Текст книги "Морской узел"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Какая кайфушка! – орал парашютист. Он напоминал крупную рыбину, попавшую на спиннинг. – Только мало крутых поворотов! Надо было покруче, покруче!

Игнат застыл за ветровым стеклом, устремив взгляд вперед, словно был памятником какому-то политику. Он совершенно открыт, он словно нарочно подставляет себя под пули. Хоть бы присел! Нет, торчит мачтой, только дрожит от напряжения. Фобос расслаблен и спокоен, а Игнат дрожит. Как две бойцовские собаки перед схваткой – темпераменты разные, но по ним трудно судить о силе и жестокости.

– Игнат, сядь, – сквозь зубы процедил я.

Не реагирует, столб соляной! Эльза, не сводя с меня взгляда, опустилась на пару ступеней, ближе к двери в кают-компанию, словно в окоп вошла. Не доверяет моим пустым рукам, с плохо скрытым беспокойством поглядывает на потемневшую от пота спину хозяина моторки – а вдруг это всего лишь спектакль? Вдруг это милиционер, спецназовец, Бэтмен? Вдруг он сейчас повернется да как жахнет по яхте из безоткатного орудия? А парашютист взлетит на своих ангельских крыльях и сверху, как гарпия – тррррах-тарарах! – из зенитного многоствольного орудия. Али смотрит то на моторку, то вниз, на воду. Сплюнул, почесал лысину. В его позе и жестах – стойкое убеждение, что все будет так, как он того хочет… Игната надо заставить сесть. Его надо силой повалить на пол. Ах, но эта широкая спина хозяина! Не спина, а мишень для пулевой стрельбы! Стоит нам с Игнатом упасть на дно моторки, как из всех камуфляжных карманов полетят свинцовые плевки, искромсают морскую спину, зальют кровью.

– Кто желает полетать на параплане? – на минуту оставив лебедку, натренированным голосом спросил хозяин. Он повернулся лицом к яхте. Подлец, подлец! Парашютиста не вытащил, оставил человека за бортом, словно плавучий якорь. Теперь моторка на приколе, ее с места не сдвинешь. – Полный просмотр обзора! – продолжал рекламу хозяин. – Предельное насыщение адреналином! Недорого… – Сделал паузу, торопливо раздумывая, сколько бы запросить, чтобы не продешевить. – Сто «зеленых» за десять незабываемых минут! Полная безопасность. Гибкая система скидок! Прошу…

– Это убийцы, – сказал я хозяину. – Мы все погибнем, если немедленно не уберемся отсюда…

Но он даже не понял значения слова «убийцы», потому как яхта источала головокружительный запах больших денег, и лишь махнул рукой, мол, не суйся не в свои дела. Пацан вышел из рубки, выставил оголенное пузо, словно щит, обтянутый рыжей свиной кожей, приветливо помахал мне рукой и сделал жест в сторону яхты:

– Добро пожаловать!

Золотой зуб сверкнул особенно ярко. Рыжий взял конец швартова, помял его в руках, как эспандер. Сейчас он кинет канат хозяину моторки, и тот заглотит приманку, крепко привяжет свое утлое суденышко к этому киту-убийце… Али выпрямился, его второй подбородок качнулся, как бегемот в гамаке. Узенькие глазки на широком лице превратились в два крохотных коромысла. Неторопливо, широко расставляя ноги, он пошел к Фобосу, руку из кармана не высовывает, сжимает рукоять взведенного пистолета. Одно мое неосторожное движение – и толстый указательный палец надавит на спусковой крючок.

Пацан кинул швартов. Неудачно, конец каната упал в воду, и хозяин моторки не дотянулся… Что же я медлю? Что ж я, как сытый ленивец, даже рукой не пошевелю? Парашютист снова запел песни. Он не возмущается, не торопит, лежит на поверхности воды, словно на мертвом море, шлепает руками и ногами по волнам, парашют за ним волочится мокрой тряпкой. А хозяин – баба с возу, кобыле легче! – переключился на новых клиентов. Такое везение! Четыре богатых клиента сразу. И где? В открытом море, далеко от берега, далеко от глаз директора пляжа и налогового инспектора. Это если по десять минут покатать каждого, то сразу четыреста баксов срубить можно! И все себе в карман!

Хозяин уже готов нырнуть за швартовом; мокрый, распушенный конец каната представляется ему бледно-зелеными купюрами, скрученными трубочкой. Игнат тоже ждет этого момента. Только в его голове все перевернуто вверх дном, и не он добыча бандитов, а наоборот – яхта представляется ему золотой рыбкой, попавшейся на его крючок, и в своем воспаленном воображении он видит, как залетает на палубу и грызет, грызет, грызет всем подряд глотки…

Фобос снял кепку, вытер платком лоб и принялся вытягивать швартов из воды. Эльза спустилась еще ниже – теперь можно было видеть только ее лицо. Али на мгновение вынул руку из кармана, взялся за гик, сел на крышу рубки – удачное место для прицельной стрельбы, его пулей не достанешь, так как мешает гик, а самому Али удобно стрелять с упора. Пацан как бы ненароком сделал шаг назад, в рубку, и оперся рукой о приборную панель. Что лежит на панели – «калаш» или гранаты?.. Сейчас все начнется. Вот-вот, еще несколько мгновений… Хозяин моторки, балансируя, встал на передок, протянул руки в готовности поймать конец швартова. Фобос неторопливо смотал канат кольцами, сделал несколько шагов влево, откуда было удобнее кинуть…

Я вдруг вскочил на передок лодки и хлопнул хозяина по плечу.

– Ты давай клиента вытаскивай, не то он простудится, а я сам приму швартов!

Пацан продолжает улыбаться, но улыбка у него уже напряженная – он гадает, что это я задумал? Али не улыбается, что-то жует и пристально смотрит на меня своими узкими арочными глазенками; чуть подал плечи в сторону, разгружая руку, которая у него в кармане, – чтобы легче было выхватить пистолет… Я нарочно переступал с места на место, чтобы моторка раскачивалась сильнее. Тяжело улыбаться, ой как тяжело, но надо, надо! Фобос не спускает с меня глаз – я это чувствую, хоть кепка надвинута на брови, и нижняя часть лица черная, словно отсутствует вовсе… Я обернулся, поймал взгляд Игната.

– Присядь… – одними губами произнес я и попытался выражением лица объяснить ему, что я с ним сделаю, если он не послушается.

Не послушался. Его пальцы побелели от напряжения. Хозяин снова повернулся к яхте спиной и склонился над лебедкой. Я встал на самый край передка, балансируя, словно на цирковом тросе. Лодка накренилась. Это заставило Игната помимо своей воли сделать шаг в сторону… Хорошо, хотя бы так. Теперь мы вчетвером находимся на одной линии. Несколько секунд, пока я буду ловить трос, Игнат, хозяин и парашютист будут прикрыты моим телом. Всех сразу перестрелять уже невозможно… Я повернулся лицом к яхте, помахал Фобосу, мол, кидай свою веревку, послал воздушный поцелуй Эльзе. Она кивнула мне из своего блиндажа… Я стоял под ними, как на сцене, широко расставив ноги и разведя в стороны руки. Весь открыт, весь прозрачен, сырая майка полощется на ветру, открывая для обозрения ремень джинсов да мой загорелый пупок. Ничего нет! Безопасен, доступен, раскрыт, как стриптизер в дамском салоне! Любуйтесь, расслабьтесь, трогайте!

Фобос стал раскачивать конец швартова, Али повернул голову в сторону тента, что-то сказал Эльзе, Пацан улучил момент, на мгновение нырнул внутрь рубки и стал вращать штурвал, выравнивая яхту… Я понял, что другого момента не будет. Стремительно развернулся, перепрыгнул ветровое стекло, обрушился всей тяжестью на Игната и тотчас схватился за руль. Я уже не смотрел, что творится на яхте, лишь уловил боковым зрением какое-то суетное движение да услышал короткий окрик, который немедленно заглушил пронзительный треск лодочного мотора. Он завелся сразу же, с первого нажатия на кнопку стартера. Игнат, упавший на четвереньки, не сразу понял, что я обманул и бандитов, и хозяина моторки, и, конечно, его самого. Он попытался вскочить на ноги, но в этот же момент я врубил полный газ, отчего моторка приподняла нос, словно вставший на дыбы конь. Игнат, не удержавшись, снова повалился на днище, каким-то образом прихватив с собой весло, и его расплющенный конец хлопнул хозяина по широкому затылку. Ругань и вопли смешались с ревом мотора, словно щелочь с кислотой в одной банке. Сделав крутой вираж и скользящим ударом задев борт яхты, моторка лихо помчалась по волнам прочь. Я не оглядывался, мне страшно было смотреть на несчастного парашютиста, которого моторка волочила за собой. Стиснув зубы и что-то напевая от избытка эмоций, я гнал лодку на просторы свободы. Пусть стреляют вдогон, пусть мечутся, кусают локти от злобы, трясут кулаками и бьют друг другу физиономии! Не вышло, как они хотели! Не вышло!

И вдруг, когда лодка подскочила на очередной волне, я увидел, как что-то вывалилось за борт. Не отпуская руль, я обернулся. Подняв фонтан брызг, в воду упал Игнат. Я успел увидеть, как он вынырнул, тотчас провел ладонью по лицу, убирая волосы, лег на воду и спокойно поплыл к яхте. К яхте!

Хозяин, судорожно вцепившись руками в рычаг лебедки, что-то орал мне. Я мог видеть только его огромный разинутый рот, похожий на локатор эхолота, а глаза и нос куда-то исчезли, словно их сдуло ветром. Темная голова Игната уже скрылась за пенными бурунами, которые оставлял за собой винт моторки, и за кормой, в сумасшедшем потоке бурлящей воды, теперь кувыркался парашютист, по-прежнему привязанный к фалу. Он уже не пел, он только орал, и его крик был отрывистым, так как время от времени парашютист погружался с головой в воду и замолкал… «Идиот! Идиот!» – мысленно ругал я Игната, и во мне, вызывая острую боль, боролись противоречивые чувства. Остановиться, развернуться и погнать в обратную сторону, чтобы вытащить этого безумца из воды? Или же оставить его в покое, позволить самому распоряжаться своей жизнью? Подвергнуть себя и двух ни в чем не повинных людей смертельной опасности?

Я не знал, что мне делать! Мысли, сомнения и желания разрывали меня, я бил кулаками по рулю, но ничего не предпринимал, и лодка продолжала мчаться к берегу. Через минуту я еще раз оглянулся. Яхта была уже далеко, она уменьшалась в размерах, и уже трудно было отличить друг от друга Фобоса, Али и Пацана, но черную точку, плывущую к яхте, я видел отчетливо. Кажется, с палубы кинули спасательный круг… Я только хотел убавить скорость, чтобы хозяин мог затащить парашютиста, обожравшегося экстремальными развлечениями до тошноты, как вдруг парашют, тряпкой скользивший по воде, поймал воздушный поток, мгновенно наполнился и взмыл ввысь, увлекая клиента за собой.

– Агаааа… Оооооо! – мучительно взвыл парашютист, устремляясь в небо. Он уже не сучил ногами, не играл с ветром, а висел безвольно, напоминая комок волос и грязи, который сантехник выудил из канализационной трубы.

Хозяин схватился за голову, глядя на него, потом принялся раскручивать лебедку в обратную сторону, дабы парашютист воспарил еще выше, туда, где «полный просмотр обзора и предельное насыщение адреналином» – лишь бы отвлечь, задобрить, вымолить прощение за небольшой дискомфорт. И тут он кинулся на меня, чтобы обрушить на меня весь свой гнев за то, что все получилось так плохо, что незаслуженно измучен один клиент и так бестолково потеряны еще четверо – богатых, щедрых, уже готовых раскошелиться и вынуть из своих отягощенных карманов тугие кошельки; они ведь уже руки держали наготове! Уже хотели отслюнявить! Ах, как жаль, как невыносимо жаль четырехсот баксов!

– Пошел вон с лодки, говно! – заорал хозяин, ринувшись на меня с кулаками. – Я тебе, падла, сделаю сейчас крушение! Я тебя, сука ты рваная, мордой под винт суну!

Он схватил меня за плечо, а второй рукой замахнулся, чтобы ударить, но я чуть присел и сделал встречное движение. Мой кулак угодил хозяину точно в подбородок, где, словно «яблочко» мишени, темнела округлая вмятина, похожая на след от картечи. Хозяин повалился на спинки сидений; ноги кверху, руки в стороны, мат-перемат. Попытался схватить весло, но запутался с ним и пропустил еще один удар в нос. Снова упал на сиденья и на сей раз уже притих там, тряся головой и стряхивая с носа крупные и частые капли крови.

Весь оставшийся путь он мне не мешал, сидел на днище, понурив голову, и прикладывал к распухшей переносице мокрый платок. Время от времени он поглядывал на приближающийся берег да на парящего в небе клиента… На душе у меня было чернее ночи, я был зол на Игната, на хозяина моторки, на себя, в конце концов! Как все скверно получилось! Где-то я ошибся, что-то я не то сделал.

Я оборачивался, смотрел на горизонт, уже с трудом различая тонкий контур яхты. Мне показалось, что она движется в открытое море. Что там сейчас происходит? Или все самое страшное уже произошло?.. Я до боли прикусывал губу, чтобы сдержать стон, рвущийся из груди, удержать себя от безумного порыва развернуться и помчаться к яхте… Что ж это я уподобляюсь Игнату, у которого чувство мести затмило здравый разум и способность реально оценивать свои силы. Хорошо, поверну я обратно, догоню яхту. А дальше – что? Буду требовать, чтобы мне выдали Игната? Предложу себя вместо него? И весь этот разговор будет происходить в присутствии хозяина моторки и клиента? И неужели я готов поверить в то, что бандиты позволят им спокойно уплыть?

Мне в голову лезли мрачные мысли. Я отгонял их, старался переключить внимание на приближающийся берег, но все равно глаза застилала кровавая пелена, и я как наяву видел золотую улыбку Пацана, и сухощавую фигуру Фобоса с черным провалом вместо лица, и зажмуренные глазки вечно жующего Али, и перекошенное, словно отражение в разбитом зеркале, личико Эльзы; эти люди окружили Игната, сидящего на горячей палубе, и никем не управляемая яхта летит по волнам в никуда, где нет ни законов, ни морали, ни жалости… «Дурак, дурак! – бормотал я, задыхаясь от сжимающей горло жалости к Игнату. – Вот тебе и единый бог на земле!»

Я направил яхту к пляжу пансионата «Солнечный берег», где всегда было полно народа, и перед ограничительным буйком заглушил мотор. Клиент в очередной раз стал опускаться на воду и смотрел на нас сверху широко распахнутыми и глубоко несчастными глазами. Он не знал, что мы еще придумали, чтобы предельно насытить его адреналином. Вокруг нас плескались люди, шлепали по воде гнутыми лопастями катамараны, два подростка, взгромоздившись на надувной матрац поперек, лихо молотили по воде ногами. Визг, смех, брызги! Иной мир, светлый, солнечный, радостный! Поверить трудно, откуда я вернулся…

Я посмотрел на хозяина моторки. Его внимание было сосредоточено на платке, который он то прижимал к носу, то разворачивал и смотрел на бурые пятна, и из этих сменяющих друг друга движений состояла его теперешняя жизнь. Если б мог, он бы и взгляд свой завернул в платочек, и сам бы в него завернулся, чтобы не видеть и не слышать меня. Мне расхотелось объяснять ему, что произошло в море. Этому человеку подробности были не нужны, ибо они не имели никакого отношения к деньгам, которые хозяин упустил. Он даже думать ни о чем ином не мог, и только боль и страх удерживали его от того, чтобы снова не кинуться на меня с кулаками.

Я молча поднял обломок самолетного щитка, прижал его к груди, словно талисман, встал на передок и прыгнул в воду. Проплыл десяток метров под водой, в гулкой тишине, где призрачными контурами проглядывалось дно и солнечные лучи упирались в него косыми желтыми столбами. Вынырнул и – вперед, к берегу, отгребая от себя руками смех, брызги, матрацы, розовые пятки, пышную прическу, упакованную в полиэтиленовый мешочек, и длинные, до колен, трусы, и дыхательную трубку, и пушистого, как медведь, пса, который почти по-человечески чихал и кусал воду…

Глава 8
Цена объяснения

Это было похоже на сон, и мне хотелось ущипнуть себя. Вокруг меня бурлил, как бражка, странный мир, от которого я успел отвыкнуть в рекордно короткий срок. С корабля на бал! Почему здесь все смеются? Почему повсюду улыбающиеся, беззаботные лица? И что мне прикажете здесь делать?

Я разделся в прибое, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, и вышел из воды с комком мокрой одежды под мышкой. В углу пляжа, около душевой, нашел свободный топчан, разогретый на солнце как сковорода, лег на него ничком, прижался к горячим рейкам и лежал так некоторое время, содрогаясь от крупной дрожи.

Я был выдернут из жизни, словно выкинут из поезда. От той жизни, которая вынуждала меня бороться и рисковать, я сбежал по своей воле, а эта жизнь казалась мне странной, непонятной и бессмысленной. Мне было плохо, черная тоска пожирала мое нутро, заставляла мычать и корчиться от боли. Я чувствовал себя предателем, трусом, негодяем. Но последние события разворачивались так быстро, в них было столько вопросов, что я не успел сориентироваться. Где-то в воспаленных извилинах мозга жалким голоском начинающего адвоката пищала мысль, что я-де поступил правильно, я сохранил жизнь не только себе, но и хозяину моторки, и его клиенту. И непременно спас бы Игната, если бы этот глупый человек не сиганул за борт лодки. Но какой вес имел этот писк, когда его с легкостью глушил органный рев самобичевания: ты виноват! Ты должен был вернуться за Игнатом! Ты не имел права оставлять его на растерзание бандитам!

Кто бы знал, как мне было больно!

Я опустил ноги с топчана и сел. Голова кружилась, немного тошнило и очень хотелось пить. Кинул взгляд на море. Какое-то оно ненастоящее, если смотреть на него с берега. Игрушечное, рекламное, просто синее пятно… На самом деле оно другое. Ненавижу море! Мокрое, холодное, как наполненное червями ведро! И в нем, словно в джакузи, млеют подонки, которые захватывают яхты и убивают людей!

Рядом, под навесом, мужчины играли в бильярд. Один из них старался как можно ближе дотянуться кием до шара, но мешал живот. Зрители с пониманием смотрели, как он мучается. Двое пацанов баловались с медицинскими весами, становились на них вдвоем и гоняли по шкале гирьку, отыскивая свой вес. Упитанная женщина в панаме прогнала их, взобралась на весы и сразу поставила гирьку на максимальное значение. Тощий мужичок стоял на входе в раздевалку и подавал через верх голой руке сначала полотенце, потом трусики, потом юбку, потом блузку, а затем начал поочередно принимать назад полотенце, мокрый купальник, резиновую шапочку и надувной круг в виде лягушки с большими выпученными глазами; можно было подумать, что там переодевалась лягушка.

Я тоже стал одеваться. Мокрая одежда была отвратительной. Меня снова стало знобить… «А может быть, Игнат выпрыгнул из лодки не по своей воле, а вывалился, когда та подпрыгнула на волне?» – добивала меня обвинительная сторона… Я даже за грудь схватился, так мне стало дурно. Адвокат писклявым голосом возразил: «Если бы Игнат хотел спастись, он бы махал руками, кричал бы и уж, во всяком случае, не поплыл бы в сторону яхты!» – «Да он поплыл к яхте потому, – отпарировало обвинение, – что в отличие от моторки яхта стояла на месте, и Игнату просто некуда было больше плыть!» – «Да пошли вы все со своим Игнатом! – вдруг необыкновенно зло и решительно заявил мой защитник. – Он с самого начала был одержим бредовой идеей отбить у бандитов яхту. Его ничто не могло остановить! Было сделано все возможное, чтобы удержать его, но Игнату хоть кол на голове теши. Он не мальчик, он взрослый человек, способный сам распоряжаться собой и отвечать за свои поступки!»

От такого мощного прессинга обвинение на некоторое время притихло, и мне сразу стало легче. Я уже по-другому смотрел вокруг себя и узнавал признаки прежней привычной жизни. Словно надо мной трудилась бригада реаниматоров, которая вытягивала меня с того света… Труднее всего было надеть кроссовки. Завод-изготовитель, по всей видимости, рассчитывал, что в этих кроссовках потребитель будет бегать по стадиону, в крайнем случае – по парку, но уж никак не плавать в них в море. Обломок щитка я затолкал за пояс джинсов. Пусть народ думает, что это последний писк спортивной моды, миниатюрный серфинг. Оставляя за собой мокрые следы, я пошел по дорожке, выложенной из цветной плитки, к выходу с пляжа. Со стороны улицы, через узкие двери к вожделенному морю ломились люди, но охранник – седой, кряжистый, закаленный за годы службы в армии, стоял насмерть и требовал предъявить пропуска. Белокожие женщины слезливо умоляли пропустить их «всего на часик»; дети, продетые через надувные спасательные круги, громко ныли, но охранник демонстрировал железную волю.

Мне пришлось дожидаться, когда освободится проход. «В общем, так, – подытожил мировой судья. – Игнат, безусловно, сам виноват. Но ты, Кирилл, по гроб обязан ему своим спасением. Без Игната ты не смог бы обезоружить Пацана, когда вышел из машинного отделения. Не будь на резиновой лодке Игната, ты бы схлопотал пулю. И, положа руку на сердце, не смог бы удрать от бандитов на моторной лодке. Не позволили бы они вот так просто уйти двум свидетелям, открыли бы вдогон шквальный огонь из автоматов. А Игнат вроде как принес себя в жертву, отдал себя одного на растерзание. Бандиты им и насытились».

Это был мудрый вывод, который успокоил мою совесть, но в то же время, словно казачьей нагайкой, огрел меня по спине. Конечно же, я был должником Игната. Я обязан был сделать все возможное, чтобы помочь ему. Я должен был в лепешку расшибиться, но спасти парня. Если, конечно, Игнат был еще жив.

Тут мое внимание привлекла дверь с табличкой «Медицинский пункт». Там наверняка должен быть телефон! Я распахнул дверь, заглянул в выбеленную холодную комнату и сразу наткнулся на свирепый взгляд немолодой женщины. Судя по белому халату, это был медработник.

– Подождите снаружи! – рявкнула она, разминая, словно тесто, студенистую спину пациента, ничком лежащего на топчане. – Не видите, у меня массаж!

Я спокойно объяснил, что мне нужно срочно позвонить. Медработник стукнула увесистым кулаком по позвоночнику пациента и кивнула на тумбочку, где стоял телефон.

– Десять рублей одна минута!

У меня в карманах не было ничего, кроме водорослей.

– Я собираюсь звонить в милицию, – объяснил я.

– Не имеет значения! – отрезала медработник и снова ударила пациента – на этот раз ребром ладони. Пациент не реагировал. То ли ему было очень хорошо, то ли он уже умер.

Несмотря на предупреждение, я все-таки поднял трубку и набрал номер милиции. Ответил дежурный. Я постарался рассказать о том, что случилось на яхте «Галс», коротко и предельно конкретно.

– Ну и что теперь я, по-вашему, должен делать? – вздохнув, ответил дежурный. – Кинуться со всех ног разыскивать вашу яхту? А вы вообще-то кто такой? И откуда вам известно, что произошло убийство? Все факты надо подробно объяснить, доказать, обосновать, и только потом начальство примет решение…

– Я готов все объяснить и доказать, – прервал я дежурного. – Как вас найти?

– А зачем меня искать? – вежливо ответил дежурный. – Я не прячусь, я на своем рабочем месте. Можете прийти и написать заявление. Изложить все свои соображения на бумаге. Порядок во всем должен быть, гражданин. Порядок!

Я положил трубку и вышел.

– Может, все-таки заплатите? – крикнула мне вдогон медработник и, не получив ответа, добавила: – Вот же подлец!

И опять – хрясь ребром ладони по почкам.

Напрасно я думал, что пропуск был нужен только для того, чтобы зайти на пляж. Едва я приблизился к выходу, как охранник преградил мне дорогу.

– Пропуск! – угрожающе произнес он и весь затрясся от ненависти.

– У вас же написано: «Вход по пропускам», – сказал я мягко, стараясь избежать конфликта. – А я не вхожу, а выхожу.

– А как же ты попал на пляж? – с садистской улыбкой произнес охранник, радуясь тому, как ловко он поймал меня на лжи.

– Вышел из моря и попал.

– Ах, вот как! – еще больше обрадовался охранник, оттесняя меня впалой грудью. – Из моря вышел? А как ты в это море без пропуска попал?

– Я из самолета выпал.

– Из самолета? – затрясся от негодования охранник и принялся толкать меня в грудь мосластой рукой. – Вот пока не заплатишь, я тебя не пропущу! Освободи проход! Уйди отсюда!

Я отодвинул охранника в сторону, словно табурет, и вышел наружу. За моей спиной залился трелью свисток. Я спустился в подземный переход, удивляясь однобокому своеобразию этого мира, куда я вернулся. Впрочем, чему я удивлялся? Никогда прежде я не был на платных пляжах, предпочитая отдыхать на диких, где не было ни массажисток, ни охранников, и никто не вымогал деньги за пользование морем… Встречный поток людей теснил меня к стене перехода. Я шел слишком быстро, как никто не ходил в курортной зоне в это время дня, потому всем мешал и создавал водовороты. Толпы отдыхающих глазели по сторонам, налипая на нескончаемые столики продавцов курортных услуг. Две бойкие девушки разрисовывали всем желающим руки, пупки, ягодицы замысловатыми узорами; мужчина с опухшим лицом торговал вином, разлитым в залапанные бутылки; женщина со звонким голосом предлагала билеты на концерт эстрадной звезды; две толстые и шумные бабы совали в лицо прохожим поделки из ракушек и морской гальки; сухонькая старушка с быстрыми лукавыми глазками украдкой, словно нечто постыдное, показывала прохожим прикрытые тряпкой пирожки; толстый мужик, надув щеки, наполнял своим дыханием матрац, и с его сжатых губ капала слюна… Мне казалось, что я снова в открытом море – агрессивном, безжалостном ко всякому, кто окажется в его стихии, и работаю изо всех сил руками, чтобы быстрее добраться до берега, чтобы не видеть пытливых взглядов торгашей и сытых, разомлевших на солнце лиц курортников.

Оказавшись на улице, я побежал – мне вдруг стало страшно от той мысли, что Игнату может не хватить каких-нибудь нескольких минут, которые я сейчас так безрассудно трачу. Надо верить, что он жив, с ним все в порядке, но смерть медленно опускается на него многотонным прессом, и с каждым мгновением она все ближе, все ощутимее, и беда случится с ним в тот момент, когда помощь вот-вот подоспеет. Как в плохих фильмах: герой погибает, и тотчас в кадре появляется ураганная конница, сверкающая оголенными шашками, и всех врагов – шмых! Так и хочется сказать этим ветрогонам: а на пять минут раньше слабо было прискакать, козлы?

Вот и я, чтобы не быть козлом, на полной скорости влетел в отделение милиции и, задыхаясь, потребовал у дежурного бланк заявления. Дежурный, поддавшись моему напору, сразу же потянулся за бумажкой, но вдруг рука его застыла на полпути. Он поднял голову и как-то странно взглянул на меня.

– Это вы звонили минут пятнадцать назад? – спросил он. – По поводу яхты?

Я кивнул.

– Тогда зайдите, пожалуйста, в четырнадцатый кабинет. Вас там ждет следователь.

Молодой симпатичный человек с безукоризненной прической, в строгом костюме и с приличными манерами, чем напоминал околдованного сладкими ожиданиями жениха, указал мне на продавленное кресло, стоящее в углу кабинета, пробежал глазами по бумажке, которая лежала у него на столе, перевернул ее чистой стороной кверху и, избегая смотреть мне в глаза, спросил:

– Кирилл Андреевич, а как вы оказались на яхте «Галс»?

Не успел я рта раскрыть, как дверь широко распахнулась и вошел невысокий, потрепанный жизнью мужчина с цепким недоверчивым взглядом.

– Так! – громко сказал он, ударяя по столу ладонью. Сел на стул, уставился на меня и стал торопливо потягивать сигарету. Он не выдувал дым, дабы не делать пауз между словами, и рот мужчины во время разговора дымился, как кадило. – Так. Подробно. Под протокол. Обо всем и с самого начала…

После каждого слова мужчина ударял ладонью по столу. Жених несколько растерялся, словно этот классический прием допроса был ему неизвестен, пожал плечами и полез в ящик стола за бланком протокола.

– Лучше сразу признаться во всем, – посоветовал мне потрепанный жизнью мужчина, продолжая высматривать в моих глазах страх и неудержимое желание расколоться. – Когда? Где? С кем? Все под запись! Дословно!

Жениху не очень хотелось писать всякую лабуду, он мялся, водил плечами, чесал розовую щеку, но старшему товарищу возразить не мог. Признаться, я не совсем понимал, что от меня хотят. Это было похоже на то, как если бы меценат сделал богоугодное дело, бескорыстно отвалил денег беднякам и сиротинушкам, но те вдруг стали угрожать ему и предъявлять непонятные претензии.

Я подробно и быстро начал пересказывать события последних двух суток, начиная с того момента, как у моего самолета отказал двигатель. Жених явно не поспевал за мной, стенографии его не обучили, и он по своему усмотрению выбирал из моего повествования самые ценные мысли. Я завершил рассказ насыщенным динамикой эпизодом, когда кинулся за руль моторной лодки и погнал ее к берегу… Сыщик, взявшийся расколоть меня, все время ухмылялся, крутил головой, словно отказывал кому-то, потирал шею и ронял пепел на пол. Когда его молодой коллега кончил писать – а у него получилось всего полстранички текста, – потрепанный жизнью сыщик схватил протокол, посмотрел на него, стряхнул на него пепел и просветленными глазами посмотрел на меня.

– Я так и думал, – выдал он, кинул окурок на пол, раздавил его и качнул головой. – Пошли со мной.

Он завел меня в другой кабинет, запер за собой дверь, положил протокол на стол и оперся о него руками, словно Гитлер о карту мира.

– Что это у тебя за поясом? – спросил он, кивая на край щитка, торчащий из моих джинсов.

– Кусок от самолета, на котором я летел.

Сыщик шумно потянул носом воздух, покусал губы, наверное, с трудом сдерживаясь, чтобы не обложить меня матом.

– Плохи твои дела, парень, – процедил он, сверкая глазами, уставшими от созерцания человеческих грехов. – Очень плохи. Хуже некуда.

Я призадумался, стараясь дословно вспомнить свой рассказ – не придумал ли я впопыхах что-нибудь страшное, не приписал ли себе какое-нибудь преступление?

– Конкретнее можно? – попросил я.

– Ты на лоб складки не нагоняй! – погрозил пальцем сыщик. – И не прикидывайся дураком, будто ничего не понимаешь! Сейчас я передам тебя пограничникам, там они быстро научат тебя родину любить.

Кажется, я стал понимать, в чем весь сыр-бор. Должно быть, я нарушил воздушную государственную границу, когда крутил мертвые петли над морем, и за это мне придется отвечать.

– Согласен, – ответил я. – Виноват. Ну, а по остальным фактам вы собираетесь принимать какие-то меры?

– По каким остальным? – свирепея, уточнил сыщик и подбоченил руки. – Ты весь из себя один большой и крайне серьезный факт. А мы не то что меры будем принимать. Мы тебя по стенке размажем… Впрочем… – Он замолчал, кинул взгляд на запертую дверь и добавил тише: – Впрочем, есть варианты.

Я ничего не понимал, но посчитал нецелесообразным говорить об этом сыщику.

– Ну да, конечно, – кивнул я. – Варианты должны быть.

– Только не ори! – зашипел сыщик и махнул рукой. Он снова покосился на дверь. – Дело твое очень серьезное. Это я без понтов тебе говорю. Так что думай, парень, думай. И очень быстро думай, а то я ждать не могу.