Текст книги "Славы жаждут дураки"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 13

Я поднялся на второй этаж, прошел в конец коридора и громко постучал кулаком в крайнюю дверь.

– Инга!!

Напрасно я колотил ни в чем не повинную дверь – девушки в номере не было. Еще на улице я обратил внимание на то, что, несмотря на поздний час, свет в ее окнах не горит.

– Ну ладно, – пробормотал я, подошел к двери Браза и постучал. – Касьян, откройте, пожалуйста!

Конечно, в это время не стоило вламываться к человеку, который поселился у меня ради того, чтобы его не беспокоили, но в минуты душевного волнения я жил по принципу: дурная голова ногам покоя не дает – и правил этикета придерживался весьма условно.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы через образовавшуюся щель можно было посмотреть одним глазом. Режиссер, убедившись, что стучал я, попросил меня подождать минутку и снова заперся. Наверное, он уже готовился ко сну, и я пожалел, что испортил ему первое впечатление от гостиницы.

Во второй раз Касьян открыл дверь нараспашку, словно намеревался провести в апартаменты слона.

– Заходите! – сказал он.

– Нет, – отказался я. – Мне нужно задать вам всего один вопрос…

– Заходите, заходите! – проявил настойчивость Браз и, видя, что я не намерен переступать через порог, схватил меня за руку и втащил в комнату. – Я работаю, но вы мне совсем не помешаете. Хорошо, что вы зашли! Голова уже распухает… Садитесь!

Дверь в спальню была плотно закрыта, шторы задернуты, на журнальном столике, под лампой, лежала брошюра, ручка и лист бумаги, но в воздухе витал легкий запах духов и спиртного. Я снова посмотрел на столик, словно споткнулся. Предметы лежали так, как если бы их разложили для показа.

– Садитесь, – повторил Браз, обеими руками зачесал свои длинные волосы назад и тряхнул головой, придавая прическе объем. – Вы никогда не имели дела с кинематографом? – спросил он, присаживаясь у столика. – Нет?.. Счастливый человек!

– Вас заставляют заниматься этим делом? – спросил я и улыбнулся, чтобы смягчить вопрос.

– Нет, – ответил Браз, выпятив губы. – Никто не заставляет. Просто я ничего другого не умею, кроме как снимать фильмы.

– По-моему, это не самое плохое занятие, – предположил я.

– Вы так считаете? – спросил Браз и остановил на мне долгий взгляд. – Впрочем, это бесполезный разговор. Вы хотели о чем-то меня спросить?

– Да, я не могу найти Ингу. Может быть, вы знаете, где она сейчас пропадает?

– Нет, не знаю, – не задумываясь ответил Браз. – А вы не могли бы встать?

– Встать? – Я не сразу понял, о чем режиссер меня просил. – Просто встать?

– Да! Просто встать, – кивнул Браз.

Я пожал плечами и встал с кресла. Браз подошел ко мне, приподнял голову и посмотрел на мой «ежик».

– Метр девяносто? – спросил он.

– Метр восемьдесят.

– У вас прекрасная фигура. Широкая грудь. Крепкие руки… Повернитесь, пожалуйста, спиной… Очень хорошо!

Не могу сказать, что я с удовольствием позировал человеку, которого, впервые увидев на набережной, принял за женщину.

– Вы не могли бы снять рубашку? – спросил он.

– Зачем? – насторожился я.

– Я хочу посмотреть на ваши мышцы.

– Извините! – Я отступил на шаг. – Но я не пойму, зачем это вам надо!

– Вы хотите сняться в кино? – быстро спросил Браз.

– Нет, – признался я. – Не хочу.

– Не может быть, – не поверил Браз. – Это же интересно! К тому же я вам заплачу.

– Спасибо, – поблагодарил я, – но я и так неплохо зарабатываю.

– Не торопитесь отказываться! – погрозил мне пальцем Браз, взял со стола брошюру и протянул ее мне. – Возьмите прочитайте.

– Что это?

– Режиссерский сценарий. Обратите внимание на роль Странствующего Рыцаря. Она эпизодическая, на всю эту сцену уйдет всего сорок пять метров пленки. Представьте: ночь, лес, склон горы Сокол. Всходит луна и освещает лагерь турецкого войска. И тут вы появляетесь перед ними в доспехах, как знамение, как символ несокрушимости генуэзского бастиона. Ваше рельефное тело блестит в мертвенном свете луны. Вы вынимаете меч из ножен…

– Крупным планом? – спросил я.

– Что? Что крупным планом?

– Я буду снят крупным планом?

– Нет, – покачал головой Браз. Прическа нарушила форму, и он принялся снова поправлять волосы. – На первом плане два полуголых турецких воина будут издеваться над графиней, взятой в плен, а вы появитесь за ними, словно взрыв сверхновой звезды, словно явление Божьего гнева, словно материализованная совесть, жалкие остатки которой еще не угасли в душах…

– Нет, на заднем плане я не согласен, – категорически возразил я. – Только на переднем, только крупным планом, и еще я хочу на правах рекламы сказать несколько слов о своей гостинице.

Браз поперхнулся, откашлялся и снова сел к столу.

– Так, как вы хотите, невозможно, – с сожалением сказал он. – Где это видано, чтобы герои фильма вдруг начинали рекламировать гостиницы?

– Не хотите гостиницу, давайте я прорекламирую свой бар! – настаивал я, едва сдерживая улыбку.

– Что вы! – опустив глаза, отказал Браз. – О рекламе вообще не может быть и речи. Снять вас более крупным планом… Ну, это еще куда ни шло. Можно даже урезать предыдущие кадры…

Он стал листать сценарий, склонился над ним, провел пальцем по странице.

– Вот! Двести тридцать восьмой кадр. «Лес, ночь, склон горы. Средний план с движением. Полная луна висит над ломаным краем горы. Отблески костров, турецкие воины, подняв мечи и пики вверх, приветствуют появление в лагере полководца Крекса. Шум толпы, крики и отдельные голоса: «Слава победителю!» Технические средства – рельсы, тележка, ветродуй. Массовка – пятьдесят человек». И на все это – восемьдесят шесть метров пленки! Сумасшествие! А потом продюсер спрашивает, на что ушли деньги?.. – Он схватил ручку и, разрывая острым пером страницу сценария, стал выправлять. – Оставляю десять метров и ни кусочком больше! А на ваш кадр – двести сорок второй – я добавлю еще метров двадцать.

– Не надо, не добавляйте, – попросил я. – Прибытие в лагерь полководца Крекса – куда более значительное и важное событие для войск, чем материализация какой-то там совести… Спокойной ночи!

– Погодите! – сказал Браз, когда я уже дошел до двери, и протянул ко мне обе руки. – Мне кажется, что я вас чем-то обидел.

– Нет, вам показалось, – ответил я.

– Но я же вижу по вашим глазам… Вы хотели узнать… Да…

Браз задумался. Я подумал, что он озабочен тем, как бы мне ответить про Ингу, но при этом ничего не говорить.

– Она свободный человек! – наконец выдал он квинтэссенцию своих рассуждений. – Она художник, она огонь, находящийся в вечном поиске. Вот этот тонкий, неуловимый контакт между материальным началом и духовным, между плотью и движением человеческой души, эту невидимую пленочку она изучает и самостоятельно пытается постичь ее гармонию.

«А по-русски ты умеешь говорить?» – подумал я.

– Вы понимаете меня? – на всякий случай уточнил Браз.

– Какой разговор!

– Инга очень талантлива. Ее душа – бездонный колодец. А какая самоотдача, какая целеустремленность!

– Вы сами ее нашли? – спросил я.

– Нет, ее привел Черновский, продюсер, – с нотками сожаления ответил Браз. – И я даже сначала был против того, чтобы Инга играла главную роль. Черновский, молодец, настоял. Он даже поставил мне ультиматум: или Инга, или фильма не будет вообще. Потом я понял свою ошибку… А который уже час? Четверть одиннадцатого? Нет, наверное, вам не стоит ее дожидаться.

– Вы не хотите говорить со мной об Инге? – открыто спросил я.

Вопрос причинил Бразу массу неудобств. Он стал ерзать, чесаться, словно его заели вши.

– Каков вопрос, таков ответ, – наконец выдал он. – Да, не хочу. – И торопясь: – Но не потому, что я не доверяю вам или же считаю посторонним человеком, которого не следует допускать в наши производственные дела. Все проще. Инга мне не дочь, не жена, не сестра. В свободное от съемок время она может распоряжаться собой как ей заблагорассудится. А потому эту тему – ее личное время – я предпочитаю не затрагивать.

– Спасибо, – ответил я, склонил голову и вышел. Едва я сделал несколько шагов, как Браз высунул голову из своего номера и помахал мне рукой, словно находился в вагоне, который уже отправился.

– Одно слово! Всего одно слово! – сказал он и бесшумными частыми шажками приблизился ко мне. Я подумал, что ему очень пошли бы панталончики с кружевами, белые гольфики, бордовый камзол из шелка и пышный кружевной воротник.

Браз поднял голову и посмотрел мне в левый глаз, потом в правый, затем снова в левый.

– Если вы имеете некий интерес к Инге и под влиянием чувств стремитесь укрепить свои позиции в ее сердце, – медленно и тихо сказал он, – то я категорически советую вам отказаться от этой идеи.

Наконец-то режиссер сказал что-то интересное.

– Но почему? – попытался я ухватить его за язык. – Я люблю ее!

– Очень, очень, очень напрасно, – покачал головой Браз. – Выкиньте ее из головы. И чем скорее, тем лучше.

Он повернулся и, отбрасывая в стороны носки, походкой вельможи времен Людовика XIV направился к своему номеру.

Глава 14

Пока я тыкал ключом в дверь резервации, Инга подкралась ко мне со спины и закрыла глаза ладонями.

– Ку-ку! – сказала она. – Отгадай, кто это?

– От тебя так разит духами, что я почувствовал тебя, когда ты была еще на улице.

– Правда?

Инга ластилась ко мне, как кошка, укравшая из кухни мясо. Она была одета в шелковый бежевый костюм, а на голове устроила две куцые, торчащие как рожки, косички.

Я остыл, говорить с Ингой о неприятном не хотелось, но она словно сама подталкивала меня к разговору.

– А почему ты такой сердитый?

– Настроение плохое, – ответил я, открывая дверь и вопросительно глядя на Ингу: зайдешь или нет? Не дожидаясь приглашения, Инга нырнула под мою руку в кабинет и фривольно раскинулась в кресле.

– Устала?

– Я? – зачем-то переспросила Инга, словно в кабинете находился кто-то еще. – Нет. От чего мне уставать?

Наверное, в моем вопросе она почувствовала легкий упрек и приняла более сдержанную позу: выпрямила спину, согнула ноги в коленях, а руки положила на подлокотники. Я ходил по кабинету, делая бесцельные движения, и уворачивался от взгляда Инги, как от автоматной очереди. И все же она достала меня своим немым вопросом: ну, говори! Ты же хочешь мне что-то сказать!

– Машина пропала, – без всякого вступления сказал я.

– Какая машина? – Инга сделала вид, что не поняла, о чем речь.

– Машина, на которой ты училась водить, а потом сбила женщину, – подробно объяснил я. – Вспомнила?

Теперь у Инги было такое же выражение на лице, как и у меня. Догнала!

– Что значит – пропала? – нахмурилась она.

– Ни машины, ни слесаря в сервисе не оказалось. Я очень хотел бы ошибиться, но мне кажется, что здесь не обошлось без ГАИ.

– Ты что! – приглушенно вскрикнула Инга. – Что же делать? А слесарь успел заделать вмятины?

– Не знаю. Я же тебе сказал, что ни слесаря, ни машины не видел.

– Все ясно, – тихо произнесла Инга. Она слабела и тонула в кресле. – Мы пропали. Что мы теперь скажем инструктору?

– Ты, по-моему, ему уже все сказала, – напомнил я. – Про то, как я высадил тебя у автошколы, а затем куда-то поехал.

– А что я могла ему еще сказать? – начала оправдываться Инга. – Что самовольно каталась, разбила капот и сама отвезла тачку в сервис? Он бы мне не поверил!

– Ты скинула на меня все проблемы, – ответил я. – А они, эти проблемы, твои! Не забывай об этом.

– Опять ты! – буркнула Инга и уселась на кресло с ногами. – Скажи, если машина в ГАИ, то что теперь будет?

– Сначала вызовут Виктора, потому что он – хозяин. Потом тебя, ученицу, – спрогнозировал я. – Станут выяснять, где и при каких обстоятельствах был помят капот. Если ты будешь все отрицать, они начнут бомбить тебя вещдоками.

– Чем? – не поняла Инга.

– Вещественными доказательствами. Например, проверят группы крови у погибшей и проведут экспертизу следов крови на радиаторе. – Я незаметно пнул ногой бумажный шарик, скатанный из письма N, посылая его под стол. – Припрут к стене Виктора, и он во всем сознается. Потом припрут к стене тебя…

– Хватит! – крикнула Инга и сквозь зубы процедила: – Этот Виктор… Он стоит у меня поперек горла! Чтоб он сдох! – Она подняла на меня очерченные карандашом глаза. Я только сейчас обратил внимание, что они очень похожи на глаза рыси, готовящейся к прыжку. – Послушай, а давай ему по рогам надаем и пригрозим, что если нас выдаст, то мы его зароем.

Талант и жажда постоянных разборок у Инги, должно быть, очень неплохо уживались.

– Не сходи с ума! – сказал я и выразительно постучал себя пальцем по голове. – Ничем ты ему не пригрозишь… Забыл тебя спросить: этот звук тебя не раздражает?

Инга вопросительно посмотрела на меня, а я поднял палец и замер. Откуда-то снизу, из-под пола, донесся ритмичный скрежет: вжик-вжик-вжик…

– Что это? – спросила она.

– Мой рабочий стены штукатурит, – объяснил я.

– Так поздно?

– Он любит работать по ночам. Не так жарко.

– Мне все равно, – равнодушно махнула рукой Инга. – Пусть работает по ночам. Его скрежет даже убаюкивает… Так мы не договорились. Что будем делать? Что Виктор хочет? Чтобы мы искали машину по всем штрафным площадкам? Или чтоб заплатили ему? А может, чтоб купили новую?

– Ничего он не предлагает, – ответил я и зевнул. – Ты как? Останешься со мной?

Вопрос прозвучал таким тоном, словно я спросил: «Правда, ты не останешься со мной?» Инга, к счастью, издала какой-то наигранный смешок, опустила лицо и встряхнула головой.

– Я так устала! – капризно произнесла она. – Ты даже не представляешь!

– Где это ты так устаешь? – без всякой задней мысли спросил я.

Инге вопрос не понравился. Она резко встала, подошла к двери и, не оборачиваясь, жестко ответила:

– Где надо, там и устаю!

И захлопнула за собой дверь.

Поговорили, думал я, сидя на краю стола и глядя на свое безжизненное отражение. Все складно и логично. Только в одном месте загвоздка вышла: я вроде не говорил Инге, что вчера в автосервис со мной ездил Виктор и что он знает об исчезновении «шестерки». Почему же она спросила меня: «Что Виктор хочет? Чтобы мы искали машину по всем штрафным площадкам?» Или я чего-то не понял, или она.

Я подошел к окну и распахнул его настежь, впуская в комнату прохладный ночной воздух. Доходяга скрежетал мастерком по стенам с ритмичностью маятниковых часов. Я даже стал тарабанить пальцами по подоконнику в такт сухим хриплым звукам: тик-так, тик-так… Права Инга, никому он не мешает. В самом деле убаюкивает.

* * *

Кошка бы не прошла по лестнице так тихо, как это умею делать я. После пятикилометровой пробежки, когда все суставы разогреты, разработаны, а подошвы специальных стайерских кроссовок в точности повторяют движение стопы, я поднимался по бетонной лестнице и выходил в коридор к своей резервации бесшумно, как тень. Если бы я гремел ногами и дышал, как конь, Браз, естественно, не стал бы подходить к моей двери. Даже не подозревая о том, что я стою за его спиной, он старательно пристраивал к дверной ручке резервации небольшой пакет из плотной почтовой бумаги. Шнурок, которым он пользовался, никак не хотел завязываться, пакет шлепался на пол, режиссер поднимал его и снова начинал прилаживать к ручке.

После третьей неудачи я не выдержал:

– Да перевяжите его крест-накрест, и он не будет вываливаться!

Будь у Браза нервы послабее, он бы непременно подпрыгнул на метр вверх, как заяц из капустной грядки, испуганный собакой. Но мой постоялец лишь резко выпрямился, взглянул на меня и после секундного замешательства уточнил:

– Как вы сказали? Крест-накрест?

– Давайте покажу, – сказал я, взял из рук режиссера конверт и ловко перетянул его шнурком. – А вот теперь привязывайте.

– Действительно, так удобнее, – согласился Браз, снова присел у дверной ручки, прицелился к ней шнурком и вдруг отпрянул: – Тьфу! Что это я делаю? Это же вам пакет! Зачем я его привязываю, если вы – вот, стоите передо мной?

– Не знаю, – ответил я и пожал плечами.

– Держите! – недовольно буркнул Браз, чувствуя, что попал в смешное положение, кинул пакет мне в руки и пошел к себе.

– Откуда это? – спросил я его вдогон, рассматривая отпечатанный уже знакомым мне шрифтом адрес гостиницы. – Мальчик принес?

– Да, мальчик! – не оборачиваясь, ответил Браз.

– Какие, однако, мальчики сознательные пошли! – заметил я, покачивая головой. – Все носят и носят и денег не просят.

Режиссер никак не отреагировал на эту реплику, зашел к себе и хлопнул дверью.

Я хотел продемонстрировать самому себе выдержку, спокойно принять душ, выпить кофе, а потом уже вскрыть пакет, но не справился с соблазном и надорвал бумагу, едва зайдя в кабинет. Под ноги упала аудиокассета. Я прошуршал пальцами в пакете и выудил крохотный листок, размером с визитку (экономный, черт!).

«Дорогой друг! Высылаю тебе хит сезона. Извини, что качество не очень. Надеюсь, ты уже подготовил свои предложения относительно покупки колпака? Готовься, скоро дам о себе знать. Целую – твой N».

Это было уже совсем не страшно. Даже смешно. Человек с юмором, не бог весть с каким, но с юмором. Пишет мне письма, надеется продать колпак. Надеется, что я пошлю ему ответное письмо: «Дорогой N! Готов купить у тебя колпак за пятьсот тысяч долларов».

Улыбаясь, я поднял кассету, зашел в спальню, прикрыл за собой дверь, воткнул кассету в магнитофон и, раздеваясь перед душевой кабиной, стал слушать шумы, звук шагов, которым вторило эхо, скрип двери, пытаясь угадать, где это было записано. В коридоре гостиницы? Нет, там без эха. В машине? Ни-ни! Во дворе? М-м-м, вряд ли…

Я хлопнул себя по лбу и пустил на голову холодную воду. В музее, черт возьми! В музее!

«Только Кирилл Вацура умеет взять за горло так, что это будет приятно! – раздался голос Лебединской. Затем – шумы, треск. И снова она: – За тобой глаз да глаз нужен! Но ты прав, конечно. Я не собираюсь читать тебе мораль, позволь мне самой распоряжаться золотом».

Ловко! – оценил я. Этот N – изобретательный тип. Вырезал отдельные фразы и слова и слепил из них диалог.

«Я же вас предупреждал! – Это уже я. – Значит, вы меня не послушались? Вы выставили подлинники всем напоказ? Но вы же сами пообещали мне, что закажете латунные копии, а золотые монеты дадите мне!»

Фуфло! Не очень качественно прирастил «дадите мне», чувствуется другой тон. И стилистическая ошибка заметна, как ослиные уши в терновнике. Надо было сказать «отдадите». А что же я говорил на самом деле? Кажется, что-то вроде: «а золотые монеты спрячете».

«Я обещала? – Лебединская. – Тебе, наверное, это приснилось. Я не могла обещать такого! Цинизм!»

«Неужели вы не понимаете, что я могу пойти на все! Вы знаете мою фамилию!»

Я качал головой, намыливая ее шампунем. Дешевая подделка, рассчитанная на лоха, который от страха сразу наложит в штаны. Компьютерная экспертиза легко найдет все «склейки» на этом хите.

«Знаю я, где ты живешь!» – Лебединская вроде как угрожает мне.

«Мне проще самому сгрести золотые монеты, а вас зарыть в землю…» И дальше шум, треск и звук шагов.

Ух ты, какой финал! Ну, теперь меня приперли к стене! Все сходится: сначала угрожал Лебединской, потом наехал на нее в самом прямом смысле и в конце концов украл из музея вожделенные золотые монеты.

Я смыл пену, выключил воду и, накинув на себя халат, подошел к магнитофону, вытащил кассету и двумя пальцами переломил ее надвое. Затем намотал пленку на ладонь, сделал из нее клубок и, кинув в пепельницу, чиркнул зажигалкой.

Чтобы действовать наверняка, думал я, глядя на огонь, в котором червями извивалась пленка, надо выяснить, кто угнал «шестерку» из «Автосала». Если N, чтобы запугать меня еще больше, то это очень хорошо. Если ГАИ – это очень плохо. Но если это сделала ГАИ, то уже вчера вечером инспектора наехали бы на Виктора, а ночью – на меня и Ингу. Однако уже десять утра, а солнце по-прежнему светит мне через раскрытое настежь окно, а не через решетку. Значит…

Мои мысли оборвало бульканье телефонного аппарата. Я взял трубку и услышал незнакомый голос:

– Это Вацура Кирилл Андреевич?

А вот и он, мой дорогой N, подумал я, но ошибся.

– Вам звонит дежурный по третьему отделению милиции капитан Немчук. Мы не стали высылать вам повестку, все это очень долго и ненадежно, проще по телефону. Дело вот в чем: вы должны прийти сегодня к двенадцати часам в двадцать второй кабинет к следователю Маркову. Запомнили?

– Да, – ответил я никаким голосом и опустил трубку в гнездо.

Оптимист! – подумал я о себе со злой иронией. Впрочем, в этом есть положительная сторона. Как утверждал поэт Эмерсон, мерой психического здоровья служит склонность во всем видеть хорошее. Значит, от сумасшествия я еще далек.