Текст книги "Похождения Штирлица и другие приключения Бормана"

Автор книги: Андрей Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Са-атрап, са-атрап!

– Это вы кому? – хмуро спросил Штирлиц, засучивая левый рукав. Оба исчезли в амбаре, появился Вейн.

– Это они мне, – сказал он и пояснил: – Работать не хотят.

– В зуб, – коротко пообещал Штирлиц, вертя в руке юбилейный кастет на цепочке.

– Пойдемте, выпьем, товарищ Штирлиц, – засуетился Вейн, ходя вокруг русского разведчика кругами.

– Пошли, – согласился Штирлиц.

Из окна амбара показалась морда Шелленберга.

– Шатрап! – крикнул он и исчез.

– По-моему, это он мне, – сказал Штирлиц хмуро и полез в амбар. Там раздалась глухая возня, удары, и русский разведчик вылез, весьма удовлетворенный.

– Теперь пошли, – сказал он, доставая из кармана бутылку "Смирновской".

– Ага, – сказал Вейн, и собутыльники удалились.

– Шкотина, – глухо сказал Шелленберг, потирая ушибленный нос. – Мы вот ему покажем...

– Покажем, покажем, – согласился Айсман, с беспокойством оглядываясь по сторонам.

В доме Вейна загорелась керосиновая лампа. Через полчаса оттуда раздались пьяные голоса:

" Вихри враждебные веют над нами-и-и-и...,

Темные силы нас зло-о-о-бно гнету-у-ут... "

Еще через полчаса все стихло, и дремлющую в густой темноте ферму потрясли звуки мощнейшего храпа.

– Штирлиц, – утвердительно сказал Айсман, перетряхивая слипшуюся, почему-то сырую солому. Ему не ответили. Айсман позвал Шелленберга, но потом огляделся и заметил дырку в стене. Попытавшись пролезть в нее, он застрял и таким образом провел ночь.

***

В это время в Бразилии, в колонии Третьего Рейха, проходил ночной допрос. Майор с неизвестной фамилией, развалившись в плетеном кресле, допрашивал пастора Шлага. Говорить пастору помогали два ОМОН'овца, путем ударов по животу и голове. Пастор вопил, но не признавался. И не потому, что был такой стойкий. Просто он ничегошеньки не знал.

– Ничего, расскажешь, – обещал майор, почесывая под кителем набитый бараниной живот.

– Ничего не знаю, – стойко отвечал пастор на каждый удар по животу. К ударам по голове он произносил междометие "Ай" и плевался на пол (совсем, как Штирлиц).

– Ладно, – сказал майор, вынув их ушей вату. – Тащите другого... потолще.

– Я здесь! – Борман появился, как всегда, внезапно, и встал перед майором. Тот любил, когда ему подчинялись непрекословно, как девочки в баре.

– Где Исаев? – спросил майор, делая грозное лицо.

– Тю-тю, – сказал Борман, делая покачивания руками, как крыльями. От такого опасного для окружающих движения пол скоро был усыпан толстым слоем веревочек и гвоздей.

– Я тебе дам "тю-тю"! – заорал майор. – Говори по человечески, а то как дам... в нос...

– Улетел Исаев, – сказал Борман, радуясь, что пакость, похоже, пройдет безнаказанно. – В Америку подался...

– Гм, – важно сказал майор. – Америка – это не наша юрисперден... то есть мы туда не поедем.

– Вот и я говорю – "тю-тю", – сказал Борман, садясь на пол рядом с майором. Майор вскочил, так как тонкая, но очень острая булавка впилась ему в зад и заорал:

– Встать! Молчать! Кругом! Равнение налево! Ружье на плечо! Воздух! А-а-а-а!

Борман тихо отполз в угол и сидел там с хронометром, считая секунды, нужные майору для успокоения. Новый препарат для возбуждения, похоже, должен был стать очередной яркой страницей в его деятельности.

– Тридцать семь секунд, – сказал он наконец, втайне радуясь такому замечательному рекорду.

И тут же последовал легкий, но умеренный пинок.

***

Утром Штирлиц проснулся от мычания коровы в хлеву.

" Деревня ", – подумал он, доставая из-под подушки стакан. – " Как же я сюда попал? Черт, как после вчерашнего башка трещит... "

Бутыль из-под "Смирновской" была угнетающе пуста. Штирлица перекосило. Бутыль с самогоном отдавала мазутом. Штирлиц зажал нос и хлебнул. Внутри живота забулькало и зашипело. Русский разведчик пустил желтовато-сероватую слюну на стенку и выскочил во двор.

Из стенки амбара торчала чья-то голова. Штирлиц пригляделся и узнал Айсмана.

– А я застрял, Штирлиц! – радостно сказал тот, от нечего делать колотя затылком по стене.

– А где Шелленберг? – живо поинтересовался Штирлиц, собираясь нахмуриться и серьезно повеселиться.

– Смылся, – сказал Айсман. – он же не такой толстый. – И он самодовольно задвигал животом.

Штирлиц выругался и стал заводить "Паккард". Из дома показался Вейн в кальсонах, сделанных из мешка, с надписью "The United States of America. Genuine Condoms".

– Водки привези, – дрожащим голосом попросил он, со скрежетом почесывая распухшую небритую рожу.

Шелленберг убежал недалеко. За рекой его поймали грабители и раздели почти что догола. Шелленберг плакал и матерился на родном языке (по-английски). Штирлиц успокаивал. Потом посадил в "Паккард" и повез обратно.

– Не поеду к этому шатрапу! – завизжал Шелленберг. – Он на нас пахать хошет.

– Он больше не будет, – пообещал Штирлиц, – я ему в морду дам, он меня знает.

– Не верю, – сказал Шелленберг и тут же, получив подзатыльник, больно прикусил язык.

Вейн стоял на крыльце дома. Лицо его было озабочено.

– Штирлиц, у нас гости, – сказал он, указывая подбородком на Отряд Милиции Особого Назначения, засевший в стогу соломы. Руки были заняты наручниками.

– Чего надо? – неласково спросил Штирлиц, нащупывая в кармане, под шелковой подкладкой, холодную и увесистую гранату.

– Сдавайся, Исаев, – сказал майор, не имеющий фамилию. А то мы тебя возьмем приступом и больно накажем.

– Попробуйте, – вызывающе сказал Штирлиц, вынимая гранату. Омоновцы попятились.

" Сейчас будет очень хорошая драка ", – подумал Шелленберг. Он, как всегда, не ошибался. Граната с отсутствующими внутренностями, но набитая именным свинцом, ловко плясала по пустым головам ОМОНовцев и лично по голове бесфамильного майора, извлекая из нее звуки пустой бутылки и подозрительные по тембру звуки.

– Я тебе накажу..., – шипел Штирлиц, колотя гранатой по его голове. Майор ужасающе выл.

Айсман и Шелленберг с трудом оторвали бушующего Штирлица от стонущего и слабо, но четко матерящегося майора. Отряд Милиции Особого Назначения в панике разбежался по всей округе. Майор остался.

– Дать бы тебе еще пару раз по морде, – сообщил Штирлиц свое желание майору. Айсман услужливо суетился около Штирлица, поправляя испорченную потасовкой внешность йодом.

– Жа фто? – поинтересовался Шелленберг. – Сначала врежем, потом решим, сказал Штирлиц, вытирая руки об полы пиджака. Кулак его левой руки покрывали три свежие ссадины от зубов майора и один синяк от удара по голове. Мыслящий агрегат у майора был пустой, но твердый, как пустая бутылка из славной местности Шампань.

– Ну, – сказал майор, с трудом вращая заплывшими челюстями, – теперь, Штирлиц, тебя точно расстреляют через повешение.

– Когда пымают, – сказал Айсман и тут же получил свежий подзатыльник. Подзатыльники у Штирлица не залеживались.

– А ведь правда, расстреляют, – сказал, подумав, Айсман.

– И нас вместе с ним, – добавил он вполголоса и тоже был наделен таким же свежим подзатыльником. Штирлиц не любил мрачные мысли и предпочитал изгонять их при помощи водки, тушенки и милых радисток.

Из дома вышел Вейн в новых кальсонах с другой надписью: "Дорогому товарищу Вейну от дорогого товарища Штирлица ко дню взятия села Улюль-муму под озером Хасаном (Китай)". Надпись получилась длинная и неровная, но умная.

Вейн потирал руки, нывшие от наручников. Бензопила "Дружба" модификации "народов Африки" пилила даже вороненую сталь.

– Чего это он? – спросил Вейн, продолжая потирать руки.

– Он дерется, – сказал Шелленберг. – Ну, и вы ему дайте, – посоветовал Вейн.

Штирлиц с воплем "сволочь, скотина" бросился на майора и стал бить по потной морде. Он развеселился не на шутку. Русского разведчика не сразу оторвали от дважды избитого майора. Майор удивленно вращал глазами и плевался. Красивый синяк под глазом размером восемь на двенадцать сантиметров светился победным торжеством.

Штирлиц кипел от злости. Он считал себя неприкосновенным русским разведчиком, много раз Героем Советского Союза и вообще почетным членом Политбюро ЦК КПСС. Лауреат приведенных званий не мог предположить, чтобы толстая свинья в вышитой рубашке, обожравшись кукурузы, решила арестовать его, самого любимого товарища Штирлица.

– Слушай, майор, мне надо в Москву, – сказал Штирлиц. Давай триста зеленых на билет.

– А ражве у тебя нет? – удивленно спросил Шелленберг, но тут же заткнулся, получив увесистый удар в ухо.

Майор вытащил из кармана пачку разносортной валюты, Штирлиц вырвал ее и сказал:

– Я сам разберусь, чего надо...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Стюардесса попалась понятливая, но сухая и довольно противная. Она равнодушно ходила вокруг Штирлица, толкующего ей о превосходстве одной банки тушенки ("одной, заметьте, мадам, всего одной") перед горой бутербродов ("целой кучи, мадам") с красной икрой. Еще он сказал, что икра вообще липнет к зубам, после чего ее приходится счищать салфеткой, и не представляет для него, русского разведчика Штирлица по фамилии Исаев, никакого интереса. Стюардесса жалобно зевнула и потеряла вообще всякий интерес к Штирлицу.

Выйдя из самолета, Штирлиц понял, что его встречают. Неподалеку от взлетно-посадочно-катастрофной полосы, на которой раз в месяц непременно разбивались два-три самолета, стоял черный "воронок". Около него паслись четверо в черном, от скуки зевая через каждые три секунды по очереди.

Не успел Штирлиц подойти к концу трапа, как его обступили со всех сторон. Штирлиц достал кастет и приготовился драться. Драки, впрочем, не последовало.

– Здравствуйте, дорогой товарищ Штирлиц! – сказал один из тех, в черном.

– Привет, привет, – хмуро сказал Штирлиц, кладя в карман кастет.

– Садитесь в машину, глубочайше уважаемый и великий Максим Максимыч, предложил другой. Штирлиц бросил чемодан в багажник и плюхнулся на сиденье.

– В Кремль, – сказал он, предполагая, что за время отсутствия во вражеских странах он, возможно, стал большим начальником.

Мотор взревел, и машина помчалась в Кремль.

– Так, – сказал Никита Сергеевич, поглаживая собственную лысину. – Значит, товарищ Штирлиц...

– А что, не нравлюсь? – хмуро спросил Штирлиц, ощупывая в кармане кастет. Вообще-то его предупредили, что здесь драться не принято, но он мог и не удержаться.

– Да нет, нравишься, – сказал Хрущев, подергивая левой ногой.

– А у вас микрофон в стене, – сказал Штирлиц, тыкая пальцем в стенку.

Оба английских шпиона мгновенно оглохли от выстрела в наушниках.

– Ну так выковыряй, – посоветовал Никита Сергеевич.

Штирлиц стал вытаскивать микрофон и запутался в проводках. На другом конце провода английский шпион сопротивлялся, пытаясь удержать вытягиваемый из рук провод.

– А у вас вот еще телекамера какая-то в стенке, – сказал Штирлиц, делая удар ногой по стене.

– Была, – радостно сказал Хрущев, глядя, как катаются по полу осколки битого стекла.

– Ага, – сказал он, хлопая себя по вспотевшей лысине. Ты, Штирлиц, хороший мужик. Хочешь быть нашим вражеским шпионом в США?

– Не, не хочу, – сказал Штирлиц. – Хочу к телк... то есть к бабам.

– Баба – это хорошо, – сказал Хрушев, растирая пот по скользкой лысине. Баба – она это... ну... она корову подоить может... и... это...

– Да, – сказал Штирлиц. – А у вас диктофон под стулом, раздался треск ломаемых деталей диктофона.

– Нет, брат Штирлиц, нельзя тебе пока к бабам, – сказал Хрущев. Штирлиц обреченно вздохнул. – Без тебя родине х... в общем, нехорошо будет. Так что езжай в США, вренд... вредн... в общем, вдренняйся в ихние загнившие ряды и будь там нашим шпионом. А то смотри, у нас длинные руки, – и Никита Сергеевич важно вытянул толстую, короткую волосатую руку. На рукаве был четкий отпечаток губной помады, а на руке синела татуировка "Не забуду родное село".

– А к бабам когда? – спросил Штирлиц.

– Я скажу, когда можно будет.

Штирлиц повернулся на каблуках и пошел к двери.

– А у вас еще микрофон, – сказал он, и парагвайский шпион оглох от треска.

" Классный мужик ", – подумал Хрущев, ковыряясь в зубах какой-то частью от поломанного диктофона. – " Он этим шпионам, ... (последовало крепкое украинско-татарское ругательство), все болтики поломал... Ну, Кеннеди, держись, к тебе сам Штирлиц едет... "

При выходе из Кремлевского кабинета Хрущева стоял тот же воронок.

– Поздравляем Вас, любимый товарищ Штирлиц, с назначением русским резидентом в Америке..., – согнувшись в поклоне, сказал один из них.

" Скоты. Уже пронюхали ", – подумал Штирлиц, садясь в машину.

– Виски, тушенка? – спросил другой, услужливо вытаскивая прищемленные дверцей фалды пиджака Штирлица.

Штирлиц подобрел.

– Не надо виски, – сказал он. – ОНЛУ Тушенка.

Он вынул из кармана самоучитель английского языка и погрузился в чтение. От читаемых им иностранных слов на русский лад английскому агенту, сидящему в багажнике, стало дурно и он в судорогах прокусил запасную шину.

– В аэропорт, – буркнул Штирлиц, запахивая пиджак и поправляя левый галстук. Вообще-то в те времена не было обычая ходить в нескольких галстуках, но Штирлиц носил всегда две штуки, для конспирации: в правом была рация, а в левом громыхала банка тушенки. Теперь же левый галстук был пуст, а его содержимым наслаждался Никита Сергеевич.

" Жирная свинья ", – про себя оскорбил его Штирлиц и плюнул на пол машины.

В это время Никита Сергеевич поперхнулся шурупом, попавшимся в тушенке, и подумал почти то же самое.

Самолет с облупившейся краской на бортах слегка захрюкал и стал медленно выруливать на взлетно-посадочно-катастрофную полосу, так как бортмеханик был просто не в силах скорее вращать педали.

Наконец хрюканье усилилось, перешло в рев и самолет, дрожа и потряхивая заклеенными бумагой в линеечку крыльями, стал пытаться оторваться от земли. Наконец бортмеханик сделал последнее дерганье за педаль, самолет оторвался от земли и стал парить в воздухе, изрыгая клубы дыма – это радист стал топить паровой котел.

Штирлиц сидел рядом с толстой негритянкой в дымчатых очках. Даме было нехорошо, она хотела в туалет, но такое удобство в самолете компании "Падайте с самолетов Аэрофлота" было не предусмотрено.

Английский агент из-под дымчатых очков поглядывал на Штирлица, и думал, какой он молодец, как ловко притворяется. Штирлиц думал о том, чтобы негритянку, не дай бог (черт возьми, бога нет) не стошнило ему на новые штаны с еще только всего одной заплатой.

– А скажи-ка мне, милый Штирлиц, куда это ты летишь? спросил английский шпион. Он, конечно же, знал, куда летит Штирлиц, и зачем, но он хотел проверить, что скажет ему сам русский разведчик.

– К бабам, в Америку, – соврал Штирлиц.

– А вот и врешь, – запрыгал английский шпион. – Ты летишь, чтобы завербоваться на работу русским шпионом.

– Ну, что поделаешь, – кротко сказал Штирлиц. – Приходится иногда соврать, чтобы утащить красивую даму в постель...

Английский агент прикусил язык и испуганно посмотрел на Штирлица. Он увидел два злых, глубоко посаженных глаза, кастет и ему стало очень страшно.

Спать со Штирлицем не хотелось, несмотря на обещанное шефом повышение.

– Штирлиц, так я вообще не женщина, – испуганно сказал английский шпион.

Штирлиц отвернулся и начал плеваться в проход между креслами.

" Опять на этих напоролся ", – подумал он.

" Неужели я ему не понравился? ", – обиженно подумал английский шпион, доставая походное карманное зеркало с керосиновой лампой.

Он насупился и отвернулся к окну. За окном стремительно пролетали вверх туманные облака.

– Эй, Штирлиц, мы кажется падаем, – сказал английский шпион, тряся Штирлица за рукав. – Не запугаешь, – сказал Штирлиц, держа в одной руке парашют, а в другой – кастет и шесть банок тушенки.

– Штирлиц, скажи скорей, где ты парашют взял? – вежливо поинтересовался английский шпион.

– У русских разведчиков всегда с собой парашют, – сказал Штирлиц.

" Вон оно что ", – подумал английский шпион, доставая свой парашют из складок шпионского платья.

" Кажется, я опять сказал чего-то лишнее ", – подумал Штирлиц, выскакивая с парашютом.

***

Тихо спал простой и незаметный в пустынных прериях американского континента городок Вашингтон. Неожиданно с неба спустился Штирлиц, разбрасывая по вычищенной обширным штатом дворников местности пустые банки из-под тушенки.

Он ступил на благодатную американскую землю, громко чавкая и ругаясь. На земле лежал прищемивший его ботинок фабрики "Скороход" капкан, сжав свои ржавые, грязные челюсти.

" Чувствую, Борман где-то рядом ", – подумал Штирлиц, мощными усилиями разрывая челюсти капкана. Капкан сказал "Кххх..." и треснул. Штирлиц победно отбросил его обломки подальше и высморкался.

Звук освобожденного носа эхом прокатился по спящей округе. Партайгеноссе Борман, сидя в дупле в тиши леса, услышал знакомое ругательство и живо навострил уши. Знакомый запах тухлой тушенки уже давно щекотал его ноздри. Он взобрался на самую верхушку самого высокого дерева и стал напряженно вглядываться в темноту.

Тускло светили звезды и керосиновые лампы на советских спутниках-шпионах. Тихо ворчали голодные филины в таких же, как у Бормана, дуплах. Партайгеноссе спустился вниз и подумал, с удовольствием чмокая губами:

" Штирлиц... ", – и детская, безмятежная улыбка расплылась на его заплывшей жиром роже.

– Вот я тебе набью сейчас морду, – послышалась вблизи до боли во всех частях тела знакомая фраза.

Борман испуганно оглянулся и увидел Штирлица.

Бежать было поздно.

– Не сердись, Штирлиц, я же не для тебя, я для этих... он попытался начать миролюбивый разговор.

– Ты про что? – хмуро спросил Штирлиц, поигрывая маузером.

– А ты как, – поинтересовался Борман, – в яму попал или в капкан?

– В капкан, – сказал Штирлиц, протягивая к нему руку.

– Ну, вот про это я и говорил, – сказал Борман, чувствуя, как мощная рука Штирлица поднимает его за шиворот.

Последовал удар о какое-то чрезвычайно твердое дерево и старческие оханья и похрюкивания.

– Кто меня мусорам заложил? – ласково спросил Штирлиц, бросая Бормана о следующее дерево. Борман охнул и сказал "Это не я".

– Значит, ты, – сказал Штирлиц. Новое дерево огрело Бормана по лбу. – А кто заговор плел?

– Это тоже не я, – сказал Борман, с трудом уворачиваясь от очередного острого сука.

– Вот видишь, – сказал Штирлиц. – А еще пионер... Борман в изнеможении опустился в теплую лужу и стал жадно пить.

– Не пей – совсем козлом станешь, – посоветовал Штирлиц.

– Бе-е-е-е-е, – хмуро отозвался Борман, вставая на четвереньки. Мощный пинок заставил его искупаться в луже с головой.

– Не сердись, Штирлиц, – попросил Борман, вылезая на поверхность и снимая промокший засаленный пиджак. – Ты же знаешь, как все мы тебя любим...

– Кто это "мы"? – спросил Штирлиц.

– Да вот, – сказал Борман, поднимая палец, чтобы Штирлиц прислушался.

Русский разведчик, как локатор, завращал головой и услышал легкое знакомое сипение.

– Пастор? – кратко спросил он. Борман радостно закивал головой.

– Толстая свинья, – сказал Штирлиц.

– Кто? – тут же спросил Борман.

– Оба вы свиньи... – процедил Штирлиц сквозь зубы.

– Про меня – это ты зря, Штирлиц, – начал Борман. – Я с тех пор на триста граммов похудел...

– Все равно свинья, – сказал Штирлиц и прибавил: – соглашайся, пока я хуже не сказал.

– Молчу, молчу, – сказал Борман. Его толстая морда расплывалась от жира и счастья встречи со Штирлицем.

– Слушай, Борман, где тут ихнее американское Гестапо? -Штирлиц никогда не забывал о работе, даже когда на ней находился.

Борман пожал плечами.

– Ты должен знать, – сказал Штирлиц голосом, не терпящим никаких возражений. Борман съежился.

– Я правда не знаю, Штирлиц, – сказал он, прижимая к голове уши. – Сходи в Пентагон или в Капитолий...

ГЛАВА ПЯТАЯ

В Пентагон Штирлица не пустили, как он не старался разбить дверь каблуками.

" Сволочи ", – подумал Штирлиц и направил свои "Скороходы" к Капитолию.

– Штирлиц, а вы по какому вопросу? – перед Штирлицем стояла накрашенная девица приятной наружности в мини-юбке. Русский разведчик задумался.

– Я по делам, но все равно заходи, – сказал он, беря даму под руку и ведя в Капитолий.

– Ваш пропуск! – беспрецендентный швейцар встал поперек двери и мешал входу своим пухлым лоснящимся туловищем.

– Хам! – Штирлиц вскипел, и швейцар куда-то делся.

– И чтоб в следующий раз не мешал, когда я с дамой! прокричал вдогонку улетающему швейцару Штирлиц.

В Капитолии стояла подозрительная тишина. Там было прохладно и пахло французскими духами и туалетом.

Штирлиц чуть не прослезился – так сильно знакомыми показались ему коридоры и темные переходы (конечно, с веревочками) Капитолия.

" Как в Рейхстаге ", – подумал он, сморкаясь на бархатный ковер. Длинная зеленоватая сопля притаилась рядом со свежим окурком "Беломора".

– Пойдем в мой номер, – сказал Штирлиц, беря даму за талию обеими руками. Левой он нащупал ствол "Беретта" и немало удивился. Дама поморщилась и полезла целоваться. "Беретт" выпал и гулко стукнулся о каменные плиты мраморного пола.

– Мадам, у вас пистолет выпал, – сказал Штирлиц, задыхаясь от прохлороформенного поцелуя и сжимая даму за талию.

" Черт ", – подумала Мадам. – " Этого Shtirlitz'а ничем невозможно взять. Надо посоветоваться с шефом "

Штирлиц, конечно же, узнал румынско-болгарскую шпионку Хелену Занавеску. Она пыталась перевербовать его уже одиннадцатый раз.

– Штирлиц, мне пора, – нежно прочирикала она и упорхнула в окно при помощи потайного парашюта.

– Улетела, – сказал Штирлиц и пошел искать кого-нибудь живого.

***

Шеф разведки и контрразведки мистер Гари Томпсон сидел за столом, заваленном счетами, и скучал. Его ленивый взор жадно следил за движениями часовой стрелки на облупившемся циферблате старинных немецких часов. Минутной стрелки на часах не было. Часы, потрескивая, занудно тикали, и стрелка медленно приближалась к шести часам вечера. Мистер Томпсон лениво посмотрел в окно и плюнул на пол. Вечер обещал быть прекрасным.

Внезапно часы зашипели и с легкими подвываниями отбили шесть ударов. Мистер Томпсон, не разбирая дороги и на ходу всовывая ноги в черно-белые штиблеты, помчался вон из Капитолия.

– Стоять, – на лестнице стоял Штирлиц с угрюмой физиономией и не совсем равнодушно смотрел на Томпсона. Тому стало страшно, но тем не менее он остановился и спросил:

– Вы ко мне, любезнейший?

– К тебе, – сказал Штирлиц, сразу же переходя на "ты" в одностороннем порядке.

– А-а-а, – Томпсон не в силах был что-либо сказать и только показал на часы.

– Пошли в твой кабинет, – сказал вежливый Штирлиц.

– Пошли, – сказал Томпсон, поняв, что обречен на ночное сидение в Капитолии.

– Ты шеф разведки, верно? – спросил Штирлиц по пути в кабинет. Томпсон подумал минут сорок и отвечал утвердительно.

– Ну вот, а я – Штирлиц, – и Штирлиц достал из кармана бутылку водки, тощую селедку и три банки тушенки.

При виде тушенки Томпсону захотелось прыгнуть в окно, но Штирлиц предупредительно запер его и завесил шторой.

– Ах, Штирлиц! – Томпсон мечтательно закатил глаза. За завербование Штирлица Лююбимый Шеф обещал насовсем свою походную секретаршу, три колеса от "Порше" и новые кальсоны.

– Так что, товарищ Штирлиц, можно считать, что мы вас завербовали? спросил Томпсон, все еще не веря своему счастью.

– Считать и на счетах можно, – уклончиво ответил Штирлиц, и Томпсон понял, что его одурачили.

– Нет, но все-таки, това-арищ Штирлиц? – протянул он. Можем мы на вас рассчитывать?

– Можете. Самое главное – море водки и гора тушенки, прямо ща, а там разберемся.

– Ах да, конечно... сейчас... конечно... – Томпсон засуетился в поисках листка бумажки.

– Вот и договорились, – грозно сказал Штирлиц, поигрывая кастетом. Ему очень хотелось послушать, как будет кричать шеф разведки.

***

– Нет, Штирлиц, все-таки расскажите нам, как это вы ухитрились заставить себя завербовать самого шефа разведки мистера Томпсона? – пастора Шлага интересовала чисто профессиональная сторона дела.

– Да так, прислоняешь его к двери, бьешь, когда перестает стонать отпускаешь, – пошутил Штирлиц.

Пастору стало страшно, и он пролил какао на новую сутану, а заодно забрызгал Штирлица, за что получил кулаком по жирной роже.

– Штирлиц, а ты на работу ходить будешь? – спросил Борман, повизгивая от восторга.

Штирлиц задумался. В таком положении он и встретил рассвет.

***

По Капитолийскому персоналу прокатился слух, что у шефа разведки появился новый сотрудник, очень деятельный и свирепый.

К вечеру первого рабочего дня Штирлица все уже знали, кто в Капитолии хозяин.

Ночью о таинственном Штирлице доложили Кеннеди.

– Что такое этот мистер Shtirlitz? – спросил президент, вытирая полотенцем только что выбритую щеку.

– О, господин президент, это самый лучший русский шпион, – отвечал Томпсон, согнувшись в низком поклоне.

– Ха! А может, надо бы его арестовать? – Кеннеди достал зубную щетку и с презрением выдавил на нее крупный кусок зеленой зубной пасты.

– Вы его не знаете, господин президент, – вздохнул Томпсон, поглаживая искусно загримированный синяк под левым глазом.

– Тогда вам крупно повезло, – сказал Кеннеди и запустил щетку с пастой себе в рот.

Томпсон вздохнул.

– Господин президент, наверное, одобрит нашу готовящуюся терракцию против русских, – сказал министр обороны, с трудом шевеля избитыми губами.

Кеннеди выплюнул зубную пасту и с интересом посмотрел на него и кивнул, побуждая продолжать говорить.

– Мы запустим к русским техаскую кукурузную саранчу, и эта свинья Хрущев умрет с голоду вместе со своим советским народом.

– О, и мы все равно нарушим биологическое равновесие! радостно сказал подхалим Томпсон.

Кеннеди задумался.

– Послушайте, Томпсон, кого-то вы мне напоминаете... сказал он, снимая бронежилет.

– Рад стараться! – воскликнул Томпсон.

– Старайся, старайся, – сказал президент и, медленно зевнув, удалился.

***

– Слушай ты, Лысенко чертов, ты когда гирбринт огурца с бутылкой выведешь? Я жрать хочу! – Никита Сергеевич снял ботинок и постучал им себе по лбу. Это ему очень нравилось, и он постучал еще раз, посильнее.

– Скора, Никит Сергеич, – пообещал Лысенко и вновь громко заржал.

– Ты давай торопись, толстый, а то как врежу в ухо, сказал Хрущев, начиная злиться.

– Я вот те сам врежу, – сказал Лысенко, поднимая кулак, и два гения большой и маленький – принялись, кряхтя и поминутно охая, драться. Их быстро разняли и развели по разным комнатам.

– Чтоб без гинбринта я тебя не видел, морда ты со шнурками! – орал Никита Сергеевич, пытаясь вырваться и снять ботинок, чтоб запустить им в Лысенко.

– Сам дурак! – отвечал Лысенко, плюясь на пол и дергая ногами.

***

По выложенному белым мрамором коридору Капитолия гуляли сквозняки и Борман. Вчера он написал на стене "Родина-мать зовет", нарисовал непристойную картинку и высморкался во все шторы, хотя на насморк не жаловался. Борман был ужасно доволен собой.

Партайгеноссе шел по коридору, напевая чуть-чуть переправленную песню Пахмутовой:

"И вновь продолжа-а-ается бой...

И Борман такой молодо-о-о-й...".

Он был в хорошем настроении и никому не мешал. Левую руку партайгеноссе держал в заднем кармане, и за ним тянулся извилистый след банановой кожуры и яблочных огрызков. День, как всегда, обещал быть очень удачным.

Мимо проходил хмурый, невыспавшийся Штирлиц. Поравнявшись с Борманом, он неожиданно вынул руку из-под пулеметной ленты, висевшей у него на тельняшке, и дал Борману подзатыльник.

– Это тебе за заговор, – пояснил он. В выпученных глазах Бормана появился признак немого вопроса.

– Вот это память... – восхищенно сказал Борман, держа обеими руками гудящую от удара голову.

Штирлиц спокойно прошел по коридору, лавируя между расставленными партайгеноссе препятствиями, и исчез на лестнице, погромыхивая по ней коваными сапогами. Партайгеноссе радостно потер руки. Предусмотренного на случай желающих подняться грохота не последовало.

" Значит, Штирлиц спустился вниз ", – обиженно подумал Борман. Этого он не предусмотрел.

***

Штирлиц сидел за столом и сосредоточенно делал вид, что пишет.

На самом же деле он загнал в дырку в крышке стола жирную муху и теперь обильно поливал ее чернилами. Ему было интересно, можно ли покрасить муху чернилами, и будет ли после этого летать это животное.

Когда чернильница опустела и перо стало отзываться легким дребезжанием в ответ на попытку обмакивания в чернила, Штирлиц бросил это философское занятие и медленно потянулся.

Муха выбралась из своей тюрьмы и медленно полетела к окну, громко жужжа и брызгаясь чернилами. Штирлиц улыбнулся и два раза плюнул на пол. Он опять был прав. День медленно тянулся к закату. Лиловое солнце нежно коснулось вывески "Сегодня и ежедневно кроме субботы, четверга и понедельника у нас лучшие котлеты в штате Мэн", и Штирлиц, зевнув, достал из кармана пачку "Беломора".

Как всегда, делать было совершенно нечего.

В городской центр культуры – публичный дом, куда его звал мистер Томпсон, идти не хотелось – после вчерашнего дебоша болела поясница и там могли, по крайней мере, набить морду. Томпсону, конечно.

Штирлиц поскучал еще примерно час, затем смахнул с затылка пыль и отправился в коридор.

Напротив гипсового бюста Кеннеди стоял на четвереньках мистер Томпсон, прижимая обеими руками к тусклому мрамору пола простую фетровую шляпу. Он стоял неподвижно, но тем не менее старательно кряхтел. Штирлиц бросил зубочистку и подошел ближе.

– Кто у тебя там? – вежливо поинтересовался он.

Томпсон поднял к нему потную морду и плаксиво сказал:

– Во-вторых, не у меня, а у господина Министра обороны. А во-первых, я сам не знаю.

– Вредный ты, – сказал Штирлиц и приготовился дать Томсону пинка или подзатыльник. Но его что-то остановило прилипшая к пальцам, залежавшимся в кармане, жевательная резинка типа "Бубель-Гум спешал фор Штирлитц" – так было написано на пачке.

– А где эта интриганская морда? – спросил Штирлиц, отлепляя от пальцев липкий, но довольно жесткий продукт.

– Вы про кого, про господина Министра? Он ушел... ненадолго... ну, ему надо...

– Понятно, – сказал Штирлиц, приятно улыбаясь.

Из ватерклозета, располагавшегося в конце коридора, рядом с портретом Вашингтона, раздалось шипение и клокотание. Вскоре оттуда показался посвежевший и очень довольный господин Министр, вытирая мокрые руки о пиджак.

– Штирлиц, как хорошо, что вы пришли! – сказал он и сделал такое лицо, каким осужденный утром перед казнью встречает палача.

– Прямо превосходно, – сказал Штирлиц, чтобы все поняли, как ему приятно.

Господин Министр, продолжая радостно улыбаться, сделал маневр к отступлению.

– Кто у Томпсона под шляпой? – строго спросил Штирлиц.

Господин Министр закатил глаза к небу и стал думать, чтобы такого соврать. Обманывать Штирлица считалось очень рискованным делом. Но кроме мелких земноводных амфибий на ум ничего не приходило.

– Лягушка? – неуверенно сказал господин Министр и покосился на Штирлица.