Текст книги "Петля для скалолаза"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 37

Кладбище погибших альпинистов, наверное, единственное кладбище в мире, где нет ни одной могилы. К пирамидальной скале, чем-то напоминающей обелиск, прибиты крючьями металлические таблички с выгравированными на них фамилиями альпинистов, которые когда-то ушли на вершину и не вернулись.

– Не хотел бы я вот так, – сказал Тенгиз, рассматривая траурную стену. – Жутко становится, когда подумаешь, что тела этих людей навечно вмерзли в лед и никто никогда их не найдет… Ну, давай, выпроваживай старика, а потом дай мне знать.

Я обошел Приют со стороны кухонного блока, чтобы не проходить под окном комнаты, в которой я оставил Гельмута, но едва зашел в тамбур, в котором после ослепительного света, казалось, было совершенно темно, как тотчас почувствовал на своих плечах цепкие руки и услышал взволнованный голос немца:

– Это хорошо, Стас, что я вас увидел. Вы не должен подниматься наверх. Там опасно вам быть…

Он затащил меня в коридор первого этажа, и только там я начал различать его лицо.

– Да отпустите же вы меня, Гельмут! – взмолился я. – Расскажите спокойно, что случилось?

– Я сам в это не хотел верить. Вам надо срочно уходить… Войди в комнату, тут мы будем говорить и никому не мешать.

Он втолкнул меня в складскую комнату с матрацами и одеялами и плотно прикрыл за собой дверь.

– Тот человек, который стоял рядом с нами, когды вы ломал дверь в комнату Клюшкофф…

– Ничего не понимаю, – перебил я Гельмута. – О ком вы говорите?

– Этот человек, кажется, назывался Киньязефф.

Это он о самарянине, догадался я.

– И что случилось с этим Князевым?

– Когда вы ушел, прошел час, потом пришел этот Киньязефф и сказал, что вы должен вести переговор с сумасшедшим альпинистом.

– С каким еще сумасшедшим альпинистом?

– Я не видел, мне рассказал Киньязефф, что на третий этаж жил сумасшедший альпинист, которого завязали веревкой, но он сумел веревку кушать ртом. А потом он сказал, что будет всех резать большим ножом, если ему не дадут говорить с начальником.

– Черт возьми, Гельмут, вас вместе с вашим идиотским стимулятором храбрости! – крикнул я, когда все понял. – Объяснить вам, кто этот сумасшедший альпинист и почему он сумасшедший?

Гельмут испугался моего резкого выпада против него, но еще больше он боялся услышать подтверждение тому, о чем уже начал догадываться.

– Вы думаешь, – прошептал он, глядя на меня, как на пожар в собственном доме, – что это альфа-сульфамистезал? Что этот сумасшедший…

– Именно так, Гельмут. Теперь мне понятно, почему Илону тянуло к мусорной свалке, как бездомную кошку. Она все-таки нашла ботинки и передала связному стимулятор. А тот кретин не придумал ничего более умного, чем испытать его действие на себе.

– Стас! – выдохнул Гельмут. – Но это очень опасно. Даже когда было критическое состояние и германские войска отступили к самому Берлину, командующий армией запретил солдатам кушать альфа-сульфамистезал. Хотя это приказал сам фюрер! А знаешь, почему командующий не хотел? Потому что солдаты начинали убивать всех вокруг – свой, чужой, дойчланд, руссиш, потому что всех ненавидели. А любовь они имели только на человека, какой дал им таблетс альфа-сульфамистезал или делал укол стимулятьон.

– Все понятно. Храбрость тут, собственно, ни при чем. Сплошная мочиловка, и никаких других желаний.

– Да, человек будет как бешеный пес.

– Но почему вы сказали, что мне нельзя подниматься наверх?

– Потому что вас все ищут, вы тут один начальник. Значит, вы будешь разговаривать с этим бешеным песом. Но это нельзя делать. Вы должен беречь себя.

– Естественно, Гельмут, я должен беречь себя. Ведь не вы, а я знаю, где спрятан рюкзак с миллионом долларов. И, не дай бог, со мной что-нибудь случится, тогда вы навсегда потеряете уникальный шанс.

Гельмут пропустил мимо ушей мою иронию.

– Я предлагаю идти через окно, – сказал он.

– Идти? – усмехнулся я. – Если говорить на правильном русском, то здесь более уместен другой глагол. Давать деру, например, или драпать. Вы в очередной раз толкаете меня на должностное преступление, Гельмут.

– Я не понимаю, что есть давать теру, – ответил немец, по своему обыкновению не обращая внимания на то, на что ему было невыгодно отвечать. – И сейчас есть плохое время для долгих разговоров.

– Возьмите свой рюкзак.

– Зачем? В нем нет ничего.

– Когда же вы перестанете задавать лишние вопросы! – взмолился я.

Немец, недовольно сжав губы, напялил на себя лямки рюкзака, подошел к окну, близоруко придвинул к нему лицо и стал осматривать, отыскивая, должно быть, какие-нибудь рукоятки или замки. Надо было иметь великое терпение, чтобы спокойно наблюдать за ним.

– Отойдите, воинствующий эстет, – сквозь зубы сказал я и ударом ноги выбил окно вместе с рамой.

– Надеюсь, вы не забыл взять с собой рюкзак с долларами? – спросил Гельмут перед тем, как закинуть в оконный проем свою больную, малоподвижную ногу.

Едва мы успели вывалиться на снег и встать на ноги, как на углу Приюта выросли круглые от пуховиков фигуры двух альпинистов, в одном из которых я узнал самарянина.

– Вот он! – крикнул Князев, показывая на меня рукой.

Второй альпинист, усатый и бородатый, похожий на злого священника, кинулся в нашу сторону с решимостью сторожевого пса. Я понял, что шансы на то, что мне придется вести переговоры с излишне храбрым Немовлей, стали велики, как никогда, и подтолкнул Гельмута в спину:

– Бегите вниз! Я вас догоню!

– Деньги!! Не забывай взять деньги!! – съезжая на заднице по оплавленному фирну, успел крикнуть Гельмут.

– Эй, спасатель! – угрожающе крикнул Злой Священник, с хрустом ломая ботинками снежную доску. – Нехорошо бросать нас на произвол судьбы! Это нэнсэнз!

Я не стал вступать с ним в дискуссию и со всех ног кинулся к кладбищу.

– Стой, гад! – уже с явным намерением расправиться со мной заорал Священник. Он производил столько шума за моей спиной, что из-за этого вполне могла сойти «Малышка», которую я не успел в свое время скинуть накладным зарядом.

Из-за мемориальной скалы показалась голова Тенгиза. Он бы наверняка открыл стрельбу в воздух из своего табельного «макарова», если бы по моему лицу не понял, что к происходящему я отношусь без особого драматизма и даже подавляю в себе идиотский смех.

Священник явно проигрывал мне в скорости, и я уже спокойно дошел до Тенгиза.

– Что здесь происходит? – спросил он, на всякий случай сунув руку за пуховик, где у него было спрятано оружие. – Это кто, связной?

– Нет, – ответил я, отдышавшись. – Немовля пострашнее.

Священник, едва ли не по колено увязнув в снегу, уже не мог двигаться с прежней скоростью и, с трудом выдергивая ноги из ледовых капканов, грозил мне кулаком.

– Ну, спасатель, берегись!.. Бросил нас на произвол судьбы… а сам… Это же нэнсэнз…

– Гельмут ушел? – спросил Тенгиз, с состраданием глядя на альпиниста.

– Да. Но я должен проводить его до Минвод.

– Баксы при нем?

– Ты разве не заметил, что он побежал вниз с рюкзаком?

– Ну хорошо, – кивнул Тенгиз. – Пусть бежит. В аэропорту Минвод, в зоне досмотра, его возьмут наши ребята. Только ты его не вспугни, ничего про баксы не спрашивай. Вообще не вспоминай про них.

– Естественно.

Священник, в готовности приподняв ледоруб, приблизился к нам.

– Спасай альпиниста, морда, – сказал он мне.

– До встречи! – сказал я Тенгизу, салютуя поднятым над головой кулаком.

– Давай! – махнул он мне и сунул под нос священнику удостоверение в красном переплете.

Я пошел вниз, не оборачиваясь и стараясь не думать о том, как часто я брал на душу грех. Время сейчас такое. Когда все кругом грешат, грех становится нормой. Тенгиз тоже не святой. И Бэл не святой. Был среди нас лишь один – Глушков, да и тот в одно мгновение превратился в сатану. Общество усредняет всех.

Зайдя за Приют, я оглянулся, убедился, что ни Тенгиз, ни Священник меня не видят, и свернул к высокой ржавой трубе на разболтанных растяжках. Когда-то здесь собирались строить котельную, но проект оказался слишком дорогим, и строительство свернули. Я обошел вокруг четырехгранного фундамента, заметенного снегом, легко нашел место, где снежная доска была разрушена, и, встав на колени, по локоть утопил руку. Выдернул за лямку заледенелый, окаменевший рюкзак, с трудом развязал узел на горловине и достал пачку зеленоватых бумажек, очень похожих на доллары, и стал рассматривать купюры. Никогда в жизни я не видел такой тонкой подделки. Шуршащая бумага, рельефные буквы и портрет президента, цифра «100», если на нее смотреть под углом, меняет цвет с зеленого на черный, водяные знаки в полном порядке. И как у нас научились такие делать?

Я догнал Гельмута где-то на полпути к бочкам. Он сидел ко мне спиной, отламывал от наста кусочки прессованного снега и медленно опускал их в рот.

– Стас, – произнес он, не оборачиваясь. – А кто есть тот человек, который стоял за скалой?

– Сотрудник ФСБ, – ответил я. – Вставайте, задницу застудите.

– Он очень похож…

– Вы хотите сказать, что он похож на одного из террористов?

– Да-а-а. Я так хотел сказать.

– Я тоже обратил на это внимание… Но мы говорим с вами о ерунде.

Глава 38

В то время, когда мы спускались на креселке на станцию «Мир», а потом ждали вагон, Гельмут готовил наступление по всем фронтам. Поглядывая на рюкзак, который я нес, с налипшими на него льдинками, словно на глаз оценивая содержимое и мысленно деля миллион на доли, он беззвучно шевелил губами, складывал и умножал цифры на счетной машинке и что-то записывал на клочке бумаги гелевой ручкой.

– Стас, вы будешь иметь большие неприятности с этим миллион долларов.

– Я это уже слышал, – ответил я, рассматривая лист фанеры, которым было грубо заколочено торцевое окно вагона, выбитое мною в первый вечер злоключений.

– Я предлагаю делать так, чтобы вы не имел трудностей… Вот это, – показал он на цифру с шестью нулями, – ваши доллары. А это – марки, которые я вам дам.

Он погладил пальцем число «1 000 000».

– Взамен миллиона долларов?

– Правильно.

– Зачем мне взамен долларов марки, Гельмут?

– О! – Немец поднял палец и с удовольствием улыбнулся, вкладывая в эту улыбку глубокий смысл. – Не торопись скакать, пока не скажешь «хоп!». Марки вы будешь иметь так, как говорит ваш закон. Вы должен будешь платить только налог.

– Гельмут! За доллар – всего одна марка! Это грабеж. Мне выгоднее подкупить нотариуса, который оформил бы этот миллион как наследство от тетушки из Канады.

– Но сколько вы хочешь за доллар?

– Одну марку тридцать пфеннигов.

– Вас?! Тридцать пфеннигов?! – с возмущением произнес Гельмут. – Вы не есть деловой человек, Стас! Это просто смех!.. Один марк и пять пфенниг. Больше невозможно.

Я отрицательно покачал головой.

– Проблема, Гельмут, собственно, не в этом. Я, может быть, и уступил бы вам, но если я отдам вам все доллары, а взамен получу только ваше обещание…

– Нет. В Минеральный Вода есть торговое представительство «Мерседес-Бенц». Там работает мой хороший товарищ. Я отправлю через факс распоряжение в свою фирму, и миллион пятьдесят тысяч марк через один час переведут на ваш счет.

– Миллион триста, Гельмут.

– О-о, майн готт! – покачал головой Гельмут и, протягивая руку, подвел черту торгу: – Один двести!

Я вздохнул и пожал его тонкие пальцы.

Гельмут оживился. Выйдя из вагона на «Мире», он пошел на платформу пересадки первым, с гордо поднятой головой.

Мы вышли из вагона, спустились в вестибюль станции Азау, где толпилась очередь любителей лыж, и протиснулись к выходу. Я едва успел распахнуть дверь, как лицом к лицу столкнулся с милиционером. Мне достаточно было секунды, чтобы узнать его. Это был тот самый майор Гаджиметов, который встречал автобус с «террористами» и орал на меня, требуя начальника станции.

– Кто Ворохтин? – спросил он, глядя на Гельмута.

Немец здорово сдрейфил. Во всяком случае, больше, чем я. Он с мольбой в глазах посмотрел на меня и начал что-то бормотать по-немецки.

– Допустим, я. – У меня занемела спина под рюкзаком.

– Пройдемте со мной.

Мы поднялись на второй этаж. Гельмут очень ловко потерялся в толпе, и в коридор, где находились кабинеты начальника станции, диспетчерской и бухгалтерии, мы вышли с майором вдвоем. Я подумал, что это маленькое предательство обойдется Гельмуту дополнительно в сто тысяч марок.

Мы зашли в диспетчерскую. Майор снял трубку полевого телефона, связанного с конечной станцией канатки Гара-Баши, покрутил ручку и сказал:

– Кто там начальника контрольно-спасательного отряда просил?.. Говорите! – И протянул мне трубку.

По голосу Тенгиза я понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Но Тенгиз не спешил сказать о главном.

– Как вы там?

– Нормально, – осторожно ответил я. – Спустились в Азау. Сейчас пойдем…

Тенгиза не интересовало, куда мы сейчас пойдем. Он перебил меня с нетерпением в голосе:

– Ты должен срочно вернуться на Приют.

– Что, прямо сейчас?

– В какой комнате этот Глухербаум помер? – не ответил на вопрос Тенгиз.

– В двадцать четвертой. Так что там стряслось?

Краем глаза я заметил, что майор изо всех сил прислушивается к голосу Тенгиза.

– Ты не путаешь? – спросил Тенгиз.

– Нет, номер я хорошо запомнил.

– Почему дверь сломана?

– Потому что я ее вышиб. Глушков ведь не мог изнутри открыть, находясь в состоянии остывания.

– А кто ее ставил на место?

– Я поручил это Князеву из Самары.

– Он при тебе это делал?

– Нет, я в это время был в другой комнате.

Тенгиз замолчал. Я ждал еще вопросов, совершенно не понимая, что могло так сильно его встревожить.

– Не нравится мне все это, – произнес Тенгиз. – Какая-то нехорошая игра идет.

Он снова замолчал. Не опускал трубку, но и не говорил ничего, словно боялся остаться наедине с самим собой.

– Тут вот какая хренотень приключилась, – нехотя произнес он. – Пропал он.

– Кто пропал? – не понял я. – Князев?

– Нет, не Князев. Твой Глушкович пропал.

Глава 39

Ошарашенный этой новостью, я вывалился из вестибюля, толкая всех, кто оказывался на моем пути, и не сразу заметил Гельмута, который прятался за стволом сосны и делал какие-то странные движения, словно показывал мне путь бегства. Мой растерянный вид взволновал его еще больше, и, поглаживая мой рюкзак дрожащей рукой, он нетерпеливо спросил:

– Говори, Стас, не отрывай от моего сердца кусочки.

– Что? Что вам говорить?! – выплеснул я свое недоумение, быстро перешедшее в раздражение. – Милиционер хотел, чтобы я показал ему содержимое рюкзака!

– Да?! И вы показал это содержимое?

– Вы в своем уме? Если бы показал, меня бы уже увезли в машине с зарешеченными окнами. Пришлось дать ему пачку долларов.

– Как? Вы дал ему наши доллары? – нагло возмутился Гельмут.

– Ну так вот! Раз вы бросили меня на произвол судьбы, то те двадцать тысяч долларов, которые пришлось дать милиционеру, включим в ваш счет.

– Хорошо, – кивнул Гельмут, наверное обрадовавшись тому, что так легко отделался. – Только не ходите так быстро от меня.

Он, хромая, плелся за мной, часто спотыкался и бормотал ругательства. О чем-то спросил, но я не расслышал, занятый мыслями о Глушкове. Кому эта глупая шутка была нужна? – думал я и чувствовал, как подсознательно прихожу к страшному выводу, но упираюсь, насильно увожу себя от него.

Остановился, сел на снег. Гельмут сочувствующе посмотрел на меня.

– Вы устал? Давай мне ваш рюкзак, я помогу.

– Я не устал, Гельмут. Идите, я вас догоню.

– Я иду медленно, – сказал он, не оборачиваясь.

Когда немец скрылся за деревьями, я снял с плеч рюкзак, отстегнул клапан, ослабил веревку, вытащил пачку «учетного инвентаря», завернул ее в кусок полиэтилена и кинул в снег рядом с пнем, засыпал, крепко придавив ногой. Раз сказал, что одну пачку отдал милиционеру, значит, той пачки не должно быть в рюкзаке. Пока марки не будут переведены на счет Ларисы, у Гельмута не должно быть никакого повода для подозрений.

* * *

Слишком долгое мое отсутствие могло показаться Тенгизу подозрительным, и я торопил Гельмута, как мог. Немец уже чувствовал в своих руках нежную тяжесть рюкзака с долларами, но все же пытался вести непримиримую борьбу за экономию средств. В Терсколе он потащил меня к полусгнившему вагончику, в котором продавали билеты на рейсовые автобусы до Минвод, и едва ли не со слезами на глазах уговаривал меня поехать общественным транспортом в целях собственной безопасности.

– О какой безопасности вы говорите, Гельмут!! – рявкнул я. – Мне кажется, вам понравилось попадать в заложники. Да бандиты трясут рейсовые автобусы почти каждый день!

– Сколько стоит такси? – слабым голосом спросил немец.

– Сколько запросит водитель, столько вы и заплатите.

За нами уже давно наблюдали водители легковушек, припаркованных рядом с кассовым вагончиком. Как только Гельмут обратил на них внимание, к нам подскочил уставший от ожидания клиентов водитель.

– Куда надо, брат? – с готовностью спросил он, вращая на пальце тяжелую связку ключей.

– В Минеральные Воды, – ответил я за Гельмута.

– Садитесь! – кивнул водитель на помятый временем и крутыми дорогами «жигуленок», торопясь, чтобы мы не успели передумать.

– Скажите! – обратился Гельмут к водителю. – Сколько мы должен будем давать вам денег?

– Пятьдесят баксиков.

– Но у нас есть купюры только по сто долларов.

– Я найду сдачу.

Я скрипнул зубами и лишь усилием воли сдержал желание двинуть кулаком по затылку Гельмута.

– Одну секундочку! – сказал я водителю, крепко взял Гельмута под руку и потащил к вагончику. Зайдя за него, я прижал немца к жестяной стене и громко зашептал:

– Вы в своем уме, ветеран трех рейхов?! У вас что, мозги отмерзли?! Какого черта вы сказали водителю про доллары? Да если он узнает, что у нас в мешке, то отвезет прямиком в «Белый Князь», где боевики заживо похоронят нас в ледовой трещине.

– Но как я буду платить за такси? – попытался возмутиться Гельмут, но я, дабы мои слова прозвучали убедительнее, вдавил кулак в рыхлый гельмутовский живот.

– Рублями, господин Хагемайстер, рублями! В России за все надо платить рублями.

– Но он сказал: «Баксиков»!

– Это для дураков, Гельмут. Пересчитайте пятьдесят долларов по курсу и расплатитесь рублями. Надеюсь, вы не станете отрицать, что у вас есть рубли?

Гельмут нехотя полез в карман за бумажником. Встал ко мне вполоборота, стал шелестеть купюрами.

– Сколько надо?

– Триста тысяч.

– О! – удивился Гельмут и на всякий случай прикрыл бумажник. – Разве курс доллара так много вырос?

– У нас принято давать водителям чаевые. Да не тяните же вы резину! У меня очень мало времени!

– Как можно быстрее, – попросил я водителя. – За скорость накинем.

Услышав это, Гельмут вопросительно посмотрел на меня и полез в карман за калькулятором. Колеса засвистели о дорожную наледь. Машина поплыла бочком в сторону, затем выровнялась и понеслась по шоссе вниз.

Гельмут молча складывал и вычитал цифры. Машину трясло на ухабах, и немец тыкал пальцем не в те клавиши, в которые надо было, морщился, вполголоса ругался и начинал сначала. Я несколько раз сказал водителю, что не очень доволен скоростью. Тот нервничал, давил на педаль акселератора, но старая машина не могла выжать из спидометра больше ста километров в час.

Утомленный арифметикой, Гельмут вскоре уснул, уронив голову на грудь. Я же не был настолько счастлив, чтобы спокойно спать. В моей голове роем кружились мысли о смерти Глушкова, об исчезновении его трупа, о Лариске и следах крови на спинке кровати в моем вагончике на Ледовой базе.

Глава 40

Тонкий юноша из торгового представительства «Мерседес-Бенц», одетый в белую рубашку и костюм, откатал на ксероксе три копии платежного поручения. Две вручил мне, а одну – Гельмуту. Старый немец раскраснелся от волнения.

– Когда деньги поступят на мой счет? – спросил я операциониста.

– Через сутки, – ответил юноша. – В крайнем случае, через трое суток.

– Теперь вы довериваешь мне, Стас? – спросил Гельмут, протягивая высушенную руку к рюкзаку, который лежал у меня в ногах.

– Теперь – да, – признался я, приподнимая ноги, чтобы Гельмуту было легче ухватить лямки.

– Я деловой человек, – продолжал Гельмут, развязывая шнур на горловине рюкзака и опуская внутрь руку. – Со мной выгодно работать над всяким делом. Вы, Стас, не будешь иметь больше надежный партнер, чем есть я.

Он вытащил пачку инвентарных купюр, покрутил ее в руках, зачем-то понюхал и небрежно кинул в рюкзак.

– Надеюсь, вы не собираетесь пересчитывать доллары? – спросил я.

– О, нет! – покачал головой Гельмут. – Это не есть мое правило. Я люблю доверивать своим партнерам.

Мы пожали друг другу руки. Немец белозубо улыбался, и в глазах его было счастье ребенка, объевшегося «сникерса». Я прислушался к своему внутреннему голосу. Совесть молчала. Хорошая у меня совесть, мимоходом подумал я. Дрессированная.

– Вы хоть бы кейс себе купили, – сказал я, глядя на то, как Гельмут закидывает рюкзак за спину. – Неприлично миллионеру носить деньги в рюкзаке.

– Пусть будет неприлично, – ответил Гельмут и подмигнул мне. – Но так много безопасно. Пусть все будут думать, что я есть бродяга.

Мы вышли из офиса на улицу.

– Так вы, значит, летите во Владивосток? – уточнил я.

Гельмут кивнул, но тотчас прижал палец к губам.

– Да. Владивосток через Москау. Потом Калифорния.

– Это опасно?

Гельмут задумался на минуту.

– Может так быть. Но… но я хотел бы сказать вам, Стас, что, если мне будет плохо, если меня возьмет полиция, я вас не… заклажу… Или как это по-русски?

– Вы меня не предадите, – помог я.

– Да, это так.

– А куда вы денетесь? Если вы заявите, что доллары получили от меня, я расскажу о вашей с Илоной диверсионной деятельности, направленной на подрыв безопасности России. Сами понимаете, что это очень серьезная статья.

– Нет, нет. Я вас не предаду!

– Дай-то бог. Очень хочется верить вам, Гельмут. Но один раз вы меня чуть не предали.

Немец, кажется, покраснел. Я улыбнулся ему улыбкой Иуды и похлопал по плечу.

– Не берите дурного в голову, Гельмут. Все будет хорошо, и уже завтра вы будете в США, – заверил я, думая о том, что очень скоро, может быть, уже через час, немца повяжут в аэропорту Минвод.

Мы еще раз обменялись рукопожатиями, повернулись друг к другу спиной и пошли в разные стороны.

* * *

В Терскол я вернулся в четвертом часу вечера, когда с гор уже струился стылый и сырой холод, а верхушки сосен словно вмерзли в серое низкое небо, из которого, как перья из дырявой подушки, сыпались крупные и мохнатые снежные хлопья. Снова с небес падала работа – нужно было частями подрезать и спускать «Малышку», чтобы она не обрушилась всей своей массой на Приют и не похоронила его под толщей снега.

Я опаздывал к Тенгизу в такой степени, что слишком торопиться на гору уже не было особого смысла. Чувство радости у мошенника зыбкое и недолгое. Вслед за эйфорией от удачного навешивания лапши непременно встает проблема: как теперь замести следы и отмыться. Мне еще предстояло разгрести те мрачные завалы, которые оставила за собой Лариса.

Ноги никак не хотели идти в сторону Азау и канатной дороги, и я, особенно не сопротивляясь своему желанию, свернул к корпусу турбазы, где был неплохой бар, всегда заполненный загорелыми девушками.