Текст книги "Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)"
Автор книги: Андрей Шумеляк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Да как же? Лучше схоронитесь где. Попадете к нему в лапы – со свету
сживет, душу в отстойник закинет. Он же с самим Ишгаром в совете.
Сивуш хлопнул юношу по плечу:
– Твое дело. Чую, дух в тебя геройский, а вот сердце заячье. Если сердце
посмелеет, будем рады тебя у костра с гори-травой привечать. За свободу и в
поганую яму можно.
Святич с волхвом покружили меж домиков и, не увидев никаких признаков
засады, воротились в стан. Палатки уже поставили, мужики жарят мясо, крики, смех. Кто-то борется, некоторые точат косы – переходить на джунгарские сабли и
кинжалы непривычно, но некоторые опробовали и их. Сегодня объявлен отдых, волшебная троица поставила защитные плети – изуверы сцера не пройдут.
Вечно уставший маг Гисс приподнял медное кольцо, два раза стукнул в
массивную дубовую дверь. По верованиям дуб охранял от злых чар и обезвреживал
любой яд, проносимый через его арку. Петли скрипнули, сквозь щель сочился
ядовитый красноватый свет. От двери вела ковровая дорожка, изрядно потертая: там и тут из нее вылезали вихрастые клочья, прорехи обнажали серые запыленные
камни. В центре зала возвышался огромный черный трон, на котором сидел не
менее огромный, похожий на ветхого медведя, сцер. Лицо изрезано морщинами, бегающий взгляд из-за опухших век казался диким, схожесть с загнанным зверем
поражала. Кожа без солнца стала серой, иногда правая щека подрагивала, губы то и
дело кривились, словно что-то терзало правителя изнутри. Из потолочной мозаики
струился, окрашиваясь в рубин, солнечный свет. Маг неуверенно приоткрыл дверь
– от господина в последнее время можно ожидать чего угодно.
– Кто? А, Гисс, входи. В этой мятежной земле уже никому нельзя доверять.
Лишь изуверы, да… ты. Зачем пришел?
– Сцер, на входе в город образовалось… магическое пятно. Никакими силами
не пробить, пустота и все. Возможно, боги хотят дать знак, но…
– Это все ложь. Предатели собрались, хотят свергнуть своего властителя.
Мятежный народ, мало им моей любви. Жалкие людишки, отныне буду с ними
жестче.
Маг поклонился и осторожно, с любезностью молвил:
– Достопочтимый Линтш, но ведь до конца не ясно, что это…
– Молчи, маг. Неужто и ты предал меня? – мужчина, оцепенел, едва сдерживая
дрожь. – Нет, на это у тебя не хватит духу. Ты слаб и не желаешь признавать это!
Из-за этого народца на Дольснейских землях орудуют джунгары, а лентяи даже не
хотят оказывать мелким воришкам сопротивление. Собирай моих изуверов, все
должны собраться и готовиться к осаде. Мы перебьем мятежников. А теперь вон
отсюда, не то мое копье выбьет твои трусливые мозги.
Гисс поспешно откланялся. Малое возражение почти обезумевшему сцеру
могло привести к кончине. Демон, которого маг поселил в господина, желая
управлять его решениями, вырос и противился власти чародея. «Сколько я еще
смогу сдерживать эту скорпию?» Кроме того, Линтш до этого был человеком
распутным и познал немало греховных страстей. Бес лишь усугубил грешность
своей плотской обители, приведя еще злейших духов и окончательно сломив волю
господина. Великана не брал ни яд, ни металл, ум презренного помутился и та
темная пора, что была в стране пять лет назад, теперь бы показалась ярче
солнечного света. Маг вздохнул и уединился в келье, творя заклинание призыва
изуверов.
Утро выдалось промозглым и холодным. Так и бывает – день-два жарит
немилосердно, только приготовился к лету и бах! – зима вернулась. По земле
стелился мутный туман, пахло сыростью и разложением. Карапух пропитан
кровью – земля не просыхает, там и тут красноватые лужицы. Авенир вышел из
шатра. Если тучи разойдутся, к полудню солнце подсушит почву, пар поднимется в
небо, как жертва кровавым богам сцера. Волхв огляделся, подрагивая от
прохладцы, шел по чавкающей земле. В стане было тихо – мужики не воины, тем
более не солдаты – в Глинтлее в это время уже идет муштра. Муравит давно
проснулся, немигающий взгляд устремлен в белесую даль. Юноша знал, что его
давно заметили, стоит подать знак – зверь примчится как верный ахалтекинец.
Гладкоголовый уже сносно говорит, не хватает лишь человеческого… Чего?
– Дурости ему не хватает.
За спиной словно тень выросла фигура Сивуша. Из густых, как ели, бровей, грустно поблескивали карие глаза, рука на палице, голову венчал расписанный
бронзовый шлем. Такого по околице не обойдешь – походит больше на горного
великана, чем крестьянина.
– Мысли читаешь?
– Да ты ходишь тут, бубнишь, спать невозможно.
– Отчего же моему коню дурости не хватает?
– Так потому что мудрецы всегда молчат. Мыслят о высоком. Вот и он –
мыслит. А когда дух высоко, бродит среди богов, на земную суету внимания не
обращаешь. Вот и он не обращает – не до дурости ему.
– Получается, муравит умнее нас?
Мужик нахмурился:
– Не умнее. У него просто дурости нет. А у каждого человека есть.
Авенир махнул рукой:
– Потом покумекаем. Буди святичей. Великая брань сегодня.
– Небо под вечер багровело. Кровь на небе – кровь на земле, – пробубнил
бородач.
Молодой волхв разбил ополченцев на три отряда. Группы выступали вместе, затем, на подходе к дворцу сцера, вытягивались в три последовательных линии.
Воеводой первого отряда назначил Сивуша. В него отобрали мужиков
покрепче, снарядили их лучшим оружием и защитой. Они должны будут разбить
войско Линтша и, расчистив путь к сцерским чертогам, охранять пути. Авенир шел
в этом же отряде. Крестьяне, вздыхая, облачались в кольчуги, примеряли подбитые
Бакуном мечи, острили шипы на палицах. Все понимали, что изуверы сцера – не
религиозные джунгары – этих огнем и воплями не испугать. Даже демонами не
испугать.
Над вторым отрядом главенство взял Корво. С ним были Ягода и Тулай.
Освобожденный часто помогал в набегах на вражеские станы, зная джунгарское
нутро. Девчонка-ведьмачка вместе с командой должны по расчищенной дороге
удерживать оборону, тушить магические щиты чертогов и неволить сцерских
колдунов. Этот отряд вооружен похуже, чем люди Сивуша – им сталь нужна не так
– лишь подбирать за основным клином.
Оставшимися людьми руководил Бидын – невзрачный, худой мужичок, с
пепельными волосами до плеч и редкой бородкой. В недавней стычке, бревно
осадной башни задело плечо. Авенир подлечил, как мог, но рука все еще не
двигалась. Ему помогали Бакун и Евлампия. Здесь собрались нератные –
боязливые, семейные, немощные. Эта группа возводила осадные орудия и
защитные укрепления на случай, если изуверы нападут с тыла. Если первые два
отряда будут разбиты, онагры Бидына закидают чертоги Линтша огненной смесью
– хоть Нир и сомневался, что это причинит какой-нибудь ущерб. Иногда среди
третьих мелькала Ягода.
Юноша не пустил рыжеволосую в отряд нападающих, ограничившись
магической когортой – не хотел подвергать явной опасности единственную девицу
ополчения. Та сильно дулась, ярилась, метала огненными дисками в облака, но
волхв был непреклонен. Парень подозревал, что запал ей здоровяк Сивуш – видный
мужик – вот только на бранном поле вместе их нельзя – любовь дурманит голову. В
голове мелькнул образ Фатиры. Юноша проглотил подступивший комок, раздал
последние наказы и отправился на первую линию.
Туман рассеялся. Далеко впереди черными кафтанами заблестело войско
изуверов. Жестокие, беспощадные, не знающие жалости и чести – обезумевшие от
вседозволенности воины явно походили на бесовское сборище. Глаза, мутные и
покрасневшие от нескончаемых попоек, нагло смотрели на нестройное
крестьянское войско.
Святичи остановились за двести шагов. Кони беспокойно топтались на месте, ржали, мужики спешились. Биться верхом из них никто не умел, да сырая земля
хлюпала и чавкала, хватаясь за копыта и ноги.
Сивуш спешился. Нахмурен, глаза налиты кровью, каждый мускул как
натянутая струна – того глядишь порвется. «Похож на озлобившегося, зажатого в
угол, барсука» – оценил товарища Авенир. К такому без сноровки подходить
нельзя, издерет в лоскутья.
Из стана головорезов отделилась черная точка и, приближаясь, превратилась в
худого, скособоченного мальчика. На парняге одет тот же черный кафтан с
золотыми пуговицами, огромная голова блестит лысиной, отражая теплое, уже
почти летнее солнце. Лицо серое, все в белых полосках от шрамов, бессмысленный
пустой взор уставлен на выехавшего вперед богатыря. Малец прогнусавил:
– Наш Гирмен вызывает богатыря. По обычаю святичей первый бой
сильнейших, потом брань.
Сивуш глянул с жалостью:
– Будет вам бой. Ты чего у изуверов делаешь, хлопец?
– Куда мне идти? Мамку зарезали, батя в болотах утоп. А тут все же
родственник, хоть и дальний, привечает. Бьет, правда, но это ничего, привык уже.
– А к мужикам чего не сбежал?
– Убьют головорезы ваших мужиков. И меня убьют. Жестоко, изощренно. А
мертвецов в подземную мельницу кинут. На корм свиньям.
Сивуш проводил взором уходящего посла. Бледный, и так как мертвец. Тихо
молвил в бороду:
– Будет вам бой. Ты уж останься в живых, заберу в хату.
Недалеко послышался шорох. К богатырю подошел жилистый Корво. Густые
волосы рыжели на подбородке и макушке, легкая ухмылка придавала облику
безумность, делала похожим на выбредшего из-за печи домового. «Домовые-то
давно уж сгинули», – подумал Сивуш. После такой бойни за хатами следить
незачем, осиротевшие существа уходят – кто в лес, кто в болота, прислуживают
разным бесовским тварям – русалкам да лешим.
– Чего ищешь? Ты за своим войском должен следить.
Долговязый пропустил мимо ушей, хищно глянул на изуверов.
– Малец на бой вызывал? Я, пожалуй, пойду.
Богатырь хмыкнул.
– Да Гирмен тебя в лепешку скатает. А вот я его одолею.
– Одолеешь. Кто же спорит? Вот только мужики наши побаиваются дворец
брать. А тебе, как воеводе, их в бой вести. Эка честь, если такое бычише, как ты, умнет второе такое же бычище?
– А если соколик вроде тебя его укатает – то и изуверам боязно и нам удали
добавит?
Корво кивнул.
– Я его лишь пощекочу. Вот так.
Святич поднял камень. Пальцы напряглись, вены на руке вздулись, зоркий
взгляд Сивуша уловил стекающую по щеке каплю. Через пару секунд сухо
треснуло. Из руки Корво брызнул песок, белую пыль подхватил ветер, унес вдаль.
– Добр будь, пощекоти. Только щекотку не сломай, другой не дам. Вместо тебя
пусть Тулай вторую линию ведет.
Рыжебородый ступал по сырой земле, лапти погружались в смрадную жижу, грязь заливала ноги, пачкала штаны. От изуверского войска выступил воин, быстро
приближался навстречу. Высок, громаден, как матерый тур. За время безудержного
пьянства и резни мощное тело заросло жирком, лицо оплыло, лоснилось. Впрочем, сало не грязь, греет во время холода – да и дубины отскакивают, как горох от
беленой стены. В кожаных сапогах, черных бриджах, нет привычного кафтана -
массивный торс наискось окутали плотные ремни.
Бойцы сошлись, без слов приступили к бою. Гирмен всхрипывал, рычал,
обрушивал на крестьянина кулачную лавину. Тот уворачивался, высматривал в
противнике слабинку. На скользкой почве глупо бросаться со всей силы –
оступишься, наешься грязи – и воины кружили, не решаясь возбуждать ярость.
Кулак Гирмена прилетел в плечо, внутри что-то хрустнуло. Корво охнул, сделал
шаг назад. В этот момент головорез выкинул руки вперед, схватил крестьянина за
грудки и оба повалились на землю. Со стороны изуверов послышался
одобрительный гул.
Гигант подмял ополченца. Кулаки взлетали вверх и обрушивались на голову, плечи, осыпали ударами. Сколько ударов попадало в цель, столько же и летело
мимо, втемяшивались в землю, вздымали брызги грязи и влаги. Массивный
противник давил Корво на грудь, дыхание перебивало, в глазах темнело, а удары
сердца оглушали не меньше кулаков Гирмена. Ополченец сумел высвободить руку
и наугад выкинул ее перед собой. Пальцы наткнулись на кадык, резко сжались.
Хрустнуло, изо рта великана потекла алая струйка. Тот схватился за горло, повалился на бок. Крестьянин здоровой рукой сдавил шейные позвонки, прерывая
муки изувера. Шатаясь, медленно приподнялся, заплетающие ноги несли его к
родному ополчению. Подойдя к Сивушу, остановился. На богатыря в седле
смотрели заплывшие глаза, с разорванными от давления капиллярами, волосы на
бороде склеились от крови, на одежде и лице комья вонючей грязи. Сивуш коротко
бросил:
– Пощекотал?
Корво кивнул.
– Иди теперь в свое войско. Удали бойцам прибавилось, а тебе отдохнуть надо
после забавы.
Битва была в разгаре. Сивуш крушил головы изуверов, словно глиняные
горшки на завалинке, оставлял за собой полосу трупов. Ярость, когда она истинная, придает сил, тело не чувствует боли и усталости. Глаза застилает кровавый туман, схватывается каждое движение – руки, словно по приказу свыше, делают выпады, рубят, колют, сжимают – быстрее, чем в голове возникает мысль. Сабли изуверов
остры, каждый удар смертелен, но косы и мечи ополченцев длиннее, достигают
цели раньше – да и нерасторопны сцерские пьяницы, больные головы легче
отделяются от тела. Святичей поглотила одна мысль – освободить Дольснею, выкинуть из дворца сцера. Троих за одного, троих за одного.
Вокруг крики, стоны раненых. Крестьяне – не воины, им не унизительно
бояться смерти, встречать безносую с ужасом в глазах. Настоящий воин держится
гордо, не показывая усталости, болезни или страха. Но здесь больше, чем воины.
Здесь святичи, которые скорее умрут за свободу, чем будут рабами. Люди, мирные
по натуре, но осмелившиеся взяться за ремесло наемников и солдат. Слишком
долго Линтш обирал народ, слишком разжирели его псы-изуверы. Плечо обожгло –
острие сабли рассекло плоть, через секунду палица размозжила череп врага. Сивуш
услышал рев – это он орал, что есть мочи, – перекинул оружие в левую, кинулся в
толпу. Силы покидали богатыря, раненое плечо тупо ныло, по телу проходили
корчи. Окинул взором поле брани – все смешалось в славной битве, крестьяне
брали числом и упорством, больше половины изуверов порублено. Вздохнул –
«осилим». В глазах потемнело, он проваливался в темноту – отступает боль, заботы, внутри только покой. Оказалось, что костлявая не так и страшна, и даже
весьма учтива. Бородач слабо улыбнулся. Он сделал свое дело, расчистил путь, остальные довершат начатое. Дольснея будет свободна…
Вторая линия подоспела к первой, кинулась брать стены сцерского
укрепления. Тараны выбивали камни, Авенир метал синеватые шары – те с треском
разбивали магические бойницы. Маги в Карапухе были напуганы вестью о
могучем чародее, поднявшем восстание. Страх забирал силы, парализовал волю -
сопротивляться натиску пробудившегося в юноше источника было невозможно.
Крестьяне оттеснили изуверов, расчищали путь к сцерским палатям. Корво
разламывал засовы, сминая твердый металл, как тоненькие деревца. Ягода в
кожаном облачении походит на обезумевшую ведьму – рыжие распущенные
волосы мелькают, тут и там рокочут всполохи энергии, взрываются чаровские
ловушки. Некоторые горячие головы, распалившись битвой, опережали Авенира –
то и дело вспыхивали попавшие в Палящую Плеть тела, раздавались вопли
обожженных.
Отряд Бидына вдалеке уже раскидывал осадные башенки, палатки. Его люди
подбирали раненых, собирали оружие, укрепляли на стенах защитные орудия.
Евлампия вытягивала святичей с того света, подлечивала, чтобы протянули до
конца битвы – каждого врачевать – ни сил, ни времени. Сам Бидын с перевязанным
плечом сидел на муле, посматривал свитки с расчетами, да отдавал приказы.
Онагры били точно – камнями, огнем, сетями. Кто бы мог подумать, что в глухой
деревне, где даже старики с трудом считают на пальцах, а мир заканчивается за
ближайшей речкой, вырастет парень, способный придумывать такие
приспособления?
Огненные всполохи кончались, тут и там вели колдунов, связанных
промоченными тагорой ремнями. След Палящей Плети исчезал в узком проходе, в
каменной стене капища. Авенир подал знак держаться подальше, позвал
поверенных. Вокруг него на расстоянии десяти шагов образовалось плотное кольцо
святичей.
– Если через час не явлюсь, пусть Бидын запускает онагр. Плеть надобно до
корня иссушить, не то снова отрастет.
Юноша исчез в расщелине. Несколько минут стояла тишина. Раздался глухой
хлопок, стены задрожали и превратились в пепел. Изумленные мужики
попятились. Облако рассеялось, обнажив огроменный пустырь. Авенир бел, словно
осыпали мелом, повязь с лазуритом пропитана потом, сползает на глаза от тяжести.
Лицо щипало, руки слушались с трудом, ноги едва передвигались. Несмотря на
усталость, молодой волхв держался прямо, при войске не показывал усталость.
– Тулай, Корво!
Из бубнящей толпы вырисовались два силуэта. Худой и невысокий хунн
выглядел изможденно, смуглая от природы кожа посерела, щеки впали. Корво в
битве не пострадал, спину держал прямо, только правый глаз подбит, да с лица не
сползает кривая ухмылка.
– Тулай, можешь ли сказать, куда делись сцерские хоромы?
Юноша, шатаясь, присел на пустырь. Земля выжжена, коробится
покрасневшая глина. Тонкие пальцы сжали горсть земли, потерли, подкинули
вверх. Авенир пристально наблюдал за Тулаем. Тот в последнее время отощал,
почти не разговаривал и не ел. Лишь в битвах с джунгарами, опричниками и
дорожными разбойниками он воспламенялся, наливался неведомой силой и
мощью, а потом опять походил на увядшую иву.
– Дворец здесь.
– Где, здесь? В Карапухе?
Тулай устало кивнул:
– На этом самом месте. Он перешел… в другую картину.
Увидев недоуменный взгляд Авенира, пояснил:
– Есть мир живых, есть мир мертвых. Есть мир магии. Есть еще много других
миров. Мы, хунны, верим, что это лишь картины. Высший увидел полотна, созданные Мардуком, забрал себе одно из них и создал человека, закрасив то, что
было. Вся наша жизнь – это нарисованная богами картина. Они вкладывают часть
себя – потому каждый из нас имеет высшую природу, душу. Мардук вложил многое
в первое творение, грубое, неоформленное. И хоть Высший перекрасил картину, первый слой остался. В нас – джунгарах, хуннах и ниятах живет желание убивать.
Других картин много. По сути, смерть – то, чего мы так боимся – лишь переход в
другую картину. Кто-то может переходить в них по желанию. Легенды говорят о
существовании переходов – вайгаров. Мы верим в то, что и время в разных
картинах нарисовано по-разному.
Авенир опешил:
– И много таких… картин?
Тулай пожал плечами:
– Боги знают. Некоторые рисуют своё, кто-то перекрашивает чужое. Все они
хотят внести что-то свое в первую картину… в наш мир. И люди вносят, все-таки
обитатели этого мира.
Хунн пожал плечами:
– Легенды, но хочется думать, что правдивая.
Волхв кинул взор на святичей. Кто-то шушукался, кто-то искал в ноздре
золотую монету, один остервенело чесал затылок . Самые деловитые разошлись
ставить палатки, да жарить припасенных коз. Не мужицкое это дело – в богах
разбираться. Надо конечно, знать пятерых, шестерых, которые для крестьянской
жизни важнее – и ладно.
– Как их в наш мир перетянуть? Обратно?
Тулай присел, взор затуманился. Пальцы чертили знакомые фигуры, в
Академии что-то подобное было. Когда-то давно, будто во сне. «Надо будет
покопаться в памяти, чай больше двух лет после побега прошло».
– Все, начертал. Знак для открытия перехода. Твоя сила вытянет их на этот
пустырь, заклинание подскажу.
– Под вечер вызовем.
Хунн удивленно посмотрел на юношу:
– Почему под вечер?
– Вечером природа отдыхает после дневных трудов, а значит можно больше
сил от нее приобресть. И еще Ягоду с Евлампией надобно кликнуть, их силы
пригодятся.
Глава 16. Жертва
Взошла луна, стрекотали кузнечики, изредка ухали совы. «Словно и не чуют
людских смертей». В Дольснее города перетекали в лес, крупных зданий было
немного, а если и встречались – стояли особо, угрюмые, кряжистые, свирепые. По
краю пустыря разожгли костры, Бидын подготовил онагр с пропитанным маслом
ядром – одна лучинка и огненный шар ударит в дворец. Авенир взял к пустырю
небольшой отряд, среди избранных были Корво и Ягода. Девице предстояло
обеспечивать тылы, следить, чтобы никакие чужие чары и волхвования не
отвлекали Нира от колдовства. Тулай шел с ними – сияние луны и уродливые
пляшущие тени костров делали и без того бледного хунна похожим на мертвеца.
Перевязанный с ног до головы Сивуш рвался идти с волхвом, но Авенир намертво
отсек – богатырь и без магии скоро в другой мир отправится.
Произнесли заклинание. Воздух над выжженной землей накалился, загустел.
Парень чувствовал, как греет лазурит в налобной повязке, свечение приятно
заливало глаза. В сумерках проявлялся силуэт здания, контуры становились четче.
Взору святичей предстало капище Линтша.
Авенир, не сводя глаз, спросил Тулая:
– Почему ритуал прошел так тихо?
– Дворец всегда здесь стоял, никуда переносить не надо было. Так, замазку с
картины отлупили. Настоящая магия всегда без шума, треска и выступлений.
Фиглярство – для начинающих.
Невысокое, в четыре людских роста, серое здание походило на скит великана.
Стены из камня грубой отделки, в рогах и трещинах, у входа присели две
массивные колонны, сдавленные огромной поперечиной. Внутри возвышалась
плотно сбитая дверь – красное дерево пропитанно вином и опаленно огнем, крепче
железа и долговечнее камня. По бокам дворца мерцали сферы, пламя в них
медленно перекатывалось, выплевывая в сгущавшиеся сумерки тусклые лучи
света. Юноше приметил узенькие черные окошки – бойницы.
– Тишина настораживает, – молвил Авенир.
Глаза изучали строение, искали ловушки, наконечники стрел, уши пытались
уловить хотя бы малейший звук по ту сторону ограды – все усилия тщетно
разбивались о безмолвную преграду.
– Им незачем стража.
Тулай иногда постанывал, придерживая бок рукой, прикладывался к меху с
настойкой. Акудник сбрасывал все на поганые ягоды, которыми хунн отравился в
походе.
– Никто в Дольснеях не мог противостать огнегради, да еще и иссушить ее до
самого корня. Земли крестьян окружены болотами и холодом, за сотни лет никто не
нападал – странно, что джунгары добрались. А уж вытянуть из небытия – как
помыслить – даже на ум никому не приходило.
– И вот пришло.
Волхв обернулся к святичам.
– Всем быть наготове. Костры разжечь, онагр зарядить. Тараны тоже
пригоните. Если что-то неладное приметите, уничтожьте дворец. Со мной пойдут
Тулай и Корво.
Кто-то из мужиков крикнул:
– Так зачем нас отбирал, раз теперь один идешь?
– Думал, воины будут. А там лишь пара захудалых магов. Незачем всем
помирать, если дворец рушить придется.
Авенир вскинул руку. Землю вспорол огненный змей, с визгом ударился в
дверь. Юноша вскинул левую. С пальцев сорвалась гряда синих игл, те с шипением
въедались в дерево, прожигая дыры, взрываясь и разлетаясь мелкими светящимися
брызгами. «Огонь, железо… А вот про килоту не подумали» – Нир похвалил себя за
находчивость и продолжил атаку. Наконец, среди трех каменных балок зияла
черная дыра. В воздухе стоял запах жженого красила.
В зале дворца – если можно было назвать дворцом капище – стояла такая же
мертвецкая тишина. Стены и потолок отделаны кедром и дубом, в округлой
комнате стоит ровное сияние. От уничтоженного входа по бокам вели лестницы, уводили наверх, к полкам с многочисленными фолиантами. На одной из полок
лежала покрытая пылью чаша с затейливой росписью, из которой испуганно
выглядывал крысеныш.
Ковер из телячьих шкур вел к небольшой дубовой двери.
– Туда.
Авенир шагнул и отчаянно замахал руками, восстанавливая равновесие. Под
ногами появилось тело старика. Морщинистое седое лицо, пустые глаза, когтистые
почерневшие пальцы сжаты в кулаки. Юноша отступил.
– Перстни, мантия. Да ведь это сцер! Я слышал, что он должен быть моложе.
Как такое возможно?
Корво положил руку на плечо юноши, указал на вход:
– Там спросим.
Стальные пальцы рыжеволосого раскрошили замок, как ворох годичной
соломы. Дверь без скрипа отворилась.
Троице открылся просторный, полумесяцем, зал. На стенах горели жирники, мирно коптя потолок. В единственной тени на дубовом, в форме медведя, троне, возвышалась массивная фигура. Человек встал, в темноте мерцали желтые щелки
глаз. Раздался насмешливый хриплый голос:
– Что путникам надобно в моей одинокой келье?
– Сцер Линтш?
– Ошиблись, доблестные святичи. Линтш был очень старым и больным домом, я оставил его встречать гостей. Неужели этот проказник опять заснул на посту?
Незнакомец рассмеялся шипящим хохотом. Сошел с трона, свет оголил
огромные сапоги, мощные бугристые икры и кожаные бриджи до колен. Волхву
показалось, что он стал еще массивнее и выше.
– Как же тебя зовут? И зачем ты уничтожаешь Дольснейские земли?
Желтые глаза прищурились, внимательно изучая каждого:
– В моей воле уничтожить эту страну. Одной больше, одной меньше – никто не
заметит. Ненавижу пакостных святичей. Повезло, что среди вас их нет. Мой новый
дом звали Гисс, когда-то этот маг вызвал меня из бездны. Это тело уютеней, я смог
его перестроить. Не то, что Линтш – пьяница и развратник. Жить в нем – как в
гнилом бревне ночевать.
Корво затрясся, пальцы вонзились в ладони с такой силой, что из под ногтей
закапала кровь.
– Ты… змей… Да мы сами тебя на куски порвем и свиньям кинем. Тварь
поганая.
Незнакомец ступил обратно в тень – только желтые глаза презрительно
наблюдали за разъярившимся крестьянином. Авенир крикнул:
– Как же твое имя?
Раздалось шипение, на свет выползла огромная, в колючках, тварь. Длинные
челюсти обнажали десятка четыре зубов, массивный лопатообразный хвост тяжело
хлестал по бокам. Перед броском из пасти чудища вырвался, теряющий
человеческие нотки, голос:
– Дябда.
Юношу спас Корво. С невероятной скоростью он перехватил морду твари, резко дернул вправо. Раздался хруст, существо замотало головой. Руки
рыжебородого были располосованы, он разжал кулаки, через черные сгустки
проглядывали жилы, на ладони лежал кусок шкуры и изогнутый, как сабля, клык.
Авенир запустил в чешуйчатого синеватый шар, одновременно посылая Корво
слово исцеления. Послышался треск, искрами обожгло кожу. Змеиное тело
взвилось над волхвом и замерло. Желтые глаза презрительно рассматривали людей.
Маг с камнем в лобной перевязи потратил много энергии на заклинание исцеления.
Рыжий крестьянин избавился от отравы, но видно – ослаб и руки безвольно
повисли. Третий, так ни разу и не напавший, пытался встать с телячьей шкуры, по
серой коже пробегали судороги, глаза закатывались, в дыхании пробивался
булькающий звук. Тварь загоготала:
– Люблю щекотку. Приготовьтесь умирать, клопы.
Дябда кинулся на стоявшего Авенира. Волхв не успел сообразить, что
произошло – ощутил острый толчок в плечо, услышал крик и через секунду
ударился о каменный пол, ободрав руки до локтей, ушибив висок. Это был Тулай.
Парень бросился на акудника, оберегая от когтей чудища. Хунн распластался на
плите, ноги придавила громадная лапа. Тварь подняла морду, челюсти
перемалывали кости, по сероватым чешуйкам текли алые струи. В голове Авенира
гудело, перед взором плыли цветные пятна – то ли от удара, то ли от душившего
отчаяния. Как же так – вся его сила, лишающая джунгарских шаманов мощи, раскидывающая изуверов, бессильна против ящера-переростка!
Над ним нависла чудовищная пасть. Пахло смрадом и кровью, от гнилостной
вони мутило. Краем глаза увидел прижатого гигантским хвостом Корво.
– Сначала сожру мага, а рыжую скотину на сладкое!
Авенир зажмурился, вскинул перед собой руки, напрягая все силы, пытаясь
вспомнить слово силы, а может и защитить себя от ужасных клыков. Прошла
секунда, другая. Волхв открыл глаза.
Дябда висел под потолком, безвольно дергая лапами. Корво вперил взгляд в
полумрак, пытаясь понять, что же происходит. Смотрел то на ящера, то на волхва.
– Это ты его так?
Юноша изумленно отвечал:
– Не знаю. Я ничего не сделал.
– А что тогда?
Тварь таяла на глазах. Мощные костяные пластины истончались, переходя из
серого в черный. Живот прилип к хребту, глаза побелели. Через несколько минут на
полу лежал скелет старика. Пустые глазницы отрешенно смотрели в потолок, пальцы скребли пол, кожа растрескалась, обнажив кости и иссохшие внутренности.
В зале становилось жарко, раздался удар, плиту расколола горящая поперечина.
Корво с Авениром бросились к выходу.
С неба сорвалась крупная капля. Тут и там падали прозрачные валуны,
каждый раз взрывая тяжелую землю. Влага переполняла ямки и сливались в
мутные ручейки, оставляя после себя извилистые канавки. У капища полыхали
костры. Языки пламени лизали стены, подбирались к крыше. Онагр закидывал
палати огненными комами, катапульты метали пропитанные смолой бревна, валуны. Из бушующего пламени вырвалось две фигуры, выбежали на поляну и
рухнули в пяти шагах от стен. Тут же шестеро святичей оттащило их в просторную
палатку.
Молодой чародей вышел на улицу, подставил лицо и плечи теплому солнцу. На
месте дворца дымилась пустошь, валялись обугленные доски, песок, чернели
осколки камней. Едва освободив Дольснею, святичи принялись восстанавливать
Карапух – стучали молоты, освобожденные гоготали, поправляли избы,
растаскивали по бревнышкам завалы, другие запрягали быков, готовились к пашне.
К юноше ссутулившись, с замотанными до локтей руками, подошел Корво:
– Пришел в себя? Двое суток проспал. Хорошо, что на нас отравленный воздух
не сильно действовал. Тулая жалко, испарений не перенес.
Сердце пронзила колющая боль. Авенир вдохнул, борясь с подступающим к
горлу комом:
– Тулай спас нас. Разъяренный змей бы вылез из логова и святичей передавил.
Хунн в ту ночь и так должен был к своему богу отправиться. Дябда его сожрал, сам
став жертвой бога джунгаров. Дух Джунга берет, что хочет. И никто еще его не
остановил. А супротив бога какой-то демон-изверг словно против меня полевой
тарбаган.
– Ну-ну. Тарбаган, чай, посильнее тебя будет.
Рядом выросла громадная тень. Перемотанный тряпицами Сивуш медленно
подходил, руки опирались на посох, лицо украсил уродливый шрам, голова
замотана, повязка закрывает левый глаз.
– Дал мне Гроумит еще пожить на этом свете. Ягода меня из кусков собрала, не
знаю, какими силами к жизни вернула. Сказала, с таким здоровьем через месяц уже
на коня можно.
Авенир просиял:
– Да ты же крепок, как бизон! От тебя копья отскакивают!
– Крепок, да не бог. Спасибо тебе волхв, освободил Дольснею от гнета
джунгар и изуверов.
Юноша потупил взор:
– Тулая благодари. Вы, святичи, сбросили иго сцера-демона. Теперь земли
возрождать надо.
Молчавший до этого Корво, молвил:
– Хватит, барыни, в любви признаваться. Пойдем в кузню, Бакуна проведаем.
Шли молча. Солнце играло в волосах, дорогу суетливо пробежал старый пес.
Мужчины шли мимо палаток и домов. Крестьяне останавливали работу, смотрели
вслед. Иногда можно было услышать обрывки разговоров – вон тот, ага, Сивуш.
Его колдунья оживила. Пронзили пятью копьями и изрубили в фарш.
– Ты стал героем!
