Текст книги "В сельву виза не нужна"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Несколько часов спустя я был уже далеко.

Глава 6

– Я бы сразу догадалась, что это контрабанда наркотиков, – сказала Анна. – Пятьсот баксов за перевозку маленькой посылочки – слишком круто.

– Ты меня осуждаешь?

Я сидел на подоконнике, завернутый в простыню, как древнеримский сенатор. Всю мою одежду Анна перестирала и развесила для просушки внизу, во дворе, а я стерег ее из окна.

– Оправданием средств к достижению цели может быть сама цель.

Она все пыталась вытянуть из меня правду, все склоняла меня к откровению, но я и без того слишком много рассказал ей. Анна выждала паузу, надеясь, что я сообщу ей что-нибудь новое, но я промолчал.

– И ежели цели твои благородны, то… Короче, дорога к благим целям всегда вымощена преступлениями. Все это уже было. Не терзай себя.

– А я и не терзаю, – ответил я. – Никто ведь не доказал, что я перевозил наркотики. А вдруг это было лекарство для любимой тетушки Валентино, умирающей в далекой Колумбии?

– Что ж, примем это за рабочую гипотезу… Что ты намерен делать, Цезарь?

– Ехать в Оруру.

– А почему не лететь?

– Нет визы.

– У нас осталось три дня.

– У тебя осталось три дня, – уточнил я.

– На что ты намекаешь?

Я вздохнул.

– Анна, я уже устал обсуждать этот вопрос. Не смотри на меня такими страшными глазами. У тебя своя жизнь, у меня – своя. Ты прилетела сюда отдыхать, а я – решать свои вопросы.

Она замахала руками, а потом закрыла руками уши.

– Все! Все! Все! Хватит, не могу слушать твое нытье! Не плачь, я скоро отстану от тебя. Довезу до Оруру, а оттуда сразу поеду в Ла-Пас. Ты говоришь, это недалеко?

* * *

Оруру был расположен в самом сердце страны, высоко в горах. Нам показалось, что жители в нем отличаются удивительным жизнелюбием и умением находить для себя всевозможные развлечения. Мы пришли к такому выводу, исходя из количества подвыпивших людей, танцевавших прямо на улицах города под вой и хлопки петард и фейерверков. Со всех сторон неслась музыка, причем она не смолкала ни на мгновение даже ночью. Мало того, с наступлением темноты и прохлады гуляние в городе стало более оживленным. По улицам пошли колонны девушек, на которых только при очень большом желании можно было разглядеть одежду, кривляющиеся клоуны в масках и набедренных тростниковых повязках, усатые бронзоволицые мужчины в кожаных безрукавках и с целым арсеналом пистолетов за широкими поясами – не разберешь, настоящих или бутафорских.

Анна просто обалдела от этой хохочущей, поющей, танцующей и пьющей толпы и чуть было не поддалась ее воздействию. Я едва успел придержать ее за руку.

– Куда ты?

– Давай пойдем с ними! – крикнула она.

– Ты теряешь голову, Анна. Лучше выпьем по стаканчику пепси.

Мы протиснулись к столикам открытого кафе и сели за свободный.

– Я хочу шампанского, – сказала Анна. – Много. И фруктов!

С официантами здесь, по-видимому, была напряженка. Сколько я ни крутил головой, никто не изъявлял желания нас обслужить. Пришлось самому идти к стойке.

Сильно выпивший бармен едва шевелился за стойкой, и вокруг него уже образовалась толчея. Я протиснулся поближе к нему, меня толкнули, и я нечаянно задел локтем невысокого коренастого мужичка лет сорока в красной рубахе, завязанной на животе узлом, и широкополой шляпе, сдвинутой на затылок. Не вынимая изо рта крохотный окурок, который, кажется, уже обжигал ему губы, мужичок пробурчал:

– Понаехали янки, жизни от них нет.

– Извини, – сказал я ему.

– За «извини» тут не наливают.

– Эй, бармен! – крикнул я. – Две бутылки шампанского и бокал портвейна.

Оказывается, для того чтобы привлечь внимание полусонного бармена, достаточно было сильно хлопнуть ладонью по стойке, приклеивая к мокрой полировке долларовую купюру. Меня обслужили мгновенно.

Бутылки я взял в одну руку, а бокал с портвейном пододвинул обиженному мужичку. Он оценил мой жест, оживился, взял бокал, отпил глоток.

– Ты где сидишь?

Я кивнул на столик, где меня дожидалась Анна, и стал протискиваться к ней. Мы не успели откупорить первую бутылку и разлить по стаканам, как к нам подсел мой новый знакомый.

– Хуан, – представился он, кивнув Анне. – Хуан, – сказал мне, протягивая крепкую маленькую руку, на безымянном пальце которой поблескивал золотой перстень. – Оказывается, и среди янки попадаются приличные люди.

– Мы не янки, – ответил я. – Мы русские.

– Русские? – удивился Хуан. – Я сегодня уже встречал здесь русских. Как вас сюда занесло?

Он видел, что я с трудом понимаю его, и повторил вопрос медленнее.

– Мы туристы.

Хуан понял, закивал, отпил портвейна, повернулся к соседнему столику, попросил сигарету и снова положил локти на наш столик.

– А я немного террорист, – объяснял он, потягивая из своего бокала. – Нашу группировку немного покусали мартышки, и нам пришлось вернуться в город.

– Кто такие мартышки? – не понял я.

– Правительственные войска… Слушай, у бармена есть «Коррида». Взял бы ты пару бутылочек взамен этой кислятины. – И он кивнул на шампанское, словно был абсолютно уверен, что я купил его для него.

Я вынул из кармана несколько купюр и протянул их Хуану. Он не обиделся, оставил в залог свою шляпу, зияющую в нескольких местах дырами, и, расталкивая всех подряд, стал протискиваться к стойке.

– Кто это? – спросила Анна.

– Немного террорист. Кажется, я нашел именно того, кто мне нужен. Это золотоискатель. Их называют здесь гринперос.

– Спроси у него про Августино.

– Рано. Сейчас мы накачаем его как следует, а потом и спросим.

Через минуту Хуан водрузил на стол две бутылки красного крепкого вина, надел шляпу на голову и откинулся на спинку стульчика.

– Вам все это нравится? – Он кивнул в сторону пестрой толпы.

– Красиво, – ответил я.

Хуан презрительно скривился.

– Они подражают дикарям, снимают штаны и раскрашивают тело узорами. Но, готов поспорить, никто из них даже близко не видел настоящих дикарей.

– А ты видел?

– Я жил среди них и воевал с ними. Вот! – Он снова стащил шляпу с головы. – Эти рваные дыры – следы их стрел и копий. А индейцы племени токано, да будет тебе известно, используют только ядовитые стрелы и копья.

Я через слово понимал то, что рассказывал Хуан, но не перебивал его и кивал головой, как бы стимулируя его дальнейшие откровения. Впрочем, общий смысл его рассказа был мне понятен, и пока он говорил про дикарей, можно было не перебивать и не переспрашивать.

– Мартышки сами ни за что бы не справились, – продолжал Хуан, глядя на «Корриду», как бык на красную тряпку. – Они трусливы и в сельву далеко не заходят. Мы с ними редко когда перестреливаемся. Они не заслуживают того, чтобы на них тратить пули. Их проще подкупить, дать немного золота, и они сразу же забывают про свой служебный долг.

– Ты пей, – сказал я ему, придвигая «Корриду». Хуан ждал этой команды и с удовольствием наполнил свой опустевший бокал. Настроение его улучшилось, и он уже не казался мне мрачным и злым коротышкой. Откинулся на спинку стульчика и, расстегнув рубашку до пупа, стал обмахиваться шляпой.

– Вот янки – с ними труднее. Здесь их никто не любит, потому что наглые и вечно суют свой нос в чужие дела. У них есть вертолеты, и им проще добраться до наших плантаций. Вот они в этот раз вместе с мартышками нас и прижали. Мартышки снизу, янки сверху. Мы еле унесли ноги. Два моих приятеля погибли. Царство им небесное!

Он перекрестился слева направо, поцеловал кончики пальцев и запил глотком вина.

Кажется, Анна ничего не могла разобрать в его рассказе, и она с мольбой в глазах смотрела на меня. Я понял лишь то, что в джунглях была стычка между гринперос и правительственными войсками.

– Это хорошо, что вы русские, – продолжал тем временем Хуан. – Дикари тоже не любят янки. Они – воры.

– Что значит воры? – Я не смог перевести это слово.

– Они делают вид, что борются с мафией, понаставили свои базы, а сами вывозят вертолетами золото, нас же облагают данью.

– Какое золото?

– Обыкновенное! Самородки и песок. Ты что, не знаешь, что почти все реки, которые протекают в сельве, золотоносные?

– Значит, ты ищешь в сельве золото?

Хуан усмехнулся.

– На одном золоте больших денег не заработаешь. Золото надо для того, чтобы расчистить в сельве участок под плантацию, нанять работников, построить дом, пригнать технику.

Слово «плантация» он сказал как «фазенда», что почему-то страшно обрадовало Анну.

– Он фермер? – спросила она меня.

– В какой-то степени, – уклончиво ответил я и спросил, почти уверенный, что Хуан не ответит, какую же культуру выращивает он на своей плантации.

– Коку, – ничуть не смутившись, ответил индеец и удивился тому, что я об этом спрашиваю.

Он хмелел не столь стремительно, как бы мне этого хотелось, и я уже мысленно прикидывал, сколько придется еще влить вина в его ненасытное брюхо, чтобы этот производитель коки поведал мне все свои тайны. Я налил ему полный бокал, предложил тост за дам, который не вызвал у Хуана особого подъема чувств, но он все же выпил бокал, как и я, залпом и до дна.

– Послушай, Хуан, – сказал я, вытирая губы от красных «усиков» и заедая кусочком шоколада, который мне подсунула Анна. – Мне рассказывали про одного человека, который хочет объединить индейские племена, чтобы бороться против янки. Кажется, его зовут Августино Карлос.

Хуан поднял на меня плывущий взгляд, поморщился, покачал головой.

– А-а, старый волк Августино!

– Почему волк?

– Потому что хватает сразу за горло и перегрызает так быстро, что не успеешь даже глазом моргнуть. Он не станет воевать против янки, потому что сам продался им! – Хуан неожиданно ударил кулаком по столу, и бутылки на нем подпрыгнули. – Ты думаешь, что он заботится о дикарях? Или о сельве? Думаешь, что он хочет сберечь золото? Эта гадина хочет превратить сельву в свое государство и заграбастать все плантации коки. Он уже собирает армию, в Америке его поддерживают, хотят провести среди дикарей выборы… Ох, мне смешно! Эти разукрашенные гориллы будут выбирать президента! Можешь не сомневаться, они выберут Августино, ведь он сам выходец из какого-то племени. Тогда он станет единственным хозяином всех кокаиновых плантаций, а янки с его разрешения будут таскать золото.

Вдруг кто-то положил руки на мои и Анны плечи и на чистейшем русском крикнул над самым ухом:

– А-а, попались! Вот вы где, голубчики!

Я обернулся и, к своему величайшему изумлению, увидел толстое лицо моего соседа по самолету, который клеился к нам с Анной всю дорогу. Он был в белой рубашке с расстегнутым воротом, гладко выбрит и, кажется, совершенно трезв.

– Откуда вы здесь, черт вас подери! – спросил я, сбрасывая его руку со своего плеча.

– От верблюда! А мы здесь, между прочим, всей группой. Приехали на фестиваль.

Хуан оказал нам медвежью услугу, придвинув толстяку стул. Тот тотчас сел, хотя я и Анна не скрывали своих чувств к нему.

– Давайте знакомиться! – излишне возбужденно сказал толстяк и протянул руку Хуану: – Федор Иванович.

– Шаляпин, – добавил я.

– Представьте себе, не Шаляпин! А всего лишь Трофимов. Федор Иванович Трофимов.

– Мы, собственно, не очень вас ждали, – холодно сказала Анна.

– Да, конечно! Но как мир тесен! Вы посмотрите – неделю назад мы потерялись в этой огромной и загадочной стране, вы успели побывать в Перу, Эквадоре и даже Колумбии, и нате вам! Встречаемся на фестивале в Оруру. Разве не чудо?

– А вы неплохо осведомлены о наших путешествиях, – мрачно сказал я.

Трофимов развел руки в стороны.

– Человек – не иголка. И не лодка. Он оставляет следы… Ну, каковы ваши впечатления от путешествий?

– У меня нет никакого желания рассказывать о них вам.

Хуан тронул меня за локоть, чуть придвинулся и спросил:

– Это твой приятель?

– Да, сеньор, – неожиданно ответил ему Трофимов по-испански. – Мы из одной туристической группы. Сначала потерялись, а потом нашлись… А вот еще один, – перешел он на русский, показывая рукой в толпу.

К столику подошел молодой человек в яркой сорочке, и я узнал Гошу, колорадского жука.

– Анна, – сказал он делано строгим голосом, – что все это значит? Мы уже хотели заявить в полицию. Где ты болталась?

– Я вовсе не обязана отчитываться перед тобой, – ответила Анна, взбивая шпилькой пену в бокале с шампанским.

Он схватил ее за руку, но я тут же скомкал в кулаке его воротник.

– Поаккуратней, молодой человек, – посоветовал я.

Колорадский жук посмотрел на меня, затем на Хуана, медленно поднимающегося из-за стола с ужасным лицом, и отпустил Анну.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказал он ей.

– Говори, – ответила она.

– Давай отойдем.

– Мне и здесь неплохо.

– Вам же ясно сказали, что и здесь неплохо, – напомнил я.

Гоша засопел, вытер платком вспотевший лоб.

– Предупреждаю, – сказал он Анне, – что тебя ждут большие неприятности.

– Ну вот что, молодой человек, – теряя над собой контроль, проговорил я, вслед за Хуаном привставая из-за стола. – Вам же по-русски сказали.

– Кирилл, не надо, – попросила Анна. Она не хотела скандала. А может быть, боялась окончательно сжечь все мосты. Кто я для нее? Случайный знакомый, авантюрист, с которым интересно было провести несколько дней. А колорадский жук, хоть и жадный, зато богатый и перспективный жених.

Я сел на свое место и махнул рукой Хуану, чтобы он занялся нашими пустыми стаканами.

– Ладно, – сказал я Анне. – Сходи, поговори с ним.

Глава 7

Трофимов продолжал с упоением рассказывать о своих впечатлениях, о прекрасном ботаническом саде в Ла-Пасе, об озере, где плодятся крокодилы, о поездке в национальный боливийский парк, причем легко переходил с русского на испанский, чтобы Хуан мог понять его, и «немного террорист» в конце концов выпил с ним на брудершафт и только хотел было рассказать о том, что он гринперос, как я врезал ему ногой по коленке. Хуан понял, что чуть было не сделал что-то скверное, и замолк.

Я видел, как в толпе мелькнула худощавая фигура нашей гидессы, которая хлопала в ладони, как в детсаду, собирая группу, но группа, похоже, хотела продолжения праздника жизни, и на ее тщетные призывы никто не откликнулся, не исключая добропорядочного туриста Трофимова. Он так увлекся рассказом о самом себе, что даже не заметил гидессы.

Хуан тем временем допил вторую «Корриду», и я засомневался, сумеет ли он сдержать язык за зубами и не выболтать этому подозрительному Трофимову то, что поведал мне. Я попытался увести его.

– А не попить ли нам пивка? – спросил я, помогая Хуану подняться на ноги.

– Отличная идея! – воскликнул Трофимов.

– Тогда, может быть, вы и закажете? – И я кивнул в сторону стойки.

– С превеликим удовольствием, – расшаркался Трофимов. – По бокальчику или по паре?

– По паре. И омаров к ним. Деньги дать?

– Что вы, что вы! Я хоть и не зарабатываю здесь, а отдыхаю, но кое-какие деньжата есть.

Он принялся протискиваться к стойке, а там опять образовалась очередь – значит, по крайней мере пятнадцать минут были в моем распоряжении.

– Послушай, Хуан, – сказал я, приподнимая голову индейца за волосы. – Разве ты не понял, что этот человек… – Я не знал, как будет по-испански «шпионит», и сказал несколько по-другому: – Что этот человек работает на полицию?

– Мартышка! – презрительно скривив губы, пробормотал Хуан, протянул руку к бокалу, но промахнулся и едва не упал лицом на стол.

– Нам надо уходить! Но я не знаю, куда.

– Сейчас, сейчас… Мы пойдем к моему другу… Позволь опереться на твое плечо… Прихвати с собой эту кислятину, – кивнул он на нераспечатанную бутылку шампанского.

Мы выползли из-за стола. Трофимов из очереди увидел нас и помахал рукой. Я знаком показал, что мы идем в туалет. Он кивнул, с улыбкой провожая нас взглядом.

Я подталкивал Хуана вперед, с его помощью пробивая себе дорогу. По улице шествовала колонна факиров и жонглеров, над их головами взлетали, кружились и падали, рассыпая звездные брызги, факелы и бенгальские огни. Пропуская их, мы на минуту остановились.

– Кирилл!

Из толпы к нам вынырнула Анна. Ее держал под руку Гоша, но тут же отпустил и отошел в сторону на несколько шагов, глядя на факельное шествие и краем глаза – на нас.

– Подожди! – Она глубоко дышала. Лицо ее было взволнованным. – Я должна тебе сказать что-то важное. – Она посмотрела по сторонам, будто хотела найти более подходящее место для разговора, но ничего, кроме столиков кафе, рядом с нами не было. – Понимаешь, в чем дело…

– Ну не тяни! Что случилось?

Хуан, пошатываясь, попытался ее поцеловать. Я крепче сжал его руку.

– Этот тип, Трофимов, он пасет тебя. Мне Гоша рассказал, как он метался, когда мы с тобой уехали в Перу.

– Ну и что из того, что метался?

– И гидесса Гоше проболталась, что заявка на путевку для Трофимова пришла из какого-то управления, занимающегося организованной преступностью.

– Хорошо. Я понял. Спасибо.

Она хотела еще что-то сказать. Ее рука легла мне на грудь, пальцы стали поглаживать грубую ткань майки.

– И еще, Кирилл… Ты меня прости, но я не могу больше быть с тобой.

– Я понимаю. – Я вытащил из кармана все деньги, что у меня оставались, и протянул их Анне. – Возьми, они твои.

Она отрицательно покачала головой, остановила мою руку и отвела ее от себя.

– Ты не подумай, что я струсила. Я не знаю, кто ты и какие дела за тобой, но все равно пошла бы с тобой куда угодно. Просто мне… как бы тебе сказать…

– Тебе надо думать о личной жизни, – помог я Анне.

– Да, – кивнула она и опустила глаза. – И еще вот что… Эта девушка, которую ты ищешь… В общем, если ты ее любишь, то я ей завидую, я бы отдала все на свете, чтобы оказаться на ее месте.

Я кивнул. Анна положила мне руки на плечи и поцеловала. Я еще ощущал на своих губах вкус помады, а она уже бежала к Гоше, к хмурому туповатому колорадскому жуку, который наверняка никогда в жизни не поймет, что могло связывать нас с Анной.

Глава 8

– Если идти на юг от Алькочи, по берегу Типуани, то дней через десять можно дойти до каньона Августино, – рассказывал Хуан. – Когда-то давно мы с друзьями первыми нашли его. Попробовали добыть золота и в первый же день без труда намыли по сорок граммов на брата. Сейчас туда постоянно летают американские вертолеты. Августино разбил там несколько плантаций, всюду понаставил охрану – настоящая крепость в самом сердце сельвы. Я думаю, он и сейчас там.

Мы жили в нескольких километрах от Оруру у приятеля Хуана. Это был ветхий дом, слепленный из глины и соломы, окруженный небольшой плантацией, запущенной и поросшей густыми зарослями, где впору было охотиться. На оставшиеся деньги я купил недорогой пятнадцатизарядный карабин-полуавтомат, рюкзак, палатку, еды и, не выходя за пределы плантации, попытался приобщиться к дикой жизни в сельве. Я учился охотиться среди плотных зарослей, часами выслеживая добычу, и угробил на это немало патронов. Хуан, наблюдая за мной, скептически ухмылялся и говорил, что с такими успехами нам грозит голод. Стрелял я неплохо, но для того, чтобы увидеть дичь и выстрелить в нее, надо было близко и бесшумно подойти к ней, а в этом-то и заключалась вся сложность.

Он согласился отвести меня к золотоносному каньону только потому, что сам имел огромный зуб на Августино, и, увидев во мне надежного единомышленника, объявил ему непримиримую войну.

– Сельва должна принадлежать всем боливийцам, которые живут вокруг нее, – запальчиво объяснял он. – Бог дал нам ее, чтобы мы черпали оттуда богатства. Почему один хитрый лис может позволить себе оградить ее колючей проволокой и расставить охранников?

Через три дня после того, как мы поселились на плантации, я мысленно распрощался с самолетом, который увозил из Ла-Паса туристскую группу, и пустым креслом, в котором я должен был сидеть. Странно, но я не испытывал ни беспокойства, ни тревоги по поводу того, что пути домой были отрезаны, что остался в чужой стране с просроченной визой, без денег и билета на обратный путь. Я четко видел перед собой цель и шел к ней напролом, не думая о посторонних вещах, которыми теперь уже стали моя прошлая, нынешняя и моя будущая жизнь. Меня не волновал даже Трофимов со своей навязчивой слежкой, потому как я внутренне давно был готов к тому, что мной обязательно займутся компетентные органы – моя прогулка по Афганистану со всеми предшествующими и последующими событиями не могла остаться безнаказанной. Хуан не лез в душу, не пытался выяснить, зачем мне нужен Августино, хотя я как-то намекнул, что интересуюсь его дочерью.

– Вы, белые, все с причудами, – сказал он мне, тщательно водя по лезвию мачете точильным камнем. – Ты не боишься, что не выйдешь из сельвы?

– Нет, не боюсь, – признался я.

Лишь месяц спустя мы отправились в путь. Добрались до дороги, идущей на восток вдоль гор, и по ней – до Алькочи. За этим поселком цивилизация заканчивалась. Далее шли непроходимые джунгли.

Карты у нас не было, только компас, но это обстоятельство мало меня тревожило, так как я полностью положился на своего проводника. Хуан же до поры до времени держался вполне уверенно и решительно размахивал мачете, прорубая дорогу сквозь плотные заросли.

Идти было очень трудно. Кое-где спуск был настолько отвесным, что приходилось пользоваться веревкой. Подошвы обуви скользили на мокром глинистом грунте, за одежду цеплялись колючие ветки, а сверху, с крон деревьев, сыпался град холодной росы. Впрочем, мы не замечали этих неудобств.

На четвертый день пути с Хуаном стало твориться что-то неладное. Мы завтракали мясными консервами, разогретыми на маленьком костре, который с большим трудом удалось разжечь при помощи спирта – мокрый хворост по-другому никак не возгорался. «Немного террорист» крутил головой, рассеянно глядя на деревья, плотной стеной окружающие нас.

– Мы с какой стороны пришли? – спросил он.

Я показал влево, где на кустах остались следы от мачете.

– А я думал, что оттуда. – Хуан кивнул головой в противоположную сторону и пожал плечами.

– Надеюсь, ты хорошо ориентируешься? В какой стороне каньон? – уточнил я.

К моему удивлению, он признался, что не может найти каньон и даже не представляет, где тот находится. Вот так по ходу дела выяснилось, что симпатичный боливиец совершенно не знает географии.

Я отнесся к этому известию достаточно спокойно, потому что не мог еще поверить в то, что мы заблудились. Еще дожевывая завтрак, я стал восстанавливать память у моего спутника.

– Ты говорил, что идти надо по берегу Типуани.

– Да, говорил. Но сейчас я уже не уверен, что это и есть Типуани. – Он кивнул в ту сторону, откуда раздавался рев реки.

– А идти надо вверх или вниз?

– Вверх, конечно.

– Что тогда тебя смутило?

– Я не узнаю местность.

– Ты был здесь давно?

– Три года назад.

Я махнул рукой.

– За это время сельва и берега могли измениться до неузнаваемости.

– Может быть, может быть, – бормотал Хуан.

Еще несколько минут мы сидели на влажной земле, прислушиваясь к звукам джунглей. Над нашими головами кричала какая-то птица, прыгала с ветки на ветку, и сверху сыпалась роса. Где-то недалеко трещали хворостины под ногами какого-то животного. Ближе к реке, прячась в плотных зарослях, сходили с ума обезьяны, и их визг эхом перекатывался среди деревьев.

В эти дни я ни разу не охотился, хотя дичи вокруг было полно, их рев, хрюканье и крики мы слышали каждую ночь, закрываясь в палатке, и иной раз от этих звуков холодела кровь в жилах. Мы пока питались консервами, рассчитывая перейти на добычу тогда, когда закончатся запасы еды и мы подойдем к каньону.

Спустя три дня нашего однообразного путешествия я стал замечать, что характер сельвы резко изменился.

– Хуан, – сказал я, останавливаясь и поднимая палец вверх, – ты что-нибудь слышишь?

Индеец замер с открытым ртом, потом пожал плечами:

– А что я должен слышать?

– В том-то и дело, что ничего.

Он не понял меня.

– Птицы! – пояснил я. – Ты слышишь крики птиц?

– Нет.

– И я не слышу. А почему?

– Не знаю.

Мы смотрели на темную, непроницаемую стену зарослей, которые перестали издавать уже привычные крики птиц и обезьян. Немая тишина повисла вокруг нас, и если бы не тихое журчание воды в реке, было бы тихо так, как в наглухо закрытой комнате.

Я взглянул на Хуана.

– Ты не можешь мне объяснить, в чем дело?

– Проклятое место, – прошептал он, и на его лице отразился суеверный страх.

Вскоре мы выяснили, что вокруг нас пропали змеи и обезьяны, а в реке, где еще недавно было полно рыбы, мы не смогли поймать даже захудалого малька. Хуан, перепуганный насмерть, теперь едва передвигал ногами, жался ко мне и всякий раз вздрагивал, когда я наступал на ветку или сбивал ногой мелкий камешек. Теперь я все время держал карабин в боевом положении – для того чтобы немного успокоить Хуана, хотя смысла в оружии я не видел. Если в отсутствии животных в сельве были повинны какие-нибудь сверхъестественные силы, то карабин здесь был бы малоэффективен.

К вечеру мы стали лагерем у самой воды. Негромкое журчание реки немного успокаивало, это был единственный источник звука и движения, и мы больше инстинктивно, чем осознанно тянулись к нему. После того как поставили палатку, Хуан стал сооружать из прибрежных камней что-то вроде каменной стены. Я спросил его, зачем он это делает.

– Так будет спокойнее.

Это сооружение не могло служить даже слабым прикрытием – его легко было обрушить движением руки, и я с улыбкой следил за усердием Хуана. Нет, он не был трусливым человеком. Я думаю, что его не слишком-то испугали атака «мартышек» и стрельба боевыми патронами, дикари с ядовитыми стрелами и опасная для человека дикая природа сельвы. Хуан был тертым калачом, которому многое довелось испытать в жизни. Но, как всякий малообразованный человек, он был суеверен и испытывал ужас от непознанного и таинственного.

Завершив строительство крепости, Хуан немного успокоился и, сложив из нескольких булыжников очаг, принялся готовить ужин. Он порылся в рюкзаке, где хранились все наши запасы продовольствия, потом взял его за днище и вывалил все содержимое на камни.

– Две банки с тушенкой, – говорил он, перебирая консервы, – одна банка тунца. Две упаковки сублимированного мяса. Пачка галет. Две ложки сахара, ложка чая, полбутылки спирта. Все.

Продуктов у нас оставалось от силы на два дня. Я поднял карабин, зарядил его и закинул ремень на плечо.

– Ты куда? – удивился Хуан.

– Попробую подстрелить какого-нибудь зверя, – ответил я, направляясь к стене зарослей.

– Не ходи, Кирилл. Это нехороший лес. Здесь обитает сатанинский дух.

– Против всякого духа можно найти оружие, – попытался отшутиться я, но Хуан смотрел на меня со страхом.

– Ты один погибнешь там. А я без тебя не выберусь отсюда. Не ходи, прошу тебя.

– Да чего ты боишься? Посмотри – мы здесь одни. Вот река, вот кусты.

– Не ходи, – глухо повторил Хуан.

Он начинал меня нервировать.

– Из-за того, что ты боишься сатанинского духа, мы скоро опухнем с голоду.

Я снял карабин с плеча и выстрелил в воздух. Хуан вздрогнул. Где-то треснула ветка, перебитая пулей. Эхо быстро завязло в плотной толще сельвы.

– Вот видишь, ничего страшного.

Мы еще несколько минут прислушивались к тишине. Быстро темнело, и заросли перед нами теряли контуры, сливаясь в одну сплошную штору, отделяющую от нас сельву. У меня вдруг пропала охота идти туда. Я положил карабин на камни и сел рядом с Хуаном.

Ночью мне снились кошмары, словно я просыпаюсь и вижу, как кто-то изнутри разрезает палатку лезвием и просовывает внутрь мохнатую руку. Я бью по ней мачете, но стальное лезвие ломается, как фанерное, и сквозь прорезь вваливается омерзительное чудовище с лицом Картавого. «Я пришел за глазом», – сказал он и потянулся крючковатыми пальцами с длинными когтями к моему лицу…

Я проснулся от крика. Сердце бешено колотилось в груди. Ощущение дикого ужаса сдавило грудную клетку и сковало дыхание. В полной темноте рядом со мной кричал Хуан. Я схватил его за плечо и сильно встряхнул.

– Хуан! Ты что?! – закричал я, чиркая спичкой и зажигая свечу.

Он сел, все еще натягивая край спальника на лицо, и смотрел на меня обезумевшими глазами. Я снова тряхнул его за плечо.

– Какой ужас, – наконец прошептал он и тяжело вздохнул. – Мне приснилось, будто к нам врывается сатана. – И положил себе на грудь мачете, не выпуская его из рук.

Я посмотрел на часы. Было начало второго. Мы не стали гасить свечу и еще долго лежали, не смыкая глаз и прислушиваясь к мерному шуму реки.

Это все нервы, думал я, это от усталости. Стыдно, гражданин Вацура, бояться ночного леса. Я сильный и выносливый человек, я вооружен, я уверен в себе…

Это самовнушение помогло, хотя я с неприятным удивлением отметил, что Картавый ни разу не вызвал у меня такого дикого ужаса, даже в то тяжелое время, когда он был рядом и каждую минуту мог убить меня.