор не доставил, если такой понятливый?

– Муса Багирович, – Тихонравов слегка перевел дух – ему показалось, что разговор сворачивает наконец в более конструктивное, деловое русло, и он немного успокоился. – Муса Багирович, давайте будем разговаривать как деловые люди. Как два партнера, занятых общим делом.

– Давай, генерал. Кто же против?

– У меня по не зависящим от меня обстоятельствам, я подчеркиваю – по не зависящим от меня, произошел сбой. Нового поставщика мы пока найти не смогли, старый уничтожен. Пропала и последняя партия наркотиков, которая предназначалась для вас. Вы же знаете, Муса Багирович, что лукавить мне не приходится. Я никому больше не смог бы отдать партию. Она – ваша, но мне нужно время, чтобы ее найти.

– Я же давал тебе время.

– Его оказалось недостаточно. Не все делается так быстро, Муса Багирович, тем более на таком огромном расстоянии.

– Хорошо, допустим, – бандит задумался, и Борис Степанович решил, что проблема все же будет улажена и отсрочку получить ему удастся.

Лишь бы только Муса не психанул, не взбесился!

Следовало вести себя крайне аккуратно, очень точно подбирая каждое слово, каждый свой аргумент.

– И сколько же времени тебе еще нужно? – спросил Муса.

– Точно ответить не могу.

– Как это? Что же, я должен ждать бесконечно долго? Как говорится, у моря погоды?

– Нет, конечно. Буквально послезавтра я сам вылечу в Таджикистан с проверкой. Там, на месте, и решу все вопросы. Вернусь – сразу свяжусь с вами.

Багиров испытующе смотрел на генерала:

– То, что сам полетишь и будешь разбираться в делах на месте – это хорошо. Но...

– Что?

– Но сколько продлится твоя командировка? Неделю? Месяц? Два? Полгода?

– Максимум три – пять дней.

– Ну-ну...

Чеченец, сидя с внешне совершенно равнодушным видом, напряженно думал, лихорадочно пытаясь решить, как себя повести с этим генералом.

С одной стороны, Тихонравов совсем не нравился Мусе. Ну не лежала у него душа к людям, которые с легкостью забывают о таких, казалось бы, обязательных человеческих качествах, как гордость, чувство собственного достоинства! Иногда Багирову даже хотелось нарочно унизить Тихонравова как можно сильнее и безжалостнее, чтобы пробудить хоть что-то в его душе, чтобы увидеть, как злится, как психует этот высокопоставленный военный. Чеченец испытывал почти садистское удовольствие, наблюдая, как лебезит перед ним этот заслуженный и смелый в общем-то человек, сумевший сделать военную карьеру без всякой протекции.

С другой стороны, Муса чувствовал, что "болевая точка", которую он обнаружил у генерала – его дочь, внуки, семья, – оказалась слишком "болевой". Чрезмерно резкий нажим на эту точку мог привести к необратимым последствиям – генерал мог выйти из подчинения, мог преодолеть свои слабости, и тогда, как это ни удивительно звучит, стать опасным для самого Багирова, который здесь, в Москве, не боялся никого и никогда. Это как со служебной собакой – тренируй ее, воспитывай в ней жестокость, реакцию, злобу, заставляй драться с другими собаками и натравливай ее на чужих людей, но никогда не бей ее сам, чтобы в один прекрасный момент ее клыки не сомкнулись на твоей шее, если она вдруг решит, что ты не хозяин, а такой же враг, как и все остальные вокруг.

Тихонравова можно было мучить, можно было держать на коротком поводке, можно было заставлять его делать то, чего он, возможно, не сделал бы сам никогда в жизни, но перегибать палку не стоило – отдача могла оказаться слишком сильной.

Наверное, настал момент снова стать другом генерала, снова продемонстрировать ему свое доброе расположение. В конце концов он, Муса, ничего от этого не потеряет, зато Тихонравов испытает чувство глубокой признательности за понимание и терпеливость чеченца.

И Багиров одобрительно улыбнулся:

– Хорошо, Борис Степанович, я согласен. И даже больше скажу: поедешь – не торопись, расследуй все досконально. Может, тебе удастся даже найти новые контакты, новых поставщиков. Я же все понимаю – наш бизнес довольно своеобразен и опасен, в нем нельзя пороть горячку, нельзя сотрудничать с ненадежными людьми. Так что работай спокойно, Борис Степанович, и ничего не бойся.

– Муса Багирович, – твердо спросил генерал, и чеченец еще раз подумал о том, как правильно он поступил, не перегибая палку, – Муса Багирович, я могу быть уверен в том, что, пока я буду в Таджикистане, с моей семьей больше ничего не случится?

– Конечно, дорогой Борис Степанович. Что с ними может случиться? Если хочешь, я даже дам своих людей для их охраны.

– Нет-нет, спасибо, – быстро отказался Тихонравов, – зачем такие хлопоты!

"Господи, да им никто, кроме тебя; и не угрожает! – с тоской подумал генерал. – Если бы не ты, все и так было бы прекрасно... Верить ему или нет? Говорит он правду или лукавит? Но как я его проверю?"

– Слово джигита, Борис Степанович, – проникновенно сказал Муса, заметив в глазах Тихонравова тень недоверия, – что за все время твоего отсутствия в Москве, до самого твоего возвращения, с твоей дочерью, с твоими внуками и прочими родственниками ничего не случится. По крайней мере, по моей воле. За Божьи помыслы я отвечать, сам понимаешь, не могу.

– Ну, спасибо вам, Муса Багирович, – благодарно, с чувством произнес Борис Степанович, и благодарность в его голосе была искренней – он поверил теперь, что по крайней мере на несколько ближайших дней за своих родных он может быть спокоен.

– Не за что. Ты мне делаешь услугу, я тебе. Ты ко мне хорошо относишься – я к тебе. Мы же с тобой партнеры, Борис Степанович, и должны доверять друг другу. Я верю, что ты найдешь пропавший порошок.

– Обязательно найду!

– Ну вот и ладненько. Выпьешь со мной?

– С удовольствием, Муса Багирович, – Тихонравов и впрямь с радостью взял предложенную рюмку коньяку – на душе у него теперь было светло и радостно. Так всегда бывает на душе у человека, только что разминувшегося со страшной бедой. О том, что беда может вернуться, что, возможно, все еще впереди, люди вспоминают много позже...

* * *

Из ресторанчика, служившего резиденцией Багирову, генерал Тихонравов направился прямиком на работу – еще раз дозвониться до Душанбе и подготовить все необходимые для командировки в Таджикистан документы. Он успел как раз за несколько минут до окончания рабочего дня, и его ординарец оказался еще на месте.

– Борис Степанович, как хорошо, что вы вернулись еще сегодня! – сразу же заговорил помощник, увидев своего шефа на пороге приемной. – Я уже и домой вам звонил, и в машину вашу – нигде не мог отыскать.

– Я ездил не на служебной – на своих "Жигулях", – нахмурился генерал. – А что случилось?

Тихонравов испугался. Если его кто-то искал так настойчиво, что адъютанту пришлось даже звонить домой, стало быть, дело плохо. Это могло означать только что-нибудь очень срочное, не терпящее отлагательства. А ему сейчас срочные дела были совсем ни к чему – могла сорваться командировка в Душанбе.

– Вас по "секретке" разыскивает полковник Игнатенко, начальник штаба...

– Знаю, какого штаба он начальник, – оборвал Тихонравов, сердце которого при упоминании этой фамилии вздрогнуло и забилось быстрее. – Чего он сказал? Что он хотел от меня?

"Неужели у него что-то новое? Что именно?

Нашел наркотики? Нашел нового клиента? Или ему кто-нибудь сел на хвост, и Игнатенко хочет предупредить меня об опасности? Ведь просто так, доложить, что обстановка не изменилась, он бы меня не разыскивал!"

– Он не стал объяснять, Борис Степанович.

Просто очень просил вас связаться с ним, как только удастся вас найти.

– Хорошо. Игнатенко я сейчас позвоню. А ты, Саша, можешь уже идти домой, вряд ли ты мне сегодня понадобишься. И закрой за собой приемную, хорошо? Хочу поработать, и чтобы меня никто не тревожил.

– Конечно, Борис Степанович.

Тихонравов прошел в свой кабинет, не закрывая за собой двери, чтобы увидеть, когда адъютант уйдет, и уселся за стол, бесцельно перебирая какие-то бумаги и прислушиваясь к каждому звуку из приемной. Прошло несколько томительных минут ожидания, прежде чем наконец адъютант заглянул в открытую дверь кабинета и, попрощавшись с шефом, вышел в коридор, закрыв двери приемной за собой на ключ.

Тихонравов тут же бросился к телефону секретной связи, набирая номер Игнатенко.

– Полковник Игнатенко, – металлический звук "секретки" не мог передать человеческих оттенков голоса откликнувшегося – бодрый он или измученный, грустный или радостный. Борис Степанович нетерпеливо крикнул в трубку, понимая, что и его нетерпение вряд ли поймет далекий абонент, который услышит лишь голос "робота":

– Тихонравов говорит! Не томи, что у тебя?

– Праздник на нашей улице, Борис Степанович! Все у нас прекрасно. Все вопросы решены.

– То есть?

– То, что мы искали, уже у нас в руках, – даже по "секретке" они не рисковали говорить слишком откровенно – в случае заинтересованности определенных органов их разговор мог быть раскодирован и понят.

– У тебя?

– Да.

– Ox! – генерал почувствовал настоящее, почти физическое облегчение. Не зря все же говорят – "будто гора с плеч". – Ну наконец-то!

– Ой, и не говорите! Столько переживаний, столько хлопот, и наконец все позади.

– Когда ждать здесь, в Москве? – теперь Борисом Степановичем владело только одно чувство – жуткое, нечеловеческое нетерпение. Ему хотелось, чтобы порошок оказался в его руках прямо сейчас, сию же секунду, и ждать хоть несколько часов было, казалось, невозможно.

– Завтра в одиннадцать утра по вашему времени, – доложил Игнатенко. – Мы уже все подготовили и рассчитали. Так что встречайте, Борис Степанович.

– Отлично!

– С посылкой будет провожатый...

– Кто такой? Что еще за провожатый? – Тихонравов сразу же насторожился. Он не любил, когда в их дело ввязывались посторонние люди: светиться лишний раз перед кем бы то ни было он не видел никакой необходимости.

– Свой парень. Он будет помогать нам во всем. Он, в общем-то, и добыл то, что мы искали.

– Из местных?

– Нет, спецназовец. Дембель. Ему все равно в Москву, он родом из столицы.

– А ты в нем уверен?

– На все сто. Он все сделает, только сами понимаете, что он тоже кое-чего ждет.

– Ну, с этим вопросов не будет.

Тихонравов не лукавил – за такое великое дело, как найденный порошок, парень и впрямь заслуживал любого поощрения. А в придачу он брался еще и доставить наркотики.

– Сколько ты пообещал?

– Ну, не знаю...

– И все же? Чтобы я не обидел человека.

– Пятьдесят.

Это, конечно, было многовато за транспортировку, но ведь они могли остаться вообще без товара... Получалось, что пятьдесят – совсем Не так уж много.

– А сколько в посылке?

– Пятнадцать. Как положено. Ничего не пропало, все на месте, – радостно сообщил Игнатенко, и Тихонравову показалось, будто он услышал эту радость полковника даже в металлическом голосе "секретки"...

– Хорошо. Скажи своему парню, что никаких проблем не будет. Пусть прилетает.

– Конечно.

– Ну все. Завтра в одиннадцать встречаю. И чтоб вам повезло с погодой.

– До свидания, Борис Степанович. Буду ждать от вас привета.

– Пока.

Тихонравов недовольно поморщился – ишь ты, не успел еще передать груз, а уже намекает на оплату. Скорые все такие стали, деловые – сил нет.

А сам небось еще и долю Терентьева хапнуть собрался. И все ждут, что Тихонравов всем заплатит, все уладит, со всеми будет хорошим.

Теперь, когда главная проблема была вроде бы решена, Борис Степанович мог позволить себе поворчать, посетовать на судьбу.

А как же – он такой удачливый, такой ловкий в бизнесе, а оценить это никто почему-то не хочет.

– Мать! – с порога крикнул Борис Степанович, входя в квартиру. – Ужин на стол, и живо!

– Чего ты кричишь? – набросилась на мужа Галина Игнатьевна. – Иришка только-только спать легла. Бедняжка! Как ей досталось сегодня!

– Что, рассказала тебе уже?

– А ты думал, что дочь матери не скажет? Я вообще удивляюсь, почему это она с тобой в первую очередь поделилась, – жена ревниво посмотрела на Бориса Степановича – теперь они все чаще ревновали друг друга к Иринке, а особенно к внукам. Каждому из них хотелось быть самым любимым.

– Почему-почему... Потому что. Ты, мать, сама подумай – чем бы ты ей помогла?

– А ты?

– А у меня связи. Я этих козлов из-под земли достану и руки-ноги им переломаю.

– Каких козлов? – подозрительно посмотрела на генерала жена, и Борис Степанович поспешил прикусить язык – он совсем забыл, что по их уговору с дочерью изнасиловать Ирину пытался только один подонок.

– Ну, я имею в виду этого урода... А ты, Галя, мне зубы не заговаривай – давай быстро на стол собирай все самое лучшее. Сегодня гулять будем!

– Ты что, старый, выпил где-то?

– Обижаешь, мать!

– Так чего несешь ерунду? Что за праздник-то? Ты вон пойди на Иришку посмотри – ни одного живого места. Вся в синяках. А тебе лишь бы попраздновать.

– Не ворчи, у нас сегодня действительно самый настоящий праздник. И Иринку давай поднимай – у меня для нее хорошие новости.

– Что еще?

– Больше к ней тог подонок и близко не подойдет.

– Что, вы нашли его?

– А ты думала?

– Его посадят?

– Мать, – раздраженно бросил Борис Степанович, которому уже надоели расспросы жены, – ты хоть иногда думай, что говоришь!

– Я что-то плохое сказала? – с обидой поджала губы Галина Игнатьевна.

– Глупость ты сказала, вот и все.

– Ты у нас всегда самый умный!

– Галя, – Тихонравов ласково полуобнял жену за плечи, – ну сама подумай – разве же я мог просто сдать того гада в милицию?

– А что?..

– Потом Иришку затаскали бы по судам, по экспертизам и всяким допросам. Обо всем узнал бы Павлик...

– Он бы понял.

– Конечно. А ей самой это было бы приятно?

– Нет...

– Ну вот видишь!

– Так что же ты сделал?

– Мать, это не твоего ума дело. С ним разобрались по-мужски – так, как он того заслуживал.

– Господи!

– Да кончай ты кудахтать! Иди на кухню и займись столом, а я пойду Иринку подниму.

– Дай ей поспать...

– Мать! – в голосе Бориса Степановича вновь прозвучали командирские нотки, и жена покорно побрела на кухню – выполнять его указания.

А генерал тем временем прошел в комнату дочери – в ту самую, где она когда-то росла и где теперь любила посидеть каждый раз, когда приезжала к родителям. Борис Степанович не сомневался, что именно эту комнату выберет Ирина для того, чтобы пожить у них несколько дней.

* * *

Ирина не спала.

Да она и не смогла бы уснуть до возвращения отца. Чтобы не сидеть и не разговаривать с мамой о разных пустяках, Ирина объявила, что очень устала за день и пойдет приляжет. Это был наилучший способ остаться наедине с собой и спокойно предаться размышлениям.

Подумать ей было о чем.

Ирина не сомневалась: отец приложит все усилия к тому, чтобы исправить ситуацию. Однако его не было уже несколько часов, и червь сомнения все глубже забирался в душу молодой женщины. – "Хватит ли его веса, его значимости, чтобы заставить бандитов подождать? Сумеет ли он добиться главного – нашей безопасности? Одно дело командовать – к этому папа привык, другое – крутиться, вертеться, плавать и нырять в море бизнеса, тем более такого страшного бизнеса, которым он занимается. Связаться с уголовниками, да еще не с простыми бандитами, а с этими зверями – чеченцами!..

Не знаю.

Судя по тому, что ни банкиры, ни политики не застрахованы от их пуль, от этих проклятых киллеров (какое, кстати, дурацкое, холодное и страшное это слово!), вряд ли и отец сможет застраховать нас со Светочкой от всего этого кошмара.

Но что мне делать?

Бежать куда глаза глядят? Уехать?

От них не убежишь.

Если уж они были так хорошо осведомлены обо всех мелочах нашей жизни, если они знали, когда возвращается с работы муж и в каком детском саду мои дети, значит, они постоянно следят за нами и любую нашу попытку нарушить их игру пресекут сразу же, решительно и на корню.

Ждать?

Но ведь невыносимо жить, зная, что топор висит над твоей головой, что он уже занесен рукой палача и тот лишь выбирает момент, когда его опустить.

Искать помощи? Но у кого?

Единственная надежда все же на отца. В конце концов он нас в это дело втянул, пусть он и вытягивает".

В мучительных раздумьях Ирина ворочалась с боку на бок на своей девичьей кровати, и каждая минута отсутствия Бориса Степановича казалась ей вечностью.

Наконец он объявился. Ирина хорошо слышала его разговор с матерью в коридоре, но не вышла из комнаты, уверенная, что отец все расскажет ей с глазу на глаз – так, чтобы не слышала мать.

Она обрадовалась, когда мама ушла наконец на кухню и дверь ее комнаты, легонько скрипнув, отворилась. Заглянул отец:

– Дочка, спишь, что ли?

– Нет, пап. Заходи.

Борис Степанович зашел в комнату, не включая свет, и, плотно притворив за собой дверь, на ощупь подошел к кровати дочери и присел на краю.

– Ну что, папа? Тебе удалось чего-нибудь добиться?

– Доча, ты не поверишь, но мы, кажется, спасены!

В голосе генерала было столько неподдельного ликования, что сердце Ирины радостно сжалось – неужели действительно все в порядке?

– Рассказывай!

– Во-первых, скажи, любишь ли ты своего отца?

– Папа, ну что ты как маленький!

– Нет-нет, ты ответь! Считаешь ли ты, что я – старый тупой болван, приносящий вам одни неприятности, или ты все же веришь, что я могу преодолевать трудности, что я могу взять судьбу за горло?

– Папа, ты же знаешь, что я тебя очень люблю. Ты же знаешь, что я не виню тебя в том, что сегодня случилось. Я всегда считала, что ты для нас как стена, за которой нам с мамой хорошо и спокойно. Неужели ты мог подумать, что я хоть на мгновение могла в тебе усомниться?!

– Ты правду говоришь?

– Папа!

– Ну тогда ладно.

– Рассказывай, что твой Муса... Как там его? Что сказал твой чеченец?

– "Мой"! Чтоб он сдох, как собака! "Мой"! – завозмущался генерал, и дочь поспешила его успокоить:

– Я не так выразилась, прости. Ну, что он?

– С ним все в порядке. Он очень сожалеет обо всем, что случилось, – покривил душой Борис Степанович, желая успокоить дочь. – Он передает тебе свои самые искренние извинения.

– Нужны мне его извинения!

– Конечно, не нужны. Главное – он пообещал больше не решать свои проблемы посредством вас. В случае чего мы с ним сами будем обо всем договариваться, а вы от этих дел останетесь в стороне.

– Слава Богу! – облегченно вздохнула Ирина, но отец жестом остановил ее:

– Но это еще не все, дочь.

Ирина сразу же насторожилась, но тут же успокоилась, увидев в полумраке комнаты, как радостно расплылось в улыбке лицо отца.

– У меня сегодня счастливый день!

– Это из-за того, что меня избили? – подтрунила над ним Ирина, но он не уловил шутки:

– Как ты могла подумать! Да я...

– Папа, перестань. Я шучу.

Он помолчал немного, пытаясь вернуть то прекрасное настроение, которое сбила ему дочь. Наверное, новости и впрямь были приятные, если через минуту Борис Степанович вновь радостно заулыбался.

– Я разговаривал с Игнатенко, – сообщил он.

– Это кто?

– Мой партнер.

– Еще один?

– Нет, то есть да. Но он не бандит, не думай. Это офицер, служит в Таджикистане. Он поставляет мне наркотики. Порошок идет через него.

– И что?

– Пропавший порошок нашелся!

Генерал объявил об этом торжественно и гордо, явно ожидая, что дочь по достоинству оценит столь важное сообщение и выразит самую бурную радость. Однако Ирина почему-то не проявила энтузиазма.

– Что ж, я рада за тебя, отец, – очень спокойно отреагировала она.

– Ты что, не поняла?

– Что я должна понять?

– То, что Муса теперь не будет иметь ко мне никаких претензий! То, что вы со Светланкой и с Алешкой теперь в полной безопасности!

– А что, папа, претензии со стороны Мусы все-таки оставались?

– Ну конечно, доча! Порошок-то я должен был достать так или иначе!

– Ясно.

– А теперь – все кончено!

– И ты рад?

– А ты что, нет? Ты что, дочка, не понимаешь – ведь теперь нам можно быть спокойными! – Борис Степанович удивленно посмотрел на дочь – он не понимал ее реакции. Генерал так радовался своему успеху, так упивался сиюминутным облегчением, так гордился решением проблемы с последней партией наркотиков, что заглядывать дальше, в перспективу, был просто не в состоянии.

Иное дело – его дочь.

Ирина хорошо понимала, что отец добился у судьбы только отсрочки – пройдет полгода, год, а может, и всего неделя, и ситуация повторится опять, только, возможно, в более страшном, трагическом варианте. Она смотрела на счастливое лицо отца и думала – а стоит ли ему объяснять это сегодня, когда он так счастлив? Стоит ли ему портить настроение именно сейчас?

Но именно потому, что радость отца была столь щенячьей, безоблачной, безрассудной, Ирина решила, что пришло время сказать ему все, что она думает по этому поводу. Да и другого подходящего случая могло не представиться.

– Папа, я хотела тебе кое-что сказать и кое о чем попросить... – начала она все еще нерешительно, но отец с самодовольной улыбкой подбодрил ее:

– Конечно, давай! Может, ты снова заговоришь про новую машину, про иномарку...

– Нет, я не об этом.

– А что тебя еще волнует?

– Ты. Мы все.

– В каком смысле?

– Папа, вот отдашь ты Мусе эту партию, а что будешь делать потом?

– Найду нового поставщика...

– Ты уверен?

Борис Степанович понял, к чему клонит дочь, и задумчиво почесал подбородок – жест, всегда означавший смятение и растерянность.

Он не знал, что ей ответить. И тогда Ирина, не дождавшись от него ни слова, заговорила вновь:

– Папа, скажи честно, денег у тебя уже достаточно? Сколько ты получишь за вот эту партию, к примеру?

– Ну, не знаю... Смотря по какой цене продам, смотря по тому, каковы будут наши расходы, – надо все посчитать, я же не один в этом деле.

– Но не меньше, наверное, чем несколько десятков тысяч долларов?

– Смотря сколько, если говорить про несколько, – самодовольно улыбнулся генерал. Ему, уже старику, было крайне приятно демонстрировать дочери свое умение делать большие деньги.

Но на Ирину это сейчас не действовало.

– Отец, ты согласен со мной, что капиталы ты нажил уже вполне приличные?

– В общем-то да.

– Тебе ведь на всю жизнь хватит?

– Но я же и о вас думаю...

– Папа, для нас всех важнее, чтобы ты остался жив-здоров и на свободе и чтобы нам ничего не угрожало. Понимаешь? Важнее всего наше общее спокойствие, нормальная человеческая жизнь. Когда не нужно никого бояться, не нужно ни от кого прятаться. Когда не нужно рвать все жилы и напрягаться ради выполнения чьих-то указаний, Когда можно не бояться никаких "наездов", как ты выражаешься. Разве я не права?

– Нет, конечно, ты права, – Борис Степанович согласно кивнул, но его интонация явно свидетельствовала о том, что он озадачен странной реакцией дочери. – Только я не пойму, Иришка, на что ты намекаешь?

– Да я и не намекаю. Я прошу – выходи на пенсию. Подавай рапорт буквально завтра же, как только отдашь эту партию наркотиков бандитам.

В комнате воцарилось молчание.

Тихонравов смотрел на дочь с недоумением, в котором теперь все сильнее и сильнее читался укор.

"Разве не для тебя и твоих детей я старался? – думал он. – Разве мне все это нужно? Разве не о твоей будущей жизни я думал, когда соглашался на всю эту авантюру? И ничего этого ты так и не смогла оценить! А теперь предлагаешь мне уйти на пенсию... Да что я, старик, что ли?"

– Ирина, по-моему, ты не совсем понимаешь, что говоришь, – осторожно, издалека начал Борис Степанович, не желая резко отвечать дочери.

– Почему же? Я долго думала об этом, отец. Все то время, пока ты отсутствовал.

– И ничего лучшего не придумала?

– Пап, неужели ты не понимаешь, что тебе пора заканчивать со всем этим? Ты разве забыл старую-престарую поговорку – "сколько веревочке ни виться..."

– Да нет, помню, – задумчиво ответил Тихонравов, и дочь с энтузиазмом воскликнула:

– Ну вот видишь! Не может так долго продолжаться, отец! Или ты попадешь в руки закона, или тебя, а заодно и нас, совсем замучают твои партнеры-бандиты.

– Может, в чем-то ты и права, дочь.

– Папа, я абсолютно права.

– Возможно, возможно, – генерал задумчиво покачал головой, но через некоторое время его, видимо, осенила какая-то спасительная мысль, и он, облегченно вздохнув, широко улыбнулся; – Ладно, доча, пока я не готов дать тебе окончательный ответ.

Мне тоже надо подумать и все-все взвесить...

– Что тут думать...

– Есть о чем подумать, Иришка. Уж поверь мне. Но сейчас не до этого. Сегодня у меня все же удачный день. И я хочу его отпраздновать. Пойдем на кухню, к маме, посмотришь, каким я вас шампанским угощу!..