Текст книги "В.И.Чапаев - новые истории"
Автор книги: Андрей Щербаков
Жанр:
Прочий юмор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Внезапно где-то под днищем вагона зашуршало.
– Фурман ползет, – сказал Петька в предвкушении чего-нибудь перекусить.
Шуршание притихло.
Поручик Ржевский, проигравший в биллиард Пьеру и вследствие этого посланный на разведку, не расслышал первое слово и, приняв его за ругательство, искал теперь булыжник покрупнее.
Вскоре по двери постучали. Но это был не нежный Фурмановский звук, так знакомый Анке, а грубое громыхание тяжелым предметом.
– Кто там есть, извольте вылезть! – потребовал Ржевский.
Из вагона появились мощные руки, втащившие поручика внутрь. По несчастливой случайности сабля его осталась снаружи.
Петька, поймавший, собственно, Ржевского, был немало удивлен.
– Василь Иваныч, никак, беляк!
– Точно, беляк! Ишь ты какой... А на картинке – зверь зверем... А тут недоносок какой-то...
– Сам недоносок! – обиделся Ржевский. – Как ты разговариваешь с офицером?!
Он попытался встать, но крепкие руки Петьки держали его.
– С каким офицером? – поинтересовался Василий Иванович. – У тебя ж на харе неконченая говназия... Или как ее?
– Гимназия, – сказал Ржевский хмуро и насупился – что было, то было. – А за харю ответишь, мужик! – заявил он плаксиво.
– Мужик, – согласился Василий Иванович. – А ты что, баба что-ли?
Подошедшие бойцы Чапаевской дивизии дружно загоготали – они считали Василия Ивановича изрядным остряком.
– Петька, держи его, надо Фурманову показать...
– Зачем? Пытать будем?
– Не-е-е... Что ж мы, изверги? Просто он можа тоже не видел...
– Кого, беляков-то? Знамо, не видел! Это ж теперича редкость-то какая! Тока где энтот Фурманов-то?
– Не знаю... Кто бы поискал.
– Я б с радостью, Василий Иванович, но ведь надо ж его сторожить...
– А!.. Да Анка посторожит!
– Что?! – вскипел Ржевский. – Юбка будет охранять белогвардейского офицера?! Я повешусь!
– Потом, – сказал Чапаев. – Погодь пока, на тебя наш политрук посмотрит...
– Я! Я!!! Я сбегу, ей-богу...
– Бога нет, это опиум для народа, – сказал Петька заученно.
– Точно, – подтвердил Василий Иванович.
– О, боже, идиоты!
– Бо...
– Заткнись, урод!
Мощная зуботычина повергла поручика на пол, в тот угол, где храпела Анна Семеновна.
Ударившись о что-то мягкое, которое тут же вскочило и звучно рыгнуло, поручик понял, что шутки с Чапаевскими бойцами плохи.
– А за что, то споймал эту живность...
– Но-но! – раздалось из угла, но уже более миролюбиво.
– Эту живность, – подчеркнул Василий Иванович и сделал эффектную паузу. – Так вот, за это я тебе... я... тебе... благодарность, во! Сообщим в Москву, – сказал он важно.
– Служу Советскому Союзу!
– Кому-кому?!
– Там видно будет...
. . .
– Мадам! – поручик попытался заигрывать с Анкой.
Та отнеслась к его притязаниям молча и без должного понимания.
Получив удар пяткой между ног, поручик изумленно замолчал и подумал про себя "Кто же только научил-то..."
– Эй, беляк! Дом вон тот, белый, ваш?
– Бордовый, что ли?
– Нехай бордовый... Эстет хренов. Так ваш?
– Наш...
– Народу много там?
– Один.
– Один? П...дишь!
– Ей-бо!
– Ну, как же один? А Деникин где?
– А при чем тут Деникин?
– И то верно, ни при чем... А что за типчик? В смысле, там?
– Пьер Безухов... Известная личность! Да вы, наверное, не читали "Войну и Мир" господина Толстого?
– Нет, конечно... Вот еще глупости! Безухов говоришь... Ну, будет еще и Безногов, Безруков, Безглазов и Без... Ну, это не при бабе будь сказано.
– Это ж почему? – встряла Анка. – Мине интересно!
– Ну, сама знаешь, Без-какой.
– А-а-а!!! Гы-гы-гы...
Совершенно внезапно появился Фурманов.
Он ничего не объяснял, только протянул корзину с едой – тремя вареными курицами, двумя пожухлыми "Баунти" и пятью "Сникерсами" (Jesus, опять меня понесло).
Как выяснилось из дальнейшего разъяснения, Фурманов спрятал красноармейскую одежду в дупле какого-то дерева, а сам в кальсонах принялся прогуливаться по деревне.
В таком виде он оченно понравился какой-то генеральше, дальнейшие события двух ночей и одного дня не пропущены внутренним цензором автора, но генерал остался им доволен, так как сам был уже не в форме, а супруга ему изрядно закапала мозги и мундир (сами понимаете, что я имею в виду), и подарил Фурманову свои старые штаны и перечисленный выше набор провизии.
– А мы тута беляка споймали! – заявил Петька.
– Иди ты!
– Как на духу! Да вот он, смотри...
Ржевский подумал, что сейчас его, наверное, будут пытать или бить, что, в принципе, для него было одно и то же.
– Пытали? – деловито осведомился Фурманов.
Поручик испуганно зажмурился.
– Нет еще, – сказал Василий Иванович. – Да и незачем... Он все уже повыболтал...
– Как – незачем? Попытать всегда полезно!
– Не надо меня пытать, – заявил Ржевский. – Что это еще за новости? Хотите, я вам лучше анекдот расскажу.
– Не надо! – сказала Анка. – Слово-то какое неприличное – анекдот...
– Да, ты не очень-то, при бабах, – сказал Василий Иванович. – А то щас же шлепнем...
Ржевский повторно зажмурился.
– Кто ж его поймал-то? – поинтересовался Фурманов.
– Петька, – сказал Василий Иванович с гордостью.
Фурманов посмотрел на Петьку с ненавистью и сильной завистью. Петька на него – с тем же. После обмена любезностями они разошлись по разным углам вагона.
"Надо бы сбагрить его куда-нибудь", – подумал Фурманов.
"Сбагрить бы его куды-нить надо", – подумал Петька.
– Надо бы благодарность в Москву настрочить! – заявил Фурманов. Про себя же он подумал "Я те устрою благодарность". – Это ж прямо подвиг, – добавил он. – Так вот запросто изловить вражеского шпиона...
– Сам шпион! – обиделся Ржевский.
– Молчите, арестованный, когда вас спросят, мы вам покажем.
– Сам ты арестованный! Где ордер?
– Какой ордер?
– На арест!
– Вот те ордер! – Фурманов выхватил из кобуры начдива маузер и показал Ржевскому. Поручик тут же сделал заявление, что против ничего не имеет.
– Ну, только бы до телеграфа добраться... Только бы до телеграфа... – политруку не терпелось поскорее подложить Петьке свинью покрупнее. – Эй, белый, тут телеграф есть?
– Есть, конечно...
– Где?
– На том конце города...
– Города?
– Ну да... У него и название еще есть – Засрюпинск...
– А на фига тебе телеграф понадобился? – поинтересовался Василий Иванович хмуро.
– Не знаю, – сказал политрук. – Письмо бабушке вот захотел отправить...
– Ну-ну, – сказал начдив.
На телеграфе городка Засрюпинск стояла подозрительная тишина.
– Але, есть тут кто? – поинтересовался политрук.
Из двери вылетела перепуганная курица, за ней – мальчишка с топором.
– Стой! Это телеграф?
– Ну...
– Как тут телеграмму отправить?
– А местную или междугородную?
– Междугородную.
– Тогда телеграфистку надо...
– А местную?
– Все равно ее.
– А что ж ты спрашиваешь, шельмец?
– Интересна ж...
– А где телеграфистка ваша?
– Ну, знамо где, – с пастухом!
– Где с пастухом?
– Знамо где – на сеновале...
– А сеновал где?
– Ну, где сено, там и сеновал... Чего тупой-то такой, из города, что ли?
– Из города, – согласился политрук. – Так где сеновал-то?
– Чуть далее огородами пройдешь, – сказал мальчишка, – А там услышишь... – и он недвусмысленно ухмыльнулся.
С сеновала раздавались размеренные ритмичные звуки и чье-то придыхание.
Политрук насторожился и медленно пополз внутрь через одно из имевшихся в стене сеновала отверстий.
Из также ритмично двигающейся кучи сена торчали чьи-то две пары ног и доносились подозрительные по тембру звуки. Рядом валялся сбитый в комок чей-то сарафан.
Политрук подполз к нему и зачем-то понюхал.
Затем он встал в полный рост и кашлянул.
Ритмичные движения резко прекратились, из сена показались две головы: всклоченная, бородатая, женская, и недовольная, раскрашенная, мужская. То есть нет, наоборот, всклоченная, бородатая, мужская и недовольная, раскрашенная, женская.
– Кто из вас телеграфистка? – деликатно спросил Фурманов.
– Догадайся с трех разов, – сказал бородатый мужик хмуро.
– Значит, она, – сказал Фурманов.
– Ну, – подтвердил мужик. – Ну ладно, полчаса вам на все, а потом опять я...
– Да нет же, – сказал политрук поспешно, посмотрев на физиономию телеграфистки. – Мне не это надо...
– А ЭТО тебе никто и не предлагает, – сказал мужик хмуро. – Ишь, какой прыткий! Чего надо-то?
– Телеграмму мне б отправить... – сказал политрук робко.
– Тудыть ее в качель! – выругался мужик. – Тока я... Ну, это на весь вечер... Ладноть, завтра в то же время в то же место... В смысле, на этом же месте... Ну, покеда, Нинка...
– Давай, малюй свою цедулю, – сказала телеграфистка лениво, подсовывая политруку не первой свежести бланк с двуглавыми орлами и заплесневевшую чернильницу. – Тока, слышь, не порть! Бланк один на всю область... Для тебя, дурака, можа, берегли!
Фурманов помусолил ручку и написал:
"В ВЧК анонимка от тов. Фурманова Д.А.
В вверенной мне для проведения политической работы дивизии Чапаева Василия Ивановича под управлением указанного начдива проходит службу немецкий шпион Петька Исаев, для виду задержавший белогвардейского языка (поручика)."
Он подумал и подписал еще ниже:
"Целую, Дима."
– Три рубля сорок шесть копеек, – заявила телеграфистка, перечитав телеграмму. Судьба немецкого шпиона Петьки Исаева ее совершенно не волновала.
– Ни хрена себе! Чего ж дорого-то так? – обиделся политрук.
– А за... Сам знаешь, за что... Ну, не хотишь – как хотишь, – сказала телеграфистка и собиралась уже закрыть окошко, но желание насолить Петьке превысило все другие соблазны, вытекающие из крупной суммы в три с лишним рубля.
Фурманов оплатил телеграмму и вышел из душной комнатки телеграфа.
Телеграфистка захолустного городка Засрюпинск лениво просканировала телеграмму глазами, зевнула и подумала, что хорошо бы ее щас прямо и передать, и – на сеновал!
Она подтянула к себе телеграфный ключ и, продолжая зевать, передала на телеграф города Саратова следующее:
"В ВЧК тов. Фурманова анонимка от Д.А.
В вверенной политической работе дивизии для Чапаева Василия Ивановича указанным начдивом управляет служба немецких шпионов, задерживаемых языком Петьки Исаева, в виду белогвардейского поручика.
Целую, Дима."
«Всех целуют, а меня – ...!», – подумала телеграфистка и, вздохнув, отправилась на сеновал.
В городе Саратове на телеграфе шумно выругалась мадам Марья Иванна, женщина полная, растлительная и темпераментная. Упомянув различные части мужского тела, она выдернула из телеграфного аппарата узкую бумажную полоску со следами графита и посмотрела ее на свет – среди работниц телеграфа бытовало мнение, что так лучше понимается текст.
– Ага, мать вашу так, – сказала она. – Телега в Москву... Ну, это надо через Тамбов...
И она передала на Тамбовский телеграф следующий текст, сокращая ненужные никому слова и растягивая и передавая с расстановкой интересные и непонятные:
"ВЧК. Фурманову.
Политич. раб. див. Чапаева В.И. упр. служ. немецких шпионов, П. Исаев задерж. языком белогв.-го пор.-ка.
Целую, Дима."
В Тамбове телеграфная линия до Москвы имела некоторые повреждения, поэтому телеграмма попала напрямую в напечатанном виде сначала в ВЧК на Лубянке, а потом в Кремль, лично товарищу Ленину.
Владимир Ильич как раз только что съел десяточек бутербродиков с черненькой икрой, "как все". "Все" икры уже обожрались, и от одного ее вида у них случался Food Eject.
Вытерев ноги в грязных сапогах о белый чехол кресла, стоящего в приемной, личный секретарь Владимира Ильича вошел, точнее, вошла, потому что это была она, Настенька, и робким голосом позвала:
– Влади-и-имир Ильич!
– Что, Настенька?
– Телеграмма из Саратова, Влади-и-имир Ильич!
– Пгочти!
– "ВЧК, Фурманову.
Политические работники дивизии Чапаева Василия Ивановича управляют службой немецких шпионов..." – при слове "немецкий шпион" Владимир Ильич вздрогнул и уронил остатки бутерброда с икрой себе на жилет. – "... пока Исаев задерживает языком белогвардейского поросенка
Целую Дима".
– Кого-кого?
– Поросенка... Я не виновата, Влади-и-имир Ильич, там так написано!
– Покажи... Чегт возьми! Действительно, "погосенка"... Да, ба-атенька... Это я не тебе. "Политические габотники... упгавляют службой... шпионов"... Гм... Как интегесно, а, Настенька? Но пгичем тут по-го-се-нок?
– Не знаю... – Настенька насупилась и приготовилась заплакать.
– А кто такой Фугманов? Я не знаю такого в ВЧК! Может, это аббгевиатуга? Не, батенька, навгядли. Но в этом товагище Исаеве опгеделенно что-то есть! Все, понимаете, дугью мучаются – да, именно дугью! – а он самоотвегженно задегживает белогвагдейского... гм... Нет, погосенок тут опгеделенно не пгичем! Опгеделенно! Ну вот что, Настенька! Гисуйте пгиказ! Фугманова и этого... Как его? Диму, который целовался – ишь ты, социалистическое отечество в опасности, а он – целоваться! – найти обоих, агестовать и гасстгелять, а Исаева – гм, вы только подумайте, все... Да, пиши, Исаева – доставить мне лично ля беседы! Да, а пги чем тут Чапаев? Он утонул или не утонул? Я в какой-то пгодажной газетенке читал, что, вгоде, утонул! Выясните, пожалуйста... Если утонул – можете не докладывать, и так все ясно... А если нет – сами гешите, или утопите для соответствия... Ой, не падайте же в обмогок, ковег испачкаете!... или, еще лучше, гасстгеляйте... Чтобы сгазу... Ишь, какая политическая пгоститутка!
От таких громких слов вождя перепуганная Настенька пулей вылетела из кабинета.
– Выходит, я пгоизвожу на пгекгасный пол впечатление, – сказал Ленин самодовольно, проводя по лысине расческой. – Магкса, что-ли, почитать? – продолжил он мечтательно. – Или самому чего написать?
. . .
Пьер Безухов сдался без боя.
Просто-напросто, увидев в окно, что Ржевский несет на граблях что-то серо-коричневое (это были запасные кальсоны Фурманова), он высунулся в окно и закричал "Нихт шисн!"
– Э, мужики, он просит не стрелять! – пояснила сзади Анка.
– А мы не будем, – сказал Василий Иванович. – Мне его рожа ндравится, он у нас поваром будет!
– Вот еще, – сказал Пьер напыщенно, но направленный на него автомат заставил его сменить мнение.
Глава восьмая
Через две недели спокойной жизни в городе Засрюпинск произошло событие, круто изменившее дальнейшую жизнь Петьки Исаева и сделавшую что-то непонятное с жизнями Василия Ивановича и Фурманова.
Началось все с того, что утром около хаты на краю села, в которой располагался начдив с какой-то приблудной бабой, остановилась большая черная машина Откуда Следует.
Из нее вылезли трое в военной форме и, отпихнув бабу в неглиже, вошли внутрь.
– Фамилие? – спросил один из них просыпающегося Чапаева.
– Чье?
– Твое.
– Чапаев, а ты что за птица?
– Начальник я, – сказала птица. – Ты, что ли, начдив будешь?
– Ну, я...
– Гм... У меня тут странное что-то написано про тебя: "утопить или расстрелять по усмотрению начальника...".
– Я тебе щас усмотрю! – Василий Иванович потянулся за маузером, и все трое в военной форме с почти что поросячим визгом вылетели наружу.
– Ладно, – сказал начальник, поправляя сбившуюся на бок фуражку. – С этим потом. Или скажем, убег при попытке к бегс... Тьфу, бред какой-то! Ну, в общем, не в ем дело, у меня приказ – спроводить. Но не этого, а какого-то П. Исаева. Пойди спроси этого про Исаева! – сказал начальник одному из, надо полагать, подчиненных.
Подчиненный вернулся на редкость быстро.
– Он в мине валенок кинул, – пожаловался он. – И не попал. Но я все равно на него обидемши.
– Ладно! – сказал начальник бодро. – Найдем и без него – ЧК все-таки!
Обшарив все дома, только на следующее утро чекисты нашли дом, в котором обитал Петька вместе с Анкой.
Фурманов жил рядом, в сарае.
В тот момент, когда чекисты гуськом пробрались через батарею крынок и кувшинов и вошли внутрь дома, мерно и ритмично раскачивалась металлическая кровать.
Служащие деликатной организации Где Надо также деликатно дождались момента, после которого можно было начинать беседу.
– Скажите, уважаемый, – вкрадчиво начал начальник. – Как ваше фамилие?
– Вроде с вечера был Исаев, – сказал Петька настороженно, затягивая с пола под одеяло кальсоны отнюдь не первой свежести. Анка нахмурилась и принялась поигрывать бицепсами.
– Гм... Вот вас-то мне и надо!
– А чего я сделал-то такого?
– Вот чего не знаю – того не знаю... У меня приказ: сопроводить!
– Куда?!
– Для беседы.
– Для какой-такой беседы?!
– К самому товарищу Ленину!
– А кто это?
– Гм... Опасный вы человек, товарищ Исаев!
– Не, ну правда, кто это?
– Это вождь всего мирового пролетариата, знать бы пора!
– Чего пристал-то, восемнадцатый год на дворе... Вот лет через пять-шесть может...
– Лет через шесть, может... Ну ладно, не будем об этом. Собирайся, товарищ П. Исаев!
– Бить будете? – осведомился Петька.
– Не знаю, – лукаво сказал начальник. – Пока что написано "сопроводить".
– С бабой можно попрощаться?
– Прощайся сколько угодно!
– Еще два раза – можно?
– Э, нет... Пять минут на все – и давай, привет!
– Ну ребяты...
– Никакие ребяты! У меня приказ... Во, читай. Читать умеешь? Ну во, "сопроводить".
Петьку провожали всей дивизией, под гармошку, которую мучал конюх Митрич, и свирель, над которой надрывался Пьер Безухов. Обнявшись со всеми подряд, Петька взглянул на небо, вздохнул и залез в черную машину.
Чекист, сидящий за рулем, нажал на педаль, и...
. . .
– Здгасте, товагищ Петька!
– Привет, – сказал Петька хмуро.
Владимир Ильич насторожился.
– Что-то вы не больно ласковы с вождем мигового пголетагиата... – сказал он.
– Да уж, – сказал Петька.
– И что ж вы так, батенька? Я с вами, понимаете, хотел побеседовать... Люблю, знаете ли, этих ходоков – смотгишь на них, они ходят! Хогошо! Сегдце, знаете ли, гадуется... Ходят... ходят... по кругу полоса-атенкие такие. Гм. М-да, ну ладно же, садитесь, давайте побеседуем...
Петька равнодушно сбросил с кресла мышеловку и сел, положив ноги на журнальный столик.
Владимир Ильич удивленно поднял брови и задумчиво перемешал в чашечке кофе.
– Я вам кофе не пгедлагаю, – сказал он. – Пголетагии его обычно не любят...
– Подавись, – сказал Петька мрачно.
Владимир Ильич вздрогнул и уронил ложечку на пол.
– М-да, – сказал он после некоторого молчания, достав ложечку и очистив ее от налипшей паутины. – Ну вот, что я хотел вам сказать... До меня дошли слухи, что вы лично не то поймали немецкого шпиона, не то белого...
– Белогвардейца одного хватанул, – сказал Петька, смягчаясь.
– Вы не путаете? Бегогвагдейца?
– Не, не путаю... Что я, старый склеротик, что ли?
– Гм... М-да-с... Жаль, что не немецкого, очень жаль, батенька... Мы бы могли его пегевегбовать, и у нас... А кстати, не хотите ли вы сами быть гезидентом Советской Госсии в Гегмании?
– Кем?!
– М-да-с, я вижу, до этого еще очень далеко, батенька! И немецкий выучить, и манегы... Был у нас там один шпион... Или, вернее, не у нас, и не там, и не один... Гм. М-да, надо посоветоваться с товагищами Дзегжинским и Кгжижановским!
– А я?
– А вы пока подождите. Вас пговедут, – и Владимир Ильич дернул за веревочку за портьерой. Появились двое чекистов, тут же вставших навытяжку.
– Пговодите товагища Петьку на отдых! – сказал Владимир Ильич. – И Феликса мне сюда, и вот еще – попгосите его пгинести папигос – а то я забыл сегодня зайти в туалет, выловить окугки...
Пока Петька отсиживался в одиночке на Лубянке, в Кремле проходил совет.
– Побеседовал я сегодня, знаете ли, с товагищем Петькой... М-да, батенька, очень интегесный был газговог... Не заслать ли нам его в Гегманию нашим агентом?
– Хм... А зачем, Владимир Ильич, вы же сами нам все рассказываете, что же более?
– Гм. Ну, знаете, Феликс Эндмундович, я же, пгаво, не вечный... Хогошо я пока... Гм... Ну да. В общем, вот вам мой завет: выучите этого охламона, отпгавьте его в Гагвагд или Оксфогд, но чтобы лет через десять-пятнадцать у нас был отличный агент в Гегмании... Попомните мои слова, нам еще понадобится свой человек в этой пготивененькой местности! Вот так-то, батенька... Ну, не забудьте пго товагища Исаева – он, конечно, молод еще, зелен, но уже пога что-то делать...
– А почему именно его, Владимир Ильич? Есть же много других и талантливых и из рабочих...
– А, не знаю... Чутье, батенька. Ну, что вы уставились, завет есть завет... Ленин я или не Ленин?
– Хоть Олин, – произнес Дзержинский вполголоса раздраженно.
Владимир Ильич сделал вид, что не расслышал.
– Ну, вы поняли меня... Я пгослежу! Чтобы через неделю, максимум – две он уже учился в Гагвагде!
– Будет исполнено, Владимир Ильич...
– И еще, товагищ Дзегжинский, это вы, я думаю, бгосаете окугки в унитаз?
– Гм... Виноват, Владимир Ильич, я... Выговор себе объявить?
– Да нет, не стоит... Батенька, вы бы бгосали их хоть гядом – это же чегт знает что, как тгудно высушивать, а потом еще гаскугивать...
. . .
Прошло пятнадцать лет.
В кресле под портретом самого себя на том самом месте, где проходила описанная несколько выше беседа Владимира Ильича с Дзержинским, сидел товарищ Берия и с интересом вчитывался в личное дело товарища Петра Иваныча Исаева.
Сам товарищ Исаев сидел напротив в кресле пониже и чистил ногти расческой.
– Как вам Оксфорд, товарищ Петька?
– Недурно, – сказал Петька. – Бабы классные. Милордихи называются. И графихи.
Председатель НКВД опустил дело и посмотрел на Петьку с интересом поверх очков.
– Бабы? Вах-вах-вах... А тут – работы!..
И он продожил чтение.
– Когда же предполагаете заброску в Германию? – спросил Берия, дочитав дело.
– Хоть завтра, – сказал Исаев, кладя расческу во внутренний карман. – Тут у вас скучища страшная...
– Вах-вах-вах, как нехорошо говорите, товарищ Исаев! Родина, все-таки... Если бы вы не были так нужны Родине, между нами говоря, я бы вас давно репрессировал, но раз так... Ну хорошо, пусть это будет следующее воскресенье. Да?
– Пусть будет.
– Ну, вот и договорились... Марок вам нарисуют, парашют сошьют... Сколько вы сделали прыжков с парашютом?
– Один.
– Ва-ах! Что же так?
– Да по пьянке... Одна милордиха спросила: А что, Петька, сиганешь с башни? А я – ща, скатерть тока возьму, и сигану!
– И да вот что, товарищ Петька, негоже нам как-то отправлять вас в самую Германию с таким-то именем...
– А че ты привязываисся?
– Э, нэ-э-э, товарищ Петька, зовут вас там ихнее Германское пиво пить, и говорят... Герр Петька, идите пиво пить!
– Издевательство какое...
– Вот-вот... Плохо ведь?
– Да уж... Погано...
– Ну и как же прикажете вас теперь называть?
– Как?.. Ну, пусть Максим Максимыч.
– Вах! В честь кого же это?
– Не кого, а чего...
– Ну и?
– Пулемет был у нас такой в дивизии...
– А! Ну пускай... Остается только фамилию выбрать... Я предлагаю простую немецкую фамилию – Штирлиц.
– Эт-то еще почему?
– Ну, во-первых, звучит... А во-вторых, мне еще приходят в голову Карл Маркс, Фридрих Энгельс – ну, это не пойдет... А Геббельс, Гимлер, – это пошло.
– Да уж, пошло, – согласился переименованный Петька, теперь уже Штирлиц. – И что же, Максим Максимыч Штирлиц? Заучивать или передумаем?
– Нэ-э-э, не пойдет...
– Почему ж не пойдет?
– Ну а представьте, зовут вас обедать... И говорят, герр Макси... Тьфу! Вот что, пусть будет Макс.
– Макс Максович?
– Нэ-э-э... Тоже пошло... Штирлиц...
– Пусть Фон Штирлиц, – поправил Петька. – Больно уж красиво...
– Ну ладно, графство мы вам достанем... Ну, пусть будет... Пусть будет...
– Фон Штирлиц Макс... Макс...
– Отто! – предложила стенографирующая секретарша.
– Почему?!
– Был у моей подруги немецкий кобель по кличке Отто...
– Я тебе дам кобель!.. Ш-шалава...
– Ой, Лаврентий Палыч, он дерется! Я говорю, собачка у нее такая была – Отто... Очень, извините конечно, товарищ Исаев, на вас похожая...
– Ну ладно, устами дуры глаголит истина, – сказал Лаврентий Палыч. – Пусть будет Фон Штирлиц Макс Отто...
– Заучивать? – спросил Петька.
– Заучивайте, – разрешил Берия. – В субботу ночью – самолет... Так что вах. Цель твоей миссии вам потом расска... Ну, в смысле, придумают. А пока – отдыхайте! Не хотите ли по моим девочкам прогуляться?
– Нет, спасибо, только трипака мне не хватало...
– Ва-ах, зачем так обижайшь!
. . .
Под мерный гул моторов самолета, летящего на высоте три тысячи метров над уровнем моря Петька Исаев, он же Максим Максымыч Исаев, он же Макс Отто фон Штирлиц, вспоминал все эпизоды своей прошедшей на данный момент жизни – родное село в Рязанской губернии, голых баб в заплесневевшем пруду, Василия Иваныча, Анку (вспомнив Анку, Штирлиц вздохнул и, бросив недокуренный бычок на пол, растоптал его и закурил новую «Беломорину»).
"Как там они теперь без меня?" – подумал Штирлиц. – "Ну, может когда-нить свидимся".
Он отцепился от парашюта и подобрался к кабине пилота.
– Долго еще? – спросил он, силясь перекричать шум моторов.
– А я почем знаю? Где прыгнешь...
– Я где мы щас?
– Вена!
– Какая вена?
– Да не та вена, австрийская!
– А-а-а! Ну, тады на северо-запад давай... О-о-ой, не так резко! Ну, как будет так где-нибудь Берлин или что в этом роде, свистнешь...
«Где ж это такое – Вена?» – задумался Штирлиц. – «Мадрит – знаю, Оксфорд – знаю, Париж знаю... А Вена...»
Он почувствовал себя так, как будто его сильно надули.
"Послали черт знает куда", – подумал Штирлиц раздраженно.
Кончилась очередная "Беломорина". Штирлиц вздохнул и пересчитал содержимое пачки – оставалась ровно одна сигарета, и русский разведчик решил растянуть удовольствие.
Полчаса он доставал сигарету из пачки, еще час раскуривал, и...
– А я уже свистю! – сказал пилот, просунув голову в салон.
Штирлиц загасил "Беломорину" о рукав маскхалата.
– Что, уже Берлин?
– Ну да!
– Ну, пошел я, тогда... Передавай привет нашим, и...
Штирлиц открыл дверь и прослезился.
От ветра, который в нее подул.
"Черт, сдует так куда-нить?" – подумал Штирлиц озабоченно.
– Эй, слышь! – позвал он пилота.
– Чего?
– Парашют когда открывать – щас или потом?
– М-м-м-м... Потом, по-моему!
– А как?
– Там колечко такое есть, его надо...
– Это?
– Вроде!
– Ну спасибо... Пошел я!
– Давай!
Штирлиц зажмурился, чтобы уберечь глаза от ветра, и шагнул в темную пустоту...
